* * *
Шампунь «Эльс» – вiдхiд, захист, вiдновлення, гарантiя ще бiльш сяючого кольору ваших волось!
– Лидеры движения «Пора» заявили, что не допустят фальсификаций со стороны власти, – сообщает агентство «Новый регион».
Как только Евгений Васильевич вернулся в Киев из Симферополя, где в реанимации под капельницами, все еще не приходя в сознание, лежала Галка Маховецкая, к нему в офис примчался сын Вася. Примчался не денег просить, а лучше бы он приехал денег просить! Но привело Васю его личное горе, причину которому теперь сын искал и нашел в отце.
– Это все ты во всем виноват, ты! – кричал Вася. Плакал и кричал. Кричал и плакал.
Евгений Васильевич никогда не видел сына таким. Даже когда их с Васей Катя – жена Евгения Васильевича и мать Васечки, когда она погибла, Вася так не убивался.
«Вот ведь беда какая, – думал теперь про себя Дружинин-старший, – надо же, как Ваську любовь скрутила!»
Но он тут же подумал и о том, что оба они, Дружинины, судя по всему, однолюбы. Вот Евгений Васильевич, кроме Кати своей, никого боле так не любил и никогда уже не полюбит. Наверное, и сын его Вася тоже такой. В отца. Поэтому и слов утешения Васе, – мол, молод еще, найдет себе другую, – Евгений Васильевич говорить не стал. Сам ведь своей Кате замены не нашел, так зачем же сына обманывать?
Поэтому и выслушивал все обвинения сына в свой адрес молча.
– Это ты во всем виноват, что Анжелка от меня ушла, – сотрясаясь рыданиями, сквозь всхлипы кричал Вася, – мать ее настроила так из-за тебя, потому что ты за Янушевича, а мать ее ведь в большой политике, она не может, чтобы дочка ее оказалась в стане врага. Ты во всем виноват, ты!
Евгений Васильевич молча выслушивал обвинения сына и воздерживался от того, чтобы обнять плачущего Васю и как-то успокоить его, опасаясь, что тем лишь только усилит его истерику.
– Ты в тот раз даже денег мне не дал на рекламу моего нового проекта, когда мы с Анжелкой к тебе приезжали, – зло выпалил Василий, – а если бы тогда не пожадничал, мы бы с ней сейчас в Москве рекламу Брумгильды снимали и мать Анжелку не подговорила, может, тогда.
– Слушай, Вася, – нарушил молчание Евгений Васильевич, – а что, если я тебе сейчас денег найду? Тебе сколько на эту Брумгильду надо?
Но лучше бы он этого не говорил!
Василий, как услышал про деньги на Брумгильду, сразу взвился, аж подпрыгнул в кресле: ага! Жаба тебя тогда задушила полмиллиона гривен мне дать? А теперь цена вопроса в пять раз больше, потому как Брумгильда уже во все хит-парады прошла, и теперь ей не такие промоутеры и не с такими деньгами нужны, раньше надо было тумкать, раньше надо было, а теперь уж ни Брумгильды и ни Анжелки…
Когда Вася уехал, вот тогда Евгений Васильевич и стал напиваться.
В опустевшем без Галочки офисе Дружинин теперь сам хозяйничал, и в ее, Галки, заветном шкафчике, где верная его секретарша хранила представительские чай, кофе и сахар, Евгений Васильевич обнаружил почти полную бутылку виски «Джонни Уокер», бутылку джина «Биф Итер» и сильно початую бутыль недорогого «Хеннеси».
Начал с «Хеннеси». И, очень быстро расправившись с коньяком, перешел на виски. А уж вслед за «Джонни Уокером» и английский «Биф Итер» отлично пошел.
Ночь Евгений Васильевич провел в офисе. А утром, небритый, в несвежей рубашке, без галстука, пошкандыбал в какую-то пивную похмеляться. И пил там уже с алкашами, обрадовавшимися, что их ангел послал им такого глупого москаля при деньгах, на счет которого можно было надраться дармовым пивом с водкой.
