Блаженство миротворцев тесно связано с блаженством чистых сердцем, потому что мир и чистота нерасторжимы. Истинный мир духовный бывает лишь у чистых сердцем, а без такого мира не сумеешь примирить других.
У отцов-пустьнников есть одно предание: три христианина посвятили свои дела Богу. Один решил мирить людей, другой помогать бедным, третий ушел в пустыню. Первый не смог утишить мирских ссор и в унынии пошел ко второму; тот тоже плохо справлялся со своим делом. Они отправились к третьему, в пустыню, и спросили, как им быть. Он помолчал, налил воды в чашу и сказал им: «Глядите». Сперва вода была неспокойной, потом сравнялась, и они увидели в ней свои лица. Тогда он сказал им: «Точно так же тот, кто живет среди людей, не видит своих грехов, ибо не знает покоя. Но если он узнает покой, он увидит себя».
История эта учит не только тому, что мирить людей может лишь тот, кто сам обрел покой. Она учит и другому: мир тесно связан с самоосознанием, без которого невозможны столь насущные добродетели, как смирение и надежда на Бога.
Такое самоосознание бывает лишь у милостивых. Пока наше зрение не очищено милостью к ближним, мы не сможем увидеть себя в тихой воде смирения, и будем печься лишь о том, чтобы наш мнимый образ был как можно привлекательней. Этот путь ведет не к миру, а к душевной болезни[11].
Путь к миру — приятие правды. Все то, чего мы не видим в себе, становится нашим врагом. Эти отброшенные свойства быстро обретают воплощение в тех, кто нас окружает. Не всякая вражда вызвана именно этим, но это играет большую роль в том, что мы не ладим с ближними.
Только полная правда может породить истинный мир. Но природа наша раздроблена и искажена. Правда о нас — неполная искаженная правда. Чтобы она стала полной, нужно искупление, нужен крест.
Как обычно, здесь необходимо знать одну парадоксальную психологическую истину. Если мы будем слишком сильно стремиться к «миру душевному», мы утратим и тот, который у нас был. Умиротворенность начинается с того, что мы принимаем ее отсутствие. Когда мы тревожимся, попытка избавиться от «нервозности» ничего не даст, она только прибавит новый повод для беспокойства. Когда мы в депрессии, незачем усиливать ее, страдая от того, что мы в депрессии.
Возложить на Господа заботы свои — совсем не то же самое, что любой ценой избавляться от волнений. Мир во Христе — субъективное чувство. Мы, в буквальном смысле этих слов, отдаем Христу наши заботы и волнения. Христос же дает нам мир, «который превыше всякого ума» (Флп 4, 7); только Он может соединить и утешить наши раздробленные души.
Но этот мир неотторжим от Креста. Отдаваясь Ему, мы, по удивительному слову «Облака неведения», предаемся «на волю врагов». Нельзя обрести мир и бороться с внешними невзгодами.
Следует напомнить в этой связи, что в Евангелиях мир властно провозглашается, а не медленно вырабатывается. Евангельский мир — не отсутствие забот; он положителен, тверд и весом. Христос говорит Апостолам: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам» (Ин 14, 27) — и посылает их нести весть о мире («мир дому сему» Лк 10, 5). Мир этот столь ощутим, почти реален, что если в доме его не примут, он как бы отскочит назад, к Апостолу. Привычное приветствие «Шалом» становится властным провозглашением истины Божией, которая не в пример сильнее психологических, эмоциональных, социальных факторов. Возвещая мир, мы возвещаем животворящую силу Божию в самой сердцевине неправды и греха. Миротворцем станет лишь тот, кто, во Христе и в Церкви, покорится Господню слову. Только тогда, в таком послушании можем мы передавать мир другим.
