На одном из столичных вокзалов появилось новое лицо – человек в темных очках, довольно прилично одетый по сравнению с остальным контингентом. Он вел себя странно: не подбирал бутылки, не просил милостыню, не пытался завести знакомства. Даже передвигался новичок как‑то слишком неумело: долго тыкал перед собой палочкой слепца, чтобы потом наткнуться на первое попавшееся препятствие.
Наверно, из‑за этого он большей частью сидел или лежал, подложив под голову стопку газет. Первое время он покупал в буфете бутерброды с сыром, пил чай, раз за разом окуная в кипяток бумажный пакетик на нитке.
Потом вокзальные барыги вытащили всю мелочь, пока он спал в дальнем углу зала ожидания.
Все‑таки слепой новичок был относительно молод, не успел еще опуститься – волосы еще не засалились, одежда не провоняла. Все чувствовали, что не так давно он знавал гораздо лучшие времена. Дежурный милицейский наряд не будил его тычком резиновой палки, заматерелая буфетчица иногда подкармливала – то кусок вареной колбасы, то крутое яйцо.
Он брал молча, никогда не благодарил. Впрочем, он и на кражу никак не прореагировал. Целый день он мог просидеть неподвижно, слегка задрав голову, как задирают ее все слепцы.
Прошел месяц. Новичок перестал быть новичком – он уже всем примелькался, зарос щетиной. На лице появилась красноватая сыпь, пиджак и брюки окончательно потеряли вид. Буфетчица все реже о нем вспоминала, новый мент не выделял его из остальных бомжей.
Однажды у сержанта было особенно паршивое настроение. Подойдя к человеку без имени, он ударил его, спящего, дубинкой по икрам.
– Подъем. На зарядку, на свежий воздух.
Бомж сел на скамейке, поправил темные очки.
– Кому сказано? Больше повторять не буду.
Но человек и так уже вставал. Виктор, а это был именно он, послушно направился к дверям. По пути больно стукнулся о решетку, за которой стояли покерные игральные автоматы.
Он не слишком хорошо представлял себе вокзал и еще не научился ориентироваться по шуму: где лестница, где кассы, где выход на перрон. Он не хотел учиться жить заново, не хотел прикидывать, где теплей, спокойней, удобней.
Доносились разговоры людей, озабоченных приездом или отъездом, детские голоса. Кто‑то из детей тревожился – не отошел ли уже поезд, кто‑то выпрашивал себе комиксы, кто‑то хныкал с полным ртом. Невыразительный голос диктора зачитывал объявления.
Виктор очутился под открытым небом. Сверху сыпала водяная пыль, пахло вагонами, дымом. Медленный перестук колес все убыстрялся – состав отходил в неизвестность. Если бы не время, которое без конца упоминалась в объявлениях по вокзалу, он не смог бы определить день сейчас или ночь. По объявлениям выходило, что‑то около девяти вечера.
Наткнувшись на чемоданы, Виктор резко свернул в сторону.
– Осторожней, елки зеленые! – крикнул кто‑то из пассажиров. – Так с перрона можно слететь. Куда тебе, мужик?
Виктор потыкал палкой – действительно асфальт впереди обрывался в пустоту. Он развернулся в обратную сторону.
– Значит, гуляешь. Оригинальное ты, конечно, место выбрал.
– Посторонись! – Виктора толкнули в плечо, судя по всему, разогнавшийся носильщик с тележкой.
– Слушай, друг, отойдем‑ка на секунду. Разговор есть.
Виктор уже слышал этот голос на вокзале, обычно резкий, требовательный. Хозяина голоса звали Миколой.
– Ну как, не надоело еще отдыхать? Есть вариант неплохой работенки. Слепых народ жалеет. Дам проводника пацаненка – станет водить тебя по электричкам. Будешь работать от меня – ни одна сука не посмеет тебя пальцем тронуть. Доходы делим по‑божески, пятьдесят на пятьдесят. Начинать можно хоть с завтрашнего дня.
Виктор постукал алюминиевой палочкой по ботинкам вокзального босса – чтобы обойти его стороной.
– Не хочешь. На голодный желудок жить веселее.
Ладно. Только имей в виду – тут, на вокзале, все при деле. Кто не желает – вылетает к чертям собачьим.
Когда Виктору удалось обойти работодателя – тот схватил его за ворот пиджака:
– Отвечай, когда с тобой разговаривают.
Губы человека в темных очках остались плотно сжатыми.
