У Рублева началась другая жизнь. Он перебрался в престижный дом на Кутузовском, в огромную, из шести комнат квартиру, где обитал Малофеев с семьей. Комбату выделили комнату, ближайшую к входной двери.
Несмотря на то, что все подъезды дома охранялись милицией, умельцы из «офиса» поставили на лестничной площадке фотоэлементы, которые давали в комнату Рублева сигнал каждый раз, когда кто‑то приближался снаружи к двери. Своего рода звонок, срабатывающий независимо от желания визитера.
Рублев находился при своем новом хозяине почти неотлучно – они вместе возвращались домой, вместе уезжали утром. Поэтому в отсутствии хозяина безопасность жены и двух дочерей‑школьниц доверяли другому охраннику, который по совместительству выполнял частенько обязанности домработницы.
Как только Малофеев переступал порог дома, в нем пробуждался волчий аппетит. Немедленно накрывался стол в гостиной – по всем правилам сервировки. Жена доставала холодные закуски: заливное, красную рыбу горячего копчения, салат с крабами, грибы, соленья. Хозяин сажал за стол Рублева в качестве слушателя, потому что за едой часто лезли в голову готовые афоризмы.
Он сразу предупредил:
– В еде я тебя не ограничиваю. Но учти: встав из‑за стола, ты должен быть готов уложиться в двенадцать секунд на стометровке.
За едой он выпивал не меньше пол‑литровой бутылки: щеки становились пунцовыми, речь текла непрерывным потоком.
– Никого сюда не зову, – успел заметить? Ни друзей, ни партнеров, ни нужных людей. Для этого есть рабочий кабинет, есть дача, номер в гостинице, в конце концов. Мой дом – моя крепость.
Рублеву смертельно надоели эти откровения. Из них, конечно, можно было процеживать по каплям информацию. Но для этого на месте Комбата должен был сидеть другой человек: дотошный, фиксирующий каждое слово.
– Знаешь, Иваныч, сколько мне стукнуло? Тридцать три – возраст Иисуса Христа. Я сказал себе – сейчас или никогда. Везде тройка. Три раза я был на волосок от.., не хочу называть это слово. Первый раз в двадцать лет – искололи ножом. Мент, сука, натравил шпану.
Подполковник – я по дурости закрутил роман с его девчонкой несовершеннолетней. Искололи, бросили на пустыре. Ведро крови из меня вытекло. В реанимации увидел себя со стороны, как будто из‑под потолка. Лежу, накрытый белой простыней, врачи колдуют. Душа, понимаешь, вылетела. Если бы форточка была открыта – аминь. А так, повисела и вернулась обратно.
Каким‑то чудом Малофеев успевал и поглощать еду, и прикладываться к рюмке, и повествовать довольно внятно о перипетиях собственной жизни.
– Второй раз в девяносто третьем. В Италии, на побережье Адриатики. Специально послали за мной на курорт киллера. Он успел выстрелить только один раз, в следующий миг ему снесли полголовы. После этой пули меня полгода ремонтировали в частной клинике в Риме. Пришлось выложить кругленькую сумму.
Цепкой пятерней Малофеев зачесал назад волосы и вылил в рюмку остатки из бутылки.
– Не предлагаю, поскольку ты человек на службе.
Хотя мог бы – в виде провокации… Третий раз в прошлом месяце. Прилепили пластиковую взрывчатку к днищу «мерса». Случайно обнаружилось – мои косточки никто бы потом не выковырял из железа, пришлось бы хоронить в консервной банке. Как раз этот случай привел меня к необходимости обновить штат.
Комбат слушал не перебивая, но и не старался изобразить заинтересованное внимание. Он все время взвешивал – оставаться у Малофеева или нет. На этой работе он не принадлежал себе, расчет за Риту отдалялся в неопределенное будущее.
– Теперь ты скажи слово, Комбат. Тебе ведь есть о чем порассказать. Как‑никак образцовый офицер Советской Армии.
– Я на службе, Олег Евгеньевич, – сухо ответил Рублев.
Его покоробило, что Малофеев употребил святое имя «Комбат», которое произносили ребята‑десантники.
Но хозяин квартиры даже записал в «плюс» такую явную нелюбезность.
– Молодец, Иваныч. Молчание – золото.
В квартире на Кутузовском они появлялись в лучшем случае около десяти вечера. Остальное время Малофеев проводил в рабочем ритме. Пока он участвовал в совещаниях комитета по экономике или пленарных заседаниях Думы, Рублев ожидал его на четвертом этаже.
Потом начинались деловые контакты – в думском кабинете, в номере «президент‑отеля», за городом.
