Основным кредо кадровой политики Горбачева являлась расстановка на ключевых постах доверенных и управляемых сторонников, создавая своеобразные кадровые тандемы. Продавливая назначение своих людей, Михаил Сергеевич демонстрировал поистине «стальные зубы», о которых как-то сказал патриарх Политбюро ЦК КПСС Андрей Андреевич Громыко.
Яркое свидетельство этому ситуация с назначением министром иностранных дел СССР косноязычного и плохо говорящего по-русски Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе, состоявшееся уже 1 июля 1985 года. В мемуарах «Жизнь и реформы» Горбачев без тени смущения утверждает, что «Эдуард Шеварднадзе – личность, несомненно, незаурядная, сформировавшийся политик, образован, эрудирован»! Остается только удивляться такой характеристике. Прямо как в сказке «Голый король». Всем, но не Горбачеву, была видна ущербность Шеварднадзе как дипломата мирового уровня.
Не вызывает сомнений, в основе создания кадрового тандема Горбачев – Шеварднадзе была уверенность Михаила Сергеевича в том, что он и Эдуард Амвросиевич – «два сапога пара». (История их знакомства — интересна, но нет времени.)
О том, какой урон нанес кадровый тандем Горбачев – Шеварднадзе Советскому Союзу и, соответственно, России, лучше всего свидетельствует цитата из воспоминаний бывшего президента СШС Дж. Буша-старшего: «Мы сами не понимали такой политики советского руководства. Мы готовы были дать гарантии, что страны Восточной Европы никогда не вступят в НАТО, и простить многие миллиарды долларов долгов, однако Шеварднадзе даже не торговался и со всем согласился без предварительных условий. То же по границе с Аляской (речь идет о разграничении морских пространств в Беринговым и Чукотском морях), где мы ни на что не рассчитывали. Это был дар Божий».
Особо следует сказать о кадровом тандеме Горбачев – Яковлев. Его создал не Горбачев, а Яковлев, в период пребывания Михаила Сергеевича с официальным визитом в Канаде в 1983 году. В предыдущей части я рассказал, что важнейшие идеи гибельной перестройки Михаилу Сергеевичу внушил Александр Николаевич Яковлев. Неслучайно его за глаза называли архитектором перестройки. Именно Яковлев сумел убедить Горбачева, что социализм бесперспективен. Он также подкинул Горбачеву идею о приоритете так называемых общечеловеческих ценностей.
Именно Яковлев сумел обеспечить «нужную» антисоциалистическую тональность гласности перестройки. 5 июля 1985 года он был назначен заведующим Отделом пропаганды ЦК КПСС, а в марте 1986 года Яковлев стал секретарем ЦК КПСС, курирующим идеологические вопросы.
В том же году по инициативе Александра Николаевича были заменены большинство руководителей центральных журналов и газет. Вместо них были назначены сторонники «десталинизации» страны. Так на базе советских периодических изданий были сформированы «перестроечные» издания, пропагандирующие идеи Яковлева – Горбачева – газеты: «Московские новости», «Советская культура», «Известия»; журналы: «Огонек», «Знамя», «Новый мир» и др.
Ослабление контроля партии за печатью получило название политики «гласности», и оно увенчалось к 1990 году принятием Закона о печати, по которому государственная цензура вообще упразднялась. Ну а далее открылись «шлюзы», из которых полились потоки лжи и измышлений о социализме. Это было немудрено. Ведь главный идеолог КПСС, как я писал ранее, был убежденным антикоммунистом.
Но не только этим отличился Александр Николаевич. Не меньший ущерб Союзу он нанес, помогая Михаилу Сергеевичу обставлять себя «нужными людьми». Известно, что Яковлев был тем, кто настоял на назначении министром обороны СССР Дмитрия Тимофеевича Язова, а председателем КГБ СССР – Владимира Александровича Крючкова. Яковлев был хорошим психологом и чувствовал, что при всех положительных характеристиках исполнительность этих двоих будет всегда преобладать над инициативностью и самостоятельностью. Это впоследствии сыграло для судьбы СССР роковую роль.