Необходимо уточнить, что здесь и речи нет о хлопотax, об активной деятельности. Порой такая деятельность нужна, но к миротворчеству она не имеет никакого отношения. Миротворец ничего не улаживает, не ищет удобных компромиссов, — он просто возвещает, что раздробленная действительность побеждена Божией цельностью. Здесь и речи нет об уступках или попустительстве. Целостность Божия вмещает все, что есть. Ничего не надо отбрасывать, кроме лжи. Мир, который мы возвещаем, так полон, что может на первый взгляд показаться противоречивым. Церковь (по слову Ватиканского собора — «germen unitatis»[12]) должна по самой сути своей быть сложной, разносторонней, парадоксальной, как породившее ее Слово. Мы не достигли бы мира, спрямляя сложности жизни. Вот почему христианин не может «принимать чью-то сторону». Вот почему Церковь предостерегает от частной истины, ереси. Дело Церкви — находить доброе в бесчисленном множестве ситуаций, мнений, людей, которое представляет ей реальный путь. Когда св. Августин отправлялся на проповедь в Британию, папа Григорий Великий настоятельно просил сохранить как можно больше языческих построек и церемоний, придав им христианский смысл, чтобы люди не были слишком удивлены и оскорблены[13]. Наша цель — утверждать, а не отрицать и противоречить.
Конечно, это никак не значит, что мы должны принимать любое мнение. Когда это необходимо, Церковь предает анафеме мысли и учения, которые признает неверными. Однако она отрицает их именно потому, что они узки, односторонни, и противопоставляет им не столь же узкую, не противоположную мысль, а Божию правду в ее целостности. Заметим, что в большей части догматических постановлений анафемы изложены много точнее, чем положительное учение, а точность, содержащаяся в нем, мистична и таинственна, и похожа скорее на правило, которое надо запомнить, чем на мнение, которое можно обсуждать.
Самый опасный соблазн во всяком споре — вцепиться в свое мнение и подчеркивать его несовместимость с мнением противника. Так бывает и у церковных людей; но Церковь никогда этим не удовлетворится. Апостол Павел даже усматривает промыслительную ценность в существовании ересей (см. 1 Кор 11, 19). Чтобы стать мудрым христианином, надо узнать все другие школы мысли. Внимание к разнообразию мнений и должно отличать христиан от еретиков и сектантов. Даже отвергаемые нами взгляды что-то вносят в наше мировоззрение.
В XII веке на юге Франции обрела огромную силу альбигойская ересь, и Церковь не могла с нею сладить, пока Диего и Доминик не стали проповедовать по-новому. Проповедь их поражала тем, что она во многом походила на еретиков. Чтобы спор стал плодотворным, наши отцы глубоко вникли в то, в чем согласны с противником. Это была не хитрость; просто они признавали, что у еретиков есть нечто, весьма полезное для Церкви. И альбигойская ересь, и нищенствующие монашеские ордена отвечали на одну и ту же потребность христианства.
Это очень важно сейчас, в ХХ веке. Карл Ранер писал в 1953 году: «Тот, кто пришел к католичеству из другой конфессии, приносит с собой очень много истинных христианских ценностей. Он должен внести их в дом Отца, обогащая Церковь. Очень хорошо, если можно понять, что человек был прежде протестантом. Не надо отбрасывать свое наследие; надо помнить, что тебе препоручено передать его вселенской Церкви».
И снова, это не значит, что никогда ни с кем нельзя спорить. Порою полезно уяснить, уточнить истину, приведя весомые доводы в ее защиту. Но как бы весомы они ни были, мы уже не будем «кафоликами», если абсолютное мерило для нас — наша точка зрения. Можно отстаивать то, что мы считаем верным (или, точнее, более вероятным), дабы внести свою лепту в сокровищницу истины. Однако должны быть готовы к тому, что наш кусочек правды совсем не таков, каким мы его видим.
Точно также мы не вправе отмахиваться от чужих мнений, даже если совершенно с ними не согласны. Пускай мы не усматриваем в них и крупицы правды — мы обязаны допустить, что, в конце концов, нечто истинное в них есть. В каждом зле есть семя добра, а в каждой неправде — тяга к правде. Истинный христианин умеет быть со всяким и никого не отвергает, ибо он стремится открыть повсюду явленное Слово, возвестить о нем и тем самым возвестить мир о целостности Божией и целостности творения.
