Она не знала, что в эту минуту весь дворец был уже объят тревогой и смятением. Главный евнух, воспылавший после недавнего внушения тростью необычайным усердием к эмирской службе, заглянул среди ночи в комнату новой наложницы и обнаружил, что постель ее пуста. Евнух кинулся к эмиру, разбудил его. Эмир позвал Арсланбека. Арсланбек поднял дворцовую стражу, загорелись факелы, зазвенели щиты и копья.
Послали за багдадским мудрецом. Эмир встретил Ходжу Насреддина крикливыми жалобами:
– Гуссейн Гуслия, до чего же дошло распутство в нашем государстве, если мы, великий эмир, не имеем даже в собственном нашем дворце покоя от этого бродяги Ходжи Насреддина! Да слыханное ли это дело, чтобы из эмирского гарема украли наложницу!
– О великий эмир, – осмелился вмешаться Бахтияр. – Но может быть, это сделал не Ходжа Насреддин.
– А кто же еще? – закричал эмир. – Утром нам доложили, что он вернулся в Бухару, а ночью пропадает наложница, которая была его невестой! Кто еще мог это сделать, кроме Ходжи Насреддина?! Ищите его, поставьте всюду утроенные караулы,
– он, наверное, не успел еще выбраться из дворца! Арсланбек, запомни: твоя голова подпрыгивает на твоих плечах!
Начались поиски. Стража обшарила все уголки во дворце. Всюду пылали факелы, отбрасывая дрожащее зарево.
Больше всех усердствовал в поисках сам Ходжа Насреддин. Он приподнимал ковры, шарил палкой в мраморных бассейнах, кричал и суетился, заглядывая в чайник, в кувшины и даже в мышиные норы.
Вернувшись в эмирскую опочивальню, он доложил:
– Великий владыка. Ходжа Насреддин уже успел покинуть дворец.
– Гуссейн Гуслия! – в гневе ответил эмир. – Твое легкомыслие удивляет нас. А что, если он где-нибудь спрятался? Значит, он может проникнуть в нашу опочивальню. Эй, стражу сюда! Стражу! – закричал эмир, ужаснувшийся этой мысли.
|
|
За стеной ударила пушка – для устрашения неуловимого Ходжи Насреддина.
Эмир забился куда-то в угол и кричал оттуда:
– Стражу! Стражу!
Он не успокоился до тех пор, пока Арсланбек не поставил тридцать стражников у дверей его опочивальни и по десять стражников под каждым окном.
Только тогда эмир вылез из своего угла и сказал жалобно:
– Как ты думаешь, Гуссейн Гуслия, не спрятался ли этот бродяга где-нибудь в нашей опочивальне?
– Двери и окна охраняются стражей, – ответил Ходжа Насреддин. – Нас в этой комнате только двое. Откуда же взяться здесь Ходже Насреддину?
– Но похищение нашей наложницы не пройдет ему даром! – вскричал эмир. Страх
в его душе сменился яростью, пальцы его судорожно скрючились, словно под ними он чувствовал горло Ходжи Насреддина. – О Гуссейн Гуслия! – продолжал эмир. – Нет предела нашему гневу и нашему возмущению! Ведь мы так и не успели ни разу войти к ней; мысль об этом переполняет скорбью наше царственное сердце! А виноваты во всем, о Гуссейн Гуслия, твои звезды; если бы мы могли, отрубили бы всем звездам головы за подобные злонамеренные поступки! Но на этот раз Ходжа Насреддин не ускользнет безнаказанно! Мы уже отдали приказание Арсланбеку! Тебе, Гуссейн Гуслия, мы также поручаем приложить все усердие к поимке бродяги! Запомни, что от успеха в этом деле зависит твое назначение на должность главного евнуха. Завтра ты должен покинуть дворец, Гуссейн Гуслия, и не возвращаться обратно без Ходжи Насреддина.
|
|
Щуря лукавые, ясные глаза. Ходжа Насреддин склонился перед эмиром до земли.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
До утра Ходжа Насреддин рассказывал эмиру о своих планах поимки Ходжи Насреддина. Планы эти были весьма хитроумны, эмир остался доволен.
Утром, получив на расходы кошелек золота. Ходжа Насреддин в последний раз
поднялся в башню, уложил в кожаный пояс деньги и огляделся со вздохом: ему вдруг стало жаль покидать свое жилище, – столько одиноких бессонных ночей провел он здесь и столько передумал; он оставлял в этих угрюмых стенах частицу своей души.
