Если мы увидели Божию правду и возжаждали ее, если мы плачем о мире, где ее так мало, мы естественно ощутим негодование И гнев. Гнев — искушение тех, кто видит ясно. Можно ли вынести, что Божий мир столь безобразно испорчен слабостью и злобой человека? Чем пыльче стремимся мы к правде Царства Божьего, тем труднее нам смотреть на мирское зло. «Ужас овладевает мною при виде нечестивых, оставляющих закон Твой» (Пс. 119(118),53).
Именно к этой естественной реакции обращено наше блаженство. Блаженны милостивые. Стремление к правде не должно делать нас жесткими и жестокими.
Иногда считают, что существует некий особый, «праведный» гнев. На самом деле всякий гнев праведен, и всякий неправеден. «Гнев человека не творит правды Божией» (Иак. 1,20). Негодование проистекает из искренней тяги к правде, но «гнев человека» к правде не приводит. Он неверен тактически, такой гнев приближает нас не к Божией правде, а в лучшем случае к мнимой человеческой праведности.
Однако повторим: чем истинней человек видит, тем сильнее он жаждет правды, тем больше у него причин гневаться. Ему очень трудно отказаться от гнева, счесть его греховным или бесплодным. Того, кто жаждет Божией правды, не успокоишь оптимистическими советами. Ложный, равнодушный оптимизм Богу не нужен.
Даже самый эгоистичный, самый неправедный гнев в определенном смысле праведен, ибо человек не создан для бед и разочарований. Злая досада и та в своем роде резонна, ибо свидетельствует о недолжном состоянии мира.
Но тут мы подходим к немаловажной истине. Мы сами тоже повинны в недолжном состоянии мира. Мы и сами в недолжном состоянии. Конечно, нелепо считать, что каждый из нас ответственен в прямом смысле слова за всё мирское зло. Мысль о том, что страдания наши — непременно плод наших грехов, отвергнута Самим Богом (см. книгу Иова). Слепорожденный страдает не за свой грех и не за грех своих предков (см. Ин 9,1-3, а также Лк 13,1-5).
Но в более глубоком, мистическом смысле доктрина первородного греха учит, что никто не отделен от мирского зла. Помните об этом, так как гнев наш обычно основан на том, что зло где-то вне нас. Если идти по этой дороге, бороться с каким-то «внешним» злом, мы только породим новое зло, отражающее нашу греховность. Христос назвал блаженными кротких и за то, что они не пытаются «навести порядок», понимая, что такие попытки просто заменят один тип зла другим. Гнев, призывающий нас к действию, вовлечет нас в дела, которые просто не могут привести к правде. Блаженство жаждущих правды сулит не такое насыщение.
Милостивые блаженны, ибо их помилует Бог. Без милости Божией блаженства нет. Милость и правда нерасторжимы. Тяга к правде не будет насыщена, плачущие не будут утешены, если не получат милости от Бога.
Апостол Иаков предупреждает нас: «Суд без милости не оказавшему милости» (Иак 2,13 и далее. Контекст помогает глубже понять эти слова.). Лишь слепой может подумать, что он не нуждается в милости Божией. Пока мы судим по внешним признакам, нам кажется, что мы «еще ничего». Самооправдание — одно из любимых занятий падшего человека, и оно почти всегда бывает «за чужой счет».
Но истина, делающая нас свободными, ставит свои условия. У нее другие критерии, не мирские. Глядя на себя, мы должны честно видеть, как далеки мы от совершенства. Спасти нас может не наше слово, а только Слово Божие, творящее жизнь из смерти, красоту из безобразия, бытие из небытия.
Глядя на несовершенство падшего мира, мы должны уповать на спасение всех и каждого. «Се, творю всё новое» (Откр 21,5). Вот истинное измерение правды, которой мы жаждем.