По слову св. Климента Александрийского, самый верный признак христианина — его способность понимать других. Если мы предпочитаем такое-то мнение, это значит, что оно шире, а не уже прочих. Суждение А может понять суждение В и С, тогда как В и С друг друга понять не могут.
Однако такая христианская целостность почти неизбежно приводит к столкновению с нетерпимыми и частными истинами века сего. Христос дает Свой мир «не так, как мир дает» (Ин 14, 27). Он Сам говорит, что принес не мир, но меч (Мф 10, 34). Целостность истинного христианства противна мирской падшей жизни, которая поклоняется бесчисленным заменам истины, нелепым и нетерпимым.
Но миротворцы блаженны, ибо они нарекутся сынами Божиими. Они — сыновья Христа, Его наследники (Рим 8, 17). Если мы миротворцы, мы разделяем с Ним Его достояние. Отец дал Ему все; и мы можем стать «причастными Божия естества». В этой недоступной разуму причастности мы и обретаем истинное блаженство.
Глава XII. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать, и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.
Если мы примем, что нагорная проповедь обращена ко всем христианам, отсюда следует, что всякого христианина будут «гнать», причем именно так, как гнали пророков.
Блаженство изгнанных за правду перекликается с блаженством миротворцев. Мы уже видели, что их тоже гонят, потому что они исповедуют не тот нетерпимый мир, которого ищут мирские движения и партии.
Это помогает понять, почему, описав полный круг, мы снова слышим обетование о Царстве Небесном. По сравнению с агрессивными программами «века сего» весть о мире Божием поражает своей беззащитностью — казалось бы, она может дать несравненно меньше, чем здравые реалистические схемы. Бог и Его проповедники бедны и нелепы рядом с мирскими успехами и богатствами; хуже того — они подозрительны, если не опасны. При всей своей кротости и при всём миролюбии они отказываются служить закону века сего.
В Евангелии от Иоанна сказано, что иудеи не могли верить, ибо «принимали славу друг от друга» (Ин 5,44). По всей видимости, слава от людей и вера в Христа несовместимы. Как и в других блаженствах, суть не в том, что слава — слишком большое богатство, а в том, что она мала для человека.
Верность Богу, славе Его, миру и Завету предполагает запредельную цель. Если мы не печемся об одобрении и восхищении людей, мы получим много больше — одобрение Бога.
Конечно, это не значит, что мы должны всеми силами стараться, чтобы нас никто никогда не похвалил. Такие старания столь же мелки, как погоня за славой и, в своем роде, столь же суетны; более того, и «они получают награду свою».
Самое трудное именно в том, что мы должны быть равнодушны и к хуле, и к похвале. Мир почитает тех, кто угождает ему, и тех, кто презирает его; но не может терпеть тех, кто его не замечает.
Итак, не пытайтесь нарочно раздражать людей. Мы не станем пророками, если будем грубы. Иногда пророки бывают неприятны, но обратной силы у этого закона нет.
Нетерпимый спорщик получает награду — он может переспорить противника. Но Господь обещает гонимым во имя Его совсем не это. Тем, кто любит драку ради драки, вряд ли понравится на небесах.
Христианство совсем не стремится вызвать гнев; оно вызывает его непреднамеренно, сохраняя верность Богу. Оно потому и неудобно, что никак не сводится к тем или иным направлениям и программам. Но об этом мы говорили.
Однако скажем подробней о том, чем христианская нравственность, включая негодование, отличается от мирской. Христианин, как любой человек, сможет возмутиться, скажем, жесткостью террористов или странностью так называемого «общества вседозволенности». Но он знает, что самые сомнительные и непривлекательные люди — скажем, сборщики налогов и проститутки (ведь именно это значат «мытари и блудницы») могут оказаться в свое время ближе к Царствию, чем люди приличные, серьезные, благочестивые.
