РАСПУТСТВО – ЭТО КЛЯТВОПРЕСТУПЛЕНИЕ

ОТКРОВЕННО ВЗБУНТОВАВШИСЬ, Грей отказался от дальнейшего употребления яичных белков. В ответ Том Бёрд, проявив непоколебимое упрямство, запретил ему пить вино. К тому времени, когда они добрались до первой почтовой станции, нелегкий компромисс все же был найден, и на обед Грей, будто дитя малое, получил хлеб и молоко, изрядно развеселив этим своих попутчиков – пассажиров дилижанса.

Игнорируя насмешки и непреходящее ощущение тревоги в голове и желудке, он зажал одной рукой намоченный в молоке ломоть хлеба и, одолжив старенькое, неистово скрипевшее перо со скверными чернилами, лорд Джон принялся писать.

Сначала записку Кворри; потом Магрудеру – на тот случай, если первая потеряется. Ни для шифровки, ни для осторожной формулировки времени не было – только голые факты и просьба о подкреплении, которое он просил отправить, как можно быстрее.

Грей подписал записки, свернул их и запечатал, капнув покрытым копотью свечным воском, затем поставил своим кольцом оттиск в виде улыбающегося полумесяца. Это напомнило ему о Тревельяне и его изумрудном перстне с изображенной на нем корнуэльской клушицей. Успеют ли они?

В тысячный раз он ломал голову, пытаясь понять, существует ли еще какой-нибудь более быстрый способ… И в тысячный раз неохотно приходил к заключению, что нет. Наездник-то он хороший, но в его нынешнем состоянии шансы справиться с адской поездкой из Лондона до Саутгемптона практически сводились к нулю – даже если немедленно нашлась бы хорошая лошадь.

«Это должен быть Саутгемптон », – успокаивал он себя в сотый раз. Тревельян попросил три дня: недостаточное время, чтобы помешать преследованию… Если только он не планировал, что Грей умрет. Но в таком случае, зачем выпрашивать время? Почему просто не отделаться от него, зная, что скоро его противник будет неспособен к погоне?

Нет, скорее всего, он прав в своих предположениях. Теперь лорд Джон мог только подгонять почтовый дилижанс силой своего желания и надеяться, что к тому времени, когда они прибудут на место, он в достаточной степени восстановится, чтобы суметь сделать то, что должно быть сделано.

– Готовы, милорд? – Том Бёрд появился рядом, держа наготове плащ, чтобы набросить ему на плечи. – Пора ехать.

Грей со всплеском бросил хлеб в чашку и поднялся.

– Проследите, чтобы их отправили в Лондон, пожалуйста, – велел он почтовóму, вручая письма вместе с монеткой.

– Разве вы не будете доедать? – спросил Бёрд, сурово глядя на почти полную миску молока с хлебом. – Вам понадобятся силы, милорд, если вы хотите…

– Ну, хорошо! – Грей схватил последний кусок хлеба, быстро макнул в чашку и, на ходу запихивая его себе в рот, направился к ожидающему дилижансу.

ЗАГОРАЖИВАЯ СВОИМИ мачтами движение другого корабля, «Нампара» – торговое судно Ост-Индской Компании – высоким силуэтом выделялась на фоне неба с пролетающими мимо облаками. Слишком огромный, чтобы подойти к причалу, корабль стоял на якоре вдалеке; рыбак, перевозивший Грея и Бёрда к судну, прокричал что-то людям, сидевшим в ялике, который направлялся к берегу, и получил в ответ невнятный в шуме воды рев.

– Не знаю, сэр, – сообщил рыбак, качая головой. – «Нампара» собирается выйти с отливом, – а он уже начался.

Мужчина вытащил из воды одно весло, показывая на быстро убывающую серую воду, хотя Грей и под присягой не сказал бы, в каком направлении шла волна.

Всю ночь и еще полдня они тряслись по колдобинам в почтовом дилижансе до Саутгемптона. По-прежнему ощущая тошноту, Грей не хотел смотреть на море: казалось, всё в поле его зрения тревожно двигалось в противоположных направлениях – вода, облака, ветер, лодка, поднимающаяся под ним. Джон подумал, что его стошнит, если он откроет рот, поэтому предпочел угрюмо смотреть на владельца лодки и показательно сжимать свой кошелек, что достаточно хорошо заменяло ответ.