Особо следует сказать о тандеме Горбачев – Рыжков. Председатель Совмина СССР Николай Иванович Рыжков – опытный производственник и не менее опытный политик. При этом он человек с повышенным чувством порядочности и ответственности, что не позволяло ему должным образом противостоять Горбачеву. О Рыжкове как о политическом лидере заговорили в июле 1989 года, когда Николай Иванович на совещании первых секретарей ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов партии в Кремле заявил: «Партия в опасности!» Поэтому, когда на внеочередном III съезде народных депутатов СССР (март 1990 г.) встал вопрос об избрании президента СССР, ряд депутатов обратились к Николаю Ивановичу с просьбой выдвинуть его кандидатуру.
Вот как эту ситуацию описывает председатель Совмина РСФСР Виталий Иванович Воротников: «Ситуация складывалась таким образом, что не сними премьер свою кандидатуру, Горбачев при нормальном голосовании, несомненно, потерпел бы поражение. Однако, как известно, Николай Иванович так и не нашел в себе мужества переступить невидимую черту, отделяющую самого высокопоставленного из чиновников от настоящего партийного лидера. Тем самым он подарил Горбачеву пост президента СССР».
Хочу уточнить. На мой взгляд, а я немало общался с Николаем Ивановичем, главную роль в отказе Рыжкова баллотироваться на пост президента сыграло не отсутствие мужества, а та порядочность, о которой я упоминал выше. Рыжков считал непорядочным подставлять ногу коллеге, который выдвинул его. Горбачев на это и рассчитывал.
Но не только позиция Рыжкова подарила Горбачеву пост президента. Решающую роль здесь сыграл тандем Горбачев – Лукьянов. Анатолий Иванович Лукьянов, друг Горбачева по Московскому университету, вел заседание III съезда народных депутатов СССР. На этом съезде было принято дополнение в Конституцию СССР об учреждении поста президента СССР, который должен был избираться гражданами СССР путем прямого и тайного голосования. Но уже тогда было ясно, что шансов у Горбачева быть всенародно избранным крайне мало.
В этой связи Лукьянов, с подачи Горбачева, сумел добиться решения с ничтожным перевесом в 46 голосов о том, чтобы первые выборы президента СССР, в порядке исключения, были проведены не всенародно, а Съездом народных депутатов. Кандидатами были выдвинуты М. Горбачев, Н. Рыжков и В. Бакатин. Однако последние два кандидата взяли самоотвод. В результате Горбачев был избран первым президентом СССР. Вот что значит поставить на нужную должность нужного человека. Этого умения у Горбачева нельзя было отнять. Тем не менее подобное избрание его президентом СССР позволяет ставить вопрос о легитимности президентства Горбачева.
Михаил Сергеевич отличался особым умением в подборе личностей, которые не могли оказать ему конкуренцию на политическом поле. К числу таких относился Григорий Иванович Янаев, бывший председатель ВЦСПС, а затем секретарь ЦК КПСС. Он не отличался впечатляющей внешностью и не был оратором. Но именно такой человек был нужен Горбачеву.
Неслучайно посол США в СССР (1987–1991 гг.) Джек Мэтлок так охарактеризовал кадровую политику Горбачева: «Горбачев не желал делиться огнями рампы с талантливым коллегой. Он чувствовал себя уютно только рядом с молчаливыми или серыми помощниками – и это одно из обстоятельств, объясняющих горбачевский подбор персонала вообще, как и его поражение в борьбе с Ельциным».
Именно это определило, что на IV съезде народных депутатов СССР (декабрь 1990 г.) Горбачев на пару с Лукьяновым сумели добиться избрания Янаева вице-президентом СССР. В итоге Михаил Сергеевич сумел создать крайне нужный для себя кадровый тандем Горбачев – Янаев. Он полагал, что с таким вице-президентом можно быть спокойным за свое кресло. Однако он просчитался. Но об этом позже.
Помимо вышеперечисленных тандемов, Михаил Сергеевич сумел создать важные для него кадровые тандемы: Горбачев – Разумовский, Горбачев – Бакатин, Горбачев – Язов, Горбачев – Крючков.
Несколько слов о тандеме Горбачев – Разумовский. Георгий Петрович в мае 1985 года возглавил Отдел организационно-партийной работы ЦК КПСС, сменив на этом посту Лигачева. Через год он обрел статус секретаря ЦК КПСС, курировавшего партийные дела. Регламентация и показушность в работе партийных организаций страны при Разумовском существенно возросли.
