Она нам рассказала много интересного и рассказала очень хорошо».
Теперь графиня Ростопчина уже чувствовала себя принадлежащей литературному процессу и, наравне с мужчинами, обсуждала негативные его явления. Во времена Пушкина такое невозможно было предположить… «Не знаю, как Вам, – писала она П. А. Плетневу, – а мне кажется, что мы пережили свою эпоху и попались в хаос Вавилонского столпотворения, где идет разноголосица, соединяющая в своем бестолковом шуме все ереси, все лжеученья, все сумасбродства, до которых может доводить человека желанье блеснуть чем‑нибудь новым и странным во мнениях и преподаваниях. Меня прозаики и натуралисты‑грязисты только что не каменьями побивают за мое служение поэзии и пристрастие к великим людям замогильного поколения; я одна только за глаза и в глаза смею предпочитать Шиллера Диккенсу и Пушкина новому поэту («Новый поэт» – псевдоним И. И. Панаева), но что я значу с своим женским бессилием».
Да, времена мало‑помалу менялись…
Царствование Николая I уступило черед своему преемнику. В духовном своем завещании Николай Павлович писал: «Я умираю с пламенной любовью к нашей славной России, которой служил по крайнему моему разумению верой и правдой. Жалею, что не мог сделать всего добра, которого столь искренне желал. Сын мой меня заменит. Буду молить Бога, да благословит его на тяжкое поприще, на которое вступает…»
Первое время царствования Александра II было всецело занято военными действиями – Николай I умер в самый разгар осады Севастополя, превращенного русскими в настоящую крепость, о которую в течение 11 месяцев разбивались отчаянные приступы враждебных армий. Но Севастополь пришлось оставить… Успехи русских на границе и взятие турецкой крепости Каре отчасти дали некоторое удовлетворение. Новый император не захотел продолжать трудную войну и согласился на мир, обязавший Россию не иметь в Черном море военного флота, возвратить Турции взятые крепости и города в Малой Азии, уступить прилегающую к устью Дуная часть Бессарабии, отошедшую к Молдавии.
Мирный договор был подписан 18 марта 1856 года. Коронация императора происходила по окончании войны в августе 1856‑го. Во всех городах возвратившимся живыми севастопольцам устраивали торжественные встречи – с колокольным звоном, с крестами и хлебом‑солью. Особой торжественностью отличалась встреча в Москве. Накануне встречи в Москву из всех соседних сел и деревень, городов собрались десятки тысяч народа.
Среди встречавших наверняка была и Наталья Николаевна. Именно в эти дни она находилась в Москве, возвратившись из Вятки, где муж ее командовал формированием местного ополчения для Крыма. Теперь можно было спокойно вздохнуть – война кончилась.
По этому случаю состоялся бал в Дворянском собрании, куда была приглашена Наталья Николаевна с дочерью. Получила она также приглашение и на костюмированный бал к Закревской, жене московского военного генерал‑губернатора. Наталья Николаевна долго ездила по магазинам в поисках костюма для Маши, наконец остановили выбор на красивом цыганском наряде… Московская генерал‑губернаторша Аграфена Федоровна Закревская была ровесницей века, в 1856‑м ей было 56… Когда‑то эта 28‑летняя светская львица вскружила голову Пушкину, который называл ее «беззаконной кометой». Блистательная графиня Воронцова, супруга всесильного губернатора Новороссии и Крыма, ни по своему положению, ни по темпераменту не могла отвечать Пушкину чувством такой же силы. Но по‑своему Елизавета Ксаверьевна была привязана к поэту, его несдержанность и сумасбродные выходки заставляли ее волноваться за его будущее. И сама эта богатая, с большими связями при дворе красавица бывало безнаказанно шокировала общество, делая всё, что заблагорассудится – вплоть до скандала… Эту «ослепительную Клеопатру Невы» под именем Нины Воронской Пушкин описал в числе гостей на балу в «Евгении Онегине».
Нина мраморной красою
Затмить соседку не могла,
Хоть ослепительна была…
В черновиках остался ее подробный портрет в прозрачно‑соблазнительном костюме, который Закревская часто надевала, шокируя современников. Страсть к костюмированным балам осталась с молодости.