– Вероятно, «Нампара» далеко уйдет, прежде чем мы доберемся до нее… Но мы постараемся, сэр, да, мы попытаемся! – человек удвоил свои усилия, как следует загребая, а Грей закрыл глаза, крепко цепляясь за покрытую чешуей доску, на которой сидел, и пытался не обращать внимания на вонь дохлой рыбы, которая пропитала его намокшие бриджи.

– Эй, на палубе! На палубе!

Крики рыбака пробудили Джона от чертовых мучений, и он увидел борт большого торгового судна, возвышавшийся перед ними, словно утес. Они все еще находились в нескольких десятках футов от корабля, и все же массивная громадина заслоняла солнце, отбрасывая на них холодные темные тени.

Даже такой несведущий в морском деле человек, как он, понимал, что «Нампара» готова к отправлению. Множество мелких лодок, которые, скорее всего, снабжали судно провизией, гребли мимо них к берегу, разлетаясь, словно мелкие рыбешки, опасавшиеся находиться вблизи огромного морского чудовища в момент его пробуждения.

Легкая веревочная лестница все еще свисала с борта. Когда рыбак развернул лодку, одним веслом умело удерживая ее подальше от монстра, Грей встал, бросил рыбаку его плату и ухватился за ступеньку. Опускающейся волной плоскодонку вытянуло из-под его ног, и Джон уцепился за веревку изо всех сил, вздымаясь и опускаясь вместе с кораблем.

Будто осколки, под ногами Грея проплыла со стороны носовой части корабля небольшая флотилия какашек. Джон поднял голову и стал напряженно и медленно карабкаться по лесенке, а снизу почти вплотную прижимался Том Бёрд, подстраховывая, чтобы хозяин не упал. И когда, наконец, Грей достиг верха, тело его покрылось холодным липким потом, а во рту появился металлический привкус крови.

– Мне нужен владелец судна, – сказал лорд Джон офицеру торгового флота, суматошно спешившему среди путаницы мачт и паутины качающихся канатов. – Немедленно, по приказу Его Величества.

Человек покачал головой, не внимая тому, что говорил Грей, и беспокоясь лишь о том, чтоб они не мешались. Он уже отвернулся, подзывая рукой кого-то, кто подошел бы, чтобы увести их.

– Капитан занят, сэр. Мы собираемся отплывать. Хендерсон! Подойди и…

– Не капитана, – произнес Грей и, быстро закрыв глаза против дурманящего раскачивания паутины веревок над головой, полез в карман плаща, где нащупал сильно измятое предписание. – Владельца. Я хочу видеть мистера Тревельяна… Сию же минуту.

Офицер повернул голову и внимательно посмотрел на него. Грею показалось, что тот качнулся, наподобие темной мачты рядом с ним.

– С вами все в порядке, сэр? – слова прозвучали так, будто их произнесли со дна дождевой бочки. Грей облизнул губы, готовясь ответить, но его опередили.

– Конечно, он не здоров, вы же видите, глупец, – сердито произнес стоявший рядом Бёрд. – Но это неважно. Вы отведёте майора, куда он говорит, и как можно быстрее!

– Кто вы, юноша?

Офицер напыжился, впиваясь взглядом в Бёрда, который ни капли не испугался:

– Это тоже неважно. Он сказал, что у него письмо от короля, и он не обманывает, так что руки в ноги, приятель!

Офицер выхватил бумагу из пальцев Грея, взглянул на королевскую печать и отбросил листок, как будто тот вспыхнул огнем. Том Бёрд наступил на письмо, прежде чем бумагу сдуло, и поднял его, в то время как офицер отступил назад, бормоча извинения – или, возможно, проклятия, Грей не мог разобрать из-за звона в ушах.

– Может, вам лучше присесть, милорд? – спросил Бёрд с тревогой, пытаясь стряхнуть следы ботинка с пергамента. – Вон там стоит бочка, она никому сейчас не нужна.

