Следующее усовершенствование пехоты было связано с тем, что Фридрих возродил дисциплину на марше, принятую в древнем мире, и заменил маневрирование разомкнутыми колоннами на быстрые и скоординированные передвижения под музыкальное сопровождение флейт и барабанов. Прусский подход, скопированный британской армией во время Семилетней войны, заключался в том, чтобы подчеркнуть увеличенную огневую мощь. В военных академиях и офицерских столовых обсуждали преимущества развернутого строя по сравнению с колонной. Полагали, что развернутый строй (три шеренги локоть к локтю) позволит довести до максимума мушкетный огонь и превосходит французскую колонну, более благоприятную для штыкового боя, чем для огневых средств.
По мнению французов, штык намного превосходил мушкет, к которому он был примкнут. Штык длиной в двадцать один дюйм наносил колотые зияющие раны, на которые невозможно наложить швы. Тот, кто выживал от подобных ран, обычно умирал от инфекции. По иронии судьбы, это полная противоположность ролей перечисленного оружия в Войне за испанское наследство. Тогда именно французы рассчитывали на мушкетный огонь, а Мальборо и Евгений Савойский — на холодную сталь штыков.
Поэтому британская армия, направленная на войну в Европу, как было принято, шла в бой колоннами, которые перестраивались в двухшереножный строй плечом к плечу. Третья шеренга восполняла пехотинцев, убитых огнем противника. Войска, подходя к неприятелю на расстояние от двадцати до тридцати ярдов, сначала делали один или два залпа, а затем шли в штыковую атаку.
Идея заключалась в том, чтобы вызвать шок у противника, делая опустошительные выстрелы с малого расстояния, за которыми следовала штыковая атака. Так как каждый защитник прицеливал свое оружие в солдата, находившегося непосредственно перед ним, британцы пользовались преимуществом незащищенного участка под левой рукой, которую поднимали и протягивали вперед, чтобы поддержать ствол ружья. Каждый британский солдат был обучен менять оружие в последний момент и в координированном внезапном движении вонзать свой штык в сердце или в левую часть живота противника. Легенда гласит, что именно так армия «Мясника» Камберленда выиграла битву при Куллодене, хотя на самом-то деле такой прием сыграл самую незначительную роль в победе над Драммосси Муром в тот день. Важнее то, что этот прием применяли перед тем, как войска сомкнут строй. Цель британской армии заключалась в обеспечении непрерывного залпового заградительного огня, когда взводы стреляли в разное время вдоль всей шеренги. Эти взводы находились в составе обычной структуры полка — батальона — роты: батальон, состоящий из десяти рот, делился на восемнадцать взводов или «огневых подразделений», ответственных за три выстрела. Такого было достаточно, чтобы вести постоянный огонь по противнику.
На практике не удавалось достичь ни сомкнутых шеренг, изображенных на батальных картинах, ни хореографии на парадных плацах. Ведь дисциплина на войне постоянно подчинялась человеческому инстинкту самосохранения. Реалии полей сражений — это независимое ведение огня. Такое отклонение от ортодоксальности стало еще более заметным, когда британские солдаты («красные мундиры») смогли освободиться от требований, предъявляемых немецкими главнокомандующими — например, Фердинандом Брауншвейгским, вышколенным в традициях Фридриха. Следовательно, в 1759 г. война в Северной Америке стала менее структурированной и традиционной, чем сражения в Германии.
Средний темп огня из мушкета составлял два или три залпа в минуту. Процесс ускоряли с помощью металлических шомполов, заменивших старые деревянные, а также вставки запалов и заряжание при помощи одной и той же плотной бумаги для патронных гильз. Вставка запалов и зарядка представляли собой четырехэтапный процесс. Но ударные войска могли заряжать оружие и стрелять каждые пятнадцать секунд.
Основной метод заключался в том, чтобы прицелить оружие в противника в надежде, что на поле сражения, где скопилась огромная толпа солдат, массовый залп найдет свою цель по закону простой вероятности. Точность и надежность были почти невозможны для мушкетов восемнадцатого века, ведь цепная реакция установки кремня, образования искры и поджигания пороха часто не могла пожечь заряд в стволе. Сам же ствол не был идеально прямым.