Следующую ночь Евгений Васильевич уже совсем не помнил себя. Был какой-то вагон на станции «Киев-Сортировочный», какие-то проводницы, какие-то кавказцы с черными недобрыми глазами. И нескончаемая череда бутылок. Портвейн, пиво, водка… водка, пиво, портвейн.
Пришел в себя уже только на вторые сутки, когда деньги кончились.
Без пиджака да буквально не в своей рубашке – в чьей-то с чужого плеча тельняшке и в железнодорожном кителе с молоточками на петлицах… Ужас!
Хорошо еще, не в обезьяннике с уголовниками очнулся – бог миловал!
Чудом отвязался от какой-то прилипшей к нему вокзальной девки-синявки, отдав ей последнюю мелочь из кармана, и так как на метро уже денег у Евгения Васильевича не было… как, впрочем, не было у него уже ни мобильного телефона, ни бумажника с кредитками – потерял или пропил… до офиса своего добирался на троллейбусе, причем зайцем.
В офисный центр его еще и охрана сперва пускать не хотела – такого небритого железнодорожника в тельняшке. Хорошо еще, один из охранников помнил Дружинина в лицо и, признав в небритом алкоголике директора из пятьсот первого офиса с пятого этажа, пустил-таки Евгения Васильевича без ключей и документов, даже выдав ему дубликаты из своего сейфа.
– Что? Загуляли, Евгений Васильевич? – с чисто мужской солидарностью в улыбчивом взгляде спросил старший охранник.
– Было дело, – не стал отрицать Дружинин и, покачиваясь, нетвердой походкой направился к лифту на пятый этаж в свой пятьсот первый офис.
Очутившись в приемной, Евгений Васильевич запер за собой дверь на ключ, залпом выпил графин теплой и несвежей воды, а потом, завалившись с ногами на кожаный диван, про который среди сотрудников его фирмы ходили нелепые легенды, он де, Дружинин, на этом диване с секретаршей… Идиоты! Ах, какие все вокруг скабрезные идиоты, подумал Евгений Васильевич, включая лентяйкой висевший под потолком телевизор.
Показывали новости.
Ищенко показывали… У него какие-то ужасные гнилостные наросты на лице… Кошмар!
И тут Евгений Васильевич вдруг отчетливо вспомнил, как вчера в вагоне в отстойнике Киев-Сортировочного узла, когда пили с этими кавказцами и проводницами, кто-то из алкашей тоже сказал: у Ищенко-де на роже – бобон… Точно! Говорили про это вчера, когда пили портвейн с пивом. И еще эти хохлушки-проводницы начали этого Ищенку жалеть, вот, мол, бедненький, надо бы за него теперь голосовать…
– Все! Теперь вот просплюсь-высплюсь, – уже отключаясь, решил Дружинин, – а завтра с утра начинаю новую жизнь.
* * *
Стильнi помаранчевi галстуки, майки i аксесуари в магазинi чоловiчоµ бiлизни на Хрещатiке.
США и Евросоюз заявили о командировании на Восточную Украину тысяч наблюдателей с целью предотвращения фальсификаций данных голосования, – сообщает «Фигаро».
И утро не подвело. Самая неожиданная новость пришла из Одесского порта. Туда выгрузили контейнеры с тушенкой из Канады от Ксендзюка, и во время растаможки у санитарных инспекторов возникли, мягко говоря, вопросы.
– Какое еще просроченное сало? – кричал Дружинин в трубку. – Вы кому звоните вообще? Да, я – Дружинин! Ну и что? Как это 44-го года продукт? Этого не может быть! Это вы путаете! Сверьте еще раз накладные! И перезвоните с извинениями… Там на английском цифры, может, что-то напутали, когда оформляли…
Позвонил Ксендзюку в Канаду. Но ни в офисе, ни на мобильном ответа не было. «Вот, ведь, гад, то звонит не переставая, а когда надо, фиг его найдешь», – сердился на друга Дружинин.
Умылся.
Включил кофейник.
И вдруг, одним разом, под диафрагмой, или «под ложечкой», как говорили в детстве, у Дружинина ощутимо возникла какая-то страшная пугающая пустота. Почему-то вдруг сначала мелькнула мысль, что в Одессе не ошиблись с документами. А потом сразу же вторая мысль – даже тень мысли, которая из этого следовала.
