«Почему бы вам не помолиться об этом?»-ответила я «Попросите Бога показать вам истину прямо по Библии.»
«Да, думаю, что вы правы именно это я и сделаю.» Кристин
пожала мою руку с теплотой, которой я никогда в ней раньше не замечала, и мы расстались.
Остаток дня я провела, рассуждая над тем, что случилось. Бог не просто предоставил мне доказательство, что Он может
обеспечить мои нужды в Иерусалиме. Он также дал мне два важных урока о молитве.
Прежде всего, я не должна представлять себе заранее, как Бог ответит на мою молитву. Ответственность за то, как придёт ответ, лежит на Боге, а не на мне. Я вычеркнула всякую возможность
получения денег от кого-либо из моих коллег, но Бог предусмотрел послать их через Кристин.
Во-вторых, Бог хотел дать мне больше, чем у меня было веры молиться Потому что я попросила конкретно пять долларов. Бог сделал так, чтобы Кристин принесла мне сначала именно эту сумму. Однако, Он на самом деле положил ей на сердце дать мне в четыре раза больше, чем я попросила. Я не должна ограничивать Бога, прося слишком мало?
В Корсоре, зима начала уступать место весне. Ранние блики весны подчёркивали белизну карнизов и красный цвет крыш аккуратных кирпичных домов. Я полюбила Корсор с самого первого дня, когда я переехала сюда, но он никогда не казался мне столь привлекательным, как тогда. Действительно ли Бог просил меня поменять всё это на далёкую и примитивную страну, где люди, обычаи и пейзаж будут незнакомы и непривычны? Моё посвящение целям Божиим должно быть закреплено последним актом вручением заявления об увольнении г-ну Педерсену. Неделя шла за неделей, а я всё откладывала это.
На Пасхальный уикэнд я пошла послушать миссионера ветерана из Китая, по имени Арне Конрад, который проповедывал в пятидесятнической церкви. Во время последнего служения в воскресение вечером он говорил на тему к Евреям: «Верою Авраам повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в наследие, и пошёл, не зная, куда идёт» (К Евреям 11:8). Г-н Конрад нарисовал очень яркую картину того, как Авраам покидал удобства и надёжность своего дома в Уре и отправлялся в землю, о которой ничего не знал, полагаясь исключительно на обетование Божие. Я чувствовала, что каждое слово, которое он говорил, было адресовано мне лично.
|
|
После служения я попросила о личной беседе с г-ном Конрадом. Я описала, как Бог вёл меня к тому, чтобы я отказалась от своего положения и ехала в Иерусалим, и те колебания, которые я имела по поводу окончательного посвящения. Когда я закончила, он некоторое время смотрел на меня своими серыми глазами, сиящими из-под кустистых белых бровей. Наконец, он сказал: «Сестра Кристенсен, Дания полна духовных калек, которые слышали призвание Божие, но побоялись выступить в вере. Не становитесь одним из них!»
Его слова всё ещё звучали в моих ушах, когда я вернулась в свою квартиру Я пошла прямо к своему письменному столу, написала заявление об увольнении и положила его поверх учебников, которые мне предстояло взять с собой в школу завтра утром.
Укладываясь спать в тот вечер, я представила себе окончательность того, что я собиралась сделать. Это было прощанием со всем знакомым мне миром Корсора и первым шагом в неизвестное будущее тем шагом, к которому я не могла приготовиться и запастись. Для того, чтобы отбросить сомнения и страхи, которые атаковали меня, я продолжала повторять слова из текста, на котором была построена проповедь г-на Конрада: «Верою Авраам... пошёл, не зная, куда идёт.» Наконец, я заснула с этими словами на губах.
|
|
На следующее утро в школе у меня было окно во время второй пары. Как только позвонил звонок с первого часа, я взяла своё заявление об уходе и направилась в кабинет г-на Педерсена. Он поздоровался со мной и пригласил меня присесть. «Г-н Педерсен»- сказала я, протягивая заявление, «я хотела вручить вам это лично. Это заявление о моём уходе.»