На расстоянии более пятидесяти ярдов мушкет оказался плохим оружием, зато на более короткой дистанции он был смертельно опасным. Это было оружие с медленной скорострельностью. Поэтому энергия сферических круглых мушкетных пуль быстро уменьшалась в зависимости от расстояния. Тщательно прицеленный залп с короткой дистанции приводил к летальному исходу, чего не случалось при огне с большого расстояния. Если стреляли издалека, то была вероятность не убить, а только ранить противника. И наоборот, при стрельбе с малой дальности тяжелые свинцовые шарообразные мушкетные пули наносили страшные травмы.
Поля сражений восемнадцатого века представляли ужасающую арену кровавой бойни, по которой бегали солдаты, лишившиеся глаз, носов и других частей тела, оторванных мушкетными шаровидными пулями.
В восемнадцатом веке для солдат были предусмотрены и ружья с максимальной дальностью стрельбы, составлявшей 300–400 ярдов против 80-100 ярдов для мушкета. Это было связано с тем, что внутри канала ствола ружья находился спиральный паз, заставляющий пулю вращаться и лететь по более спрямленной траектории. Но так как на зарядку ружья уходило больше времени, к тому же, у него не имелось штыка, оно не стало стандартным огнестрельным средством для пехоте.
Ружье больше подходило в качестве оружия снайпера либо для дальнобойной работы в лесах Северной Америки. Для зарядки ружья требовалось больше времени, поскольку порох приходилось отмерять из рожка. Для мушкетов порох был измерен заранее, он находился в бумажных гильзах. А круглую пулю, завернутую в лоскут ткани, приходилось с силой проталкивать в узкий ствол. Туда же быстро забивали остатки пороха. Ствол требовал чистки после каждых пяти или шести выстрелов. Более того, мушкет оказывался полезным в сражениях на открытом поле боя. Его более тяжелая свинцовая круглая пуля могла остановить человека на бегу, она обычно оставалась внутри тела, вызывая страшные травмы тканей и органов, пока не теряла темп продвижения. С другой стороны, ружейная пуля, обладающая меньшим размером, проходила через тело.
Франция допустила фатальную ошибку в Семилетней войне, посвятив большую часть своей энергии континентальной войне. Эта война велась в основном от имени Марии Терезии Австрийской. Французы не смогли сосредоточиться на ключевых районах, где решалась борьба с Британией за мировое господство: на Северной Америке, Вест-Индии и Ост-Индии. Самая разумная британская политика на континенте должна была ограничиться военными действиями на периферии на суше. Так это и происходило в ходе наполеоновских войн до 1814 г.
Подобного варианта развития событий для Британии в Семилетней войне не произошло из-за ее ахиллесовой пяты — Ганновера. Для новой элиты после 1688 г., посадившей на британский трон в 1714 г. курфюрста Ганноверского, в течение сотни лет после этого события самыми близкими оказались интересы на континенте. Очевидный факт заключался в том, что с точки зрения британских интересов Георг II как король Англии и курфюрст Ганноверский, оказался помехой. Можно даже сказать, что история появления противоречивого закона об ополчении от 1757 г. стало следствием навязчивой идеи Георга, связанной с Ганновером.
В 1756 г., в связи с угрозой вторжения Франции, в Англию спешно ввели войска Гессена и Ганновера. Но как только эта угроза была ликвидирована, войска отправили обратно в Германию для защиты Ганновера. Образовавшуюся брешь должно было заполнить вновь сформированное ополчение. Противоречивое отношение британцев к ополчению выражалось в том, что они воспринимали ганноверские войска подобно собаке на сене: хотя прибытие в 1756 г. было встречено негодованием, но так отреагировали и на их отбытие.
Начиная с 1757 г. британские войска присоединились к своим ганноверским союзникам в так называемой «армии наблюдения» на западе Германии. В начале апреля того же года любимый сын Георга И, герцог Камберленд, был назначен командующим вооруженными силами, несмотря на его отвратительное поведение в сражениях против французских военных асов, маршалов Сакса и Ловендаля, в Войне за австрийское наследство.