Именно он ответственен за сепаратистские настроения, которые появились в Литве в 1988 году. Дело в том, что накануне XIX Всесоюзной партконференции Горбачев призывал развивать внутрипартийную демократию и гласность. Но в это же время из орготдела ЦК КПСС, которым руководил Разумовский, ушла на места, в том числе и в Компартию Литвы, жесткая разнарядка на качественный состав тех, кто должен был избран делегатом на XIX партконференцию. Это вызвало волну возмущения не только в Компартии Литвы, но и в республике.
Протестные настроения коммунистов Литвы во многом способствовали созданию и становлению «Саюдиса» в рядах Компартии Литвы. В начале 1989 года ситуацию в Компартии Литвы обострило полное игнорирование Орготделом ЦК КПСС критических замечаний, высказанных литовскими коммунистами в ходе отчетно-выборной кампании 1988 года. В результате в январе 1989 года пленум Вильнюсского горкома партии был вынужден повторно обратиться к секретарю ЦК КПСС Разумовскому по поводу молчания в ответ на критические замечания коммунистов, направленных в ЦК КПСС. Однако ответа и на этот раз не последовало.
Тогда на повестку дня в литовских СМИ выдвинулась тема самостоятельности Компартии Литвы. В результате этой дискуссии, на которую ЦК КПСС также не отреагировал, XX съезд Компартии Литвы (декабрь 1989 г.) объявил о выходе партии из КПСС. Ну а 11 марта 1990 года уже Литва заявила о выходе из СССР.
В этой связи напомню о том, что Горбачев постоянно твердил о старом партийном бюрократическом аппарате, который якобы словно «плотина» лежал на пути перестройки. Ясно, что это было словоблудие, потому что на самом деле такой «плотиной» в КПСС был тандем Горбачев – Разумовский и их окружение. Основной тактикой этого тандема было доведение ситуации по «горящим» вопросам до критической, а затем следовало якобы «вынужденное» согласие на решение, неприемлемое для КПСС и СССР.
Серьезный урон стране нанесла связка Горбачев – Бакатин. Вадим Викторович Бакатин, бывший первый секретарь Кемеровского обкома партии, в октябре 1988 года был назначен министром внутренних дел СССР. Казалось бы, перемена для МВД СССР была незначительной. Бывшего первого секретаря Ростовского обкома КПСС Власова на посту министра ВД СССР сменил первый секретарь другого обкома Бакатин. Но это только на первый взгляд.
Бакатина, как правило, связывают с разгромом КГБ СССР. Однако там его роль была невелика. КГБ в августе 1991 года был уже обречен, и Бакатин лишь выполнял указания по его «добиванию». Единственное, что заслуживает упоминания, это сдача Бакатиным советских секретных электронных закладок в новом здании посольства США в Москве. Это могло быть оправдано, если бы Штаты в отношении СССР пошли на нечто подобное. Но Бакатин сделал это в одностороннем порядке. А это следует трактовать, как явное предательство государственных интересов СССР.
Значительно больший интерес представляет роль Вадима Викторовича в развале МВД СССР. Предлагая Бакатину пост министра внутренних дел, Горбачев подчеркнул: «Мне не нужны министры-милиционеры. Мне нужны политики». Бакатин «блестяще» справился с ролью политика от милиции. За два года работы он нанес советской милиции непоправимый ущерб.
Министр издал приказ, по которому сотрудники милиции получили право работать по совместительству в других организациях. В итоге это привело не только к коррупции и сращиванию правоохранительных органов с криминогенным контингентом, но и к уходу основного профессионального ядра МВД в коммерческие структуры. Это стало началом развала советской правоохранительной системы.
Не менее болезненный удар этой системе нанес и другой приказ Бакатина – о ликвидации агентурного милицейского аппарата. Полицейские всего мира считали и считают эту агентуру своими глазами и ушами в криминальном мире. Это известно даже дилетантам. Последствия вышеназванных приказов Бакатина Россия переживает до сих пор. Под занавес своего правления Вадим Викторович нанес советской правоохранительной системе еще один смертельный удар. Он способствовал ее фактическому расчленению на пятнадцать национальных республиканских ведомств.
Что же касается тандема Горбачев – Язов, то он позволил Михаилу Сергеевичу беспрепятственно пойти на односторонние и болезненные для обороноспособности Союза уступки в стратегическом военном потенциале. На любые предложения Горбачева в этом плане Дмитрий Тимофеевич, как верный служака, лишь брал под козырек.