– Нет, благодарю вас, Том, мне уже лучше.

Так и было: силы снова возвращалась к нему после трудного подъема, а от холодного бриза прояснилось в голове и высох пот. Корабль был намного устойчивей под ногами, чем легкая рыбачья плоскодонка. В ушах у Джона все еще звенело, но он сжал мышцы живота и посмотрел вслед офицеру.

– Том, вы видели, куда направился тот человек? Давайте-ка пойдем за ним: будет лучше, если Тревельяна не успеют предупредить.

Казалось, что на корабле царит полный хаос, хотя Грей предполагал, что некий порядок все же присутствовал. Моряки носились взад-вперед, спрыгивая с канатов с произвольной неожиданностью спелых плодов. Их крики звенели в воздухе в таком изобилии, что Грей и вообразить не мог, как один понимал другого. Тем не менее, польза от бедлама была: никто не пытался остановить их и даже, похоже, не замечал их присутствия. Вслед за Томом Грей прошел через пару дверей с застекленной верхней частью и спустился по лестнице в сумрачные глубины трюма. «Все равно, что в крысиную нору пробираться, – подумал Грей смутно… – А мы с Томом, получается, хорьки[72]?»

Короткий проход и еще одна лестница – неужели Том действительно выслеживал офицера по запаху в недрах корабля? – еще один поворот, и, точно… Офицер, стоявший около узкой двери, из которой свет потоком лился в глубокие и глухие трюмы, разговаривал с кем-то, кто стоял внутри.

– Вот он, милорд, – прошептал Том, затаив дыхание. – Это он.

– Том! Том, мальчик мой, это ты?

За спиной прозвучал громкий недоверчивый голос, и, обернувшись, Грей увидел своего камердинера в объятиях высокого молодого человека, чье лицо доказывало их родство.

– Джек! Я думал, ты умер! Или, что ты убийца, – Том выскользнул из объятий брата, лицо его омрачилось беспокойством. – Джек, ты ведь не душегуб?

– Нет. Какого черта, ты этим хочешь сказать, ты наглый маленький пирожок с соплями?

– Не смей так со мной разговаривать. Я – камердинер Его Светлости, а ты просто лакей, так что, вот!

– Кто? Нет, ты… Да быть такого может!

Грей и хотел бы услышать, чем закончится этот разговор, но долг звал в другом направлении. С грохочущим сердцем он повернулся спиной к Бёрдам и, не обращая внимания на возражения, протиснулся мимо корабельного офицера.

Каюта оказалась просторной, свет заливал пространство через окна кормы, и Джон зажмурился от внезапной яркости. Здесь присутствовали и другие люди, – он смутно ощущал их – но все его внимание было приковано к Тревельяну.

Тот сидел на морском сундуке в одной рубашке с засученным рукавом и одной рукой прижимал к предплечью окровавленную тряпицу.

– Боже правый, – воскликнул Тревельян, глядя на него. – Сама Немезида... Живее всех живых.

– Можно и так выразиться, – Грей сглотнул набежавшую слюну и глубоко вздохнул. – Джозеф Тревельян, вы арестованы за убийство Рейнхардта Майрхофера по приказу... – Грей сунул руку в карман, но письмо все еще находилось у Тома Бёрда. Неважно, оно все равно поблизости.

Прежде чем Джон смог продолжить, под его ногами возникла дрожащая вибрация, и доски, казалось, сдвинулись под ним. Грей пошатнулся и ухватился за угол стола. Тревельян чуть печально улыбнулся.

– Мы снимаемся с якоря, Джон. Вы слышите, как поднимают цепь. И это – мое судно.

Вся фатальность его ошибки навалилась на Грея, и он снова глубоко вздохнул. Нужно было, не слушая возражений, настоять на встрече с капитаном, вручить письмо и любой ценой помешать судну уйти… Но спеша удостовериться в присутствии Тревельяна и думая только о том, чтобы найти этого человека, загнать его в угол и, наконец, призвать к ответу, он принял неверное решение. А теперь уже слишком поздно.

