«Я преподаю в старших классах и постоянно отбираю телефоны у учеников, – сказала Эми. – У нас в школе мобильные телефоны попали под запрет после того, как мы заметили, что ученики не общаются друг с другом во время обеда».
Она вздохнула и продолжила: «Ученики приходят в ужас оттого, что я могу заглянуть в их смартфоны. Они попали в невероятную зависимость от телефонов. Их личность на сто процентов связана с тем, что там, в этих телефонах».
Многие из опрошенных мной мам рассказали, что они купили дочкам телефоны, чтобы знать, когда встречать и забирать их домой после мероприятий, но были единодушны в том, что вскоре совершенно утратили контроль над тем, как их дочери общаются в социальных сетях. Донна завела правило, что в любое время она может взять у дочери смартфон и посмотреть, что у нее там происходит.
«А ты когда-нибудь и правда смотрела?» – поинтересовалась Сара.
«Да ни за что, – призналась Донна. – Она же в бешенство придет от этого».
«Мы с дочерью договорились так, – сказала Ким. – Мы можем в любое время заглянуть в ее смартфон, мы не разрешаем ей делать сексапильные селфи, и ей запрещено пользоваться смартфоном, когда она ложится спать; на ночь он заряжается на кухне. Но мы никогда не злоупотребляли нашим договором и не читали, что там, в ее смартфоне».
«Когда наша дочь делает что-то не то, мы больше не можем в наказание оставлять ее дома взаперти. Потому что она и так никуда не ходит, – рассказала Жанин. – Она сидит на диване перед телевизором с ноутбуком и мобильным телефоном. Если нам нужно наказать ее, то достаточно просто ограничить время пребывания перед экраном, и это сразу на нее подействует».
«Меня беспокоит, что дочери постоянно нужно получать удовольствие здесь и сейчас, – сказала Анна. – Когда мне нужно было принять какое-то решение, я всегда обсуждала это с друзьями, и мне требовалось какое-то время все обдумать спокойно. А вот она решает все “одним кликом”. Моя дочь – экстраверт. Она приглашает к себе подруг по воскресеньям, но они только и делают, что отправляют текстовые сообщения друзьям или записывают ролики о том, как делать макияж, и выкладывают их на YouTube. Это они креативом занимаются… Да?»
«Я была гораздо более общительной, чем моя дочь, – рассказывала Консуэла. – Я очень ждала выходных и постоянно устраивала вечеринки. Я всегда мечтала, что мой дом станет местом общения для Алисии и ее подружек; у меня холодильник всегда был забит газированными напитками и закусками, потому что я – “крутая мама”. Но этого-то и не случилось. Я все уговаривала Алисию встретиться с друзьями, но она даже по телефону болтать не любит, а что уж там говорить о вечеринках или о том, чтобы людей к себе домой приглашать».
Время шло, и мы переключились на обсуждение секса и свиданий. Никому из мам не удалось успешно пообщаться с дочерями на эти темы.
«Я попыталась поговорить о сексе и ценностях, связанных с интимными отношениями, но дочь просто выскакивает из комнаты, – со смехом рассказала Сьюзан. – Совершенно очевидно, что она не хочет говорить на эту тему».
Все мамы согласились, что хотя их дочери наряжаются в откровенные наряды и могут разглядывать изображения сексуального содержания, им не нравятся разговоры на тему секса или свиданий.
«Мне дочь сказала, что на свидания больше не ходят, – с содроганием призналась Ким. – Подростки или пишут друг другу сообщения, или сразу оказываются в постели. Промежуточных вариантов нет».
«А что она об этом думает?» – поинтересовалась Анна.
Ким уныло ответила: «Не захотела отвечать». Все матери засмеялись.
Консуэла рассказала, что когда Алисии было тринадцать лет, у нее начались месячные и не прекращались целый год. У нее изменилась фигура, и вдруг в седьмом классе она превратилась в Мэрилин Монро. Мальчишки постоянно ошивались возле нее, а телефон разрывался от сообщений. Наконец Консуэла пригрозила, что выбросит ее мобильник в окно.
Тем не менее когда Алисии исполнилось шестнадцать, она призналась Консуэле, что еще ни разу не целовалась. Консуэла вздохнула и так это объяснила: «Это, наверное, из-за того, что современные подростки живут в виртуальном мире».