Иногда, в зависимости от ранга собеседника, один из подчиненных Комбата получал приказ обыскать его. Этих двоих парней с квадратными плечами и вечно сощуренными глазами правильнее было бы назвать не людьми, а боевыми машинами. В относительно спокойные моменты, когда за закрытыми дверями шли переговоры, эти двое рядовых телохранителей – Борис Первый и Борис Второй просматривали ближние подступы и общались между собой короткими рублеными фразами.
Оба сутки напролет жевали жвачку в стиле американских «профи». Оба тренировали кисти рук с помощью теннисного мяча. Оба раскачивались из стороны в сторону на носках, чтобы кровь не застаивалась в икрах. Оба беспрекословно выполняли распоряжения и команды Комбата – ведь боевая машина ничто без опытного водителя.
Иногда Малофеев позволял себе «расслабиться» вне дома. В этом случае принимались особенно тщательные меры безопасности. Проблема заключалась в том, что депутат Думы сохранил пристрастие к несовершеннолетним особам. Конечно, насилие тут исключалось полностью. Он пользовался услугами малолетних проституток. Обходились они дорого и страховаться тут нужно было в первую очередь от скрытой камеры охотников за компроматом.
Рублеву еще не приходилось сопровождать Малофеева в таких сверхсекретных экспедициях – он бы наверняка не выдержал и собственными руками удавил избранника народа. Об «опасных связях» хозяина Комбату под большим секретом поведала секретарша Лариса. Она искала любой случай продемонстрировать свое особое расположение новому сотруднику, чьи медвежьи ухватки, крепкая шея и мощная спина свидетельствовали о достоинствах настоящего мужчины.
Раздражение накапливалось день за днем. Комбат уже видеть не мог румяных щек Малофеева, не мог слышать его самоуверенного тона. Даже бывшему офицеру‑афганцу, не верящему ни в Бога, ни в черта, резало глаза кощунственное соседство жующего свои лимоны депутата, явно криминальных личностей вроде бородача с четками и закопченной от времени иконы.
Несколько раз он с трудом удержался, чтобы не засветить хозяину думского кабинета по морде и громко хлопнуть дверью. Но все перевернулось в один момент, когда он случайно увидел в этом кабинете бронзовую статуэтку женщины, держащей в поднятой руке лавровый венок. Словно фотовспышка щелкнула в голове, и он сразу узнал эту вещицу.
Однажды, через месяц после травмы на корте и бурной сцены в автомобиле, Рита привела его к себе домой.
Отец был в служебной командировке, мать куда‑то запропастилась на всю ночь, и они чудесно провели время вдвоем.
Тогда видео было еще новинкой, недоступной простым смертным, и Рита решила удивить своего курсанта порнофильмом. Она с интересом наблюдала за его реакцией, но Рублев после первых десяти минут махнул рукой:
– Производственная гимнастика.
Эта была совсем другая квартира, не та, в которой застрелили Риту. Много книг, старинных вещей доставшихся ее беспутной матери по наследству от предков‑дворян. Он побывал там только однажды, но этого хватило, чтобы опознать сейчас статуэтку.
Рублев отдавал себе отчет, что она наверняка существует в десятках экземпляров. Но совпадение не могло быть случайным.
– Ты давно с ним работаешь? – поинтересовался Рублев у Ларисы. – Он и раньше был помешан на красивом антураже. Напольные часы, статуэтка, портрет в раме, модель парусника – многовато для одного кабинета.
– Евгеньевич обожает всякие вещицы. Вот, например, парусник – такие копии в уменьшенном масштабе стоят сумасшедшие деньги.
– Эта, с венком, наверно, еще дороже, – Рублев сделал вид, что решил отдохнуть за пустопорожней болтовней столь милой женскому сердцу.
– Насчет статуэтки не знаю. Притащил как только стал обживать кабинет.
* * *
Вельяминов набрал номер внутреннего телефона.
На этот раз трубку долго не брали. Потом ответил новый, незнакомый следователю голос.
– Это бар? – на всякий случай уточнил Вельяминов.
– Он самый.
– Прошлый раз меня провели в клуб. Сейчас снова нужно переговорить с Жорой. Если он там, дайте ему трубку.
Ответом было долгое молчание. Человек дышал в трубку, что‑то усиленно соображая. Наконец, неуверенно ответил:
– Жоры нет. Нет на месте.
– А ваш напарник, который провел меня прошлый раз? Не помню имени…
– Тоже нет. Извините, у меня клиенты…
В трубке зазвучали гудки.
«Что‑то стряслось», – почувствовал Вельяминов.
Он предъявил охранникам у прозрачной двери свое служебное удостоверение и быстрым шагом направился вперед по коридору, слыша как за спиной спешат предупредить начальство.