Тандем Горбачев – Крючков оказался не менее важным, чем тандем Горбачев – Яковлев. Первую проверку Владимир Александрович прошел в мае 1987 года, будучи начальником Первого Главного управления КГБ СССР (внешняя разведка). Тогда он, по указанию генсека ЦК КПСС Горбачева, обеспечил пролет над территорией СССР немца Матиаса Руста и его посадку на Васильевском спуске. Подробнее об этом ниже.
Известно также, что КГБ СССР по указанию Горбачева и Яковлева в 1988 году организовал на территории СССР народные движения в поддержку перестройки, которые вскоре приобрели националистический и сепаратистский характер. В качестве доказательства сообщу, что группу «Саюдис» (в переводе – «Движение») в Литве организовывали сотрудники КГБ. Не секрет, что для курирования «Саюдиса» в аппарате КГБ Лит. ССР был создан специальный отдел под руководством подполковника Пятраса Вожбутаса в составе 5-го управления (по борьбе с идеологическими диверсиями).
Сегодня известны факты предательской деятельности КГБ СССР, когда он совместно с ЦК КПСС прикрывал сепаратистов, запрещая республиканским КГБ реагировать на их преступные действия. Так было в Литве и Грузии.
Также выяснилось, что Комитет госбезопасности принимал активное участие в подготовке кадров, которые должны были обеспечивать в СССР внедрение капиталистической экономики. В телепрограмме «Момент истины», показанной по 5-му российскому каналу 5 октября 2015 года, прозвучало сенсационное заявление Михаила Полторанина, бывшего министра печати и заместителя председателя Правительства России при Б. Ельцине.
Полторанин сообщил, что главные реформаторы России Анатолий Чубайс и Егор Гайдар в советский период были направлены в Венскую школу экономики 5-м управлением КГБ СССР, занимавшимся борьбой с идеологическими диверсиями?! Они должны были освоить технологии перевода СССР на капиталистические рельсы, а точнее – технологии уничтожения советской державы.
А как расценивать, что КГБ СССР допустил массовое предательство людей, входивших в высшие эшелоны власти СССР? Об этом свидетельствует упомянутый в первой части так называемый «Список Крючкова», насчитывавший 2200 советских общественно-политических деятелей, являвшихся агентами влияния Запада.
Но главную услугу Горбачеву глава КГБ оказал тем, что не предал гласности факты его предательского поведения на встречах с президентами США Р. Рейганом в Рейкьявике (октябрь 1986 г.) и Дж. Бушем-старшим на Мальте (декабрь 1989 г.). Только в 2001 году Владимир Александрович в интервью корреспонденту «Литературной газеты» Дм. Беловецкому заявил, что Горбачев на этих встречах обсуждал вопросы изменения политического строя в СССР, пересмотра отношений СССР с западными странами, включения ГДР в состав ФРГ и выхода Советской Прибалтики из Союза (см.: Десять лет, которые потрясли… М.: Вагриус, 2002). Как известно, Горбачев не только обсуждал, но и реализовывал достигнутые договоренности.
Все это было известно главе КГБ СССР еще в 1989–1990 голах. Достаточно было Крючкову озвучить эту информацию в декабре 1990 года на IV съезде народных депутатов СССР, поддержав тем самым предложение С. Умалатовой об отрешении Горбачева от должности президента СССР, и мы сегодня жили бы в обновленном СССР.
Кремлевские встречи
Волею судеб мне пришлось беседовать с некоторыми персонажами, упомянутыми в предыдущей главе. Прежде всего, расскажу о беседе с секретарем ЦК КПСС А. Яковлевым. В декабре 1989 года, феврале и марте 1990 года на Пленумах ЦК КПСС обсуждались вопросы судьбы литовских коммунистов и Литвы, как союзной республики в целом. Мне, как второму секретарю ЦК Компартии Литвы/КПСС, приходилось выступать на всех этих Пленумах ЦК КПСС, чтобы довести до сведения членов Пленума истинную ситуацию, сложившуюся в республике.
На февральском (1990) Пленуме ЦК КПСС я заявил, что А. Яковлев сыграл неблаговидную роль в развитии ситуации в Прибалтике (см. мое выступление в приложении). Он, будучи в августе 1988 года в Литве на совещании партийного актива республики и активистов «Саюдиса», заявил, что «в СССР не было социализма, не было и советской власти. Тот в партии, кто не поддерживает горбачевские перемены, должен уйти».
