— Когда дело доходит до противоположного пола, мгновенное удовлетворение — это то, что нужно. Но когда у тебя есть проблемы, не так просто быстро их решить. Особенно с той, с которой ты столкнулся, — наклонившись вперед, он говорит с серьезным выражением на лице. — Мужик, ты отказался от своего ребенка.
— Знаю, — я провожу рукой по волосам. — Я знаю, что сделал. Не нужно мне напоминать.
— Может быть, — положив пиццу, он подходит ко мне. — Джейс, то, что ты сделал — самая большая жертва, которую может сделать человек. Ты должен дать себе время.
— Это не так просто. Хотел бы я просто забыть все, но это невозможно. Каждое утро, когда я просыпаюсь, кажется, что на мою грудь давит трехсотфунтовый человек, который не дает мне дышать. И когда я встаю с постели и сталкиваюсь с реальностью, я вижу людей, у которых есть дети. Ты их не замечаешь, пока не потеряешь своего. Это каждый раз убивает меня. Видеть, как они гуляют с ними, заставляют их смеяться. Похоже, что в этом городе у всех дети, и это превращает мою жизнь в ад. Это пытка, — я поднимаю руки, указывая на свое окружение. — Такая жизнь — пытка.
Я никогда не думал, что буду испытывать подобную боль.
— Черт, прости. Я не могу представить каково тебе.
Звонок телефона отвлекает меня, прежде чем я могу ответить Итану. Вздохнув, я вытаскиваю его из кармана и вижу номер Джун. Почему она звонит?
— Это приемные родители Хоуп, — говорю я неловко.
Итан поднимает руки.
— Понял, ухожу. Позвони мне, если понадоблюсь. Ты знаешь, я рядом.
Я киваю и отвечаю на звонок.
— Привет Джун? Все в порядке?
— Да. Привет, Джейс, — я слышу ее тихий и слабый голос. — Я знаю, что должна звонить только по важным вопросам, — судя по всему, она плакала. — Но я должна была услышать твой голос.
— Ты можешь звонить мне в любое время.
Я не это имею в виду. Но в таких случаях я говорю все, чтобы попытаться улучшить ситуацию. Тот факт, что она звонит мне сейчас, держит меня на грани, так как моя жизнь разваливается с каждой ее фразой.
— Я ценю это, — говорит она со вздохом. — Я просто плохо себя чувствую, Джейс.
Это вызывает во мне панику.
Глубоко вдохнув, я спросил:
— Что происходит? Все в порядке с Хоуп? С Алекс?
— Ага, — ее голос становится тише. — Алекс на самом деле не знает, что я звоню тебе. Она была бы в ярости, но я должна поговорить с тобой. Я не могла перестать плакать. Не могу не думать о том взгляде, когда ты отдал нам Хоуп. Такое опустошение и это медленно съедает меня.
— Я с тобой, — отвечаю я искренне.
Я слышу напряженность в ее голосе. Слышу, как она плачет, и чувствую ее боль. Это та самая боль, которая была со мной последние несколько дней.
— Я забрала твоего ребенка, Джейс, — ее голос ломается. — Я стояла в этой больничной палате и отняла у тебя ребенка. Она не моя, а твоя. Я не могу… — ее боль убивает меня. — Я не могу быть такой матерью, какой ты хочешь. Той, которую она заслуживает. Она не принадлежит мне.
— Джун, прекрати, — говорю я вымученным голосом.
Глубоко вздохнув, я сдерживаю себя, чтобы не сказать то, что могло бы расстроить ее. Я должен успокоить ее. Не могу оставить в таком состоянии.
Я продолжаю:
— Помнишь первый раз, когда мы обедали вместе? Ты рассказала мне о том, что чувствовала при мысли о материнстве? О том, чтобы кого-то воспитать? Ты говоришь мне, что эти чувства изменились?
— Нет, — всхлипывает она.
— Тогда что поменялось? — слова оставляют чувство горечи. — Хоуп должна быть с тобой и Алекс. Если бы я так не считал, то никогда бы ее не отдал.