Снова цветущие кактусы, густой, липкий свет, гримасничающие маски на стенах. Стильная молодежь, которая развлекается в рамках правил, в соответствии с программой. Новое лицо за стойкой.
Вельяминов еще раз показал раскрытое удостоверение, теперь уже не имело смысла продолжать игру в кошки‑мышки.
– Где мне найти второго бармена?
Тут его осторожно тронули за рукав. Обернувшись, он увидел коротышку с глазами навыкате, от которого пахло изысканными духами.
– Добро пожаловать. Я представитель администрации. Что‑то не в порядке?
– У вас обычно работают два бармена.
– Вы правы. Со вторым что‑то случилось – уже несколько дней не появляется на работе. На квартире тоже никого, телефон не отвечает.
– В службу розыска заявляли?
– Пока нет. Мало ли что может стрястись у человека?
Вельяминов мысленно прокрутил отрывок из разговора с Жорой:
"Вспомни, что ты еще слышал? – Слышал бармен.
Он понял так, что этот тип – бывший вояка, афганец."
Теперь бармен исчез, самого Жоры тоже не видно.
– Но, похоже, родственники вас уже потревожили, – вздохнул коротышка.
Вельяминов пробормотал нечто неопределенное и уселся за свободный столик.
– Закажете что‑нибудь? – лично поинтересовался представитель администрации.
– Чашку кофе.
Кофе оказалось превосходным. Вельяминов открыл ради такого случая новую пачку сигарет.
– Он работал у нас с первого дня, – сообщил коротышка, присев на край кресла. – Никаких нареканий.
Вельяминов рассеянно смотрел в сторону. Уловив его настроение, собеседник предупредительно улыбнулся:
– Не буду мешать. Если понадобится моя помощь, звоните.
Он протянул визитную карточку.
– Здесь все телефоны: домашний, рабочий, внутренний. Признаться, меня тоже беспокоит судьба нашего работника. Если не составит труда – известите нас, как только хоть что‑нибудь прояснится.
Вельяминов не привык растягивать удовольствие. Он быстро допил кофе и минут сорок просидел перед пустой чашкой. Время от времени стряхивал пепел в красивую керамическую пепельницу. Ни о чем не думал, просто высиживал необходимое событие, как курица яйцо.
В таком заведении информация должна была проклюнуться рано или поздно.
Зайдя в туалет, он расстегнул ширинку, и тут же рядом вырос молодой человек с накрашенными губами и накладными ресницами. Пуская свою струю, он откровенно косил взглядом на соседа, больше интересуясь тем, что находится ниже пояса.
Когда старший следователь отошел к умывальнику, он немедленно последовал за ним.
– А как вас зовут, можно поинтересоваться?
– Все тебе надо знать, – усмехнулся Вельяминов.
Следователи – самые терпеливые люди на свете. Если ненавидишь и презираешь человека, невозможно наладить с ним контакт, разговорить. Поэтому профессионалы – те, кто уповает на свое искусство, а не на пыточный арсенал и психическое давление – волей‑неволей приучают себя снисходительно относиться к людским порокам.
Большинство нормальных мужиков в лучшем случае брезгливо отвернулись бы от «голубого», но Вельяминов совершенно спокойно мог общаться и не с такими экземплярами.
– Вы тоже много чего хотите знать, – заметил гомик, приторно улыбаясь.
– Работа такая.
– Вы из ГУОПа? У вас, наверно, и форма есть? Обожаю людей в форме.
Вельяминов поднес к «сушилке» мокрые ладони – она заработала.
– Приятно слышать, что кто‑то нас любит. Тем кого любишь, надо помогать.
– Я весь ваш: душой и телом, – молодой человек попытался коснуться руки Вельяминова.
– Давай все‑таки о душе, – остановил его порыв следователь. – Мне нужен здесь, в «Калахари» свой человек. Человек чуткий, внимательный к мелочам. Ты же знаешь, возможности у нас большие. Ничье старание не остается незамеченным.
– Вы представляете, какой это риск? – молодой человек мельком взглянул в зеркало и заправил прядь волос за ухо.
– Все в разумных пределах. Я не призываю тебя бросаться грудью на амбразуру.
– Я люблю продавать себя. Но у любого товара есть цена. Кстати, меня зовут Роберт. А то мы собираемся заключать серьезную сделку, не зная друг друга по имени.
– Отложим разговор об оплате до следующего раза. Все‑таки я не хозяин частной фирмы, прими это во внимание.
– Что именно ты хотел бы знать?
– Для начала: куда делись Жора и второй бармен?
Собеседник Вельяминова выразительно закатил глаза к небу.
– А если конкретнее.
– Отложим до следующего раза.
– Меня это не устраивает.