Казалось бы, св. Тереза из Лизье должна была относиться одобрительно к привычному, мещанскому представлению о католичестве. Однако за свою короткую жизнь она поняла, что связана с такими изгоями, как убийцы или атеисты, и потому сумела создать свою замечательную притчу об отце, спасающем своих детей: один ребенок упал и расшибся, а потому отец его лечит; другого же он удержал прежде, чем тот упал. Разница между этими способами в деле спасения — невелика. Конечно, св. Тереза, сказавшая это, гораздо вернее духу христианства, чем те, кто разделяет мещанские предрассудки.
Как бы ни огорчало нас мирское зло, мы должны, подобно отцу Брауну, понимать «злодея» изнутри, а не брезгливо «прощать» его. Наша подавленная досада, говоря строго, мало отличается от ярости, приводящей к бессмысленному насилию. Что же до вседозволенности, нельзя относиться к ней слишком просто: христианское целомудрие требует мятежа против викторианского чистоплюйства. Церковь не освящает ханжество; оно дальше от евангельской любви, чем болезненные и бесплодные «любовные связи» нынешних молодых людей.
Св. Ефрем Сирин учит, что (с точки зрения бесов, то есть того мира, которым правит сатана) целомудренный христианин ведет себя плохо (св. Ефрем употребляет сирийский корень «St», обозначающий нередко супружескую измену). И по «благопристойным» и по «современным» стандартам наши взгляды на брак и безбрачие скорее неудобны, чем разумны.
Истинный, умный христианин (true Christian intellectual) тем и отличается, что не вписывается ни в какую «программу» мирскую. Св. Фома Аквинат неприятно поражал и «консерваторов» и «прогрессистов». Даже таких признанных «ретроградов», как кардинал Оттавиани, надо оценивать не по сложившимся «имиджам», а по настоящим их словам и делам — вспомним, к примеру, как смело выступает Оттавиани против всякого милитаризма.
Господь слишком велик для этого мира, и те, кто рожден от Него, тоже для мира велики. Рано или поздно мир ощутит, как с ними тяжело. Святой Дух, живущий в Церкви, «обличит мир» (Ин 16,8). Даже мирские добродетели не ведут к Богу; хуже того, они могут стать большим препятствием для души, чем грубые грехи.
Дело даже не в том, что христиане делают, а скорее в том, чего они делать не хотят.
Нельзя забывать о том, что мир сей непрестанно пытается нас соблазнить, переманить к себе самыми разными способами. Принято считать, что соблазн — это похоть плоти или другой грубый порок. Но в притче о сеятеле сказано, что семя может заглушить «забота века сего» (Мф 13,22), причем именно такая опасность стоит первой у евангелистов. Забота же эта включает помыслы и дела, которые принято считать добродетельными.
Собственно, такие соблазны и породили в свое время fuga ab mundi[14]. Теперь его нередко осуждают; однако мы должны понять самый принцип. Иногда от мира бежали не так, как нужно; но, в сущности говоря, это — не паническое или малодушное бегство, а твердое неприятие тех узких корыстных интересов, которые можно назвать пуританскими. Когда Апостол хочет «разрешиться и быть со Христом» (Флп 1,23), он не собирается равнодушно «отвернуться от ближних». Просто он не может принять всерьез того, чего требует «мир сей», поскольку знает, что и сам он, и весь тварный мир созданы для большего.
Это стремление послужить Богу без помех и измены понуждало ранних христиан отказаться и от имущества, и от семьи. Бегство от мира нерасторжимо связано с тем, что мы не можем служить двум господам. Если мир сочтет нужным нас за это «гнать», мы готовы платить такую цену.
Блаженство изгнанных за правду ничуть не похоже на мрачный отказ от земных радостей ради сурового долга. Когда мир нас гонит, мы должны «радоваться и веселиться», что трудно совместить с пуританской угрюмостью.