— Просто… — она останавливается, переводя дыхание. — Видя в тот момент твое состояние, это разбило меня. Я не могу выкинуть это из памяти. И каждый раз, когда я смотрю на Хоуп, все, что я вижу — это твои слезы и сожаление.
— Это не сожаление, — отвечаю я быстро, удивляясь признанию. — Я расстроен? Черт, да. Я просыпаюсь, ненавижу каждую часть своей жизни? Да, не буду лгать об этом. Но сожалею ли я, что помог тебе стать мамой? Сожалею ли я, увидев тогда радость на ваших с Алекс лицах, когда вы впервые увидели свою дочь? Нет. Эти воспоминания о том, как мы связаны. Пожалуйста, Джун, пожалуйста, не лишай меня этой радости. Поверь мне, когда я скажу, что ты не отняла у меня ребенка. Ты осчастливила меня, — я задыхаюсь от своих слез, пытаясь найти правильные слова.
Осчастливила.
Я никогда не задумывался об этом, пока не произнес это слово. Неужели это связано с ними?
Вздохнув, я продолжаю:
— Я знаю, что принял правильное решение. Ты и Алекс, черт, вы идеальны для Хоуп. Я просто хочу, чтобы она выросла в счастливой семье.
Я вырос в приемной семье, и отдал бы все, чтобы у меня были такие родители как Джун и Алекс.
— Думаю, должно пройти время. Это может показаться странным, но я чувствую, что я оплакиваю твою потерю. Никогда не думала, что это произойдет при таких обстоятельствах.
— Не переживай за меня. Живи и наслаждайся своей новой семьей, — вздохнув, я отвечаю. — Не хочу прерывать наш разговор, но мне нужно идти.
— О, без проблем, — она смущается. — Извини, если побеспокоила. Я не знала, с кем еще поговорить. Алекс не хочет разговаривать об этом. Сейчас она закрылась от меня, и нет никого, кто бы переживал подобное. Я знаю, что для тебя это сложнее, но ты единственный человек, с которым я могла бы поговорить. Извини, если я отвлекла тебя.
Я прижимаю руку ко лбу, желая, чтобы не было этого разговора. Потому что каждое слово заставляет меня чувствовать себя виноватым. Да почему я вообще чувствую себя так? Может быть, потому что я хочу накричать на нее прямо сейчас. Но почему? Потому что она переживает за меня? Я не должен на нее злиться из-за этого. Черт, это должно приносить облечение. Это показывает, какое у нее доброе сердце.
— Ты меня не отвлекаешь. Пожалуйста, не думай так. Просто мне нужно немного времени.
— Понимаю, — говорит она со вздохом.
— Дай себе время, — мне не нравится, что она все еще грустная. — Будет лучше. Не беспокойся обо мне. Я счастлив, что вы воспитываете мою дочь. Знаю, что вы справитесь. Я определенно сделал правильный выбор. Мне нужно время, чтобы смириться с тем, что я не стал отцом.
— Джейс, — отвечает она задыхаясь. — Ты всегда будешь ее отцом.
Забавно, но это не так. Я ее биологический отец. Есть разница.
После быстрых и довольно неловких прощаний я кладу трубку, эмоционально истощенный.
Скорбь. Это то, что должно происходить прямо сейчас. Мне кажется, что я прошел пять этапов скорби за то короткое время, поговорив с Джун. Остался только один этап: депрессия.
Это то, о чем говорилось в «Дорогой Жизни»? Пройти это в пять этапов? Если так, то это странная программа. Потому что я чувствую себя дерьмово.
Я не чувствую себя лучше. Если это то, что должно произойти, то миссия выполнена.
Картер
— Что, черт возьми, ты здесь делаешь? — спрашиваю я Холлин, у которой подозрительно дружелюбное выражение лица.
Молча, она бросает тарелку передо мной.
— Стейк неправильно прожарен.
— Это потому, что так и должно быть.
— Забавно, — Холлин задумчиво указывает пальцем на подбородок. — Клиентам все равно, как ты считаешь. Их не волнует твое мнение.