После поражения французами при Гастенбаке 26 июля 1757 г., в сентябре того года Камберленд подписал унизительную конвенцию в Клостер-Зебене, молчаливо соглашаясь на оккупацию французами Ганновера. Это событие позорило и французского, и британского командующих. Георг II аннулировал договор, резко отчитал любимого сына и приказал ему уйти в отставку. «Мясник» впал в немилость. Французского командующего герцога Ришелье обвинили в том, что он предоставил Камберленду слишком мягкие условия. Вскоре после этого герцога отозвали со службы и отправили в изгнание в собственное поместье.
Пытаясь оправдать свои континентальные усилия, Георг II приступил к поискам замены дискредитированного Камберленда. Он остановил свой выбор на принце Фердинанде Брауншвейгском, сводном брате прусского короля Фридриха. Это был человек средних лет и ничем не примечательной наружности, ростом всего в пять футов шесть дюймов, с лицом, изъеденным оспинами. Фердинанд считался профессиональным солдатом с великолепной репутацией, офицерский чин он получил в прусской армии.
Новый командующий обладал большой силой воли и выносливостью, а также способностями к импровизациям.
Фердинанд принял назначение на пост командующего в ноябре 1757 г., предъявив строгое требование, что ему следует предоставить прямой доступ к Георгу II, а также военные, дисциплинарные, административные и финансовые властные полномочия. Название англо-германских вооруженных сил изменили на следующее: «Армия его британского величества под командованием его светлости Фердинанда, принца Брауншвейгского и Люнебургского».
Фердинанд сразу же проявил себя первоклассным администратором. Он несоизмеримо улучшил снабжение, вооружение, питание, денежное жалование, даже усовершенствовал полевые госпитали. Подражая Генриху V у Шекспира и предвосхищая Наполеона, он ввел в обычай сборы своих войск вокруг костров в морозную погоду. Командующий постоянно был на виду в своей заметной шинели, увешанной медалями. Он оказывал искреннюю сердечную поддержку и поднимал боевой дух солдат своими призывами и высказываниями, бьющими из него фонтаном.
У Фердинанда оказались в руках великолепные материалы для пропаганды, так как французские солдаты в Вестфалии и в Ганновере в 1757 г. бесчинствовали и неистовствовали. Хотя британцы и пруссаки преувеличивали размер зверств и жестокости, не вызывает сомнений: французские солдаты («пуалю») пустились в оргию воровства, грабежей, бесчинств и насилия. А ленивый и сибаритствующий французский командующий Ришелье, не расположенный ни следить за дисциплиной, ни соблюдать ее, либо вообще не обращал на это никакого внимания, либо смотрел на все сквозь пальцы. Ришелье, герой тысяч побед в спальнях, был не тем человеком, который мог бы призвать эту бесформенную и недисциплинированную толпу к порядку.
Его некомпетентность сыграла на руку Фердинанду, который смог использовать злобу и желание возмездия, накопившегося в ганноверских и гессенских войсках. Но принц Брауншвейгский был не только мастером администрирования и пропаганды. За шесть недель зимней военной кампании в марте и апреле 1758 г. он проявил свой горячий характер, прогнав французов за Рейн с огромными потерями. При этом среди его войск в списках потерь оказалось только 200 человек.
Он взял Бремен и Эмден без боя, проявив феноменальный талант в проведении зимней военной кампании. Все французские стратегические расчеты были сметены. Версаль надеялся развернуть две огромные армии протии прусского короля Фридриха с запада, а русские и австрийцы ворвались бы с восточного фланга. Теперь, судя по всему, одна из этих французских армий должна вернуться на запад Германии, чтобы разобраться с англо-ганноверскими вооруженными силами под командованием Фердинанда. Теперь более чем когда-либо Франция проклинала тот день, когда Ришелье позволил своему разгромленному противнику уйти к своим очагам и домам вместо того, чтобы взять Камберленда и его солдат в плен.
Редко военная фортуна изменяла так быстро. В сентябре 1757 г. французы думали, что они одержали решительную победу на западе Германии, что остались лишь немногие дела по окончательной зачистке. К маю 1758 г. стороны поменялись местами за столом: у Фердинанда оказалась армия, численность которой составляла 40 000 солдат, а Франция уже спотыкалась.