– Он что? – сам себя вслух спросил Дружинин. – Он что? Он меня кинул на деньги, что ли? Ну неужели так вот просто кинул?
Вокруг наступила звенящая тишина, звук улицы, кипящего кофейника, журчащей раковины в туалете вдруг кто-то выключил.
Полчаса потребовалась, чтобы вернулась способность соображать.
За эти полчаса Дружини прошел через все стадии депрессии.
Сначала он отказывался принимать случившееся.
Этого просто не может быть! Это нереально.
Это сон, я сейчас проснусь, позвоню и узнаю, что все в порядке.
Потом злость.
На Ксензюка, который предал его, своего братка, с которым вместе под пулями были… Он представил себе, как бьет морду, жирную отвратительную морду этой гниде. До боли сжал кулаки, скрежетнул зубами и стал набирать канадский номер. После седьмого гудка Дружинин вдребезги расколотил трубку домашнего телефона.
Потом наступила апатия. Плевать на все. Просто сейчас лечь и умереть… Или, может, включить газ на кухне?
Подсчитывать убытки было бессмысленно, они были абсолютными. Это был аут. Полный аут. Беспросветные долги, продажа всего, что есть. А потом, потом всю жизнь быть рабом, чтобы отрабатывать оставшиеся долги.
Дружинин был весь в минусе… Даже если продать свою еще не до конца пропитую печень с почками на пересадку органов, то ему уже никогда не рассчитаться с кредиторами, никогда.
Ему стало страшно.
А может, бежать? Придется скрываться где-то от кредиторов. Уехать куда-нибудь в Индию и жить на 100 долларов в месяц, чтобы лет на 10 вперед хватило. А Вася? Он будет всю жизнь проклинать отца-неудачника. А вдруг его сделают рабом, чтобы он платил по долгам отца? А вдруг его просто возьмут в заложники и дадут мне как-то знать, что убьют, если не вернусь…
А Сипитный? Что с ним?
Вдруг в уголках глаз появились слезы, впервые за много лет, с момент похорон жены. Слезы бессилия. Он, здоровый мужик, ничего не мог сделать.
Еще полчаса потребовалось, чтобы принять странное решение: «На автомате буду ползти, на брюхе буду ползти, просто делать все, что должен, а там – будь что будет…»
Теперь нужно было ехать в Одессу и что-то решать с грузом мясных консервов. Потому что каждый час аренды складских помещений грозил новыми геометрически растущими убытками.
Да какими там уже убытками теперь!
Просто за делом не так страшно. Если что-то делаешь, то уже меньше боишься.
В Одессу Дружинин взял с собой и Сипитого.
Все равно там в Крыму в Бахчисарае, после всех погромов Володьке делать нечего – разве только самому себе на задницу приключений искать?
Прибыв в Одессу, сразу выехали в порт.
– Пропустить ваши просроченные консервы мы не можем, – сказал главный санитарный врач, похожий на артиста Моргунова в роли Бывалого, – существуют санитарные нормы на сроки годности продуктов питания, а здесь даже уму непостижимо, откуда они только взялись эти консервы «Lyard»? Это же поставки ленд-лиза 1944—1945 годов? Вы по чем их там в Канаде брали?
– По цене новых брали, вот платежки и вот счет-фактура, – ответил Дружинин, кладя на стол документы.
– Ну, все равно, вы получатель груза, вы несете ответственность, – сказал Бывалый-Моргунов, – отправляйте груз назад, мы не можем держать на пирсе ваши контейнеры.
В разговор еще вмешался и коммерческий директор порта, прям под стать Моргунову, очень напоминавший артиста Пуговкина в роли Яшки-Артиллериста из «Свадьбы в Малиновке», – забирайте ваши контейнеры к чертовой матери, каждый лишний час простоя сто баксов за один контейнер, понятно?
Дружинин был в отчаянии. Хотел просто в морду дать этим портовым крысам.
Но хорошо, что он взял с собой Вовку Сипитого, хладнокровие друга и спасло ситуацию.