Сделав паузу, она продолжает:
— Ах да, они не просили «кровоточащее сердце» на тарелке.
— Что? — перевернув вилку и схватив нож, я смотрю на стейк, в котором почти нет розового цвета в центре. — Они так это называют? Если они так хотят, я могу это устроить.
Я вытираю руки о тряпку, привязанную к бедру, и тихо выругавшись, отхожу от плиты.
— Переделай стейк, — слышу гневный голос дяди.
— С ним все нормально. Это проблема на пустом месте, — говорю я, указывая в сторону зала. — Ты действительно хочешь, чтобы клиенты думали, что ты подаешь им куски угля?
— Переделай, — повторяет он со злобой в голосе.
— Что за хрень.
Я беру стейк с тарелки и ставлю на гриль.
Кто заказывает хорошо прожаренный стейк? В чем смысл? Зачем есть стейк не средней прожарки? Уверен, Бобби Флэй[20] не занимался бы этим дерьмом. Если бы кто-то попросил его переделать, скорее всего, он потребовал, чтобы они покинули ресторан.
Но не мой дядя. Он думает о клиенте, а не о еде. Это убивает меня. Я пошел в школу, чтобы научиться правильно сочетать продукты. Я научился мастерски создавать блюда, которые не только приятны для взгляда, но и для употребления.
Думаете, мой дядя позволил бы мне применить мои знания на практике? Нет. Он думает, что нормально готовит всю эту итальянскую хрень последние двадцать лет.
Просто нормально. Кому это надо?
Я хочу чего-то необычного. Хочу, чтобы люди пробовали что-то новое. Подумайте о Реми из «Рататуя»[21]. Как он сразу влюбляется в совершенные, свежие ингредиенты и во множество вариантов как это можно приготовить. Это я. Если бы я только мог избавиться от нависшего надо мной долга.
И я был так чертовски близок.
Пока жизнь не ударила меня между ног, чтобы удостовериться, что я обращаю внимание на мои несчастья, вызывая столько гнева, что я едва могу дышать.
— Теперь все наладится, — говорит Холлин.
И если раньше я справлялся, то теперь мой дядя решил, что было бы неплохо поставить меня в одни смены с ней. Думаю, это из-за того, что мы ходим на эту долбанную «помоги-исправить-мою-отстойную-жизнь» программу. Как будто мне мало того, что я трачу время, чтобы сидеть в компании этой женщины, держась за руки и разговаривая о проблемах.
Прихватив стейк щипцами, я кидаю его на тарелку.
— Вот, теперь это животное точно мертвое. Если что-то снова не понравится, я подкину туда лобковых волос.
— Повзрослей, — она издевается.
Взмахнув волосами, она уходит, высоко держа тарелку.
Как же она раздражает.
— А вы ладите друг с другом, — говорит мой коллега Маркус, переворачивая несколько стейков на гриле.
Знаете, что сегодня произошло? Дядя Чак решил добавить в меню картофельное пюре и брокколи… в итальянском ресторане… С таким же успехом можно пойти в «Красный лобстер»[22] и заказать курицу.
Не глядя на Маркуса, я говорю:
— Она меня бесит.
— Потому что из-за нее ты посещаешь ту странную программу?
Разумеется, он в курсе. Здесь ничего не скроешь.
— От кого ты узнал?
— Холлин. Она рассказывала всем о том, как вы все время пересекались на той встрече.
— Неужели? — я начинаю злиться.
— Да. Судя по всему, ты делаешь успехи в выражении своих чувств.
Я теряю последние остатки спокойствия из-за его слов.
Глядя на него, я спрашиваю:
— Что не так с человеком, выражающим чувства? Уверен, что чувствительный человек получает больше кисок, чем какой-то замкнутый бездельник вроде тебя, проводящий время за видеоиграми.
— Свали на хрен, — говорит Маркус, толкая меня.
— А ты заставь меня.