Командующий, сменивший Ришелье на западном фронте, оказался еще большим бедствием, чем его донжуанствующий предшественник. В свои пятьдесят лет Луи де Бурбон-Конде, граф де Клермон, принц крови, был эксцентричной персоной. Это проявлялось в том, что принц посвятил себя служению святой церкви. Но, получив папское благословение на то, чтобы стать солдатом, он сражался при Деттингене, Фонтено и Роко во время Войны за австрийское наследство. Особенность его положения заключалась в том, что Клермон сохранил свои церковные бенефиции в качестве аббата Сен-Жермен-де-Пре. В войсках его с издевкой называли «генералом-бенедиктинцем». Очевидно, Клермон обладал долей черного юмора. Говорят, он писал Людовику XV при вступлении на свой пост следующее: «Обнаружил, что армия Вашего Величества делится на три части. Часть, которая над землей, состоит из грабителей и мародеров. Вторая часть — под землей, а третья — в госпитале. Должен ли я удалиться с первой или ждать, когда ко мне присоединится одна из остальных?»
Клермон почти не преувеличивал. Потери французов в зимней военной кампании составляли более 16 000 человек — убитыми, ранеными, военнопленными и дезертировавшими. Еще 10 000 болели. Но, будучи крупным аристократом старого режима, Клермон имел преимущество. В результате умелой работы Бель-Иля в военном министерстве удалось добиться достаточно высокой численности личного состава. К маю было уже 32 000 пехотинцев и 12 000 кавалеристов.
Бель-Иль обещал: к концу июня численность армии будет увеличена в два раза. Клермон был эффективным солдатом. Возможно, ему не доставало воображения. К тому же, его застал врасплох энергичный Фердинанд, который переправился через Рейн вблизи голландской границы 1–3 июня, построив понтонный мост.
Мадам де Помпадур, в то время все еще находившаяся в полной безопасности в фаворе у Людовика XV, но всегда готовая вставить семейству Бурбонов шпильку-другую, писала Клермону уничтожающие послания: «Какое унижение, месье, позволить противнику построить мост через Рейн и высаживать по 6 000 солдат в день на другом берегу».
Но унижение Клермона еще не стало полным. Несмотря на уверения своего друга Бель-Иля, что Фердинанд теперь поставлен под угрозу, французский командующий ничего не мог с этим поделать. Но он, по крайней мере, оказал упорное сопротивление в не самом решающем сражении при Рейнберге 12 июня 1758 г.
Однако спустя девять дней Фердинанд одержал победу в тяжелом бою под Крефельдом. В связи угрозой вторжения принца Брауншвейгского в Голландию, Бель-Илю пришлось предоставить в помощь Клермону вторую французскую армию. Она, как предполагалось, должна была оказать помощь Марии Терезии и австрийцам в Богемии.
После Крефельда к Фердинанду присоединились британские войска, численность которых составляла 7 000 солдат. Но солдаты, говорящие на английском и на немецком языках, непросто притирались друг к другу. Различия в культуре и в военной традиции осложнялись языковым барьером (исключая лишь сословие офицеров, которые обычно разговаривали друг с другом на французском).
Британские солдаты были недисциплинированными, подверженными заболеваниям. У них отсутствовала гигиена, характерная для немецких союзников. А английские офицеры были очень раздражительными и высокомерными, склонными относиться к ганноверцам, как к людям, занимающим от природы низшее положение.
Между двумя стороны появилась масса расхождений и споров по мелочам. Например, немцы возмущались тем, что британцы, любящие лошадей, требовали дополнительного фуража.
Возможно, выбор британского командующего оказался особенно неудачным. 3-ий герцог Мальборо, хотя и обладал сдержанностью и щедростью, был невежественным человеком, беспечным и безразличным. Его назначение на дипломатическую службу осложнялось в огромной степени еще и тем, что в предшествующую войну он во всеуслышание жаловался на поведение немецких войск.
Но Мальборо умер еще до битвы при Крефельде. И на должность британского командующего назначили его заместителя. Как оказалось в дальнейшем, это решение стало полностью катастрофическим.
Лорд Джордж Саквилл, сын графа Корсета, в свои сорок два года был острым на язык, высокомерным, амбициозным, неуверенным в себе, депрессивным человеком, к тому же, сверхчувствительным к критике. Он обладал крупным телосложением, печальным взглядом ясных голубых глаз, выступающей нижней губой, безобразным большим носом. Это был отпрыск англо-ирландской аристократии, получивший образование в Тринити-колледже в Дублине, сражавшийся при Фонтено с Камберлендом (позднее — при подавлении восстании якобитов и в Шотландии под командованием Вульфа). Саквилл стал членом парламента от Дувра с 1754 г., он был важной политической фигурой. В 1757 г. Питт и Бьют хотели видеть его государственным военным секретарем.