– Как знаешь, – процедил Микола. – Живи до завтра, там видно будет.
Человек с алюминиевой палочкой забрел в подземный переход – шаги и голоса раздавались здесь особенно гулко. Достав из‑за пазухи несколько газет, он подстелил их на асфальт, сел. После удара мента болели ноги.
Но боль не досаждала, он относился к ней спокойно. Он был сам по себе, тело само по себе. Можно прислушаться к его жалобам и требованиям, можно мысленно отодвинуться в сторону. Не мерзнуть, не замечать голода. Не спать сутками или, наоборот, отключаться на несколько дней.
Ему сунули в пальцы сложенную бумажку. Деньги, мелкая купюра. Это не обрадовало, не огорчило. Точно так же равнодушно он принял удар дубинки, угрозы Миколы. Какая разница, чем будет занята телесная оболочка: лежит ли этот неразлучный его спутник, поджав ноги, слоняется взад‑вперед под дождем, ходит по вагонам с мальчишкой‑поводырем?
Кто‑то поблизости заиграл на аккордеоне. Неумело, фальшивя. Дрожащий стариковский голос завел песню:
– Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах,
Тихо звезды мерцают.
Человек с алюминиевой палочкой невольно поморщился. Терпеть эти фальшивые режущие слух ноты было выше его сил. Он медленно встал, сложил газеты и сунул обратно за пазуху. Это варварски‑бездарное исполнение заставило его прежнее "я" всплыть из глубины на поверхность.
– Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами.
Темная ночь разделяет, любимая, нас… –
звучала песня ему в спину.
Виктор шел по переходу, закусив губу. Темная ночь, она будет длиться вечно. Можно сказать себе тысячу слов, совершить кучу поступков, но есть вещи, которые отменить нельзя. Никакими силами не сделать бывшее небывшим, случившееся неслучившимся.
Наутро его отыскал незнакомец, по голосу – мальчишка.
– Меня Микола прислал. Идем.
Он вывел Виктора обратно на перрон, завел в вагон электрички.
– Товарищи пассажиры, минуту внимания. Фамилия наша Васильевы. Мы с отцом бывшие жители города Грозного, в настоящее время беженцы. Есть справка.
Отцу там бандиты выкололи глаза. А здесь государство не хочет помогать. Надеемся только на людей. Сейчас всем трудно. Если у кого‑то есть возможность, будем благодарны.
– Как по писаному говорит, – послышался чей‑то скептический голос. – Вызубрил.
Остальные явно поверили мальчишке. Он то и дело благодарил:
– Спасибо. Дай Бог здоровья.
Перешли в следующий вагон. Сюда только что зашел разносчик газет.
– Уважаемые пассажиры, я рад предложить вам свежий выпуск газеты «Крим‑Инфо». В этом номере: новые данные о громких делах последних лет, секс‑зомби, интервью приговоренного к смерти, подпольная фабрика наркотиков, разборка возле Кольцевой, а также пикантные подробности из жизни звезд шоу‑бизнеса и большой кроссворд. Увлекательное чтение позволит вам скоротать время в пути, сделать путешествие легким и приятным. Цена газеты всего четыре тысячи рублей. Кто желает – приобретает.
Мальчишка терпеливо выждал паузу и начал свой рассказ. В это время состав неохотно со скрипом тронулся с места. Виктор сжал пальцы провожатого.
– Надеемся только на людей. Если у кого‑то есть возможность помочь, будем благодарны, – закончил тот и шепнул слепому. – Спокуха. Через пару станций слезем, покатим обратно.
* * *
Шеф не стал никак комментировать неудачу с Женьшенем. Похоже, он не слишком рассчитывал на успех.
– Семеро за четырех. Нормально. А этого специалиста мы еще достанем.
Зато Крапива не находил себе места. Оставшись наедине с Рублевым он спросил:
– Что это было, Иваныч? Гипноз?
Комбат никогда не верил в целителей, экстрасенсов, колдунов и прочих, по его мнению, шарлатанов. Но сейчас оставалось только пожать плечами. Как Женьшеню удалось заморочить всех, кто находился в доме? Не прикасаясь, даже не глядя. Столбняк держался еще полчаса после того как он исчез.
– Не знаю. Бред какой‑то.
Чуть ли не впервые в жизни Комбат ощутил собственную беспомощность.
– Захотел – кастрировал бы нас всех прямо там, на месте, – сказал Крапива. – Нет, такого сблизи не замочишь. Надо на расстоянии караулить с оптическим прицелом. Хотя.., от него всякого можно ждать. Поймаешь в перекрестье и будешь сидеть, ушами хлопать.