Гнев человека тем и плох, что он неправильно отвечает на правильный вопрос. Он отвечает неполно, противопоставляя некое «я» всем другим и некую часть этого «я» — другим частям. Господь же творит целостно. На первый взгляд это трудно примирить с тем, что возможна и вечная гибель; да, она возможна, но ни в коем случае нельзя так понимать и подчеркивать ее, чтобы отбросить домостроительство спасения. Ни богословие, ни философия не разрешают нам представлять себе, что рай и ад как бы соседствуют друг с другом, причем каждый из них свидетельствует о неудаче своего соседа.
Гибель возможна, но бессмысленна. Она не ущемляет и не умаляет Небо. Небо целостно, в нём нет «пробелов». Иулиания Норическая пишет: «Я не увидела греха». Во всём, что было явлено ей, был только Бог, только правда. Верная учению Церкви, она признавала, что ад возможен, но он не входил в ее видение Божиего мира, и она не знала, как может он сочетаться с обетованием: «Всё будет хорошо». Ад реален, и это не уступка нашей сентиментальности, а богословская истина.
Милостивый провидит целостность Царствия. Он не может обречь на гибель ни одной его части, как не может Бог ненавидеть ни одну Свою тварь. Слова «Бог спасет» и «Бог осуждает» — не параллельны, они просто не могут стоять рядом. Бог не осуждает и не судит. Суд — не действие Божие, как говорит нам св. Иоанн Богослов, суд в том, что некоторые люди сами предпочли тьму (см. Ин 3,19). В Боге же всё — свет (см. Еф 5,13-14). Он не извергает света.
Значит и мы не должны никого извергать. Слово Господне «не судите» (Мф 7,1) непреложно и окончательно. Исключений из него, нет.
Отсюда следует, что нам надо видеть человечество лишь в его целостности, не разделяя людей на хороших и плохих, и даже на худших и лучших. Все мы грешны, все нуждаемся в истине. Не пытайтесь снискать милость только для «своих».
Когда мы увидим мир так, негодование наше станет иным. Нас уже не будет злить то или иное зло; мы просто не сможем принять ничего, кроме замысленного Богом совершенства. Только тогда наша жажда правды станет "истинной и полной.
Согласно христианской аскетической традиции, бессмысленно и бесплодно тратить гнев на других. Его надо обращать на бесов, а не на людей, тем самым (и прежде всего) — на бесов в самих себе. Отрицая «мир сей», мы не вправе отрицать ни одного человека. Обоюдоострый меч Слова (см. Евр 4,12) разделяет не отдельных людей, а всех людей, взятых вместе, от зловонной неправды, в которой мы томимся. Он отделяет человека от греха, а не от ближнего. Милость — не в том, чтобы потворствовать злу или искать ему оправдания. Она — единственно здравая реакция на зло. Только она позволяет прямо смотреть на него, ибо знает большую силу, Слово Божие.
Это и можно назвать «праведным гневом». Тот, кто гневается праведно, отказывается участвовать в делах падшего мира, хотя и сам он — его часть. Простая человеческая злость — один из симптомов общей нашей греховности. Когда нам трудно быть добрыми с теми, кто нас обидел, это говорит лишь об одном: и мы, и они опутаны сетями мирской неправды. Бывает и так, что мы не можем жить в одном доме, даже в одной стране с кем-нибудь из братьев (см. о Павле и Варнаве в «Деяниях», 15,39). И наша боль, и несправедливость обидчика — знаки того, что мир еще во зле лежит, а потому не только обидчик, но и мы нуждаемся в милости. Грех разделил нас, а нам противно разделение. Надежда наша — в зачатках нового творения, хотя очень часто нам виден лишь холодный и немощный мир греха. В этой надежде нет разделения и ссоры.
«Прощать» — не значит «хорошо относиться к обидчику». Наши чувства к нему зависят от нашего душевного склада. Чем мы чувствительнее, тем менее вероятно, что мы сможем побороть свою боль.