– Пойдем-ка, выйдем-ка, поговорим-посоветуемся, – обняв друга за талию, сказал Сипитый, видя, что Евгений уже в полуобморочном состоянии и не отвечает ни за себя, ни за свои слова и поступки. – Мы с приятелем сейчас тайм-аут возьмем, – сказал Сипитый Моргунову с Пуговкиным, выводя Евгения Дружинина.
– Стой тут и никуда не уходи, – сказал Сипитый другу, – я сейчас все в пять минут без тебя решу.
И решил.
– Какова была цена вопроса? – спросил потом Дружинин, когда уже на утро они с Сипитым, закончив погрузку контейнеров, провожали груз из порта.
– Это уже мое дело, друг, – хлопнув Дружинина по плечу, – ответил Сипитый, – будешь мне немного должен потом.
– Да, потом, буду должен, а сейчас одно только хочу…
– Выпить?
– Нет, найти и казнить гадину, Ксензюка, не за себя, а за то, что продал, предал афганское братство, дружбу, нас, ребят, которые погибли…
– Нет, брат, сначала мы с тобой все-таки выпьем. За дело надо с умом браться… А Ксензюка казнить всегда успеем… Я тебе помогу ему уши отрезать…
– Договорились, брат… – очень серьезно ответил Дружинин.
И всю дорогу назад, в купе поезда Одесса – Киев, они пили «Мировскую на бруньках» и, закусывая консервированным салом Lyard сорок четвертого года, взятого с собой в качестве «товарного образца», они пели свои старые афганские песни…
«Будет дембель, друг, и у нас с тобой, домой, домой, домой, домой повезет нас самолет…»
Глава шестнадцатая
Ноябрь 2004 г.
Пiнка для голiння «Жiле» для справжнього чоловiка нiчого кращого не немає.
Сторонники Ю. Ищенко съезжаются со всех регионов Украины для поддержки своего кандидата, сообщает агентство «Новый регион».
В последний день предвыборной кампании, во время голосования во втором туре, Дружинин – снова пьяный в стельку – ехал в метро домой, на свою съемную квартиру, которую он уже год как снимал на Крещатике.
Возле метро какие-то студенты с нетрезвыми рожами впарили Евгению Васильевичу оранжевую агитку. «Пора!» На студентах поверх джинсовых курточек были надеты идиотские оранжевые жилеты, в каких ходят рабочие на железнодорожных путях. В вагоне Дружинин тупо принялся читать агитку. В ней рассказывалось о том, как люди будут ждать результатов голосования. Заранее предполагалось, что выборы пройдут нечестно, причем только со стороны одного из кандидатов, а значит, народу надо выходить и брать власть в свои руки.
«Ну и хрен с ними со всеми, – комкая агитку и небрежно бросая ее под ноги, подумал Дружинин. – Сейчас по дороге куплю еще пива…
И вдруг поймал себя на мысли, что глупо хихикает над пришедшим на память анекдотом про москалей и хохлов, где хохлы собираются бить москалям морды за то, что ихнее украинское ПЫВО по-москальски ПИВОМ называют.
Придя домой за полночь, он выпил и включил телевизор.
По телику все время поступали сообщения. «Синий» кандидат, то бишь Янушевич, вырывался вперед.
Сколько грязи было вылито до этого! То уголовник, то хочет русский сделать вторым государственным языком, то чуть ли не фашист.
Дружинин посмотрел на себя в зеркало:
– Эх, какой я был дурак! Ходил к этому Янушевичу, а он вот взял и выиграл без моих гребаных советов, сейчас на коне вот, а я в полной, просто полной жопе… И я ему советы хотел давать! Или это меня Маратка с Повлонским подставили? Эх! Кто-то только меня не подставил…
Дружинин свалился на кровать и уткнулся лицом в подушку.
Уже утром, страдая от головной похмельной боли, он, пялясь в не выключенный с вечера телевизор, уже начал обалдевать.
«Оранжевые» каналы были забиты оранжевым цветом. Все время пускались ролики с песнями, в которых упоминался оранжевый цвет: «оранжевое небо», «оранжевое настроение», «рыжий-рыжий»…
За окном бибикали авто: «Тра-та-та! Тра-та-та!»