Вспоминая Воронцову, нельзя не вспомнить об их с Пушкиным суеверном увлечении… У Елизаветы Ксаверьевны в молодости была пара перстней‑близнецов, принадлежавших некогда ее отцу. Эти массивные витые золотые кольца со вставленным восьмиугольным полированным сердоликом багряного цвета имели одну и ту же надпись древнееврейскими буквами. Е. К. Воронцова искренне верила в магическую силу перстней‑талисманов и их взаимную связь. Когда Пушкин уезжал из своей южной ссылки, на прощанье она подарила поэту медальон со своим портретом‑миниатюрой и один из перстней‑талисманов. По ее суеверному верованию перстень должен был охранять Пушкина от всех несчастий и создавать между влюбленными невидимую связь. Тогда появились эти волшебные стихи:
Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья.
Ты в дни печали был мне дан.
Пускай же ввек сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда; спи, желанье.
Храни меня, мой талисман.
Находясь в Михайловском, Пушкин время от времени получал письма от Воронцовой. «Сестра поэта, О. С. Павлищева, говорила нам, – писал П. В. Анненков, – что когда приходило из Одессы письмо с печатью, изукрашенною точно такими же каббалистическими знаками, какие находились и на перстне ее брата, – последний запирался в своей комнате, никуда не выходил и никого не принимал к себе». Во избежание возможного скандала Пушкин дал Воронцовой слово не хранить ее письма, а сжигать немедленно по прочтении. Это было настоящей мукой. Прочитав и перечитав письмо, покрыв поцелуями сургучный оттиск перстня‑талисмана любимой женщины, он бросал ее письмо в огонь.
Прощай, письмо любви!
прощай: она велела.
Как долго медлил я!
как долго не хотела
Рука предать огню
все радости мои!..
В 1827 году Пушкин и Воронцова встретились в Москве, и результатом этой встречи стало третье стихотворение, посвященное волшебному талисману – хранителю пылкой любви поэта.
Где в гаремах, наслаждаясь,
Дни проводит мусульман,
Там волшебница, ласкаясь,
Мне вручила талисман.
И, ласкаясь, говорила:
«Сохрани мой талисман:
В нем таинственная сила!
Он тебе любовью дан.
От недуга, от могилы,
В бурю, в грозный ураган,
Головы твоей, мой милый,
Не спасет мой талисман.
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья,
Сохранит мой талисман!»
На черновике стихотворения поэт поставил пять сургучных оттисков сердоликовой печати с каббалистическими знаками. Пушкин даже не знал, какую тайну скрывают письмена, вырезанные на сердолике. Подаренным Воронцовой перстнем были запечатаны многие письма поэта, и эти же сургучные оттиски встречаются на полях многих рукописей. Он часто протирал его замшей, доводя до зеркального блеска, панически боялся потерять его и носил перстень на большом пальце правой руки в особо важных случаях. (На известном портрете Пушкина работы В. А. Тропинина хорошо виден этот перстень‑талисман.) В минуту редкой откровенности Пушкин признался как‑то, что верит в магические свойства талисмана, охраняющего его от беды, и особенно верит в то, что талисман таинственно связан с его поэтическим даром: утрата талисмана повлечет за собой и утрату этого дара. Поэтому в то время, когда поэт не писал, перстень хранился запертым в секретере, в специальном сафьяновом футляре.
И в роковой день дуэли Пушкин не расставался с перстнем. Но он не спас его от смерти…
Но вернемся к истории, событиями которой был богат 1856 год.
Обязательство не иметь флота в Черном море значительно подрывало военную мощь России, и многие от души огорчались невыгодным миром. Но император Александр II вполне обдуманно пошел на уступки. Им руководил глубокий и верный расчет: внутренние дела России требовали всего внимания и заботы императора. Именно в 1856 году в своей речи к московскому дворянству Государь ясно выразил свои намерения, сказав, что «существующий порядок владения крестьянами не может оставаться неизменным». На пути к реформе у Александра II было много противников. Однако нам важно отметить, что относительно задуманного им преобразования царь часто совещался с Сергеем Степановичем Ланским, министром внутренних дел, двоюродным братом Петра Петровича Ланского. Под влиянием этих бесед министр стал убежденным сторонником отмены крепостного права и много поработал для проведения в жизнь этого великого дела.