Тем самым Яковлев, как секретарь и член Политбюро ЦК КПСС, дал идейно-теоретическое обоснование отрицанию советской власти. Литовские сепаратисты получили право, ссылаясь на Яковлева, огульно чернить советское прошлое и занимать ключевые позиции в партийном и советском аппаратах республики, а также в СМИ, что в конечном итоге обусловило выход Литвы из СССР.
На XXVIII съезде (июль – август 1990 г.) я планировал еще раз поставить вопрос о «странной» позиции главного идеолога КПСС, секретаря и члена Политбюро ЦК КПСС А. Яковлева, своими заявлениями внесшего раскол и дезорганизацию в ряды Компартии Литвы и способствовавшего выходу Литвы из СССР. Но непрост был Александр Николаевич. Видимо, в Колумбийском университете американские советологи вооружили его не только методологией и тактикой дезорганизации КПСС и Советского государства, но и нейтрализации политических оппонентов.
Не случайно кремлевский биограф Федор Бурлацкий в своей книге «Русские государи» так охарактеризовал Александра Николаевича: «Яковлев – самая сложная из всех политических фигур эпохи перестройки. Выглядит простовато, а умудрен, как библейский змий, соблазнивший Еву…» (Бурлацкий Ф.М. Русские государи: Эпоха реформации. М.: Шарк, 1996).
Нейтрализовал Яковлев меня простым, но эффективным способом. В один из первых дней съезда Александр Николаевич подошел ко мне в обеденный перерыв и сумел добиться, чтобы я лично ему высказал все претензии. Только потом я понял, насколько это был умный тактический ход, рассчитанный на мою политическую наивность. Яковлев выслушал мои замечания в свой адрес и адрес Секретариата ЦК. В основном согласился, но очень аргументированно (так мне тогда показалось, информацией Крючкова о нем я тогда не располагал) объяснил свою позицию и позицию Горбачева. Я, конечно, поверил.
В итоге мне пришлось в срочном порядке исключить почти половину моего выступления на съезде, так как она касалась Яковлева. Неудобно как-то с трибуны повторно критиковать человека, особенно после «доброго, конструктивного» разговора. Только потом я выяснил, что подобные беседы Александр Николаевич провел со многими из тех, кто мог бы критиковать его на съезде.
После этого мне стало понятно внимание Горбачева, которое он уделял мне на пленумах ЦК КПСС. В перерывах генсек, как правило, подходил ко мне и расспрашивал о ситуации в Литве. Тем самым Михаил Сергеевич давал мне возможность высказать ему лично то, что он не хотел бы услышать с трибуны пленума. Так сказать, выпускал из меня пар. Просто и эффективно.
А теперь расскажу о других моих встречах с «сильными мира сего». Первой была встреча с ранее упомянутым Г. Разумовским. Она состоялась в декабре 1989 года. Тогда на Пленум ЦК КПСС, обсуждавший решение XX съезда Компартии Литвы о выходе из КПСС, пригласили секретарей Временного ЦК Компартии Литвы/КПСС, в том числе и меня. Я привез с собой 260-страничный сборник материалов из литовской прессы, который я назвал «Литва 1988–1989 гг.». Обзорный материал этого сборника свидетельствовал, что основной целью «Саюдиса» является вывод Литвы из СССР.
Этот материал я готовил в течение двух лет в связи с тем, что в союзной прессе события в Литве преподносились не как сепаратистские, а как демократические. Да и в ЦК КПСС, как мне казалось, недооценивали возможность выхода Литвы из СССР. Ведь тогда я не знал, что 3 декабря 1989 года Горбачев на Мальте, встречаясь с Дж. Бушем-старшим, окончательно дал согласие на выход Прибалтики, прежде всего Литвы, из СССР.
Я наивно полагал, что мой материал будет полезен для членов Политбюро ЦК КПСС и генерального секретаря ЦК КПСС, и с этой целью направился в кабинет Разумовского. Георгий Петрович встретил меня, внимательно рассматривая свои полированные ногти. Он производил странное впечатление. Человека, сидящего напротив, Разумовский вроде бы слушал, а вроде бы нет. Особого интереса к представленному мною обзору он не проявил. Я уверен, что материал Разумовский передал в архив и больше его никто не увидел.