На каждом дереве висели оранжевые ленточки.
Все стало оранжевым.
«Фальсификация!» «Фальсификация!» «Нас обманули!»
Эфир взорвался!
Дружинин переключил на «синий» канал. Лица ведущих были растерянны. Они твердили каждые пять минут, что их кандидат победил, но твердой уверенности в голосах не было.
Переключил на «оранжевый». Студенты такого-то университета бросили пары и пошли на майдан Незалежности. Кто-то заявил, что студентов, которые находятся на майдане, преследовать не будут. Журналисты призвали не поддаваться на провокации. «Все на майдан! Отстоим демократию!»
Повинуясь пьяному порыву, Дружинин полез в шкаф искать чего-либо оранжевого из одежды. Потом, не найдя ничего подходящего, плюнул и, наоборот, нацепил голубую куртку.
Снова стал глядеть в телик.
Журналистка в кадре, позади флаги, лозунги, лицо взволнованное, ведущий спрашивает:
– Тамара! Расскажите, что происходит?
– Тут собрались десятки тысяч наших сограждан, и постоянно прибывают люди из других регионов. Избиратели требуют справедливости, настроение приподнятое. Появился спонтанный палаточный городок. Люди сами разбивают палатки! Людей очень много. Просьба к киевлянам – помочь иногородним кто чем может. Необходимы медикаменты, теплая одежда, вода, еда. Не дадим задушить демократию! Павел?
– Спасибо, Тамара. В левом нижнем углу вы видите телефоны, по которым можно узнать адреса районных штабов, куда вы можете отнести перечисленные предметы помощи.
– Павел! Только что поступило сообщение, что из Центризбиркома собиралась выехать грузовая машина, но ее не выпустили. В ней лежат бумаги, похожие на бюллетени! Павел!
– Тамара! Могли бы вы поподробнее рассказать?
– Машина хотела выехать, но ее не пустили. Павел!
Запустили видеоряд, музыка трогательная, драматически-пафосная. Улыбающиеся лица, огромные оранжевые флаги, флажки. Все в замедленном ритме.
На плечах у отца сидит малыш с флажком.
Много молодежи. Много уставших, небритых, видно, ехавших издалека.
На другом канале показывали, как девчонки-студентки дарят милиционерам, стоящим в оцеплении, цветы.
А какой-то человек с перекошенным ртом орал: «Милиция – с нами! Милиция – с народом!»
Кажется, он где-то уже его видел, кажется, в Грузии… Или в Сербии.
Переключил канал.
«Синие» так и не пришли в себя.
– Это переворот! – говорил какой-то одинокий депутат с Восточной Украины.
Ответили своей страшилкой телевизионщики. Хроника. Идет фюрер вдоль шеренги мальчишек, нежно похлопывает одного по щеке. «Диктаторы всегда в своих целях использовали детей». Показывается папаша в толпе на майдане, у которого на плечах мальчик с оранжевым флажком.
Этот журналистский шедевр показали раза три. Умора!
Но папаша Дружинина и правда раздражал: какого черта туда потащил хлопца? Мало ли?
Дальше идут кадры, снятые скрытой камерой: штаб революции на Европейской площади, «оранжевый» отсчитывает пятидесятигривенные купюры, изможденное лицо молоденькой девушки… И сразу же фюрер, дети…
Революция революцией, но и дела забрасывать тоже не надо. Надо было двигать за ПЫВОМ.
Надо было вообще «на вулицю» выйти подышать. Только не учел Дружинин одного момента, куртка-то у него была синего цвета, а брюки и ботинки – черного. И еще он взял кулек, чтобы на обратном пути ПЫВА купить, а он был тоже синий!
Хорошую пивную Дружинин помнил – была на Крещатике. Вышел… Ба! А вокруг все оранжевое.
И сразу подбегает к Дружинину молоденькая девушка с оранжевыми шариками и кричит: «Фальсификации нет! Они тебя обманывают! Мы не быдло, мы не козлы!» И протягивает Евгению Васильевичу шарик: «Будь с народом! Будь с нами!»