– Хорошо. Вы смотрели когда‑нибудь программу «Железная маска»? Ток‑шоу с собеседником, который прячет свое лицо.
– Слышал, что есть такая.
– Пусть сделают со мной передачу. Хочу поведать народу о своей интимной жизни.
– Такого персонажа они и без меня с руками отхватят.
– Я уже пробовал – не пролезешь. Сказали, что моя сексуальная ориентация никого не поразит. «Если бы с трупами сношался – еще так сяк.»
– Ладно попробуем протолкнуть. Не на этой неделе, так на следующей…
– Их шлепнули прямо здесь, в подвале. Их и еще троих «тяжеловесов», которых Жора таскал с собой. Администрация хочет замять дело, иначе репутации клуба конец.
Вельяминов вспомнил любезность коротышки. Да, не вовремя он свалился им на голову. Тут послышались шаги по коридору – кто‑то явно направлялся к двери в туалет.
– Говори быстрее.
– Мужик с прокопченным лицом. Похож на моряка или десантника, лет под сорок… Все, я исчезаю, а то за ноги подвесят.
Роберт юркнул в одну из кабин. В сущности, Вельяминов услышал почти все, что хотел на сегодня. Итак, герой прежний. Этому человеку нипочем свидетели, четкие следы, отпечатки пальцев. Он делает свое дело.
Старший следователь вернулся к своему столику.
Пепельницу успели поменять, убрали пустую чашку. Он посидел минуту‑другую, разглядывая танцующих, потом подошел к стойке.
Бармен быстро закруглился со сложными манипуляциями по поводу очередного коктейля и, обернувшись к самому нежелательному из гостей, изобразил величайшее внимание. – – У вас отличный кофе. Дайте еще одну чашку.
Сколько с меня?
Рассчитавшись, Вельяминов остался сидеть за стойкой. Он не хотел сразу по возвращении из туалета развивать бурную деятельность. Перспективный информатор должен был оставаться в тени.
За спиной бармена светились добрых три сотни бутылок, зеркала удваивали их количество. Этикетки блистали, стараясь выскочить на первый план, привлечь к себе внимание. Содержимое тоже выглядело разнообразным: кристально‑прозрачное, золотистое, травянисто‑зеленое, классического коньячного цвета.
Бармен работал четко: смешивал, подбрасывал щипцами лед, выдавал запечатанные соломинки и сдачу. Его руки сами знали, что делать, их хозяин мог позволить себе поболтать с завсегдатаями, посмеяться над свежим анекдотом, отвлечься на красивую девушку.
Покончив со второй чашкой, Вельяминов попросил его связаться с начальством. Не успел бармен тихо произнести в трубку несколько слов, как в густом вязком свете материализовалось лицо коротышки с прилипшими ко лбу кудрявыми завитками.
– Давайте пройдемся по вашему заведению, – предложил Вельяминов.
Скрепя сердце, коротышка изобразил доброжелательную готовность. Они понаблюдали за игрой в казино, зашли в зал, где набирало обороты ночное шоу с полуголыми девицами и поп‑"звездами" среднего пошиба.
– А подсобные помещения?
Заглянули на кухню, коротышка сообщил, что недавно здесь побывала дотошная санинспекция.
«Знаем мы этих дотошных ребят», – подумал Вельяминов.
Кухня и в самом деле блистала чистотой, но старшему следователю было недосуг ее оценивать. Заглянули в гараж, в помещение с разнообразным инвентарем для уборки, где старозаветные ведра и швабры соседствовали с современными мощными пылесосами.
– Что нам еще осталось? – спросил Вельяминов и сам же ответил. – Крыша и подвал.
Коротышке удалось сохранить внешнее спокойствие.
Попав в подвал, Вельяминов удивился горькому дымному запаху. Он приглядывался ко всему внимательно, но так, чтобы его спутник не заметил никакой предубежденности.
– А вот это, извините, – отметины от пуль, – мимоходом указал он на одну из колонн.
– Да что вы… – начал было администратор.
– Могу даже назвать калибр.
Следы крови успели замыть, гильзы собрать, бочки ликвидировать, но щербины на стенах и метки на стальных опорах остались.
– Поймите, не мы первые эксплуатируем здание.
Вельяминов присел возле стены, там, где остались крошки осыпавшейся штукатурки – Не слишком аккуратно подчищали. Вы явно не доверили это дело своим уборщицам.
– Я узнал только потом, – сдался коротышка. – Нам трудно контролировать каждого. Похоже, кто‑то не мог отложить разборку – хорошо хоть в подвал спустились.
– А у вас любой желающий может открыть дверь с кодовым замком?
– Этот кодовый замок взломщик откроет ногтем.