Если не считать Тома Бёрда, Джон оказался один, и, хотя Гарри Кворри и констебль Магрудер знали, где он находится, это знание не спасет его… Потому что теперь они мчались под парусами, направляясь далеко от Англии и спасения. А Грей сомневался, что Джозеф Тревельян когда-нибудь захочет вернуться, чтобы предстать перед судом короля.

И все же, Джон полагал, что его не выкинут за борт, пока земля в поле зрения. И, возможно, он все еще может добраться до капитана. Или Том Бёрд мог бы. Вероятно, это благословение, что письмо все еще у Бёрда, и Тревельян не мог немедленно уничтожить его. Но закует ли капитан в кандалы владельца судна и решится ли прервать плавание этого мощного корабля перед лицом лишь довольно сомнительного письма с приказом и полномочиями?

Он оторвался от ироничного взгляда Тревельяна и без особого удивления увидел, что человек, стоявший в углу каюты, не кто иной, как Финбар Скэнлон, спокойно складывающий инструменты и флаконы в сумку.

– А где же миссис Скэнлон? – спросил Грей, принимая храбрый вид. – Также на борту, полагаю?

Слегка улыбнувшись, Скэнлон покачал головой.

– Нет, милорд. Она в Ирландии, в безопасности. Я не стал бы подвергать ее риску.

«Из-за ее положения, – подумал Грей. – Ни одна женщина не решится рожать ребенка на борту корабля – независимо от его размеров ».

– Значит, путешествие будет долгим?

В своем помутненном состоянии он даже не догадался спросить у Стэплтона о месте назначения плавания. Если бы он не опоздал, это не имело бы значения. Но сейчас? Куда, во имя Господа они направляются?

– Достаточно долгим.

Ему ответил Тревельян, который, отняв кусочек ткани от руки, внимательно рассматривал ранку. Грей увидел, что нежная кожа с внутренней стороны его руки рассечена, и кровь все еще медленно сочится из нескольких небольших разрезов, образующих прямоугольник.

Тревельян повернулся, чтобы взять чистую тряпицу, и Грей увидел за его спиной кровать. За кисейной занавесью, не двигаясь, лежала женщина. Джон подошел к постели, неустойчиво держась на ногах, поскольку корабль содрогнулся и начал двигаться, набирая ветер в паруса.

–- Полагаю, это миссис Майрхофер? – тихо спросил Джон, хотя женщина, казалось, спала слишком глубоко, чтобы легко проснуться.

– Мария, – тихо прошептал Тревельян рядом, обертывая руку бинтом и глядя на женщину.

Из-за болезни она похудела и осунулась, и мало походила на свой портрет. И все же, Грей подумал, что в полном здравии она была прекрасна. Сейчас кости ее лица обозначились слишком сильно, хотя форма их оставалась грациозной, а темные и пышные волосы были убраны с высокого лба назад и блестели от пота. Ей тоже пускали кровь – на сгибе локтя виднелась чистая повязка. Руки женщины лежали поверх покрывала, и Джон увидел на ее пальце слишком большой для нее перстень Тревельяна с изумрудным кабошоном и гравировкой в виде корнуэльской клушицы.

– Что с ней? – спросил он Скэнлона, который подошел и встал с другой стороны.

– Малярия, – по-деловому ответил аптекарь. – Трехдневная лихорадка. С вами все в порядке, сэр?

Стоя так близко, Грей чувствовал характерный запах и видел, что кожа женщины пожелтела, а на висках блестели крупные капли пота. Странный мускусный душок желчи долетел до него сквозь аромат парфюма, которым она пользовалась – те же самые духи, которыми разило от ее мертвого мужа, лежавшего в окровавленном платье из зеленого бархата.

– Она будет жить? – спросил лорд Джон.

«Вот получится нелепость, – подумал он, – если Тревельян убил ее мужа, чтобы заполучить ее, только чтобы потерять потом от смертельной болезни ».

– Теперь, она в руках Божьих, – произнес Скэнлон, качая головой. – Как и он, – кивнув теперь на Тревельяна, и Грей резко взглянул на него.