«Ваше заявление о...»-г-н Педерсен замер с рукой, протянутой за заявлением. «Вы хотите сказать, что уходите от нас?»
Я рассказала, как убедилась в том, что Бог говорил со мной о перезде в Иерусалим. В конце г-н Педерсен встал, протянул свою руку и пожелал мне счастливого пути: «Не уверен, что я вполне вас
понимают добавил он, «но я уважаю вашу преданность своим убеждениям.»
Выйдя в коридор, я натолкнулась на Сорена.
«Доброе утро»-сказал он. «Что это заставило тебя прийти к директору в столь ранний час?»
«Я как раз подала заявление об уходе.»
«Об уходе.' Ты никогда не говорила об этом!» Сорен был явно шокирован. «Я уверен, что это не связано с тем, что люди говорили о тебе. Признаюсь, я сам был порой бестактен... Мне нужно было быть осмотрительнее....» Он почти заикался. «Ты собираешься занять вакансию, которая предлагалась в Копенгагене?»
«Пожалуйста, не вини себя, Сорен! Я ухожу не потому, что кто-то сказал. Я должна была сказать тебе раньше, но мне казалось, ты бы не понял. Видишь ли, я еду не в Копенгаген я еду в Иерусалим.» «Иерусалим! Что ты там собираешься делать?»
|
|
; «Я не знаю но я верю, что Бог хочет, чтобы я была именно там.»
«Лидия, я никогда не думал, что ты можешь дойти до таких крайностей, следуя своим идеям!» Сорен был наполовину сердит. наполовину озадачен. «Ты на самом деле думаешь...?»
«Нет, Сорен. я не думаю и я не знаю но я верю! Много лет я строила свою жизнь, сама планируя и рассуждая, но я поняла, что есть и другое жизненное измерение!»
«Другое измерение, Лидия?»-голос Сорена стал странно безликим. «Я что-то не понимаю этого.»
Прозвенел звонок. Я протянула руку и на мгновение задержала его руку в своей. «Мне нужно идти, Сорен! Извини.»
Дойдя до угла коридора, я оглянулась назад Сорен всё ещё стоял там, где мы расстались, смотря в моём направлении. Я повернула за угол и потеряла его из виду. Я прошла всего лишь пятьдесят метров, но я знала, что я ухожу из его жизни.
Внутри меня была боль, которая была слишком глубока для слез. Я подумала, что даже смерть не сделала бы расставание столь
окончательным. Я вспомнила своё крещение. Уже тогда я признавала его как смерть, но я не вполне понимала, что это такое. Мои отношения с Сореном делали нас обоих такими счастливыми. Было ли это частью той старой жизни, которую я должна была потерять, прежде, чем войду в ту новую жизнь, в которую Бог вёл меня?
Я должна была рассказать о своём увольнении и матери, но я знала, что письма не хватит. Я подождала Троицы и ненадолго поехала в Брондерслев. В субботу утром, самыми простыми словами, я рассказала матери, что я сделала. Когда я закончила, она некоторое время молчала.«Но что ты собираешься делать в Иерусалиме?»-сказала она
наконец.
«Мама, я задавала этот вопрос себе много раз. И я всё таки верю, что у Бога есть особое задание для каждого человека и что я найду своё в Иерусалиме.»
Я вернулась в Корсор, с ещё большим уважением к своей матери, чем когда либо. Мои новости сильно шокировали её, но она постаралась не сказать ничего такого, что могло бы сделать моё следование тому, что я избрала, более трудным. Я начала молиться, чтобы Бог подготовил её к тому времени, когда я буду отъезжать в Иерусалим.