Он захлопнул за собой дверь, легко сбежал по каменной крутой лестнице – навстречу свободе. Опять весь мир был открыт перед ним. Дороги, перевалы и горные тропы звали его в дальний путь, зеленые леса обещали ему приют в тени на мягких листьях, реки ждали его, чтобы напоить студеной водой, птицы приготовили на радость ему самые лучшие песни, – он слишком долго пробыл в своей позолоченной клетке, веселый бродяга Ходжа Насреддин, и мир соскучился без него.
Но у самых ворот прямо в сердце ему был нанесен страшный удар.
Он остановился и, побледнев, прижался к стене. В открытые ворота под охраной многочисленных стражников входили вереницей с опущенными головами и связанными руками его друзья; он увидел старого горшечника Нияза, чайханщика Али, кузнеца Юсупа и многих других; все, с кем он когда-либо встречался, говорил, у кого просил воды напиться или брал клочок сена для ишака, – все были здесь!.. Печальное шествие замыкал Арсланбек.
|
|
Не скоро опомнился Ходжа Насреддин, а когда опомнился – ворота уже закрылись и во дворе никого не было: всех увели в подземелье. – Ходжа Насреддин кинулся, искать Арсланбека.
– Что случилось, почтенный Арсланбек? 01 эти люди? Какое преступление совершили они? ^^
– Эти люди – укрыватели и сообщники проклятого Ходжи Насреддина! – ответил с торжеством Арсланбек. – Мои шпионы выследили их, и сегодня же они всенародно будут преданы жестокой казни, если не выдадут Ходжу Насреддина. Но ты бледен, Гуссейн Гуслия! Ты сильно расстроен!..
– Еще бы! – ответил Ходжа Насреддин. – Значит, награда уплывает из моих рук в твои!
Ходже Насреддину пришлось остаться во дворце. Да разве мог он поступить иначе, если невинным людям грозила смерть?
В полдень на площади выстроилось войско, оцепив тройным кольцом судейский помост. Народ, оповещенный глашатаями о предстоящих казнях, ждал, безмолвствуя. Раскаленное небо дышало палящим зноем.
Открыли ворота дворца, и в обычном порядке выбежали сначала глашатаи, за ними – стража, вышли музыканты, слоны, свита, и, наконец, выплыли из ворот эмирские носилки. Народ распростерся ниц. Носилки поднялись на помост.
Эмир занял свое место на троне. Из ворот дворца вывели осужденных. Толпа встретила их появление гулом. Родственники и друзья осужденных стояли в первых рядах, чтобы лучше видеть.
Палачи хлопотали, готовили топоры, колья, веревки. Сегодня у палачей был трудный день: им предстояло умертвить подряд шестьдесят человек.
Старый Нияз был первым в этой роковой очереди. Палачи держали его под руки, справа от него была виселица, слева – плаха, а прямо перед ним торчал из земли заостренный кол.
Великий визирь Бахтияр громко и торжественно объявил:
– Во имя аллаха милостивого и милосердного! Повелитель Бухары и солнце вселенной, эмир бухарский, взвесив на весах справедливости прегрешения, которые совершили шестьдесят его подданных по укрывательству богохульника, возмутителя спокойствия, сеятеля раздоров и совершителя непристойных дел Ходжи Насреддина, постановил следующее:
горшечника Нияза, как главного укрывателя, у коего означенный бродяга, именуемый Ходжой Насреддином, долгое время скрывался, – лишить жизни через отделение его головы от его туловища. Что же касается прочих преступников, то
первым наказанием для них будет лицезрение казни, которая совершится над Инязом, дабы они трепетали, ожидая для себя еще худшей участи. О способе казни каждого из них будет возглашено особо…
На площади стояла такая тишина, что каждое слово Бахтияра отчетливо слышалось в задних рядах.
– И да будет всем ведомо, – продолжал он, возвысив голос, – что и впредь со всяким укрывателем Ходжи Насреддина будет поступлено так же, и ни один не уйдет
от руки палача. Если же кто-либо из осужденных укажет местопребывание этого вора и бездельника, тот не только будет освобожден от казни, не только станет обладателем эмирской награды и небесного благословения, но и освободит от наказания всех прочих. Горшечник Нияз, ты можешь избавить себя и других от казни, если откроешь местопребывание Ходжи Насреддина.
Нияз долго молчал, не поднимая головы. Бахтияр повторил свой вопрос.
Нияз ответил:
– Нет, я не могу указать его местопребывание. Палачи потащили старика к плахе. Кто-то крикнул в толпе. Старик стал на колени и, вытянув шею, положил на плаху седую голову.
В эту минуту Ходжа Насреддин, растолкав придворных, выступил вперед и стал перед эмиром.