Но ненависть к Саквиллу Георга II стала огромным препятствием для его политического и военного продвижения по службе. Этот человек примкнул к соперничающему двору, сгруппировавшему вокруг старшего (ненавистного королю) сына Фредерика и внука Георга (позднее — Георга III).
Напористость и энергичность Саквилла не соответствовали тактичности или его способности завоевать популярность. Его поступление в англо-германскую армию стало именно таким случаем. Лестер-хауз поддерживал военные рейды на французское побережье и был совершенно против вовлечения немцев. Но, соглашаясь на службу с Мальборо, Саквилл проявил плохой здравый смысл. Его назначение было просто тем средством, которое выбрал Питт для привлечения Лестер-хауза к взаимодействию с немцами.
Однако у принца Уэльского была совершенно другая точка зрения. Саквилл просто понизил свой статус в Лестер-хаузе, не засвидетельствовав своего почтения Георгу II. Ему удалось завести новых врагов, не заводя новых друзей.
Хотя в ретроспективе партнерство принца Фердинанда и лорда Саквилла было еще впереди, в 1758 г. последний занимался жалобами на фабиановскую политику Фердинанда с непрерывными отступлениями. Но после Крефельда он вообще закрыл рот.
Крефельд оказался потерей для Франции — почти столь же серьезной, как Россбах. В Англии, где Фердинанда прославляли как героя, Питт понял потенциальное значение Западного фронта. При правильном подкреплении англо-ганноверская армия Фердинанда могла разгромить огромные французские силы, не только не позволив им сражаться с Пруссией на Восточном фронте, но и исключая возможность послать подкрепление из Версаля воюющим гарнизонам в Индии и Северной Америке.
Парламент, искусно управляемый герцогом Ньюкаслом, проголосовал за то, чтобы отправить в Германию еще пять пехотных батальонов и четырнадцать кавалерийских эскадронов. Однако после следующей неудачи (падения Дюссельдорфа в июле 1758 г.) вместо Клермона назначили пятидесятичетырехлетнего Луи-Жоржа Эразма, маркиза де Контада. У него за плечами уже была длинная и отличная военная карьера, которая начиналась в Италии и на Корсике в 1734-35 гг., затем продолжалась в ходе всей войны 1740-48 гг. А незадолго до событий он принимал участи в битвах при Гастенбеке и Крефельде.
Контад проявлял больше уважения к Фердинанду, чем Клермон. Он играл с ним в кошки-мышки, зондируя и вступая в сражения с его авангардом, но никогда не допуская, чтобы основная армия Фердинанда приближалась к нему. С 14 по 24 июля возник тупик: обе стороны стояли друг против друга на противоположных берегах реки Эрфт. Но с каждым днем французы становились сильнее, поскольку Бель-Иль исполнил свое обещание относительно увеличения численности.
Фердинанд, продолжая ожидать британские подкрепления перед решительным маневром, решил отступить так, чтобы между ним и французами находился Рейн. Но Контад быстро ушел на север, чтобы сковать противника между слиянием рек Рур и Маас.
Теперь Фердинанд оказался в смертельной опасности и под непосредственной угрозой. Все его коммуникации были отрезаны. А Контад находился на грани потрясающей победы, но не смог захватить важный мост через Маас, что решило бы судьбу Фердинанда.
Теперь Бель-Иль понял: единственный способ покончить с Фердинандом, пока тот не стал еще сильнее в результате прибытия из Британии дополнительных контингентов, заключается в использовании против него второй армии. Этими войсками командовал потерпевший поражение при Россбахе маршал Шарль де Роган, принц де Субиз.
Еще один крупный французский аристократ, Субиз был членом влиятельной семьи Роганов, ранее состоял адъютантом у Людовика XV во время Войны за австрийское наследство. Он служил в качестве губернатора Фландрии и Геннегау.
Субиз, вариант французского Камберленда, стал печально известен в результате катастрофы при Россбахе. Но многие его сторонники при дворе преувеличивали роль незначительных действий Субиза при Люттерберге в Гессене. Но закадычные друзья принца изображали и легкую победу при Куллодене в качестве блистательного триумфа военного искусства.