Многие святые жаждали мученичества, высшей точки таких гонений. Но не надо создавать романтических картинок. Не надо представлять себе, что небо и земля рукоплещут нашему подвигу. Чаще всего гонения наши ничуть не картинны; они каждодневны, непрестанны, утомительны, и гонят нас не лютые враги, а очень близкие люди. Мы познаем блаженство гонимых в будничном беге жизни. Именно в нем учимся мы терпеть обиды и ждать, что, рано или поздно, сумеем «радоваться и веселиться». Проповедуя и являя мир Божий нашему миру, мы все глубже познаем истину о себе, и потому все ближе подходим к источнику истинной радости, сокрытому в нашем сердце. Как бы мы ни страдали от обид, источник этот наполняет нас силой, истина делает свободными. Конечно, это совсем не похоже на ту искусственную бодрость и мнимую свободу, которых добиваются, скажем, мощные движения, претендующие на духовность. Это непредсказуемо, и довольно нелепо с виду. Испытывая такую радость, мы скорее ощутим себя, чем возгордимся своей духовной зрелостью.
Но, радуясь и веселясь, мы должны помнить, что источник жизни, бьющий в нас, — тот самый, который бил из сердца Христова. Дух Святой не пришел бы к нам, если бы Сын Божий не был прославлен (см. Ин 7,39). И вот, радость и веселье возвращает нас к Тому, в Ком слиты все блаженства, — к распятому Христу.
Но, радуясь и веселясь, мы должны помнить, что источник жизни, бьющий в нас, — тот самый, который бил из сердца Христова. Дух Святой не пришел бы к нам, если бы Сын Божий не был прославлен (см. Ин 7,39). И вот, радость и веселье возвращает нас к Тому, в Ком слиты все блаженства, — к распятому Христу.
Примечания
1. Автор имеет, в виду латинский перевод, т.н. «Вульгату»; в русск. переводе сказано: «... пришед же в себя, сказал».
2. «Золотая заповедь» («золотое правило» этики) — «не делай другому тою, чего не хочешь себе» (прим. ред.).
3. «Артуриадой» автор называет цикл поэм английского писателя и мыслителя Чарльза Уильямса (1886—1945): «Он сошел с неба» (1938; дополн. «Прощением грехов» — 1950), «Талиесин в Аогрисе» (1938), «Облик Беатриче» (1943); дополн. 1954). Приведенный отрывок из последней поэмы, изд. 1954 года.
4. Отрывок из К.С.Льюиса (1898— 1963) — из «Уильямс и Артуриада» (1948; дополн. — в книге Ч.Уильямса «Талиесин в Логрисе», 1974, цитировано по этому изданию).
5. Анонимный англ. мистический трактат XIV века.
6. Суждение автора о милостыне не совсем совпадает, с официальным мнением Католической Церкви по этому вопросу. (Прим. ред.)
7. Примерно: «бытие и добро взаимозаменяемы» («... одно и то же») лат.
8. В русском переводе «перестаньте делать злое».
9. Ввысь возносим сердца (лат.).
10. Примерно: «Способен вместить Бога» (лат.).
11. Ср. слова св. Серафима: «Обрети мир, и тысячи вокруг тебя спасутся» (прим. ред.).
12. «семя единства».
13. Речь идет не о св. Августине Гиппонском (в православной традиции — бл. Августине), а о менее известном Апостоле Британии. Автор ссылается в указателе на «Историю Церкви» Беды Достопочтенного, 1, 30.
14. Бегство от мира (лат.)
Содержание:
Глава I. ВВЕДЕНИЕ
Глава II. ТОЖЕ ВВОДНАЯ
Глава III. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное
Глава IV. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю
Глава V
Глава VI. ИНТЕРЛЮДИЯ
Глава VII. Блаженны плачущие, ибо они утешатся
Глава VIII. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся
Глава IX. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут
Глава X. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят
Глава XI. Блаженны миротворцы, ибо сынами Божиими нарекутся
Глава XII. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать, и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.
© Издательство «Claretianum» г. Красноярск, 1994
Источник текста: https://svet.h1.ru/bibliotk/t/taguell-bob.htm#g6
Перевод с английского Н.Л.Трау6ерг.
Художественное оформление Л.М.Живило.
ISBN 5-87687-016-1.