Не было чудодейственной способности, которую Крапива отказался бы сейчас признать за недавним противником.
Рублев промолчал. Он точно знал, что у них с Женьшенем еще состоится очная ставка. Сейчас он внимательно разглядывал пропуск с цветным фото и двуглавым орлом на печати. Пропуск в Думу – его только что вручил шеф.
– Я бы лучше Кремль пошел брать в одиночку, – признался Крапива. – Ты тоже там долго не удержишься: тоска заест. Видел я пару раз по телеку. Все чистенько, гладенько, битте‑данке. Все с умным видом – галстуки, папочки. Тоска. Какая там у телохранителей работа, кому на фиг нужны эти депутаты? Помяни мое слово – запросишься обратно.
– Поживем‑увидим, может ты и прав…
Через час Комбата подбросили на машине к серому монолиту бывшего здания советского Госплана. В двери Думы он вошел уверенно. Не оборачиваясь к охране продемонстрировал свежий пропуск. Просторное фойе было залито светом. Широкая лестница, штучный паркет, облицованные мрамором колонны и стены. У кого‑то брал интервью корреспондент с меткой ОРТ на микрофоне. Кто‑то, усевшись в кресло, углубился в чтение толстой газеты с таблицами, отпечатанными бисерным шрифтом. Деловитой походкой проследовала куда‑то женщина в черном брючном костюме – словно посол верительную грамоту, она несла единственный листок бумаги.
В пустой кабине абсолютно бесшумного лифта Рублев поднялся на четвертый этаж. Постучал в дверь с табличкой «Малофеев Олег Евгеньевич. Фракция ЛСПР». Ему открыл молодой человек с рыжими усиками и дымящейся чашкой кофе в руке. Мельком взглянул на пропуск.
– Понятно. Олег Евгеньевич сейчас на пленарном заседании, скоро освободится. Проблем внизу, с охраной не было?
– Нет, – коротко ответил Рублев.
– Проходите.
Комбат очутился в приемной, отделанной дубом и карельской березой. Секретарша считывала с экрана компьютера очередные сообщения, полученные по электронной почте. Оторвавшись на секунду, она приветствовала нового сотрудника ослепительной улыбкой.
Справа и слева от ее стола находились две двери.
Одна, плотно закрытая, очевидно, вела в кабинет Малофеева. Рублева пригласили пройти в другую. Смуглый бородач в черных лакированных туфлях и белых носках перебирал янтарные четки с мохнатой кисточкой. Он разговаривал по телефону и недовольно посмотрел на Рублева, Молодой человек успокоил его безмолвным жестом.
– Состав должен был прийти вчера, – раздраженно заявил в трубку бородач. – Пятьдесят цистерн. Я уже. плачу неустойку.
Комбат остановился возле окна. Совсем рядом, невидимые за громадой гостиницы «Москва», памятник Жукову, Красная площадь, Спасская башня. Самое сердце России. Живя в столице, Рублев редко, раз в год выбирался в центр. И обязательно выходил на эту площадь с голубыми елями, краснокирпичными стенами, золотыми луковицами, выглядывающими из‑за кремлевской стены, непривычным трехцветным стягом. Чтобы еще раз дать себе отчет, во имя чего он проливал свою и чужую кровь в Кандагаре и Панджшерской долине, на Кавказе и Балканах.
Конечно, Россия везде Россия. И в степи, и в тайге, и в захолустном городишке. Но здесь все‑таки средоточие, вершина, с которой просматривается огромная страна от Тихого океана до Черного моря.
– Где тормознули? – спросил бородач. – Совсем оборзел: бабки жрет, а составы мои держит. Передай этому шакалу, что я ему устрою хорошее ЧП.
Выругавшись на непонятном Рублеву языке, бородач швырнул трубку. Тут из приемной донесся энергичный звучный голос человека, привыкшего общаться с большой аудиторией, перекрикивать возмущенных оппонентов.
– Уже здесь? Отлично.
В комнате появился некто румяный, с зачесанными назад волосами, в ярком галстуке. Комбат безошибочно определил в нем хозяина кабинета.
– Здорово, – Малофеев протянул руку, одновременно осматривая гостя с ног до головы. – Говорят, на ваших там кто‑то наехал в «Калахари»?
«С ходу проверяет, – подумал Рублев. – Стану ли болтать о делах шефа.»
– Я только что из командировки.