Истина заключалась в том, что Субиз, которому было уже сорок три года, оказался ничтожеством — нерешительным и неуверенным командиром, не обладающим военным талантом. Он был обязан карьерой тому, что являлся фаворитом мадам де Помпадур. А та настойчиво добивалась его повышения, превосходившего все присущие этому человеку способности.
Понимая военный масштаб Фердинанда, Бель-Иль требовал внимательной и тесной координации между армиями Контада и Субиза. Завидуя друг другу и презирая друг друга, Контад и Субиз выжидали, когда другой приступит к действиям. Они отказывались сотрудничать по вопросам детальной стратегии.
Сентябрь оба командующих посвятили составлению брюзгливых писем Бель-Илю, чтобы узнать, что предполагает делать другой соперник. Маршал Бель-Иль метал громы и молнии на двух своих полководцев, поскольку те выглядели безвольными простаками перед Фердинандом. Министр предупреждал их: военная честь Франции скомпрометирована. Им сообщалось: страна становится посмешищем для всей Европы. Наконец Субиз побеспокоился, начав марш на Ганновер. Но, судя по всему, он испугался собственной решительности, опасаясь незащищенности. А заодно принц обвинял Контада за медлительность в оказании поддержки.
И Субиз отступил в Кассель. Там, поддержанный герцогом Фитц-Джеймсом, робкий Субиз наконец-то почувствовал себя достаточно сильным, чтобы дать бой. Одержав сомнительную победу при Люттенберге 12 октября (хотя некоторые критики полагают, что это было сражение с неясным исходом), он не сумел поддержать Контада, когда тот в свою очередь двинулся на Мюнстер, важную базу союзников, поставив этот пункт под угрозу.
Это была еще одна робкая попытка, предпринятая слишком поздно и при слишком небольшой численности личного состава, чтобы ее считать серьезной.
К концу 1758 г. все усилия Бель-Иля на западе Германии дали нулевой результат. Несмотря на пополнения, брошенные им на Западный фронт, французские армии вновь испытывали сокращение численного состава и недостаток оснащения. Той зимой министр Бель-Иль писал будущему герцогу де Шуазелю (затем — графу де Стэнвилю, французскому послу в Австрии): «Две трети нашей пехоты без одежды. Войска состоят либо из солдат, которые не знали отдыха уже пятнадцать месяцев, либо из новобранцев, которые настолько слабы, что не смогут выдерживать холод и дожди этого позднего сезона».
Но его бывшие, настоящие, будущие, действительные и предполагаемые генералы тратили большую часть своей энергии на интриги друг против друга и попытки либо дискредитировать, либо унизить соперника в глазах Людовика XV: Субиз, Ришелье, д'Эстре, Бролье, Сен-Жермен, Контад и Клермон — это лишь некоторые из главных полководцев, которые занимались столь постыдным и грязным делом. Даже сам дофин досаждал своему отцу просьбами заменить Клермона на посту главнокомандующего.
Правда заключалась в том, что у Людовика XV не было ни одного человека, который по масштабу личности мог бы сравниться с маршалом Саксом в прошлой войне или даже с Ловендалем. И кое-кто, словно пророк Иеремия, стенал, что военная наука Франции рухнула в неуправляемом штопоре.
Напротив, Фердинанд имел блистательный успех. В начале 1758 г. французы оккупировали большую часть Ганновера. Но к концу того года от оккупированных территорий не осталось ни дюйма. Вполне понятно, что Георг II стал защитником Фердинанда. В сентябре он назначил ему пожизненное содержание в размере 2 000 фунтов стерлингов в год, а декабре прусский король Фридрих произвел его в фельдмаршалы.
Но, по мнению некоторых критиков, Фердинанд уже исчерпал себя. Следует отметить, что в середине ноября 1758 г. он отправляется на зимние квартиры и не пытается повторить подвиги прошлого года.
4 февраля 1759 г. Субиз, назначенный командующим армии, предназначенной для вторжения в Англию, передал свои полномочия сорокалетнему герцогу де Бролье. Виктор Франсуа, герцог де Бролье, оказался более способным французским полководцем Семилетней войны. 1759 год мог бы стать более успешным для Франции, если бы его утвердили верховным командующим в Германии.