«Моя дочь учится в старших классах, – сказала Донна. – И похоже, только пятая часть ее одноклассниц ходит на свидания».
Мы стали обсуждать депрессию и беспокойство, которые переживают наши дочери. Матери в основном говорили, что девочек волнуют учеба и финансовые вопросы. Но некоторые из них согласились, что их дочери переживают, впадают в депрессию или причиняют себе увечья.
«На представителей моего поколения не обрушивалась двадцать четыре часа в сутки волна информации о глобальных кризисах, об атаках террористов и экологических угрозах, – сказала Ким. – Моя дочь и ее друзья слышат о каких-то травмирующих событиях каждый день. Они боятся стрельбы в школах. Жизнь у них гораздо сложнее той, что была у нас раньше».
«Наши родители знали, что если мы поступили в колледж, то работой будем обеспечены, – продолжала Ким. – Моя дочь считает, что ей нужно все сделать правильно: окончить хороший колледж, не накопив слишком больших долгов за обучение, и найти такую работу, которая сможет ее прокормить. Когда я училась в колледже, то считала, что это время, когда я могу понять, какие у меня есть возможности, и познать саму себя. А моя дочь воспринимает учебу как средство обеспечить себе финансовое благополучие».
Некоторые матери согласно закивали в ответ.
«У моей старшей дочери был беспокойный период в жизни, – сказала Жанин. – Это началось, когда она решила пробиться в три процента лучших учеников в классе. Она хотела учиться в частном колледже, и ей нужна была стипендия. Она выбрала один из предметов для поступления в колледж, за который не насчитывали баллы, и потому набрала меньше баллов, чем другие ученики. От этого она так разволновалась, что у нее началась бессонница».
«Мы с мужем боимся, как бы у нашей дочери не появились мысли о самоубийстве, потому что она общается с отличницами, живущими по принципу “этого мне недостаточно”, – сказала Донна. – Они с друзьями допоздна засиживаются за уроками и не умеют отдыхать. Одна знакомая девочка покончила с собой, потому что не смогла поступить в тот колледж, куда хотела. Эта история меня сна по ночам лишает».
«Похоже, что многие из моих учеников страдают от депрессии двоечников, – рассказывала Эми. – Им, похоже, все равно, что с ними происходит, они не общаются ни с учителями, ни со сверстниками. Думаю, всем им пойдет на пользу открытый курс дополнительного образования или работа волонтерами на кухне для бездомных. У них такой ограниченный взгляд на мир».
Эми сменила тему и заговорила о размывании границ межу разными полами.
«Думаю, у нынешних подростков есть шансы жить более благополучно и найти больше понимания у окружающих в том, что касается сексуальности и ЛГБТ-сообщества, – сказала она. – Я сталкиваюсь с большей открытостью в отношении разного рода сексуальных предпочтений или ориентации, а также разных представлений о том, что должно быть свойственно представителям того или иного пола. У большинства моих учеников есть друзья-геи».
«Слово “пансексуальный” я впервые услышала от моей племянницы, – сказала Анна. – Мне пришлось загуглить это слово».
Мамы из нашей фокус-группы стали рассуждать о том, что такое гибкие гендерные представления. Ким считала, что подростки стремились в этом вопросе к максимальной свободе. Донна считала, что девочки оказывают друг на друга влияние и что в определенных кругах общества быть геем или транссексуалом – это круто. Эми заметила, что представители ЛГБТ среди одноклассников дочери все еще считаются изгоями. Многие матери были признательны за то, что теперь наша культура становится все более понимающей и терпимой.
Покраснев, Жанин рассказала: «Мы с дочерью пошли смотреть кинофильм “Зови меня твоим именем”, где были довольно реалистичные сцены взаимоотношений между геями. И вот мы смотрели это, мама и дочь, сидя рядом. Для предыдущих поколений это было бы немыслимо. Моя мама просто в обморок бы упала; она до сих пор произносит слово “гомосексуальный” вполголоса!»
«Если наши дети общаются в основном в интернете, то уже неважно, кто какого пола, – заметила Эми. – В конце концов, они с кем-то познакомятся лично, но первый этап знакомства проходит в режиме онлайн, поэтому теперь они общаются друг с другом прежде всего как личности».
Солнце стало клониться к закату, и то один смартфон, то другой стали жужжать от напоминаний о чем-то и от текстовых сообщений, и тогда мы задали вопрос этим мамам о том, какие жизненные цели они ставят перед своими дочерями.