Семестр закончился в середине июля. Сначала было трудно поверить, что я больше уже не преподаватель. Одним из практических напоминаний об этом факте было то, что я перестала получать чеки с зарплатой. Жизнь стала казаться удивительно пустой. Однако, я не могла позволить себе жить прошлыми воспоминаниями. Я начала строить планы по путешествию в Иерусалим. В миссионерском журнале, который издавался в Швеции, я обратила внимание на адрес одной шведки, которая жила в Иерусалиме. Её звали Ида Густафссон. Я решила написать ей и сказать, что я приезжаю в Иерусалим.
Ожидая её ответа, я начала продавать свою мебель. Мои цены были до смешного низкими, но у меня не было никакого желания торговаться. Половину денег я отдала пятидесятникам для приобретения обстановки в их церкви. Отдала я им и своё пианино. Остаток денег я отложила на своё путешествие в Иерусалим и на свои расходы по моему приезду туда
Я оставила только кровать, кресло и столик, которые я хотела отдать Вальборг. Я знала, что она легко найдёт себе другое место, но я дала ей зарплату за месяц вперёд. «Благодарю вас, мисс, за всё»-сказала она. «Я буду думать о вас каждый вечер, засыпая на кровати и я буду за вас молиться!»
Однажды, когда я сидела одна в почти пустой квартире, пришла Кристин Сондерби. В дополнение к своей чёрной сумку, с которой она никогда не расставалась, у неё был плоский бумажный пакет. «Я пришла не за тем, чтобы покупать»-объяснила она, «я просто хотела принести вам вот это....»
Развернув свой пакет, она достала картинку без рамки с отрывным календарём, вставленным в разрез внизу. На картине был изображён, в пастельных тонах, пастух в Библейском одеянии, в посохом в одной руке, и новорожденным ягнёнком в другой. Внизу были слова в готическом стиле: «Агнцев будет брать на руки и носить на груди Своей» (Исайя 40:11). Кристин неуверенно смотрела на меня сквозь свои толстые линзы. «Я всё ещё не понимаю того, что вы сказали мне, но я буду молиться за вас.»
После ухода Кристин, я положила календарь сверху вещей приготовленных мною для отъезда. Это был такой тип сентиментального церковного искусства, который мне особенно не нравился. «Но, по крайней мере»-сказала я сама себе, «в Корсоре обо мне будут молиться два человека: Кристин и Вальборг.»
В первое воскресенье августа, во время утреннего служения в церкви пятидесятников я познакомилась с ширококостной женщиной с копной волоссолрменного цвета, которые были собраны при помощи двух черепашьих гребней. Это была Китти Соренсен, миссионерка из Китая. Она сказала мне, что собирается в обратное путешествие в Китай в начале сентября. Мы решили поехать вместе до Египта на поезде через Европу в Марсель, а затем на корабле в Александрию на северном побережье Египта. Оттуда Китти продолжит своё путешествие на Восток на корабле по Суэцкому каналу, а я завершу свой маршрут на поезде через Синайский полуостров в Иерусалим.
Через десять дней я получила ответ от Мисс Густаффсон, шведки из Иерусалима. Она очень обрадовалась, узнав о моих планах и предложила встретить меня по приезде, если я дам ей знать о том, каким маршрутом я буду следовать. Её ответ очень ободрил меня. По крайней мере, когда я приеду в Иерусалим, у меня будет, где остановиться. Я написала ей ответ, описав свои планы и обещая послать телеграмму из Александрии.
В пятницу, 21-ого сентября, я пошла в бюро путешествий и заплатила за свой билет до Александрии. Из оставшихся денег я отложила самый минимум на свои расходы в Дании до конца месяца, а всё остальное поменяла на туристские чеки на сумму 180 долларов.'Вот и всё моё мирское богатство.В следующий понедельник я послала свой основной багаж в Копенгаген, пока сама села на поезд в Брондесрлев. Я пообещала своей матери провести вместе с ней последние дни в Дании.