– О повелитель! – сказал он громко, так, чтобы слышал народ. – Прикажи остановить казнь, я сейчас поймаю Ходжу Насреддина!
Эмир воззрился на него с удивлением. Народ на площади зашевелился. Палач, повинуясь знаку эмира, опустил к ногам свой топор.
– О владыка! – громко сказал Ходжа Насреддин. – Будет ли справедливо, чтобы этих мелких укрывателей предали казни, в то время как останется живым самый главный укрыватель, у которого Ходжа Насреддин жил все последнее время и живет сейчас, который поил, кормил, награждал его и проявлял о нем всяческую заботу?
– Ты прав, – сказал эмир важно. – Если есть такой укрыватель, то по справедливости ему должно отрубить голову первому. Но укажи нам этого укрывателя, Гуссейн Гуслия.
По толпе прошел сдержанный ропот; передние передавали задним слова эмира.
– Но если великий эмир не захочет казнить этого главного укрывателя, если великий эмир оставит его живым, то справедливо ли будет тогда предавать казни малых укрывателей? – спросил Ходжа Насреддин.
Эмир ответил, удивляясь все больше:
– Если мы не пожелаем казнить главного укрывателя, то, конечно, откажемся от казни мелких укрывателей. Но одно непонятно нам, Гуссейн Гуслия: какие причины могут заставить нас воздержаться от казни главного укрывателя? Где он? Укажи его нам, и мы немедленно отделим его голову от его туловища.
Ходжа Насреддин обратился к народу:
– Вы слышали слова эмира. Повелитель Бухары сказал, что если он откажется казнить главного укрывателя, которого я сейчас назову, тогда все эти малые
укрыватели, стоящие сейчас у плахи, будут освобождены и отпущены к своим семьям. Так ли я сказал, о повелитель?
– Ты правильно сказал, Гуссейн Гуслия, – подтвердил эмир. – Даем в этом наше слово. Но укажи нам скорее главного укрывателя.
– Вы слышите? – сказал Ходжа Насреддин, повернувшись к народу. – Эмир дает слово!
Он глубоко вздохнул. Он чувствовал на себе тысячи глаз.
– Самый главный укрыватель…
Он запнулся, обвел глазами площадь; многие заметили скорбь и смертную тоску на его лице. Он прощался со своим любимым миром, с людьми и солнцем.
– Скорее! – нетерпеливо воскликнул эмир. – Говори скорее, Гуссейн Гуслия!
Ходжа Насреддин сказал твердым, звонким голосом:
– Самый главный укрыватель – это ты, эмир!
Резким движением он сбросил свою чалму, сорвал фальшивую бороду.
Толпа ахнула, замерла. Эмир, выпучив глаза, беззвучно шевелил губами. Придворные окаменели.
Тишина продолжалась недолго.
– Ходжа Насреддин! Ходжа Насреддин! – закричали в толпе.
– Ходжа Насреддин! – зашептались придворные.
– Ходжа Насреддин! – воскликнул Арсланбек. Наконец опомнился и сам повелитель. Губы его невнятно вымолвили:
– Ходжа Насреддин!
– Да, это я! Ну что же, эмир, прикажи отрубить себе голову – как самому
главному укрывателю! Я жил у тебя во дворце, делил с тобою пищу, получал от тебя награды, я был твоим главным и ближайшим советником во всех делах. Ты – укрыватель, эмир, прикажи отрубить себе голову!
Ходжу Насреддина схватили. Он не сопротивлялся, он кричал:
– Эмир обещал освободить осужденных! Вы слышали слово эмира.
Народ начал гудеть, волноваться. Тройная цепь стражников с трудом сдерживала напор толпы. Все громче слышались возгласы:
– Освободите осужденных!
– Эмир дал слово!..
– Освободите!..
Гул в толпе нарастал и ширился. Цепи стражников подавались назад, теснимые народом. Бахтияр наклонился к эмиру:
– О, повелитель, их нужно освободить, иначе народ взбунтуется. Эмир кивнул.
– Эмир держит свое слово! – закричал Бахтияр. Стражники расступились. Осужденные сразу исчезли в толпе.
Ходжу Насреддина повели во дворец. Многие в
толпе плакали, кричали ему вслед:
– Прощай, Ходжа Насреддин! Прощай, наш любимый, благородный Ходжа Насреддин, ты будешь всегда бессмертен в наших сердцах.
Он шел с высоко поднятой головой, на его лице было бесстрашие. Перед воротами он обернулся, махнул на прощание рукой. Толпа ответила ему мощным рокотом.
Эмир торопливо залез в свои носилки. Дворцовое шествие тронулось в обратный путь.