Я бью его, провоцируя на драку. Я бы отдал все, чтобы уложить этого придурка. Что угодно, чтобы избавиться от всего этого напряжения. Но прежде чем он отвечает, дядя Чак дергает меня за плечо.
С красным лицом, он рявкает:
— В мой кабинет, сейчас же.
— Только если и она тоже пойдет, — говорю я, зная, что он понимает про кого речь. Это так же касается и Холлин.
— Эшли, прикрой Холлин ненадолго и отправь ее в мой кабинет, — он смотрит на меня, приподняв бровь. — Вперед.
Хотя я его и не боюсь, но все же иду в сторону кабинета. Его лицо выглядит почти фиолетовым от гнева, и я не хочу, чтобы из-за меня у него случился сердечный приступ.
Я иду по узкому коридору, который едва соответствует санитарным нормам. Грязные стены, липкие полы и устаревшая техника. Это явно не то, что подходит для работы.
Практически сразу за мной заходит Холлин с беспокойным видом. Дядя закрывает дверь, и садится за стол, на котором разбросаны всевозможные документы. Как можно работать в таком беспорядке?
Скрестив руки на груди, он спрашивает:
— Не потрудишься объяснить, что это было на кухне?
Обращаясь к Холлин, я говорю:
— Не знаю. Холлин, не объяснишь ли ты, по какой причине ты забыла о подписанном соглашении о неразглашении в «Дорогой жизни», рассказывая всем на работе о том, что я там делаю?
Она думает, что умнее, но сейчас она понимает, что облажалась.
Понимая свою ошибку, она смотрит на меня.
— О, я…
— Не отвечай, — дядя Чак перебивает ее, а потом смотрит на меня. — Мне плевать на эту программу. Мне важно чтобы работники уважительно относились друг к другу.
Ой, бл*, да ладно. Он в своем уме? На работе я всегда был еще тем мудаком. Ничего нового.
Разозлившись еще больше, я говорю:
— Мало того, что я участвую в этой программе, так теперь нужно еще и растрепать всем об этом.
Дядя Чак крутит карандаш на столе, улыбаясь.
— Не волнуйся, мальчик, все здесь знают о твоей никчемной жизни. Продолжай в том же духе, и это никогда не изменится.
— Какая необходимость держать меня при себе? — я злюсь. Находясь меж двух огней, Холлин молчит, откинувшись назад в кресле, скрестив ноги. — Ты пытаешь испортить мне жизнь насколько это возможно?
— Ты делаешь это сам. Я просто беру то, что заслуживаю.
— Что ты заслужил? — отвечаю я со смехом. — Что именно?
— Больше, чем ты можешь предложить. Я заботился о тебе, воспитал и помог получить образование. Я просто возвращаю долги.
Долбанный мудак.
— Забавно, я впервые слышу об этом. Когда мои родители умерли, ты стал моим законным опекуном. Если бы у меня было право голоса, то я выбрал бы приемную семью. Так я хотя бы был свободен от тех долгов, которые ты повесил на меня.
— В приемной семье ты бы не стал тем, кем являешься сейчас, — отвечает он гневно.
— Верно. Я был бы лучше, потому что жил как хотел, а не как хочешь ты. Тебе нужно, чтобы я был в этом ресторане, и готовил эту дрянную еду, потому что ты слишком ленив. Ты держишь мое будущее, и не даешь уйти, потому что являешься эгоистичным мудаком.
— Ты неблагодарный кусок дерьма. Я дал тебе все.
— Ты ничего мне не дал! — Холлин пугается от моего крика. Мой голос пропитан злостью и болью. — Будь это так, я бы не жил в непонятном месте, экономя каждую копейку. Я бы наконец-то расплатился с тобой и уже давно свалил из этой дыры.
— Ты не представляешь, на какую жертву я пошел, чтобы быть тем, кем являюсь. Я владею успешным бизнесом.
— Владеешь? Ты бредишь. Эти рецепты созданы бессердечным человеком. У тебя нет сострадания к мальчику, который потерял своих родителей. Ты ничего не сделал, чтобы сделать мою жизнь лучше. И ты продолжаешь делать то же самое, подавляя меня, потому что у тебя пустая и одинокая жизнь.