Ну, а у Дружинина с похмелья руки-то трясутся, сигарета дымится, и шарик, когда он его брал, на нее напоролся и взорвался. Посторонние наблюдатели тут его сразу окружили, а один из них серьезно так сказал: «Не поддавайтесь на провокации». Дружинин так растерялся, что ничего не ответил. А народ разошелся.
Пришел Евгений Васильевич в намеченный им пивбар, а там тоже все одним цветом.
Заходит Дружинин в заведение и примечает, на шее у каждой официантки – оранжевая ленточка. И у бармена, и даже у вышибалы на дверях – тоже по такой. Заказал себе пива… Официантка два бокала принесла. А на шее у официантки оранжевый платок.
Выпил Дружинин пивка. Голову вроде как отпустило. Прошелся по Крещатику до майдана. Там поедают шоколадного кандидата от «синих», возле входа в палаточный городок перед Дружининым выросли три хлопца, загородили проход и часто-часто на него поглядывали, недоверчиво. Хот-доги продаются, магазины открыты. Шум невыносимый!
На трибуну вытащили какую-то безумную бабку, и она орала в микрофон народную правду.
Ну и чего? Пойти, что ли, до хаты?
Ну… Поехал домой.
Выставил из кулька ПЫВО, достал водку… Включил телик.
Экран сообщал очередные новости. В Киев приехала команда поддержки «синих», «оранжевые» встретили их с цветами.
Лига чемпионов. «Шахтер» играл не в оранжево-черной, а в белой форме. «Динамо» играло оранжевым мячом. Правда, из-за снегопада. Пьянея, Дружинин начал уставать.
Ну… А ну их всех!
И отключаясь, снова забыл выключить телевизор. Так и уснул… Прямо на полу.
Утром позвонил Сипитый.
– Я в Киеве, пойдем погуляем, посмотрим на шоу.
И выйдя, от происходящего Дружинин просто обалдел.
Ой, ну такой всенародной эйфории он не ожидал увидеть.
«Разом нас богато! Нас – не подолаты!» – скандировали тысяч сто человек. Везде стояли динамики, колонки, палатки.
Кто все это успел привезти и развернуть?
Встретились в центре. Снова выпили водки.
Им обоим кто-то тут же на шапки ленточки нацепил. Пошли на Крещатик, там суета, активисты мечутся, люди братаются. Водка ли навеяла или озарение пришло, только Дружинин вдруг понял, что всех этих людей имеют как «синие», так и «оранжевые», а у народа лоб трещит.
По телевизору-то сообщали, что все происходит культурно, прилично, а если и заметят кого пьяного, то это от «синих». Но повсюду лежали пустые водочные бутылки, а в кафе, куда зашли Дружинин с Сипитым, спокойненько себе побухивали «оранжевые».
Вот, сели Дружинин с Сипитым за столик, подсел к ним штрих и говорит:
– Мы всю эту шваль сотрем с лица земли. Будут говорить на мове, куда денутся.
– Это и есть ваше мнение? – поинтересовался Дружинин.
Лучше бы он молчал. А потом он еще разошелся и сказал, что, мол, разводят их тут всех, смеются над всеми. Вокруг одно сплошное шоу! Они все заранее запланировали, и этот рок-концерт возле Могилянки, и эту мирную демонстрацию с походом на майдан; а это ожидание подсчета голосов на майдане есть не что иное как захват центра города! И что вообще Дружинин, мол, не верит в фальсификацию. Все было готово заранее.
– Что? В день голосования нельзя вести агитацию? А почему все вдруг стало одного цвета? А почему мне в метро вручили листовочку? Блокировали Раду? Психоз на телевидении? Это не миф о «синей» агрессии?
Ох, не надо было Дружинину такое говорить… А он продолжал:
– Вам же лозунг нужен, просто красивая идея, например, демократия. А еще большая тусовка. Ходить и скандировать. Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!
И тут еще Евгений Васильевич взял да встал и прокричал:
– Фальсификации!
А ему в ответ прокричали с соседнего столика:
– Ни!!!