«Я хочу того же, чего и моя мама хотела для меня, – ответила Жанин. – В конце концов, моя дочь должна доверять внутреннему голосу. Что принесет ей счастье, то сделает счастливой и меня».
«Я не хочу, чтобы все в жизни Алисии крутилось вокруг денег. Я хочу, чтобы она помогала другим людям», – сказала Консуэла.
«Мы подолгу спорили о ее будущем. Я бы хотела, чтобы она от души занималась чем-то и полностью погрузилась в это занятие, только надо понять чем, – сказала Анна. – Она сейчас пытается познать себя. Надеюсь, она осознает свою многогранность и будет прислушиваться к голосу собственного разума».
Матери из нашей фокус-группы были самые разные, у каждой своя жизнь, разная этническая принадлежность и уровни дохода, но все они, в сущности, желали своим дочерям одного и того же. Они хотели, чтобы их девочки выросли здоровыми, справлялись с поставленными перед ними задачами и были верны самим себе. На протяжении десятилетий эти цели не изменились.
На примере Даники и Секвойи можно убедиться в существовании положительных отношений между матерями и дочерями. Они удивительно искренне и успешно общаются друг с другом и сообща занимаются домашними делами. Но им знакомы те страхи, которые отравляют жизнь во многих современных семьях.
Секвойя, 14 лет, и Даника
«Я выбрала для нее имя за восемь лет до ее рождения, – начала свой рассказ Даника. – Моя мама погибла в автокатастрофе. Она исповедовала религию Викка, связанную с культом сил природы, поэтому когда она умерла, все женщины в семье собрались и провели на ферме погребальный обряд. В тот день я объявила, что если у меня когда-нибудь родится дочь, то я назову ее Секвойя, что означает “столп силы”».
Даника протянула руку, чтобы нежно взъерошить непокорные кудри дочери, и продолжила: «Моя мама растила меня одна, так что мне не страшно быть матерью-одиночкой. Когда после нескольких встреч с отцом моей дочери я забеременела, все уговаривали меня сделать аборт, да и я сама об этом подумывала. Но потом позвонила подруге, и она сказала: “Знаешь, ты вполне в состоянии оставить этого ребенка”. Мне очень важно было услышать эти слова, потому что в глубине души я знала, что очень хочу, чтобы у меня была маленькая Секвойя».
Я глянула на Секвойю и была готова, что она, как типичный подросток, вытаращит глаза, но девочка одобрительно улыбнулась маме, продолжая жевать морковку и приготовленный дома хумус из сладкого картофеля. Один из сторожевых псов ласково распластался у нее на коленях, и девочка почесывала ему пузо, продолжая жевать.
«С Секвойей было так легко, – сказала Даника. Она ущипнула дочь за щечку и спросила: – Ну а сейчас-то что с тобой стряслось?»
Мы все засмеялись, и она продолжила рассказ: «Первый год я жила с тетей и дядей на их ферме – мне же нужен был ночлег. Я не работала, поэтому могла спать рядом с малышкой. Но в конце концов мы стали жить только вдвоем. Так с тех пор и было».
«А какой была Секвойя в начальных классах?» – поинтересовалась я. «Мне жилось гораздо веселее, – присоединилась к нашему разговору Секвойя. – Мы хихикали по поводу и без повода. Когда мы делали дома уборку, то иногда бросали работу и пускались в пляс или бежали в столовую, чтобы потанцевать вместе».
«Я скучаю по таким вещам, – добавила Даника. – Она была таким живчиком. А теперь у нее поубавилось уверенности в себе. Я до сих пор краем глаза вижу, как она пританцовывает, но уже без меня. Я рада, когда она снова становится собой, такой же жизнерадостной и энергичной».
«Не хочу навязывать своего мнения, но, наверное, у вас были финансовые сложности», – предположила я.
Мама с дочерью дружно кивнули. «С деньгами всегда туго. Это все время было у нас темой для обсуждения, – сказала Даника, которая на тот момент работала помощницей юриста. – Она еще в садик ходила, а я уже внушала ей, что если она хочет получить образование, то ей нужно быть хорошей ученицей и заработать себе стипендию. Может быть, она слишком серьезно тогда к этому отнеслась… Это плохо на нее повлияло, она очень беспокоится об этом. Я постоянно была в напряжении по поводу того, что мы можем себе позволить, а что нет. Я постоянно объясняла, что получим зарплату и тогда купим то, что хочется или что нужно, а пока придется подождать».