Я слышу вздох Холлин, но мне все равно. Я хочу, чтобы она увидела, каким человеком является мой дядя. Все в ресторане думают, что он классный парень, который общается со своими сотрудниками, но на самом деле он жестокий человек, который мстит мне, потому что презирал моего отца. Который умер от передозировки и оставил ненужного ему племянника.
Я вижу его ярость и презрение во взгляде.
— Я предлагаю уйти, прежде чем могу удвоить твой долг. И если я услышу, как ты собираешься устроить драку еще с кем-нибудь, я заберу тебя из программы, заставлю заплатить штраф, а затем утрою те деньги, которые ты мне должен. Не вынуждай меня.
Я вылетаю из его кабинета, хлопнув дверью, не заботясь, если она заденет Холлин. Хорошая затрещина от двери может пойти ей на пользу. Черт, она причина, по которой я взбесился. Из-за этого я не знаю, что будет с моим будущим.
Все это сваливается на меня разом, и я не знаю, сколько еще смогу вынести, пока не сломаюсь под этим грузом. Я, черт подери, хожу уже по краю, мое психическое состяние балансирует на грани.
Не обращая внимания на происходящее, я возвращаюсь к работе, сжигая один стейк за другим и вспоминая первое занятие в «Дорогой жизни».
Скорбь.
О чем именно я должен скорбеть? О потери моих денег, моей девушки или о том, что возможность достигнуть своей цели все дальше от меня?
Я когда-то думал, что у меня будет собственное дело. Своя кухня с су-шефом и место, где я могу создавать то, что хочу. Теперь все, что я могу себе представить — это непонятная жизнь на этой кухне. И готовка, какая устраивает моего дядю.
Не считая моих рук с татуировками, я был бы его точной копией.
Бл*дь.
Спасибо, Жизнь. Ты прекрасна. И да, это сарказм.
Дейзи
— Тебе удобно? Нужно еще что-нибудь?
— Я в порядке, прекрати суетиться и сядь.
Бабушка указывает на место рядом с ней на диване, которое находится вблизи окна. Солнце Колорадо проникает сквозь мягкие серые шторы, наполняя теплом этот холодный зимний день. Зима в Колорадо красивая. Снежные горы, воздух, пробуждающий ваши чувства, а солнце освещает синее небо, что полностью контрастирует с тоскливыми зимами, которые вы видите в фильмах.
— Ты уверена, что больше ничего не надо? — спрашиваю я, садясь рядом.
— Все нормально, дорогая. А теперь, — она скрещивает руки на коленях и оценивает меня, — расскажи мне об этом чудесном жилете, который на тебе.
Я разглаживаю свое творение, которое закончила, прежде чем пришла сюда.
— Это ода твоему любимому жилету, — говорю я с гордостью. — Я всегда восхищалась твоим стеганым жилетом из синего, желтого и белого цветов, и решила сделать себе подобное. Я потратила на это много времени. У меня хорошо получилось?
Хотя я уже взрослая, но все еще ищу одобрения бабушки.
— Прекрасно. Сиреневые и темно-синие тона довольно привлекательны.
— Я так и думала. Он идеально подходит для моих брюк.
Прежде чем я покинула дом Аманды, я надела один из своих лучших нарядов, так как сегодня вечером иду на встречу «Дорогая жизнь». Желая произвести впечатление, я надела голубые брюки Альфреда Даннера[23], водолазку кремового цвета и мой новый жилет. Я глянула в зеркало перед уходом, и могу сказать, что цвета очень хорошо сочетаются друг с другом.
— Ты много лет занималась шитьем. Я впечатлена.
— Спасибо, — я оглядываю комнату, замечая, как она обустроила ее украшениями, картинами и вязаными платками. — Тут очень красиво. Тебе все нравится?
— Да. Хотела бы я иметь комнату побольше, но это будет позже. Женщины здесь прекрасны. Очень современные.
— В самом деле? В каком смысле?