А он им:
– Ни – брехни!!!
А они и рады:
– Ни – брехни!!! Мы не быдло! Мы не быдло! Мы не козлы! Мы не козлы!
– Вы не козлы, вы мудаки, мудозвоны и долбоебы!!! – неожиданно не в строчку и без рифмы крикнул Дружинин…
Кончилось тем, что им обоим, Дружинину и Сипитому, дали небольшой пинды. Четыре мордоворота-охранника, тоже все в оранжевом, сорвали с них ленточки и выгнали из кафе.
– Что? Взяли? Четыре бугая на двоих??? Разом нас богато???? Нас не подолати? – орал Дружинин.
В другом кафе в зале под потолком висел огромный плазменный экран. Там транслировали события прямо с майдана.
– Мы не быдло, мы не козлы! Мы не быдло, мы не козлы! – неслось из всех динамиков.
– Украина наконец-то впервые за всю историю повела себя как настоящая европейская цивилизованная страна! Мы показали, что мы – граждане!
– Мы не быдло, мы не козлы! Мы не быдло, мы не козлы! – орала толпа.
– Путь в Европу открыт. Конечно, нам еще далеко до европейских стандартов, но первый шаг сделан!! – вещал какой-то усатый чернобровый горлопан.
Потом выступала Тимоченко, с огромной косой, уложенной вокруг головы:
– Сегодня здесь, на майдане, родилась украинская нация!!
Толпа заревела, как раненый лев.
– А Галка-то умерла, – сказал Сипитый, когда в туалете оба друга синхронно под струями воды замывали разбитые в драке носы и подтеки на губах.
– Что?! – воскликнул Дружинин.
– Может, ее специально врачи залечили, чтоб она потом не могла насильников опознать… И стройку нашу окончательно пожгли, ничего не осталось, – добавил друг Сипитый, – такие вот дела.
Помолчали.
Позвонил Гельбах:
– Мы с Повлонским здесь, в Киеве, но нам выходить нельзя, нас все по телевизору запомнили, давай увидимся?
– Не… мы гуляем.
– Ну давайте я с вами, – сказал Гельбах, – а Глеб не пойдет, его точно узнают и морду набьют.
– Давайте идите к Андреевскому спуску, там меньше народу.
Они шли к Андреевскому спуску, где и вправду было уже меньше народа, и тут наткнулись на памятник Свириду Галахвастому, которого прекрасно сыграл Олег Борисов в фильме «За двумя зайцами».
Через минут пятнадцать подошел возбужденный Марат:
– Вот!! – показал он на памятник Дружинину и Сипитому. – Вот сущность оранжевого украинца! Вот его главный герой, вот кого на деньгах надо печатать!
Дружинин и Сипитый присели прямо на тротуар и отхлебнули по глотку пива, а Гельбах стоял перед ними и разглагольствовал:
– Различия между русскими и украинцами это различие между центральным сознанием и пограничным. В пограничье живут, хотят они того или не хотят, культурные мутанты, полиязычные, поликультурные, полирелигиозные и проч. Пограничье – это всегда экстремальная ситуация, в которой человек определяется, по какую сторону границы он находится. У него возникает либо центростремительная тенденция, либо центробежная.
– Ну, а простой человек, разве он тоже выбирает между центростремительностью и центробежностью? Он просто живет и все. Мне кажется, ты, Марат, умничаешь и загибаешь чего-то!!! – возразил Сипитый.
– Нет, промежуточное положение навсегда запечатлелось в характере украинцев. Вот смотри, цирюльник Свирид Голохвостый, рекомендующий себя Галахвастовым, потому что так благороднее. Он ухлестывает сразу за двумя девушками. Это типичный представитель киевского среднего класса, восхищающийся Западом. Помнишь, как он в фильме там мечтает: «Эх, там барышни ходят во всем заграничном!», – и исповедующий «современные взгляды», вставляет в свою речь иностранные словечки, смысла которых он не понимает. Когда любой иностранец приезжает в провинцию, он сразу поражается безвкусности провинциальных дам, которые читают модные журналы и тупо копируют макияж и фасоны. Безвкусие, чрезмерность так и прут из этих «прогрессивных» Эллочек-Людоедочек. Так и здесь, приветствие Галахвастова: «Бонжур вашей хате!» выдает в нем с головой типичного провинциала, помешанного на западной моде.