В течение первых двух дней мы просто наслаждались обществом друг друга. По молчаливому согласию мы не упоминали события, последовавшие за моим крещением, или неизвестное будущее, ожидавшее меня в Иерусалиме. Наконец, настал мой последний день дома. Мама сама нарушила это установленное молчание.
«С тех пор, как ты побывала здесь в последний раз, я думала о том, что случилось с тобой, когда тебе было пять лет» -сказала она, мягко раскачиваясь туда-сюда в своём любимом кресле. «Ты заболела сильным воспалением лёгким, и я думала, что мы потеряем тебя. Я помню, как я стояла у твоей кровати однажды вечером и говорила Богу, что если Он оставит тебя в живых, то ты будешь принадлежать Ему. Возможно, это объясняет события последних двух лет.»
«Да, мама, это помогает и мне понять лучше.»
Я поцеловала её в лоб, затем ускользнула, чтобы сделать последние приготовления для моего путешествия в Копенгаген на следующий день.Когда я вернулась, мама заснула, откинувшись головой на спинку кресла. Я несколько минут стояла молча, наслаждаясь знакомой красотой её черт. Она сильно постарела за последний год. Во многом, как я знала, из-за озабоченности обо мне.
Вдруг она открыла глаза и посмотрела на меня. «Разве это не странно!»-воскликнула она. «Я, должно быть, задремала, а потом увидела твоё лицо прямо перед собой. Ты выглядела совсем как пятилетняя девочка с такими длинными золотыми локонами, которые у тебя были тогда. С чего бы это мне привиделось!»
«Я думаю, Бог что-то показывает тебе, мама»-сказала я. «Он показывает тебе, что я на самом деле не изменилась. Я та же самая маленькая девочка, которую ты всегда знала. Только сейчас я начинаю понимать ту истинную цель, которая всегда была у Бога для меня.»За ужином в тот вечер, мама немного заговорила о том, что её беспокоит моё будущее, «Но во всяком случае, я рада одному»-добавила она
«Что же это, мама?»
«Я знаю, что у тебя есть кое-какие средства. Ты сможешь жить больше года на те деньги, что тебе достались по наследству от отца.»
«Не думай об этом, мама, и не беспокойся»-быстро ответила я. «Я хочу только, чтобы ты регулярно писала мне и каждый день молилась обо мне.» Я была так благодарна, что мама не спросила меня, сколько у меня осталось от отцовского наследства. Мне было бы трудно сказать ей, что я отдала все эти деньги на строительство больницы в Конго!
На следующее утро мама и Анна проводили меня на вокзал. Когда подошло время садиться на поезд, мама обняла меня и несколько минут молча держала меня в своих объятиях. Наконец, она сказала: «Ты всё такая же моя малышка, самая лучшая в мире!»
Когда поезд начал отходить, мама бежала рядом до тех пор, пока могла. Потом она достала свой белый кружевной носовой платок и начала махать им. Я не сводила с неё глаз, пока она наконец не слилась с фоном. Самое последнее, что я могла видеть, это был белый носовой платок.
Путешествие
На следующее утро я встретила Китти на центральном железнодорожном вокзале Копенгагена. Сквозь толпу пассажиров, спешащих во всех направлениях, и носильщиков, толкающих тележки с огромными чемоданами, мы пробрались к поезду, идущему на Марсель. Провожать Китти пришло с полдюжины её друзей, и она высунулась из окна, ведя оживлённый разговор, знаки препинания в котором временами проставлял выходящий со свистом пар двигателя. Я стояла в купе за её спиной, стараясь выглядеть оживлённой, но внутренне я остро осознавала, что меня никто не провожал.«Почему кто-то должен быть?»-напомнила я себе.
«Китти миссионер по назначению, и она возвращается на своё поприще. А ты не настоящая миссионерка, ты просто...» Я сделала паузу, не сумев закончить фразу, даже в уме. Меня не посылала ни церковь, ни миссионерское общество, так что я не могла быть
миссионеркой. Кто же я такая на самом деле?