С какой стати нам ставить серьезный замок на подвальное помещение, где нет ничего, кроме пустой тары?
– Что здесь было до генеральной уборки?
– Я увидел то же самое, что видите вы. Один из наших работников, спустившись сюда, почувствовал запах дыма.
– Что здесь жгли, хотел бы я знать.
– Видите, около вентиляционной трубы вся стена черная.
– Это не ответ на вопрос. Отсюда можно вынести трупы, минуя вашу охрану?
– Нет.
– Ладно, я пришлю сюда экспертов. Попробуем разобраться, что здесь происходило. Боюсь, что ваш пропавший сотрудник имеет к этому подвалу самое прямое отношение.
– Это для нас катастрофа. Дело даже не в самом расследовании. Сейчас из кабинетов ГУВД и ГУОПа все мгновенно перекочевывает в прессу. Нас похоронят – конкуренты не упустят такой шанс. Не исключено, что мы имеем дело с талантливо разыгранным спектаклем.
– Позаботьтесь о своих людях, пусть держат язык за зубами. Через наше ведомство в прессу ничего не просочится, это я в состоянии гарантировать. От вас и ваших подчиненных требуется только одно – сотрудничать.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
КЛИЕНТ
Тележурналисты с девятого канала предъявили неопровержимые доказательства того, что руководство пограничников скрывает истину. Малофееву все‑таки удалось раскрутить в Думе вопрос о некоем водочном синдикате, стремящемся к монополии. Сперва конкурентам перекрывали кислород через Таможенный Комитет и Федеральную пограничную службу. Потом перешли к прямым вооруженным нападениям.
Первое из этих утверждений в общем‑то соответствовало истине. Интересы тех, кто получал спирт через западный коридор, лоббировала другая думская фракция. Благодаря своей близости к правительственным кругам ей удалось организовать целую серию гласных и негласных решений. Но удачный ход с фейерверком в горах спутал пасьянс, который раскладывали в тиши кабинетов.
После нескольких встреч за кулисами, противнику пришлось пойти на попятный. Путь через Рокский перевал был снова открыт, два мафиозных клана снова оказались в равных условиях. Малофеев мог праздновать триумф.
В кабинет на четвертом этаже зачастили с поздравлениями коллеги:
– Так держать, Евгеньич!
– Теперь будь начеку. У них память долгая, но должок вернут быстро. В ближайшее время жди наезда по полной программе.
Предвидения сбылись. Не прошло и недели как Малофеева известили: одна из влиятельных московских газет вот‑вот поместит на своих страницах заказную статью с фотоснимками депутата в обществе одной из несовершеннолетних особ.
Нельзя было терять ни минуты. Под угрозой стояла не только политическая карьера, но и личная свобода.
Предотвратить публикацию, уточнить заказчика, уничтожить компромат – эти задачи требовалось решить в самые сжатые сроки.
Малофеев проконсультировался с человеком, отмеченным родимым пятном. Тот воспринял сигнал более чем серьезно.
– Издателю угрожать сложно. Как только статья выйдет в свет, он станет практически неуязвим. Придется еще отряжать людей на охрану его и ближайших родственников. Все, что с ними случится плохого, припишут тебе.
– Подскажи выход. Вы обязаны меня прикрыть.
Малофеев уже сомневался во всем и во всех – об этом говорили его воспаленные, бегающие глаза.
– Тот, кто сделал заказ, должен сам его отменить.
Начать надо с другого конца, с девчонки. Без ее ведома они не смогли бы сделать снимков – пусть расскажет, кто ей заплатил.
– Пошли кого‑нибудь из своих ребят прямо сейчас.
Вот телефон Валеры, ее сутенера.
– Он ведь не станет иметь дело с первым встречным.
– Давай я…
– Не надо. У девчонки рыльце в пуху. Она обязательно почует неладное. Ты знаешь еще кого‑нибудь из ее клиентов?
– Чисто случайно. Художник. Мэтр еще с советских времен – рисовал портреты «деятелей». Можешь на него сослаться, он все равно сейчас в Нью‑Йорке.
– Хорошо, – этот вариант показался человеку с родимым пятном приемлемым. – Чтобы ты не слишком сетовал на судьбу – у меня тоже неприятности.
Мало того, что четверых замочили в «Калахари», так еще и менты разнюхали – начнут теперь копать во все стороны.
Но Малофеев напрочь потерял чувствительность к чужим проблемам:
– Прошу тебя – позвони прямо сейчас. Я хочу знать, что он ответит.
– Удружил ты, конечно. Только с малолетками нам здесь дел не хватало.
– Смотри, чтобы номер не засек, – позаботился о деловом партнере Малофеев.
– Плевать. Испуг здорово память отшибает. Как того клиента величать?