Дружинин закурил, а Гельбах продолжил:
– Современные сиволапые, глубоко отсталые от трендов мировой политики «оранжевые», болтающие про «демократию» и «европейскость», и есть эти новые «свириды галахвастовы», а все их речи, это сплошной «бонжур вашей хате». Они даже не понимают, как они смешны в своих провинциальных европейских притязаниях. Совершенно серьезно, ни капли не стесняясь, они говорят: «Вот Европа – центр цивилизации, и мы тоже наконец становимся европейской страной, идем в Европу. Конечно, на этом пути много трудностей, но мы скоро наконец-то тоже будем цивилизованными и европейскими, как они». Они радуются, когда Европа ласково гладит их по головке и говорит, что их усилия приветствуются, и огорчаются, когда Европа не торопится с принятием Украины в европейскую семью в связи с незрелостью. Они не понимают, что все это похоже на то, как хозяин сидит в кресле и хвалит умную собачку, которая встает на задние лапки, имитируя человека, и выпрашивает кусочек сахара. А хозяин говорит: «Служить! Служить! Дай лапу! Молодец! Какая умная!».
– А что, лучше быть злой собакой, как Россия? – спросил Сипитый.
– Россия для Европы – это злая огромная собака, которая лязгает зубами и рычит так, что у европейского человечка мороз по коже. Но факт остается фактом, все равно за людей никто украинцев считать не будет, как бы они ни вставали на задние лапы, как бы ни служили и как бы ни давали лапу. Русских боятся и даже в глубине души уважают, а этих подражателей Европе и цивилизации рассматривают как веселую забаву. Украинская «демократия» с парламентским мордобоем, майданом видится как бесплатный собачий цирк. Настоящий характер украинцев подобного рода беспредельно смешон. Все эти Свириды Галахвастовы, Аверченки, Зощенки, Штепсели и Тарапуньки, Жванецкие, Верки-Сердючки, Степаненки, Дроботенки, кавээнщики «Одесские джентльмены» и «Запорожье – Кривой Рог – транзит» и многие другие клоуны и есть настоящие местыве герои и типажи.
– Я тоже всегда думал: а почему местные украинцы такие смешные? – поддакнул Дружинин.
– Их характер, это как у Чарли Чаплина, характер нелепого, «маленького человека», провинциала, попавшего в большой мир, в большое дело, не понимающего, где он, зачем он, нелепо чему-то подражающего, пытающегося что-то выкружить: «Как это вчера были раки большие, но по пять, а сегодня маленькие, но по три?», почему «принца нет, где ж он подевался, я не поняла?!».
– Да, вчера еду из Симферополя, – включился Сипитый, – В вагоне-ресторане сидят два здоровенных бугая, выпивают, закусывают. Им приносят счет, и они начинают высокими бабьими голосами полчаса обсуждать счет за яичницу: «Ой, что это у вас за курочка, которая несет золотые яйца?» – и пошло-поехало. Я наблюдал и ржал.
– Вот-вот. Везде ищется подвох, везде недоверие. Каждый человек, живущий на этой экстремальной, пограничной территории, «с двойным дном», и в нем всегда борются две тенденции, две души, поэтому он никому не верит. Перед иным украинцем можно выступать целый час, рассказывать ему о планах, которые выгодно и той и другой стороне, пытаться заразить его каким-то проектом, вдохновлять на что-то. Он будет кивать, слушать, соглашаться. А потом выяснится, что все это время он только и думал: «А где меня тут хотят надуть?». Перед ним можно выворачиваться наизнанку. А он все равно тебе не верит, потому что не верит даже себе. Многие мои знакомые бизнесмены, которые работают на Украине, рассказывают, что можно сколько угодно бить по рукам, соглашаться, подписывать договоры, но после этого ровно ничего не происходит. Подписывая контракт, такой украинец не верит, что из этого что-то получится.