Прозвучали последние свистки, и поезд отошёл. Китти и я уселись на двух боковых сидениях, напротив друг друга. «Вот теперь мы на самом деле в пути!»-заметила Китти, поправив свои гребешки. Я снова поймала себя на том, что сравниваю её положение со своим. Она совершала повторное путешествие, возвращаясь на устроенный миссионерский участок в стране, которую она хорошо знала. Но для меня путешествие было первым шагом в совершенно новом и незнакомом мире. Я попыталась не поддаваться оцепеняющему чувству страха, надеясь, что Китти не подозревает о моих внутренних переживаниях. Непроизвольно я крепче сжала свою сумку: в ней был мой паспорт, билет на судно в Александрию и 180 долларов туристических чеков. В конце концов, я подумала, Китти будет со мной до Александрии, а в Иерусалиме у меня есть Ида Густаффсон.
Когда наступила ночь, мы пошли в спальный вагон третьего класса. Некоторое время беспощадный стук колёс поезда, бегущего на своём пути на юг, не давал мне заснуть, но наконец я заснула. Вдруг я оказалась перед большим письменным столом. Напротив меня сидел мужчина со смуглой кожей. Он упирался локтями в стол, а руками поддерживал подбородок. Его чёрные глаза неотрывно смотрели на меня, как бы ожидая ответа на вопрос. Не выдержав его взгляда, я отвела глаза и увидела странный предмет, стоявший на углу его стола. Он был сделан из плотной, красной материи, в форме усечённого конуса, а с одной стороны свисала чёрная шёлковая кисточка, закреплённая сверху Всё ещё чувствуя на себе взгляд мужчины, я попробовала ответить на его вопрос, но у меня пересохло в горле, и не было слов.
Вдруг поезд накренился, и шторки купе взметнулись перед моими глазами. Я поняла, что видела сон. Но это понимание не устранило эмоциональное впечатление от видения. Я не могла забыть ни смуглых черт и взгляда чёрных глаз мужчины за столом, ни странный красный головной убор с чёрной шёлковой кисточкой. Я не могла избавиться от чувства смущения и беспомощности. Заснуть я смогла только через час.
На следующий день я рассказала Китти о своём сне', но она точно также не поняла его, как и я кроме того, что красный предмет напоминал тюрбан, который носят чиновники в Египте.
Стало легче, когда поезд наконец приехал в Марсель. Китти и я знали всего лишь несколько слов по французски, но нам удалось поймать такси и доехать до маленькой гостиницы недалеко от.порта. Нам предоставили пустую комнатушку с двумя кроватями.
«Не очень то и чисто»-заметила Китти, «но это вполне сойдёт на пару ночей, пока мы не сядем на корабль, идущий в Александрию.»
На следующее утро мы пошли в контору Томаса Кука, чтобы подготовить всё для посадки на судно, которое должно было отплыть на следующий день На своём несовершенном английском я объяснила клерку, что я собиралась сойти в Александрии, и он попросил меня показать мой паспорт. «Если вы хотите сойти в Египте, вам нужна виза от Египетского правительства. Вам не разрешат сойти с судна без неё»-сказал он. «Где я могу получить эту визу?»-спросила я. Клерк дал мне адрес египетского консульства.Оставив Китти в конторе Кука, я сама села на такси и поехала в консульство. После небольшого ожидания, меня пригласили пройти в кабинет консула.