– Борисоглебский Павел Елистратович.
– Его, наверно, за одну фамилию в мэтры определили.
Человек с родимым пятном набрал номер, покрутил головой, будто пытаясь высвободиться из давящего ошейника.
– Мне Валеру. Это вы? Будьте так любезны, – на лице говорящего мелькнуло подобие ироничной улыбки, которую он тут же прогнал. – Павел Елистратович сказал, что я могу обратиться к вам. Не знаю как точнее сформулировать…
– Насчет расценок вы в курсе? – деловито осведомился человек на том конце провода.
– Конечно‑конечно. Вполне приемлемые, – человек с багровым пятном на шее был очень убедителен в роли интеллигентного извращенца.
– Привезти к вам или сами подъедете?
– Подъеду. Часика через два, если вас устроит.
– Нормально. Буду ждать возле церквушки на Новом Арбате – знаете? Опишите хотя бы верхнюю одежду.
Хозяин офиса на секунду задумался, он еще не решил, как организовать встречу с Валерой.
– Бежевый плащ, берет. Кейс в руках.
– Достаточно. Я к вам подойду.
– Все отлично! – воскликнул Малофеев, как только хозяин офиса с брезгливым выражением на лице положил трубку на место.
– Погоди, не труби в фанфары раньше времени.
С девчонкой сам будешь говорить?
Малофеев кивнул, в его глазах сверкнул недобрый огонек.
* * *
Через два часа возле маленькой церквушки, затерявшейся среди высотных домов, появился человек, который в точности соответствовал данному Валере описанию. Ему пришлось прождать минут пять – осторожный сутенер не спешил. Наконец, он вышел из подворотни и направился к клиенту – шляпа с широкими полями, цветастый шарф, аккуратно подстриженные каштановые усы.
– Идемте в машину.
Клиент кивнул – он не торопился раскрывать рот и обнаруживать свой голос, сильно отличающийся от голоса шефа. Как только сели в машину, в бок импозантного сутенера уперся ствол пистолета с навинченным глушителем.
В голове у Валеры лихорадочно закрутились варианты. При первой же возможности нарушить правила, устроить транспортное происшествие. Только бы обратить на себя внимание гаишников.
Этой идее не суждено было реализоваться.
– Давай задним ходом во двор. Только тихо, без фокусов – я выстрелю раньше, чем ты наберешь скорость.
Пришлось подчиниться. К машине подошли еще двое. Человек в бежевом плаще и берете сел за руль.
Валеру пересадили назад, стиснув с обеих сторон по давно затвердившейся схеме.
«Потерял нюх. Слишком долго все хорошо складывалось, – он готов был локти кусать от отчаяния. – Хорошо хоть я вложил две трети в дело, а то бы все сейчас выколотили.»
Автомобиль выехал на Стромынку. В салоне висела тишина. Человек за рулем включил магнитофон и зазвучала словно в издевку протяжная медитативная музыка, которой с недавних времен увлекся Валера.
– Расслабляешься? Правильно делаешь, жизнь нынче здорово натягивает нервы.
«Долбаные гаишники, – злился сутенер. – Когда не надо, тормозят.»
– Выруби ты эту дребедень, – попросил у человека в бежевом плаще один из коротко подстриженных субъектов с заднего сиденья. – Скулы сводит.
«Эти своего не упустят. Обложат данью, девчонок триппером перезаразят.»
Машина затормозила прямо у двери в подъезд. Все четверо поднялись на лифте. Несостоявшийся клиент отпер ключом простенькую дверь. Здесь Валеру ждал тот, кто разговаривал с ним по телефону – простуженный голос можно было узнать безошибочно.
Он начал без долгих предисловий:
– Твоя детка засветила хорошего человека. Она или ты?
– Я похож на сумасшедшего?
– Вот и мы считаем, что это она – по молодости лет. Привези ее сюда. Нам нужно знать заказчика.
– Кого?
У Валеры немного отлегло от сердца. Похоже, его бизнес и доходы этих людей мало интересуют.
– Катю. По крайней мере у тебя она проходит под этим именем. Думаю, у тебя тоже будут к ней определенные претензии. Если статья и фотографии появятся в газете – менты тебя живо вычислят. А она чем рискует? Профессия в любом случае хлебная – какая разница от кого работать?
«Ах ты, тварь! Так меня подставить», – у Валеры перехватило дыхание.
– Тебя никто трогать не собирается. Только приведи девчонку.
– Похоже, ей обещали защиту.
– Не сомневаюсь. Одними бабками не обошлось. Поэтому все должно выглядеть правдоподобно.