Прощение — в ином. Оно в том, что мы отказываемся жить в царстве ссор и разделений. Прощающий алчет и жаждет целостности; он не хочет и не может списать кого-то со счета, извергнуть из числа ближних. Ему тяжко в мире, где мы еще не достигли совершенства.
Казалось бы странно, что сострадание и милость зиждется на неприятии. Однако в любом ином случае они окажутся непрочными сантиментами. Конечно, это не значит, что мягкосердечие дурно. Очень хорошо пожалеть кого-ни6удь. Но милость, названная блаженной, идет дальше; и только на этом уровне, наши естественные чувства обретут полноту и целомудрие. Мягкосердечие может стоять на разных основаниях; у милосердия одно название — Бог.
Многим покажется, что как-то низменно переходить от милости к милостыне, но без этого не обойтись нельзя. Во время Христа милостыня считалась очень важным видом милости, особенно когда речь шла о покаянии, то есть о положении, когда человек прежде всего нуждается в милости Господней. Конечно, купить эту милость нельзя, но проблема много глубже.
Милостыня исцеляет грех, ибо она восстанавливает наше подобие Богу. Тот, кто дает милостыню, похож на Бога своей неразумной широтой. Господь сказал нам ясно и недвусмысленно: «Всякому, просящему у тебя, давай» (Лк 6, 30). Христос не говорил, что сперва надо выяснить, как использует просящий наши деньги, или убедиться, не пьет ли он, или проверить, не может ли он сам себя содержать. В словах Его нет ни одного из разумных ограничений, которыми мы ограждаем нашу щедрость. Нам нравится думать, что наш прямой долг — не давать «кому попало»; что мы отвечаем за судьбу нашей милостыни. Судя по Евангелию, такая ответственность надменна и нечестива.
Когда Христос велит нам быть милостивыми, как милостив небесный Отец, Он предваряет Свое повеление словами о том, что Бог дает, не различая плохих и хороших (Лк 6,33 и далее). Если хотите. Бог дает безответственно. Он не прикидывает, во благо ли мы используем Его дары. Св. Климент Александрийский ничего не примыслил к Его словам, когда сказал: «Давайте всякому, кто просит, ибо именно так дает Бог».[6]
Именно так Бог и прощает. Он не говорит: «Что же, ты человек неплохой, дам-ка Я тебе еще раз попробовать». Когда Апостол Петр хотел убедиться в том, правильно ли он понял арифметику прощения, Христос назвал ему число, которое он, наверное, не сумел бы перемножить (Мф 18,22). Прощение безрассудно, оно изливается и на тех, кто не станет лучше. Ему нужно одно: чтобы тот, кого прощают, мог это принять. Единственный непростительный грех — грех против прощения.
Так надо прощение давать, так надо его принимать. Мы не должны думать, что Бог нас прощает, ибо мы этого заслужили. Если мы ищем такие причины, это значит, что нам нужно не прощение, а признание. Если нам нужно прощение, нам придется принять и то общество, в которое мы попадем. Когда тебя простили, не стоит презрительно смотреть на своих собратьев.
Вот почему умение прощать так неразрывно связано с умением «быть прощенным». Неразумная милостыня, которую заповедал Христос, на редкость хорошо выражает этот самый дух. Творя ее, мы попадем в мир, очень далекий от привычного мира, столь ценящего разумную расчетливость. Можно помочь и ближним, не нарушая здравого смысла, но с Божией заповедью это не связано.
Конечно, никто из нас не сможет дать всякому просящему. Но главное — понять, что это наша слабость, а не заслуга; одно из проявлений мирского неустройства, а не «разумной ответственности». Иногда мы ленимся дать, иногда боимся последствий, иногда от просящего плохо пахнет, иногда он груб, иногда он Нам просто надоел. Причин много, но всё это — плохие причины. Пока мы это знаем, они не принесут большого вреда; более того, у нас будет еще один повод воззвать о милости к Богу. Но если мы сочтем их хорошими, мы выйдем из мира милостивых в наш своекорыстный мир, где нет блаженства.