— Я не знаю, стоит ли говорить об этом, — ее щеки краснеют.
— Давай, ты можешь мне рассказать.
Вздохнув, она наклоняется вперед, смотрит на свою дверь, как будто кто-то может войти, а затем говорит:
— Я поддалась давлению сверстников.
Я хихикаю. Как это может быть в ее возрасте? Головоломки? Соревнования на инвалидных колясках? Есть без зубных протезов? Атас!
Улыбаясь, я спрашиваю:
— Как именно?
— Ну, здесь есть книжный клуб и каждые две недели мы обсуждаем выбранную книгу.
— Звучит весело.
— Так я и думала, пока не получила первую книгу для чтения, — она покраснела еще больше. — Это книга «50 оттенков серого».
Я не знаю ничего о современных увлечениях.
— Что это? Книга о тканях? Тогда я бы тоже хотела почитать. У меня были проблемы с поиском идеального серого цвета для моего жилета. Найденные узоры плохо сочетаются с другими вариантами, поэтому, если эта книга мне поможет, то было бы замечательно.
Покачав головой, она наклоняется вперед и шепчет:
— Это эротический роман.
Мои брови поднимаются вверх, щеки краснеют, и я практически пищу:
— Эротический роман? Как… про секс?
Она кивает:
— Именно. И да, его там много.
— Бабушка.
Я краснею еще больше и прижимаю руки к щекам, не в состоянии подобрать слов.
— Знаю. Я понятия не имела. Думала, что это была книга о хорошей девушке из колледжа, которая берет интервью у бизнесмена. Пока не пошла речь о контрактах и поцелуях в лифте. А после, — она взмахивает рукой, — после рассказывалось о пенисах и тампонах, — она обмахивает себя, продолжая. — Это было познавательно.
— О боже. Звучит… интересно. Наверное, это не о тканях.
— Нет, если только о повязке на глаза для сабмиссива.
— Сабмиссива?
Похлопывая мое колено, она говорит:
— Не волнуйся, дорогая. Я наслаждалась рассказами Э. Л. Джеймс. Я почувствовала себя снова молодой.
— Ладно. Думаю, это хорошо.
Она кивает с гордостью:
— Так и есть. И вот еще, по этим книгам есть фильмы.
— Фильмы? — спрашиваю я недоверчиво. — Фильм про секс, как… — я говорю шепотом. — Как порно, о котором ты меня предостерегала?
— Нет, милая. Это не то же самое. Тут присутствует сюжетная линия. Есть разница.
— Но ты видела?..
— Секс? Ну, ты не увидишь мужских гениталий, если ты об этом спрашиваешь.
— Подожди, — я поднимаю руку, смущенная разговором с моей ультраконсервативной католической бабушкой, которая не смотрела ничего, кроме мюзиклов и старых видеокассет про ирландских танцоров. И иногда мыльные оперы, но она всегда выключала их, когда начинались постельные сцены. — Ты смотрела эти фильмы?
— Однажды. Это было для опыта. Помнишь, когда мы читали «Гордость и предубеждение» вместе для твоего домашнего обучения. И как я собрала кусочки «Гордости и предубеждения» с изображением прекрасного Колина Ферта, чтобы ты лучше поняла старый язык?
— Да, — я скептически отвечаю, не зная, к чему все идет.
— Ну, это примерно, то же самое. Мы смотрели фильм, чтобы сравнить с книгой. Но я должна сказать, что в фильме было много недостатков. О Голливуд, всегда все делает иначе.
Кивнув, я спрашиваю:
— Значит, тебе не понравилось?
— О нет. Мне очень понравилось. Этот Кристиан Грей, он прекрасен. И теперь у меня появился большой страх.
— Какой?
— Я прочитала все книги. Но пройдет много времени, прежде чем выйдут все фильмы.
— Ты боишься, что их не выпустят?
Она качает головой.
— Нет, боюсь, я могу умереть, так и не увидев Кристиана во всех фильмах.
— Бабушка! Не говори так.