Депутат оценил уклончивый ответ.
– Погоди, дай развязаться с делами. Потом сядем с тобой и плотно поговорим.
Малофеев скинул пиджак и, пятерней пригладив волосы, обернулся к бородачу:
– Ну как?
– Паршиво. Мне второй пора отправлять, а первый застрял на подъезде к Твери.
– Это не просто так, голову дам на отсечение. Железнодорожникам пора пилюлю выписывать – хотят и нашим, и вашим. Пошли в кабинет.
Через пять минут бородач удалился в несколько более приподнятом настроении.
– Иваныч! – крикнул из кабинета Малофеев.
Первое, что бросилось Рублеву в глаза: огромный портрет партийного лидера либеральных социалистов.
Художник изобразил его на охоте в заснеженном зимнем лесу рядом с трофеем – подстреленным лосем с огромными ветвистыми рогами.
Пол устилал мягкий ковер, в углу отчетливо тикали массивные напольные часы с тускло поблескивающим маятником, в другом углу висела икона в серебряном окладе.
– Садись, Иваныч, потолкуем.
Откинувшись в кресле, Малофеев очищал лимон столовым ножом с красивой костяной ручкой. Кожура, завиваясь длинной спиралью, свешивалась почти до пола.
– Скажу откровенно, до сих пор я не брал на ответственную работу тех, кого лично не знал. Но для тебя решил сделать исключение. Во‑первых, рекомендация твоего шефа для меня весит немало. Во‑вторых, я дал поручение навести кое‑какие справки. У нас тут, в Думе, сам понимаешь, возможностей хватает. Глазам не поверил – командир десантного батальона, три боевые награды. Да и в Боснии проявил себя молодцом. Давно я хотел заполучить такого человека.
Очистив лимон до конца он аккуратно разрезал его на четыре части. Одну немедленно отправил в рот.
– Угощайся. Если откажешься, тоже не обижусь.
Мало любителей. А я вот тащусь от лимонов. Говорят, кислотность то ли повышенная, то ли пониженная. Неохота вникать… На сегодняшний день меня прикрывают двое крутых ребят. Накачаны, натренированы, реакция дай Боже. Старшего нет – с головой, с опытом. Твоего предшественника я выкинул за чересчур большие амбиции. Незаменимых людей нет.
«Это мне напутствие на будущее», – оценил Комбат.
– На первый взгляд здесь тишь да гладь, – продолжал Малофеев. – Это только видимость, драчка не прекращается ни на минуту. Скажу тебе коротко: за каждым решением любого из комитетов, за каждым постановлением Думы маячат бабки. Даже если оно напрямую не связано с открытием финансирования, налогами или бюджетом. Деньги сидят между строк, знающий человек прочтет в каком‑нибудь занудном параграфе указание на карман, в который они потекут.
Лимон Малофеев прикончил, даже не поморщившись. Вытер пальцы и губы платком.
– Здесь, в здании, по людям из пушек не палят.
Но Струеву уже присылали в кабинет посылочку по типу той, на которой подорвался Холодов. У Старосельского переворошили ночью все бумаги, пытались взломать сейф. Председателю нашего комитета по экономике пришлепнули снизу к столу генератор электромагнитных волн – как выходит на работу, начинается дикая головная боль. «Жучков» столько что веником можно выметать – лично я раз в неделю вызываю людей на профилактику. Ну, а за стенами Думы можно любых сюрпризов ждать.
Зазвонил телефон, Малофеев потянулся к трубке.
– Слушаю. Раскручиваем потихоньку. Вчера устроили пресс‑конференцию журналистам с девятого канала. Они вчера вернулись с границы. Опросили там водителей – все в один голос подтвердили, что колонну обстреляли с российской стороны и пограничники ушли в погоню туда же. Мало того – ребята забрались в горы, сняли россыпи гильз на снегу, нашли отметины от взрывов ракет с «вертушки». Посмотрим, что теперь запоет наш доблестный генерал‑майор… Да, будем дожимать обязательно. А как Таможенный комитет? Ясно – «мы люди маленькие, решайте наверху».
Закончив телефонный разговор, Малофеев усмехнулся:
– Кто спалил колонну? Тот, кто хочет закрыть южный маршрут. Это ведь очевидно – или я не прав? Если противник не совершает ошибок, остается только сыграть чужую роль. Теперь у нас есть шанс прижать всю компанию.
«Да тут еще один филиал нашего офиса», – подумав Рублев.
ГЛАВА ПЯТАЯ