Он получил в наследство от предшественника значительно более здоровую обстановку, чем в начале 1758 г. Под энергичным руководством Бель-Иля обе французские армии в Германии были хорошо переоснащены и прошли военную подготовку. Армия Бролье на Майне состояла из пятидесяти кавалерийских эскадронов и пятидесяти пехотных батальонов с общей численностью в 31 000 человек. Армия Контада на Нижнем Рейне была значительно крупнее: девяносто один эскадрон и 100 батальонов (66 000 человек).
Бель-Иль намеривался, используя эту армию, загнать опасного Фердинанда за реку Везер. Контад при поддержке армии Бролье должен переправиться в низовьях Рейна в июне, взять Мюнстер и Липпштадт, разгромив противника на своем пути. Но сложность заключалась в том, что вначале Фердинанд должен был перейти в наступление.
Для предотвращения этого и создания надежной базы проведения операций в канун нового года французы взяли вольный город Франкфурт. Они тайком проникли туда и разгромили гарнизон, пока горожане спали мирным сном.
Франкфурт превратился в базу французских операций, существовавшую в ходе всей остальной части войны. Его было легко оборонять, снабжение доставляли по реке.
В пяти милях северо-восточнее Франкфурта французы укрепили мощную природную позицию Берген, защищающую подступы из Касселя, стремясь сделать ее неприступной. Этот единственный факт определял стратегию союзников на 1759 г.
Фердинанд укрепил свои базы в Мюнстере и в Липпштадте, а также второстепенные базы в Ниенбурге, Гаммельн-Штаде и Гамбурге. Он терпеливо увеличил общую численность личного состава почти до 72 000 человек к апрелю 1759 г., включая два новых подразделения, присланные из Англии. Первоначально командующий планировал атаковать французов в Гессе, но отказался от этого плана, когда прусский король Фридрих сообщил, что не сможет выделить ему войска.
Не имея достаточной численности личного состава для атаки на Гессе, в ходе зимней военной кампании с января по февраль 1759 г. Фердинанд играл с французами в кошки-мышки, но обнаружилось, что Бролье опережает его.
Бролье, чьим войскам Фердинанд угрожал с правого фланга, постарался резко изменить обстановку в свою пользу, пытаясь прорваться через правый фланг противника. Возможно понимая, что перед ним возник неприятель его же масштаба, Фердинанд в конце концов отступил после продолжительной и дезориентирующей войны маневров. Но эта война шла за сохранение его чести и достоинства.
Наконец командующий союзников принял решение ударить по главным силам французов во Франкфурте. 22 марта Фердинанд ушел из Мюнстера, решительно настроенный на то, чтобы до конца испытать надежность положения французов в Бергене.
Французские военные специалисты, которые составляли планы, значительно переусердствовали, когда хвастливо уверяли, что Берген — воплощение мечты о хорошо обороняемой позиции. По их уверениям, этот пункт трудно обойти во фланг, к тому же, он располагался на высоте, достаточной, чтобы увидеть любые приближающиеся войска противника, оставаясь при этом в хорошо защищенном месте.
Бролье решил приступить к сосредоточению своих сил в месте, расположенном в двух милях на северо-востоке от Франкфурта. Выбранное им поле боя находилось рядом с плоской и болотистой местностью справа, переходящей в крутой откос. Выше и был Берген.
Территория на левом фланге оказалась не такой гористой. На ней, поросшей лесом и прорезанной большим количеством водных протоков, с открытой местностью между лесом и городом, проходили две дороги — в низинах, препятствующих нападению с востока.
Сам Берген был окружен укрепленной стеной высотой в восемнадцать футов и шириной в три фута. Перед стеной находились фермы, сады и сельскохозяйственные угодья, окруженные заборами и насыпями. Впереди виднелся холм Ам-Хохен-Штайн, обеспечивающий определенную степень защиты для атакующих с восточного склона. Но западный склон, доходящий до эскарпа справа и лесов слева, не имел никакого прикрытия.
К северо-западу от Бергена на расстоянии в 1 000 ярдов и на небольшом возвышении находилась башня (Берген-Варте), доминирующая над городом и над 1 000 ярдов открытой территории между Бергеном и деревней.