— Я серьезно. Что, если я умру, прежде чем я увижу все части? Почему это так несправедливо?
Я даже не могу поверить в этот разговор. Моя бабушка, женщина, которая ограждала меня от всего подобного, говорит о своем страхе не увидеть все эти эротические фильмы. Кто этот человек и что она сделала с моей бабушкой?
— Я не знаю, что сказать.
— Понятно, — она хлопает меня по руке. — Это сложно понять. Не волнуйся, я буду крепко «держаться» за Кристиана.
Разве это не облегчение. Моя бабушка живет ради этого парня. Я думала, она живет ради меня.
— Итак, расскажи, как ты уживаешься с Амандой и ее женихом.
— Они очень милые. Они действительно приняли меня в своем доме. И это я ценю. У них довольно большой дом. По крайней мере, по сравнению с нашей старой двухкомнатной квартирой. У меня есть своя спальня и ванная комната.
— Это замечательно.
— Ага. И в моей комнате достаточно пространства, чтобы соорудить рабочее место. Вот почему я смогла сшить свой жилет. У них также есть кабельное ТВ. Я краем глаза глянула несколько программ, но ничего из этого не заинтересовало меня. Пока Аманда не познакомила меня с каналом Hallmark[24]. О, бабушка, тебе понравятся прекрасные фильмы на этом канале.
— Романтические? — спрашивает она с поднятой бровью.
Я краснею. Она знает, что я люблю подобное. С самых первых мюзиклов, которые я смотрела, и в некоторых эпизодах «Я люблю Люси»[25]. Мне всегда нравились сюжеты с любовной линией. Девушка встречает парня, они влюбляются, парень теряет девушку, а затем возвращает ее большим жестом. Мне всегда хотелось быть одной из тех девушек, которую бы добивались и делали все возможное, чтобы завоевать сердце. Споет ли он песню, как Джин Келли в «Поющие под дождём»[26] или он станет глупым от любви ко мне, как в «Нет такого бизнеса, как шоу-бизнес»[27] Будет ли у меня подобное?
— Да, в кино есть романтика. Все невинно, это не похоже на книги и фильмы, о которых ты говоришь.
— Я должна посмотреть этот канал Hallmark. У нас тоже есть кабельное ТВ.
— Тебе понравится, — сделав паузу и кусая нижнюю губу, я продолжаю. — Я также участвую в одной программе в церкви.
— Программа? Как волонтер?
— Нет, — я качаю головой, не зная, как подойти к этой теме.
Почему я нервничаю, рассказывая ей о «Дорогой Жизни»? Может быть, потому что это одна из причин, из-за которой я туда хожу. Как сказать, что мне нужно научиться жить в реальном мире, не оскорбив ее?
— Тогда что это, дорогая? Это же не связано с наркотиками?
— Нет, — я хихикаю. — Поверь мне, я бы никогда не сделала ничего подобного. Это программа называется «Дорогая жизнь».
— «Дорогая жизнь?» Звучит интересно. Для чего она?
Глубоко вздохнув, я отвечаю:
— Она помогает тебе научиться жить.
Она хмурится:
— Что это значит?
Нервно, я кручу пальцы на коленях, пытаясь найти правильные слова.
— С тех пор как я начала жить с Амандой, я поняла, что многого не знаю. Это своего рода «культурный шок», так как они живут иначе, чем я. Я уверена, у тебя было так же, когда ты попала сюда.
Она смотрит на меня с понимающим взглядом.
— Да, сначала это было необычно, но я приспособилась.
— Значит, ты понимаешь, о чем я говорю. В мире так много происходит, о чем я понятия не имела. Это потрясающе. И, честно говоря, я не такая как ты. Я бы никогда не смогла подойти к группе женщин и попросить их принять меня в книжный клуб. Не говоря уже о том, чтобы обсудить эротический роман с другими. Мне жаль, что я не такая храбрая, как ты.
Я не замечаю, как мое лицо опускается до тех пор, пока она не берет мой подбородок и не заставляет взглянуть ей в глаза.