«Доброе утро, мадам»-сказал он по-английски. «Чем могу быть полезен?» «Доброе утро...»- начала я, но слова застряли у меня во рту
Передо мной за столом сидел тот самый мужчина, которого я видела во сне в поезде две ночи тому назад. Вне всякого сомнения, это были те же самые смуглые черты и чёрные глаза, в упор смотревшие на меня. Автоматически я посмотрела на дальний угол стола, но даже до того, как я это сделала, я внутренне была уверена, что там увижу. Так оно и было! Там был странный головной убор красного цвета с чёрной шёлковой кисточкой! Все детали были точно такими, как я видела их во сне. С усилием я перевела свой взгляд снова на консула, чувствуя, что он всё ещё ожидает от меня ответа на свой вопрос. Наконец, я заставила себя сказать: «Мне нужна виза. Я еду в Палестину, и мне нужна виза, чтобы сойти на берег в Палестине.» Я покопалась в своей сумке, затем достала свой паспорт и дала его консулу. Он просмотрел мой паспорт и сказал: «Мы не можем дать вам
визу здесь. Мне придётся писать в Каир.» «Но на это не уйдёт много времени?»«Примерно две недели. Может быть, больше.»«Две недели!» воскликнула я. «Но я не могу ждать две недели, моё судно отходит завтра.» Я начала чувствовать то же самое, что и во сне, только намного сильнее. У меня в горле пересохло, а горло стало как свинцовое. «Помогите мне, пожалуйста!»«Мадам, я ничего не могу сделать.» Взгляд чёрных, беспощадных глаз не покидал меня.«Но вы не понимаете!» сказала я. «Если я не сяду на это судно,я останусь здесь в Марселе сама по себе. Я здесь никого не знаю. Я просто...» Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами, и замолчала.
«Повторяю, мадам, я ничего не могу сделать.» Консул протянул мой паспорт. Как загипнотизированная, я взяла паспорт из руки
консула и вышла из кабинета.
Я постояла несколько минут на тротуаре, пытаясь взвесить обстановку. Наконец, так ничего и не придумав, я села на такси и поехала в контору Томаса Кука. Китти не было видно. Она, наверное, всё сделала и вернулась в гостиницу.
Я рассказала клерку, что случилось в египетском консульстве.
«Без визы вы не можете сесть на судно, идущее в Александрию»-сказал он. «Я могу вам только посоветовать сесть на судно, которое идёт из Марселя в Тель-Авив.»
При упоминании Тель-Авива моё сердце забилось быстрее. Изучая карту в Корсоре, я знала, что это порт на берегу Палестины, который был даже ближе к Иерусалиму, чем Александрия. «Есть ли какое-то судно, которое отходит в ближайшее время?»-спросила я.
Клерк посмотрел в расписание. «Через неделю отходит французское суд но»-сказал он. «Порт назначения Тель-Авив. Но на своём пути оно будет заходить в разные порты. Мы можем достать вам билет на это судно.»
«Сколько будет стоить проезд отсюда до Тель-Авива?»
«Клерк снова посмотрел в расписание: «Сорок шесть долларов.»
«Могу ли поменять свой билет с судна на Александрию на судно в Тель-Авив?»
«К сожалению, мадам»-ответил клерк, «но мы не имеем права обменять или возместить ваш билет в Александрию.»
Наверное, у меня не было выбора. Мне нужно было купить билет на французское судно, идущее в Тель-Авив. Я вынула портмоне с туристическими чеками и внимательно отсчитала 70 долларов. Я заплатила 46 долларов за билет, а остальные поменяла на французские деньги. Если мне удастся тратить не больше 4-х долларов в день, то хватит на эту неделю, которую я вынуждена буду провести в Марселе. Но моё портмоне с туристическими чеками стало жалко тонким, когда я положила его обратно в сумку. У меня уже не было больше трети моих денег!
Вернувшись в гостиницу, я рассказала Китти, что случилось. Когда я закончила свой рассказ, она немного помолчала, поправляя свой черепаший гребень. Наконец, она нар ушила молчание: «Нелегко понять, почему Бог допускает подобные вещи, но, по крайней мере, Лидия, ты можешь быть уверена в одном Бог тебе показал заранее,что должно было случиться.»«Значит, ты считаешь, что мой сон действительно был от Бога?»
«Конечно. Если Бог показывает тебе заранее все подробности ситуации, которая тебе предстоит, тогда ты знаешь, что Он держит эту ситуацию под контролем, как бы ни расстраивались твои планы.»