Но не ко всему Георгий Петрович относился так равнодушно. По утверждению российской журналистки Евгении Альбац, бывший кандидат в члены ПБ ЦК КПСС Разумовский как минимум до 2001 года получал от структур Михаила Ходорковского ежемесячную зарплату. Видимо, было за что.
Встречался я и с министром внутренних дел СССР Вадимом Викторовичем Бакатиным (по его инициативе) в здании МВД на Октябрьской площади. Встреча состоялась вечером 12 марта 1990 года. Прошли сутки после объявления Литвой независимости. Беседовали мы часа два. Бакатина интересовали перспективы развития ситуации в республике. Я высказал мнение, что Центр упустил время и ситуация в Литве практически необратима.
Однако еще существовала возможность заставить Верховный Совет Литвы действовать в рамках Конституции СССР и придать процессу выхода Литвы из Союза цивилизованный характер, обеспечивая права граждан СССР в республике. Для этого было достаточно правовых мер, предусмотренных советским законодательством. Хотя бы в плане уголовного преследования сепаратистов.
Однако Бакатина интересовало только мое отношение к национальной милиции. Он считал, что ничего страшного не произойдет, если таковая будет создана в Литве. Министр в тот далекий мартовский вечер 1990 года долго и нудно убеждал меня, что сейчас не 1941 год, когда в Литве вооруженные отряды националистов истребляли иноязычных, и что именно национальная милиция будет гарантом безопасности русскоязычного населения. Он утверждал, что не следует мешать становлению этой милиции.
Тогда я не знал, что этот вопрос Бакатин для себя давно решил. И, вероятно, не без согласия Горбачева. То, что генсек был в курсе всех дел Бакатина, не вызывает сомнений, так как это отслеживал глава КГБ Крючков и докладывал Горбачеву. Любую самодеятельность подчиненных Михаил Сергеевич пресекал «на корню». Все его заявления, что многое в Союзе делалось помимо воли генсека и президента, не более чем камуфляж с целью уйти от ответственности. Наивность и инфантильность (так мне тогда показалось) министра Бакатина меня поразили. С Бакатиным мы расстались каждый при своем мнении, но он успешно реализовал свои планы.
Известно, что после объявления Литвой независимости республиканское МВД не только не подчинялось союзному министерству, но и занимало враждебные позиции при разрешении спорных вопросов. Тем не менее Бакатин дал личное указание о том, чтобы МВД СССР финансировало МВД независимой Литвы, снабжало его современной техникой и помогло создать в Вильнюсе полицейскую академию, которая, кстати, воспитывала кадры в антисоветском и антирусском духе. Это Бакатин считал «конструктивным шагом» в отношениях СССР и независимой Литвы.
Благодаря поддержке Бакатина литовские военизированные формирования, по данным союзного «Правительственного вестника» от 18 апреля 1991 года, насчитывали около 20 тысяч человек. Они располагали 78 тысячами единиц огнестрельного оружия. У них было изъято более 10 тысяч единиц оружия и 4 миллиона штук боеприпасов. Такой арсенал не мог быть накоплен, если бы Бакатин, как министр МВД СССР, должным образом выполнял свои служебные обязанности.
Попутно замечу, что, общаясь с приезжавшими в Литву представителями Центра, я поражался их невежеству в вопросах межнациональных отношений. У большинства московских гостей было убеждение: если мы уважаем и любим литовцев, то они просто обязаны платить русским той же монетой.
Особо следует рассказать о моих встречах с председателем Совета министров СССР Николаем Ивановичем Рыжковым. Они происходили после объявления Литвой независимости. В отличие от многих в Москве Рыжков пытался понять глубинные причины конфликта между союзным правительством и Верховным Советом Литвы, провозгласившим независимость. Его поражала наглость В. Ландсбергиса, требовавшего от Совмина Союза продолжать обеспечивать Литву сырьем и материалами на условиях союзной республики.
Рыжков не мог понять, чем она была обусловлена. И он, и я тогда не знали, что Горбачев в декабре 1989 года на Мальте пообещал Дж. Бушу-старшему отпустить Литву из Союза. Ландсбергис об этом знал и вел себя соответственно. Я в силу своих знаний и возможностей старался помочь Николаю Ивановичу уяснить специфику Литвы. Он тогда сидел на 2-м этаже здания Совмина в Кремле в бывшем кабинете Сталина.