– Что вы имеете в виду?

Опуская рукав поверх повязки, Тревельян вздохнул.

– Пойдемте со мной, Джон, выпьем. У нас теперь достаточно времени; времени просто навалом. Я расскажу вам всё, что вы хотите знать.

– Я бы предпочел, чтобы мне в открытую проломили голову, а не отравили снова… Если вам все равно, сэр, – произнес Грей, одарив Тревельяна недружелюбным взглядом. К его досаде, тот рассмеялся, хотя сразу же замолчал, взглянув на женщину в постели.

– Я уже и забыл, – сказал Тревелян, улыбнувшись одним только уголком рта. – Прошу прощенья, Джон. И хотя объясняться поздновато, – добавил он, – я не собирался убивать вас – только задержать.

– Возможно, и не собирались, – холодно заметил Грей, – но я подозреваю, что вы были готовы это сделать.

– Да, – откровенно признал Тревельян. – Понимаете, мне требовалось время… Я не мог рисковать, надеясь, что, несмотря на нашу договоренность, вы не начнете предпринимать шаги. Вы не стали бы говорить обо мне открыто… Но если бы рассказали вашей матери, то уже к вечеру об этом знал бы весь Лондон. Я не мог медлить.

– Ну, да, чего бы вам переживать о такой мелочи, как моя смерть, в конце концов? – спросил Грей, сердясь на свою глупость, которая заставила его поторопиться. – Подумаешь, еще одна?

Тревельян, открыв шкафчик, засунул туда руку. Услышав эти слова, он замер, повернув озадаченное лицо к Грею.

– Еще одна? Я никого не убивал, Джон. И рад, что не убил вас… Мне было бы жаль.

Снова повернувшись к шкафу, он вытащил оттуда бутылку и пару оловянных стаканчиков.

– Вы не возражаете против бренди? У меня есть и вино, но оно пока не отстоялось после разгрузки.

Несмотря на гнев и опасение, Грей утвердительно кивнул, когда Джозеф принялся разливать янтарный напиток. Тревельян сел и сделал глоток из своего стаканчика, удерживая ароматную жидкость во рту и прикрыв глаза от удовольствия. Через мгновение он проглотил и поглядел на Грея, все еще стоявшего и смотревшего на него сверху вниз.

Слегка пожав плечами, Тревельян наклонился и открыл ящик стола, откуда достал маленький и грязный бумажный свиток и толкнул его через стол Грею.

– Садитесь же, Джон, – предложил он. – Вы немного бледны, простите, что упомянул об этом.

Почему-то чувствуя себя глупо и негодуя, как на это чувство, так и на слабость в коленях, Грей медленно опустился на предложенный табурет и взял бумажный свиток.

Шесть листков грубой и довольно потрепанной бумаги, вырванные из журнала или записной книжки, были убористо исписаны с обеих сторон. Долгое время листки находились в сложенном состоянии, затем в какой-то момент их развернули и зачем-то скатали в крепкий рулон; и лорду Джону пришлось прижимать их обеими руками, чтобы прочитать. Но одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что это за бумаги.

Подняв глаза, Грей увидел, что Тревельян наблюдает за ним и меланхолично улыбается.

– Вы, ведь, именно это искали? – спросил корнуэлец.

– Вы же знаете, что да, – Грей отпустил бумаги, и они свернулись обратно в цилиндр. – От кого вы получили их?

– Разумеется, от мистера О'Коннелла.

Небольшой рулончик мягко перекатывался, следуя движениям корабля, и раздробленный набежавшими облаками свет из кормовых окон внезапно стал очень ярким.

Тревельян сидел, потягивая напиток и погрузившись в свои мысли, и, казалось, совсем забыл про Грея.

– Вы обещали… рассказать мне все, что я захочу узнать, – сказал Грей, беря в руки свой стаканчик.

Тревельян быстро закрыл глаза, затем кивнул и открыл их, взглянув на Грея.

– Конечно, – сказал он просто. – Нет причин, почему бы и нет… теперь.

– Вы говорите, что никого не убивали, – осторожно начал Грей.