Я охотно приняла объяснение Китти. Это был как бы пресловутый луч надежды в тёмном облаке разочарования. Мой ум начал приспосабливаться к новой ситуации. Я пошла к расшатанному столу возле окна и написала письмо Иде Густафссон. той шведке, которая обещала встретить меня по прибытии в Палестину, объясняя неожиданные перемены в моих планах. Я написала ей название того французского судна, на которое у меня было забронировано место, с указанием ожидаемого времени прибытия в Тель-Авив. Сможет ли она встретить меня там, хотя это далеко? Получить от неё ответ здесь в Марселе я не успею.
Китти пошла вместе со мной на почту. Чиновник, который говорил по английски, сообщил нам, что недавно ввели авиапочту в Палестину. Это давало моему письму возможность дойти до мисс Густафссон во-время, С почты мы пошли погулять возле порта, останавливаясь, чтобы поглазеть в витрины магазинов, и переводя французские франки в датские кроны.
На следующий день после ланча я проводила Китти на корабль и помогла ей донести ручной багаж в каюту. Там было только было две койки, и одна из них, над койкой Китти, была свободной. Несомненно, это было то место, которое должна была бы занять я. Когда Китти разместила свой багаж, мы преклонили колени возле койки Китти и предали друг друга Божиему попечению и покровительству.
В 4 часа дня прозвенел гонг, предупреждая, что все посетители должны сойти на берег. На палубе Китти обняла меня в последний раз и подождала, пока я сойду на берег. Стоя на причале, я видела её на палубе. Она сложила руки рупором, видимо, пытаясь мне что-то сказать, но мы были слишком далеко друг от друга, и я не слышала
Наконец, с несколькими звуками сирены и облаками тёмного дыма, вылетающими из труб, пароход начал медленно отходить. Я махала Китти столько, сколько я могла видеть её, но через несколько минут корабль поменял курс, и я потеряла её из виду. Я всё ещё следила за судном, пока оно выходило из порта в открытое море.
Наконец, оно превратилось в чёрный силуэт на фоне неба, освещённого последними лучами дневного света.
Вдруг меня охватило чувство страшного одиночества. Расставшись с Китти, я потеряла последний контакт с Данией. Я была в чужом городе, где я никого не знала и не понимала языка. Меня ожидали только шесть дней в весьма пустынной гостиничной комнате. До того момента, я не представляла себе, что такое на самом деле одиночество. Теперь же одиночество сошло на меня как сырой сумеречный воздух. Я задрожала.
Мои мысли вернулись к Дании. А что сейчас делала мама? Я представила себе, как она мягко раскачивается в своём кресле, в такт с ритмическим звуком вязальных спиц в руках. Так привычно было услышать её голос: «Моя маленькая девочка, разве ты не видишь, что уже стемнело? Немедленно возвращайся в гостиницу!»
Я вдруг поняла, что на самом деле стемнело. Дома, в северном климате Дании, я никогда не замечала, чтобы темнело так быстро. Но вот я оказалась совершенно одна в незнакомом городе. Я начала идти обратно в Марсель как можно быстрее.
На полпути в гостиницу я услышала за собой тяжёлые шаги. Затем грубый голос что-то сказал по французски, и я почувствовала на своём бедре руку мужчины. Инстинктивно, я повернулась и сказала по-датски: «Оставьте меня в покое!»
Передо мной стоял плотный мужчина в матросской форме. В течение мгновения, которое показалось вечностью, я почувствовала запах алкоголя из его рта. Моё сердце бешено колотилось. Затем он передёрнул плечами и убрал свою руку.
У меня возникло сильное желание побежать, но я не осмелилась показать, как мне было страшно. Я прошла метров пятьдесят и снова оглянулась. Мужчина всё ещё смотрел в моём направлении, но не пытался преследовать меня. Пять минут спустя, с румянцем на щеках и запыхавшись, я вернулась в гостиницу.