Валера сел на стул, у него подкашивались ноги. Все это дерьмо свалилось слишком неожиданно. Трудно просчитать последствия. Предположим, Катька все расскажет. Начнется разборка. Здесь, в квартире, эта публика выглядит грозно, но кто знает, каким окажется соотношение сил. Что если через пару дней другая сторона пожелает привлечь его к ответу? Заранее скрыться? Развалить дело, которое собиралось по крупицам?
– Отправляйся, время не ждет. За тобой будут присматривать. Будь с девчонкой поласковее. Я понимаю, что ты на нее зол, но она не должна ни о чем догадаться.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
МАСКА
У следователя Вельяминова редко возникало желание усесться перед телеэкраном. В свободное время хотелось тишины, поэтому он предпочитал газеты. На этот раз, сведя вничью партию в шахматы с сыном, он взглянул на часы и протянул руку за пультом.
– Что я вижу, батя? И тебя проняло? Кто там запустил такую классную передачу?
– Извини, но я бы хотел посмотреть ее один. Это связано с работой.
Вельяминов не собирался отгораживать своего парня от жизни, но этот выпуск «Железной маски» он бы не смог высидеть рядом с сыном.
Своих осведомителей нужно знать хорошо, иначе рано или поздно попадешь впросак. Старший следователь вовсе не считал, что его «голубой» помощник из «Калахари» обязательно будет на сто процентов откровенен с аудиторией. Но послушать передачу стоило. Для начала хотя бы убедиться, что знакомые ребята с девятого канала выполнили его просьбу.
Сын искренне удивился, но спорить не стал. Плотно закрыл за собой дверь. Вельяминов услышал, как он предупредил мать:
– Батя забурился. Просил не беспокоить.
На экране появилась заставка, следом выскочила физиономия ведущего с неприятно‑толстыми губами и деланным оживлением в глазах. Продираясь сквозь аплодисменты сидящих в студии людей, он объявил:
– Добрый вечер! Я приветствую поклонников нашей передачи и тех, кто смотрит ее впервые. Напоминаю, у нас с вами есть уникальная возможность услышать рассказ о себе на пределе откровенности. Не всякий из нас способен исповедоваться даже самым близким друзьям. Но маска позволяет нашим героям высказаться без утайки перед миллионной аудиторией.
Встречайте нашего гостя!
В кресло, стоящее на небольшом возвышении уселся человек в темной, почти черной маске с прорезями для глаз и рта. То ли она в самом деле была сделана из железа, то или материал удачно сымитировали – телезрителю понять было трудно.
– Представьтесь, пожалуйста. Никто не ждет, что вы назовете свое настоящее имя. Выберите любое на ваш вкус, чтобы гости студии могли обратиться и задать вопрос.
– Викентий.
«Это он», – Вельяминов распознал знакомую жеманную интонацию.
– Замечательно. Расскажите немного о себе.
Завсегдатай «Калахари» закинул ногу на ногу, облокотился поудобнее.
– В детстве я не выделялся ничем особенным. Разве что не любил слишком шумных игр. Моим любимым занятием было закапывать и раскапывать клады. Обычно я кидал в костер несколько медных монет, чтобы они закоптились как следует. Потом добавлял к ним разноцветные осколки бутылочного стекла. Закапывал клад и старался забыть место. На следующий день начинал поиски.
«Без единой запинки, – отметил Вельяминов. – Он уже завладел вниманием. Выглядит большим профессионалом, чем этот ведущий с его напускным энтузиазмом.»
– Как все дети, любил исследовать пустыри, лазить по чердакам и подвалам. На чердаке соседнего дома обитал настоящий бомж – его звали Никита. Он был вдобавок слабоумным – двухметровый детина, заросший щетиной до самых глаз. Зимой и летом он появлялся во дворе в одном и том же наряде: драные кеды, штаны, едва достающие до щиколоток, какая‑то кацавейка, вроде тех, которые надевают сердобольные старушки. Жильцы использовали его в качестве дармовой рабсилы – если кто‑то покупал мебель, холодильник или увозил старые вещи на дачу. Днем раньше ему совали в руки кусок хозяйственного мыла и несколько раз повторяли: «Баня, баня». Никита утвердительно мычал в ответ и отправлялся мыться – благо баня находилась через два квартала. Правда, в квартиру его все равно брезговали впускать – останавливали на пороге.
В том же доме жил человек, за которым заезжал шофер на черной «Волге». У нас во дворе называли его директором. Тогда ведь еще не было такого четкого расслоения – дома для богатых, кварталы для рядовых обывателей. Его жена, всегда стильно одетая и причесанная, казалась мне живым воплощением красоты, ума, добра и всех прочих идеальных свойств. Я на расстоянии чувствовал шелковистость ее кожи, я догадывался, что она одна среди всех известных мне женщин пользуется настоящей косметикой. Мысленно я вел с ней долгие беседы… Сейчас вы поймете, почему я так подробно рассказываю об этих людях.