– Пока что, нет, – Тревельян поглядел на женщину в постели. – Остается поглядеть, не убил ли я свою жену.

– Вашу жену? – вырвалось у Грея.

Тревельян кивнул, и Грей увидел, как на его лице промелькнула свирепая пятивековая гордость корнуэльских пиратов, обычно скрытая под роскошным обликом торгового магната.

– Мою. Во вторник вечером нас поженил… ирландский священник, которого привел мистер Скэнлон.

Грей повернулся на табурете, вытаращив глаза на Скэнлона. Тот пожал плечами и улыбнулся, но ничего не сказал.

– Полагаю, моя семья – добрые протестанты, коими они всегда являлись со времен короля Генриха – будет в ярости, – Тревельян чуть улыбнулся. – Это, может, и не совсем законно. Но приходится, когда черт гонит… Мария – католичка. Она хотела выйти замуж прежде, чем... – голос Тревельяна затих, когда он посмотрел на лежавшую в кровати женщину. Она была беспокойна теперь: руки и ноги подергивались под покрывалом, а голова неудобно повернулась на подушке.

– Уже скоро, – спокойно сказал Скэнлон, проследив его взгляд.

– Скоро, что? – спросил Грей, внезапно испугавшись услышать ответ.

– Лихорадка вернется снова, – ответил аптекарь. Лицо его нахмурилось. – Это трехдневная лихорадка: она приходит, уходит, а затем, на третий день возвращается опять. И так снова и снова. Вчера леди была в состоянии путешествовать, но, как видите... – он покачал головой. – У меня есть иезуитская кора[73], она может помочь.

– Я сожалею, – формально сказал Грей Тревельяну, который склонил голову с мрачной покорностью.

Грей прочистил горло.

– Может, тогда вы будете столь любезны объяснить, как, если не от вашей руки, Рейнхардт Майрхофер встретил свою смерть? И каким образом эти бумаги попали к вам?

Тревельян посидел минуту, медленно дыша, затем быстро поднял лицо к свету из окна и закрыл глаза, подобно человеку, который в полной мере наслаждается последними мгновениями жизни перед казнью.

– Думаю, тогда я должен начать с самого начала, – произнес он, наконец, все еще не открывая глаз. – Это случилось в тот день, когда я впервые увидел Марию на одном из приемов леди Брэкнелл. Девятого мая прошлого года.

Слабая улыбка скользнула по его лицу, как будто тот момент снова предстал у него перед глазами. Он открыл их и посмотрел на Грея совершенно откровенно.

– Я никогда не ходил в подобные места, – сказал он. – Никогда. Но джентльмен, с которым у меня деловые отношения, приехал пообедать со мной в «Бифштекс», и мы обнаружили, что предмет разговора займет гораздо больше времени, чем легко вместит в себя продолжительность обеда. И поэтому, когда он пригласил меня пойти с ним на свою следующую встречу, я согласился. И там... я увидел ее.

Тревельян открыл глаза и посмотрел на кровать, где лежала женщина, неподвижная и пожелтевшая.

– Я не знал, что такое возможно, – заметил он почти с удивлением. – Если бы кто-нибудь рассказал мне подобное, я бы посмеялся над ним… И все же...

Он увидел сидевшую в углу женщину, и был поражен ее красотой… Но гораздо больше – ее печальным видом. Не то чтобы достопочтенного Джозефа Тревельяна затрагивали эмоции, – свои или чужие – но, тем не менее, мучительное горе, которое читалось на лице женщины, привлекло и встревожило его.

Он не подошел к ней сам, но долгое время не мог отвести от нее глаз. Его внимание заметили, и хозяйка любезно сообщила ему, что эта женщина – фрау Майрхофер, жена мелкого австрийского дворянина.

– Пойдите и поговорите с ней, – настаивала хозяйка, взглянув на прекрасную печальную гостью с сочувственной добротой. – Это ее первый выход в свет после трагической потери – ее первенец, бедняжка… Уверена, немного внимания будет ей очень полезно!