Я опустилась вниз возле кровати и попыталась молиться, но не находила слов. Из моего горла вырывались рыдания. Наконец, я успокоилась, и наступила глубокая внутренняя тишина. Время как бы остановилось. Не было ни прошлого, ни будущего. Я повисла в вечном «сейчас.»
После неизмеримого периода внутренней тишины, с моих губ спонтанно начали сходить слова на незнакомом языке. С удивлением я поняла, что я не проговаривала их. но пела с мелодией,
напоминающей средневековые церковные распевы. Хотя я не понимала слов, я была уверена в теме. Это было поклонение и радость, даже триумф. Я встала с коленей и начала ходить, с поднятыми руками и словами распева на устах.
К тому времени я уже привыкла говорить на незнакомом языке. фактически, я делала это всякий раз, когда молилась. Но вот в первый раз Дух Святой дал мне не просто слова, которые я не понимала, но и мелодию, которую я никогда не слышала. Конечно, это было ещё одним доказательством, если доказательство и было нужно, что всё это не было плодом моего ума. И действительно, своим умом я всё ещё не понимала, почему это я славила Бога таким триумфальным пением в этой пустой маленькой комнате. Внешне ничего не изменилось, и тем не менее внутренне, страх и одиночество уступили место миру и радости.
Я взяла свою Библию, лежавшую но ночном столике, намереваясь ещё раз прочитать мой любимый стих из Римлян, который начинался словами: «Так же и Дух подкрепляет нас в немощах наших....» Однако, мой вгляд упал на стих через один: «Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, всё содействует ко благу» (К Римлянам 8:28).
Призванным по Его изволению... эти слова относились ко мне1 Покинуть Данию и предпринять это путешествие меня побудил Бог. Я старалась найти и исполнить Его цель для своей жизни. Но если так.... Тогда всё, что произошло со мной, было мне на пользу! Разочарование, задержка, непредвиденные расходы, одиночество всё это было допущено моим Небесным Отцом для моего блага!
Вот действительно повод для прославления и радости такое объяснение мой ум мог понять. Но, по порядку Божиему, мой Дух начал радоваться прежде, чем мой ум понял, почему.
На протяжении оставшегося времени в Марселе мой гостиничный номер стал местом моего молитвенного уединения Он больше не казался ни пустым, ни одиноким. Он стал дышать святостью. Каждый день я проводила там целые часы, по очереди то прославляя, то молясь иногда говоря, иногда распевая иногда на незнакомом языке, иногда на моём родном.В такой атмосфере молитвы я начала понимать те многообразные способы, которыми Бог защищал меня и заботился обо мне. Через сон в поезде Он показал мне, что Он знает будущее, вплоть до мельчайших подробностей, хотя я этого и не знала. Затем в момент одиночества на пристани Он заговорил со мной голосом матери. Разве можно было яснее показать нежность Его любви ко мне? Наконец, Он защитил меня от человека на улице.
Более того, я поняла, почему Бог допустил изменения в моих планах. Многие годы я была столь уверена в себе, столь сильна своей собственной мудростью и рассуждениями. Это сослужило хорошую службу в моей учительской карьере, но было препятствием в моей новой жизни верой. Теперь же с меня была совлечена моя самонадеянность, и я зависела от милости и верности Божией. Мне больше не нужно было зависеть от моих собственных суждений в планировании каждого предстоящего шага. Я была согласна вложить свою руку в руку Божию и позволить Ему вести меня, день за днём, шаг за шагом,
Французское судно отплыло точно в полдень, в понедельник 8-го октября 1928. Я оставалась на палубе, наблюдая, как очертания Марселя пропадали за горизонтом. Как это было увлекательно снова оказаться на пути в Иерусалим! Но я знала, что уроки, усвоенные в Марселе, оправдывали время, которое я там провела.