Рассказчик сделал паузу и чисто по‑женски заправил прядь волос за ухо.
"Сеанс стриптиза только начинается, – подумал Вельяминов. – Стриптиза души. Он давно ждал этой возможности.
– Однажды в своих странствиях по чердакам я обнаружил щель, через которую мог ясно видеть, что делается в обиталище Никиты. Слабоумный жилец большей частью спал, ходил взад‑вперед, тихо мыча себе под нос, или жадно, с хрустом и чавканьем, поедал сырую нечищеную картошку, зачерствелый хлеб, разгрызал кости.
Мне быстро надоело наблюдать за ним. Но как‑то раз я расслышал совсем другие звуки: мерное частое дыхание и негромкие стоны. Заглянув в свою щель, я прирос к месту. У Никиты была гостья – жена директора. Она стояла к нему спиной с задранной юбкой, а он, отдуваясь раскачивался взад‑вперед. В первый момент мне показалось, что он хочет ее убить каким‑то особенно жестоким способом. Ее лицо неземной красоты было искажено как будто от непереносимой боли, умные светло‑серые глаза полузакрыты… Прозвучал еще один сдавленный стон.
И вдруг меня током прошибло – я понял, что это стон острого совершенно неизвестного мне наслаждения.
Голос Роберта был настолько выразителен даже в телевизионной трансляции, что Вельяминову показалось – лицо его знакомца из ночного клуба начинает понемногу проступать сквозь маску.
В короткую паузу вклинился ведущий:
– Напоминаю, вы смотрите прямую трансляцию.
Сегодня гость нашей студии человек с нетривиальными наклонностями. Хотя, кто знает, что сулит будущее.
Возможно, те, кого мы сегодня называем меньшинством, завтра станут доминировать везде и повсюду. А сейчас – немного рекламы!
Чередой проскочили колготки, шоколад, мыло «Камэй», отдых в Греции и телевизоры «Панасоник». Камера в студии показала панораму зрителей: кто‑то глупо улыбался, кто‑то хлопал глазами, кто‑то со значительным видом морщил лоб.
– Я инстинктивно почувствовал, что увидел важную и тщательно хранимую от посторонних вещь. Мне захотелось самому притронуться к этому наслаждению, которое проникает вглубь, острое как нож. Но я не мог отождествить себя с Никитой – это было животное, лишенное дара речи и проблеска мысли. На его лице ничего не отражалось – только рот слегка приоткрылся. Зато ощущениям женщины я сопереживал.
Потом человек в маске рассказал, как это повлияло на его жизнь, отношения со сверстниками. Как он приводил к себе домой небритых личностей с улицы, соблазняя их перспективой бесплатной выпивки. Потом пытался лечь с гостем в постель. Как издевались над ним, избивали, обворовывали.
Он торопился рассказать больше, но ведущий уже вмешался – пришло время для вопросов из зала.
– Представьте, что вы встретили на улице того самого бомжа, – не вставая с места спросила длинноволосая девица. – Ваша реакция. Вы благодарны ему или проклинаете.
– Думаю, что инициатором той сцены была, безусловно, дама. Никита играл роль орудия и ничего больше.
Если бы я его встретил? Наверно, поинтересовался бы, в каком это орудие состоянии.
Вельяминов поморщился – раздавшиеся аплодисменты были, на его взгляд, совершенно неуместными. Крыша у людей поехала. Тут даже не скажешь «безнравственность» – просто другая порода вывелась. Он уже взял в руки пульт, чтобы выключить телевизор, но следующий вопрос заставил его отложить это намерение.
– Расскажите про вашу сегодняшнюю жизнь. Она вас удовлетворяет?
Герой передачи принял новую позу, подперев подбородок правой рукой:
– Про жизнь в двух словах не расскажешь. Она большей частью протекает в стенах одного, довольно популярного ночного клуба. Мне нравится там все: атмосфера, завсегдатаи, музыка, напитки. Обожаю ловить рыбку в мутной воде. Там всегда кем‑то интересуются, кого‑то выслеживают. Сегодня покупают тебя, завтра покупаешь ты. Завораживающий круговорот жизни.
«Он слишком разговорился, – подумал Вельяминов. – Даже не сознает, насколько это опасно. Мало ли кто глядит сейчас на экран – узнать его по голосу и манерам ничего не стоит.»
Роберта в самом деле понесло как под откос:
– Недавно я оказал существенную услугу небезызвестному ведомству. Если хотите – можете называть меня стукачом. Речь шла о довольно суров<