Тревельян пересек комнату, не имея представления, что сказать или сделать. Он не владел языком соболезнований и не имел навыков светской беседы, потому что его ремеслом были бизнес и политика. И все же, когда хозяйка, представив их, ушла, он обнаружил, что все еще держит руку, которую поцеловал, и глядит в мягкие карие глаза, в которых утонула его душа. И без дальнейших размышлений или колебаний выпалил: «Да поможет мне Бог, я люблю вас».

– Она рассмеялась, – лицо Тревельяна вспыхнуло от воспоминаний. – Она рассмеялась и произнесла: «Ну, значит, Боже, помоги и мне!». И мгновенно преобразилась. И если я влюбился в Долорозу[74], то меня… совершенно очаровала... Алегретта[75]. Я готов был сделать все что угодно, лишь бы горе не возвращалось в ее глаза, – Джозеф снова посмотрел на женщину в кровати и неосознанно сжал кулаки. – Я сделал бы все, чтобы заполучить ее.

Она была католичкой и замужней женщиной. Прошло несколько месяцев, прежде чем она уступила ему – мужчине, привыкшему получать все, что он хочет. А ее муж…

– Рейнхардт Майрхофер – выродок, – сказал Тревельян, при этом его узкое лицо ожесточилось. – Бабник, и даже хуже.

Вот так и началась их с Марией любовная история.

– Это случилось до того, как вы обручились с моей кузиной? – довольно резко спросил Грей.

Тревельян моргнул, как будто немного удивившись.

– Да. Если бы у меня была хоть какая-то надежда убедить Марию бросить Maйрхофера, то конечно, я бы никогда не заключил помолвку. Однако, несмотря ни на что, она оставалась непреклонной: Мария любила меня, но не могла решиться оставить своего мужа. А раз так... – он пожал плечами.

А раз так, Тревельян не видел ничего плохого в женитьбе на Оливии. Тем самым он увеличивал состояние и закладывал основу своей будущей династии с девушкой из безупречной семьи… Сохраняя при этом страстный роман с Марией Майрхофер.

– Не смотрите так осуждающе, Джон, – произнес Тревельян, вытянув губы и слегка искривив их. – Я стал бы для Оливии хорошим мужем. И она была бы счастлива и довольна.

Бесспорно, это правда. Грей знал, по крайней мере, дюжину пар, где муж содержал любовницу, – с ведома или без ведома жены. И его мать говорила...

– Но я так понимаю, Рейнхардт Майрхофер оказался не столь сговорчивым? – спросил Джон.

Тревельян издал короткий смешок.

– Мы вели себя более чем осторожно. Хотя его, скорее всего, это не волновало… Поскольку стало средством наживы.

– Значит, – Грей осмелился предположить, – он обнаружил правду и взялся шантажировать вас?

– Не всё так просто.

Тревельян узнал от своей возлюбленной и кое-что об интересах и деятельности ее мужа… И, заинтересовавшись этой информацией, сам намеревался извлечь гораздо бóльшую выгоду.

– Хороший интриган, этот Майрхофер, – сказал Тревельян, тихонько поворачивая стаканчик в руках, чтобы раскрыть букет бренди. – Он умел вращаться в обществе и выискивать крупицы информации, которые мало что значили сами по себе, но могли сложиться в нечто важное… И, либо продавал это потом, либо, если сведения имели военное значение, передавал их австрийцам.

– И, разумеется, вам не пришло в голову поделиться этими знаниями с кем-нибудь в верхах? Это же измена, в конце концов.

Тревельян глубоко втянул воздух, вдыхая пряность бренди.

– О, я думал, что просто понаблюдаю за ним некоторое время, – произнес он тихо. – Ну, понимаете, хотел выяснить точно, что он затевает.

– Выяснить, что могло бы иметь выгоду для вас, имеете в виду.

Тревельян скривил губы и медленно покачал головой над бренди.

– У вас очень подозрительный склад ума, Джон… Вам кто-нибудь говорил об этом? – и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Поэтому, когда Хэл поделился со мной своими подозрениями о вашем сержанте О'Коннелле, мне пришло в голову, а не смогу ли я одним выстрелом убить двух зайцев, понимаете?