Перед кабинетом была довольно узкая приемная, справа от нее находились три сообщающиеся комнаты для ожидающих приема. Во второй из них находился большой круглый стол, за которым я ожидал, когда Николай Иванович освободится. Вход в кабинет Рыжкова из приемной был слева через тамбур с двойными дверями. Представьте мое волнение, с которым я входил в этот кабинет. Ведь это был кабинет Сталина. В годы войны в нем вершилась судьба человечества. Как я понял, Николай Иванович в этом кабинете ничего не менял. Его стол находился в дальнем правом углу кабинета. Слева находился длинный стол под зеленым сукном для заседаний.
Обычно Николай Иванович беседовал со мной, сидя за длинным столом для заседаний. Там у него были телефонные аппараты, чтобы, не прерывая встречи, отвечать на звонки. При мне Рыжкову два раза звонил Горбачев. Меня поразил их диалог. На многословие Михаила Сергеевича Николай Иванович отвечал однозначно:
– Да, Михаил Сергеевич!
– Хорошо!
– Подумаем!
– Сделаем!
На этом разговор кончался. После второго такого разговора я не выдержал и попытался поговорить с Рыжковым по поводу процессов, происходящих в Союзе, и о том, что в КПСС возлагают большие надежды на Николая Ивановича. Однако он замял этот разговор.
Весной 1990 года, решая вопросы закрепления позиций ЦК Компартии Литвы/КПСС в ЦК КПСС, мне довелось встретиться с рядом других членов Политбюро. В этих встречах меня поразило одно. В ответ на многие поставленные мною вопросы, как правило, звучал один ответ: мы не против, но, главное, как решит генеральный. В этой связи все уверения Горбачева о том, что многое в партии и стране делалось помимо него, звучат несерьезно.
Что же было основой такого всевластия генерального секретаря ЦК КПСС, а затем и президента СССР? Тайну приоткрыл не раз упомянутый В. Болдин в книге «Крушение пьедестала…». В основе этого всевластия лежала система привилегий, которыми пользовались представители высшего эшелона власти в СССР. Полагаю, что будет не лишним процитировать Болдина, так тема привилегий обросла целым комом слухов.
«… Брежнев и его ближайшее окружение хорошо понимали, что их спокойствие и благополучие будут зависеть от сытости тех, кто проводит линию высшего руководства. Поэтому уже в первые годы было не только восстановлено то, что разрушил или ограничил Хрущев. Создавалась, по существу, новая мощная система привилегий.
… Строились новые поликлиники и больницы, санатории и дома отдыха. Пользоваться всеми привилегиями могли работники в зависимости от своего служебного положения, а подчас и благодаря благосклонности руководства.
… Разумеется, все эти привилегии не шли ни в какое сравнение с теми, чем пользовался высший эшелон руководства страны. Формально члены Политбюро, включая и Председателя Совета Министров СССР, до 1987 года имели заработную плату 800 рублей. Это была относительно небольшая сумма, но не она определяла уровень благосостояния руководителей партии и государства. Существовали специальные закрытые решения Политбюро ЦК и Совета Министров СССР, в которых расписывалось, кто и что мог получать, причем о некоторых решениях знали всего три человека.
Кроме заработной платы, например, члены Политбюро могли бесплатно получать с базы 9-го управления КГБ продукты питания на общую сумму около 400 рублей, кандидаты в члены Политбюро – 300 рублей. Те секретари ЦК, кто непосредственно работал в аппарате ЦК, пользовались также бесплатными завтраками, обедами, ужинами, фруктами и всем остальным, что они пожелали бы заказать. Причем продукты, которые поступали на дачи, а также через ЦК КПСС, проходили санитарную проверку, либо изготовлялись в специальных цехах при строгом медицинском контроле.
… Система привилегий для высшего руководства не ограничилась бесплатным приобретением продуктов. За счет государства или партийного бюджета оплачивались квартиры, дачи, машины и многое другое. Как правило, квартиры предоставлялись в домах повышенной комфортности и позволяли при необходимости иметь под рукой охрану и обслуживающий персонал. Правда, при всех излишествах, квартиры по западным стандартам были достаточно скромны.