— Ты храбрая, дорогая. Тебе просто нужно найти эту храбрость внутри себя. Итак, эта программа помогает тебе найти новую себя?
Чувствуя облегчение, я киваю.
— Да, если можно так сказать. Я была на одной встрече, и сегодня будет вторая. Сразу после того, как только я уйду отсюда.
— Прекрасно. Ты общалась с кем-либо еще на этих встречах? Подружилась?
— Не совсем, — мои губы приоткрываются в разочаровании. — На самом деле, я думаю, что я в группе неудачников.
— Почему?
Откинувшись назад, я вспоминаю свою первую встречу.
— Мы были разделены на группы, основываясь на том, где сидели. Мне довелось сидеть рядом с парнем, который не хочет быть там. Девушкой, которая является его заклятым врагом. И человеком, который выглядит, будто выживает. Я знаю, что мы все там по определенной причине, но никто из них действительно не хочет делиться этим. Это немного расстраивает. Я надеялась быть в группе, которой будет интересна эта программа.
— Значит, это ты, другая девушка и двое парней? — я киваю. — Они симпатичные?
Я краснею от ее вопроса. Ребята милые? Ну, это не Дональд О`Коннор[28] или Дэнни Кэй[29], покорившие мое сердце, но они неплохо выглядят. На самом деле, они очень привлекательны. Джейс, с его светлыми волосами и идеальным телом, выглядит как типичный американский парень. Хотя и немного измученный. А Картер пугающе привлекателен. С его черными, как смоль, волосами, татуированными руками и поведением, которое так и кричит: «не лезьте ко мне». Он пугает меня во всех отношениях. Я не хотела бы увидеть его плохую сторону.
— По твоему молчанию я предполагаю, что да.
Покраснев еще больше, я отвечаю:
— Ну, они неплохо выглядят, — это вызывает у нее смех. — Давай не будем говорить об их внешности, — я пытаюсь быстро сменить тему. — Кроме того, они не похожи на тип дружелюбных людей. И у меня нет уверенности, чтобы навязываться и стать друзьями. Так что это немного разочаровывает.
Кто-нибудь там понимает меня? Я слишком отличаюсь, чтобы вписаться в эту компанию? Меня на самом деле пугает мысль, что это может быть так.
— Может быть, они все переживают что-то тяжелое. Что-то, что их пугает и беспокоит. Никто не хочет, чтобы их судили по внешнему виду. Дай им время, дорогая, ты можешь найти настоящих друзей среди этих потерянных душ.
Вот, за что я люблю ее — она всегда знает, что сказать.
Облегченно вздохнув, я говорю:
— Я помогу им. Спасибо.
Она машет рукой перед лицом.
— В любое время, дорогая. А теперь, — она поглаживает руки и наклоняется вперед, как будто мы собираемся поговорить о чем-то секретном. — Расскажи мне о парнях снова.
Я хихикаю:
— Бабушка, да что с тобой?
— Не что, а кто. Кристиан Грей.
Она подмигивает и дрожит от простого упоминания его имени.
Возможно, мне нужно взглянуть на эти книги. Может быть, они тоже вернут мне радость к жизни.
Холлин
— Горе — это тяжело. Испытывая его, вам становится еще тяжелее. Надеюсь, это помогло вам решить, от чего вы действительно пытаетесь освободиться. Это нелегко — просто избавиться от того, что съедает вас при каждом вздохе. Это не переключатель, который вы можете включить и выключить в любое время. Кто это испытывает… Как можно просто перестать думать об этом?
Здесь всем тяжело. Добро пожаловать в мой мир. Спустя полтора года я все еще оплакиваю потерю Эрика. Возможно, когда-нибудь мне станет проще дышать. Пока удача не на моей стороне.
Марлен, наш бесстрашный и немного раздражающий лидер, кивает на поднятые руки. Я оглядываюсь на Картера, который ссутулился на своем стуле, жуя жвачку и выдувая из нее пузыри. С каждой минутой он выглядит все менее заинтересованным. Разговор с его дядей был неловким. На самом деле.