Не удивительно ли, что Наталью Николаевну окружали люди, поработавшие славе отечества: Пушкин, Вяземский, Плетнев, Жуковский, Ланские и многие другие… Не будет преувеличением сказать, что общение с лицами историческими стало делом ее обыденной жизни – и в первом, и во втором браке. Но эта тема еще только ждет своих исследователей.
Поэт Жуковский – благороднейший, умнейший и широко образованный человек – был воспитателем наследника престола – старшего сына Николая Павловича Александра Николаевича, будущего императора Александра II, оставшегося в истории с наименованием Освободителя за то, что отменил крепостное право. К своему высокому званию – наставника будущего царя России – Жуковский решил основательно подготовиться. Он испросил у Государя отпуск за границу и, пользуясь там свободным временем, в течение года усиленно готовился. «Я весь поглощен одною мыслью, и эта мысль, основанная на любви, оживляет все мое существо», – писал поэт из‑за границы своим друзьям. Прежде чем заняться с царственным воспитанником, Жуковский составил план учения, который утвердил Государь, а в помощь ему были приглашены лучшие учителя того времени.
Пушкину было дано откровение свыше о трагической судьбе венценосного воспитанника Жуковского. Дело происходило «в Царском Селе на квартире Жуковского, – вспоминает А. П. Арапова. – Вечером к нему собрались невзначай человек пять близких друзей; помню, что между ними находился кн. Вяземский, так как в его памяти тоже сохранилось мрачное предсказание. Как раз в этот день наследник Александр Николаевич прислал в подарок любимому воспитателю свой художественно исполненный мраморный бюст. Тронутый вниманием, Жуковский поставил его на самом видном месте в зале и радостно подводил к нему каждого гостя. Посудили о сходстве, потолковали об исполнении и уселись за чайным столом, перейдя уже на другие темы.
Пушкин, сосредоточенный и молчаливый, нервными шагами ходил по залу взад и вперед. Вдруг он остановился перед самим бюстом, впился в мраморные черты каким‑то странным, застывшим взором, затем, обеими руками закрыв глаза, он надтреснутым голосом вымолвил:
– Какое чудное, любящее сердце! Какие благородные стремления! Вижу славное царствование, великие дела и – Боже! – какой ужасный конец! По колени в крови! – и как‑то невольно он повторял эти последние слова….
Жуковский и Вяземский, поддавшись его настроению, пытались его успокоить, приписывая непонятное явление нервному возбуждению, и всячески ухищрялись развлечь его. Это им, однако, не удалось, и, под гнетом мрачных мыслей, вернулся он ранее обыкновенного домой и передал жене этот странный случай».
В 1881 году царь Освободитель погиб от руки террориста Гриневецкого. Утром Александр II отправился на развод караула. На обратном пути около трех часов на Екатерининском канале под его карету была брошена бомба, убившая и ранившая казаков его конвоя и случайных прохожих. Император не пострадал и, несмотря на настоятельные просьбы кучера не покидать блиндированную карету, подошел к схваченному бомбометателю и спросил: «Ты бросил бомбу? Кто такой?» Затем наклонился над умирающим мальчиком и убитым казаком и направился к неподвижно стоящему у решетки канала человеку, который неожиданно поднял руки вверх и с силой бросил между собой и императором сверток с бомбой. Александр II и его убийца Гриневецкий, смертельно раненые, сидели почти рядом на снегу, опираясь руками о землю, спиной о решетку канала…
Царя подняли и перенесли в сани. Одежда была сожжена или сорвана взрывом, ноги его были совершенно раздроблены и почти отделились от туловища. Подбежавшему Великому князю Михаилу Николаевичу император еще имел силы объявить свою волю: «Несите во дворец… там… умереть…» Умирающий, лишившийся сознания Государь был привезен во дворец и через несколько часов скончался. Царь‑Освободитель стал царем‑мучеником.
Это немыслимое покушение на священную особу царя было совершено спустя четверть века после его вступления на престол, развязав руки террористам всех мастей. Наталья Николаевна не дожила до тех смутных времен, свидетелями и современниками которых стали ее дети и внуки.
На месте, где был смертельно ранен император Александр II, на всенародные пожертвования был возведен храм Воскресения, что на крови.