Другое дело дачи. Они располагались в районе к западу от столицы вдоль Москвы-реки. Это были, как правило, современной постройки виллы, расположенные обычно на участках соснового леса размером до 50 гектаров. На территориях имелись теплицы, вольеры для птицы, загоны для другой живности. К виллам в последнее время пристроили бассейны и сауны. Да и сами дачи представляли архитектурные шедевры. Они были в несколько этажей со множеством комнат, спален, ванн, туалетов. Имелись большие столовые, бильярдные-кинозалы, в которых легко могло разместиться до 40–50 человек гостей.
К дому, как правило, примыкал хозблок, комнаты с морозильниками, кухнями. На территории имелся теплый гараж, в котором круглосуточно могли находиться специальные машины. Наверное, на таких дачах действительно можно было жить всей родней на полном партийно-государственном обеспечении. Объективности ради надо отметить, что у Ю.В. Андропова дача была довольно скромная и он не хотел ее менять. А.В. Крючков остался там, где отдыхал последние пятнадцать лет до избрания в высший партийный орган».
Привилегии стали мощнейшим рычагом воздействия генерального секретаря ЦК КПСС на свое окружение. Человек, пошедший против его воли, мог в одночасье лишиться всех благ. А у человека всегда есть семья, которая быстро привыкает к хорошему. Не случайно Ю. Андропов, попав осенью 1983 года в больницу, из которой он уже не вышел, позвонил Н. Рыжкову, тогда секретарю ЦК КПСС, и спросил: «Николай Иванович, если я уйду на пенсию, какое материальное обеспечение вы мне сохраните?» (Зенкович Н.А. Самые закрытые люди. М.: Олма-пресс; Звездный мир, 2002). Вот так!
В этой связи отмечу, что позиция Рыжкова в отношении Горбачева не была обусловлена боязнью потерять привилегии председателя Совмина. Насколько мне известно, Рыжков ими пользовался минимально. Мне в 1994 году довелось побывать у него на даче. Это было обычное деревянное здание еще сталинского периода. Обставлена дача была скромно, но со вкусом. Меня поразило обилие книг и радушие жены Николая Ивановича, Людмилы Сергеевны. Это при том, что в горбачевский период некоторые члены Политбюро сумели «отовариться по полной».
Не могу не вспомнить встречи с Геннадием Ивановичем Янаевым. Он как-то по особому относился ко мне и, когда я бывал у Николая Ивановича, всегда приглашал к себе. Янаев, как вице-президент СССР, занимал кабинет в здании Совмина, рядом с кабинетом Рыжкова. В этом кабинете когда-то сидел всесильный нарком НКВД Лаврентий Берия. Меня поразила в этом кабинете красота резных дубовых панелей, украшавших стены.
Когда я впервые попал в кабинет Янаева, то понял, почему Горбачев так наставал на избрании его вице-президентом. У Геннадия Ивановича была деликатная проблема – постоянно дрожали руки. Я сразу обратил внимание на то, как он дрожащими руками брал со стола сигареты и закуривал. В кабинете мы были одни, и волноваться у Янаева не было оснований. Горбачев считал, что это будет сдерживающим фактором для Геннадия Ивановича в его возможных поползновениях на власть.
Так что дрожащие, якобы от страха, руки вице-президента на пресс-конференции 19 августа 1991 года являются мифом журналистов. В разговоре Геннадий Иванович демонстрировал недюжинный ум политика и здравые оценки происходящего в Союзе. Помимо этого он был порядочным и добрым человеком, напрочь лишенным кремлевской чиновничьей фанаберии, но, к сожалению, не вице-президентом, что подтвердили события августа 1991 года.
Мне запомнилась одна наша беседа. Она проходила в начале лета 1991 года после известного апрельского (1991) Пленума ЦК КПСС, на котором Горбачев заявил о своей отставке. Поэтому разговор с Геннадием Ивановичем затронул президента СССР. Я спросил, сколько будет продолжаться политика сдачи позиций СССР в Литве. Ответ Янаева был неожиданным. Он сказал, что скоро «это» закончится, и добавил, что еще в том же апреле 1991 года планировалось «отодвинуть» Горбачева, когда тот летал с официальным визитом в Японию, но пришлось отложить. Встав на прощание из-за стола, Геннадий Иванович пожал мне руку и сказал, что ждать осталось недолго. Ну а в августе 1991 года случился так называемый путч.