«Как вы умудрялись справляться с финансовыми трудностями, как вам хватало на все расходы?»
«Я отправила ее в начальную школу, где учились дети разных национальностей и из семей с разным уровнем дохода. Я не хотела, чтобы она переживала из-за того, что на ней одежда из секонд-хенда. Для меня это было важно. Я считаю, что мне удается сводить концы с концами, и в основном у нее есть все, что ей хочется. Надеюсь, что она не ощущает себя неблагополучной или бедной. Я всегда старалась донести до нее мысль, что хочу обеспечить ей благополучную жизнь, но делать это мы будем в рамках бюджета».
Секвойя улыбнулась и вклинилась в разговор: «Мы – одна команда, вот такие, какие есть. Я всегда понимала, как у нас с деньгами, да и на что бы мне такая куча денег? Я и без миллиона долларов никогда ни в чем не нуждалась, и у меня было все, чего я хотела. Я не чувствую себя бедной».
«Ты встречалась с кем-нибудь, пока растила Секвойю?» – спросила я у Даники.
«Как только у меня родилась Секвойя, то как отрезало, – ответила она. – Я знаю, что никто не будет любить мою девочку так, как я. Вот моя мама встречалась с мужчинами, когда я была маленькая, и для меня это было не очень хорошо. Нет ничего хуже, чем чувствовать себя не в своей тарелке в собственном доме».
Она повернулась к дочери и посмотрела на нее. «К тому же мне никогда не бывает одиноко. Я не думаю, что жила бы лучше, если бы у меня кто-то был».
Я переключилась на разговор с Секвойей: «Вот сейчас ты учишься в средних классах школы. Что изменилось?»
«Я стала более саркастичной и склонной к пессимизму», – призналась Секвойя.
«Мне очень трудно, потому что хотя я мать, источник авторитета, мне понятно, что она будет делать свой выбор самостоятельно, – добавила Даника. – У нас и стиль общения изменился. Я понимаю, что она теперь сама по себе. Она – юная женщина. А я уже давно не жила под одной крышей с другой женщиной. Так трудно найти золотую середину, не мешая ей жить, но при этом оставаясь мамой».
«Я теперь чаще на тебя огрызаюсь», – тихо сказала Секвойя.
«Ну да, но мы же хорошо с этим справляемся», – ответила Даника.
«У меня все изменилось с общением, когда я перешла в шестой класс, – сказала Секвойя. – Я очень переживала из-за домашней работы. Когда я пошла в среднюю школу, там не оказалось никого из моих старых друзей, и мне было одиноко, пока у меня не появились новые. Очень трудно было туда вписаться. Я знала, что меня крутой считать не будут. Там я впервые столкнулась с детьми из обеспеченных семей, они такие легкомысленные и противные».
«Сейчас меня больше всего волнует, как она справляется со стрессом из-за учебы, потому что она слишком требовательна к себе, – сказала Даника. – Она круглая отличница, но никогда еще так не переживала из-за оценок. Она плохо написала тест по математике и совершенно из-за этого расклеилась. Мне нравится, что ее волнуют оценки, но я переживаю из-за того, как она к этому относится и насколько это выбивает ее из колеи. Мы стали больше обсуждать, как справляться со стрессом. Учитывая все это, я чувствую, что мне правда повезло, что у нее нет других проблем с учебой или поведением. Она очень гармоничная».
«А как у вас происходят разговоры по душам? – поинтересовалась я. – Вот так просто садитесь и серьезно разговариваете или такие обсуждения возникают сами по себе?»
«Я обычно комментирую то, что происходит, например, что-то такое показали по телевизору, и я говорю: “Да, секс – это такая штука…” – Даника засмеялась и замолчала, чтобы бросить в рот редиску. – Секвойя читает новости и смотрит новостные выпуски по телевизору, а я стараюсь в такие минуты этим воспользоваться и перевести разговор на подростков и то, что их касается. У меня всегда была такая теория: если ребенок сам задает какой-то вопрос, значит, он до него дозрел».
При этом Даника, противореча сама себе, добавила: «Каждый раз, когда моя девочка уходит из дома, мне становится страшно. Я постоянно слышу о расстрелах в школах, о похищениях людей и так далее. Мы об этом много не говорим, лишь немного обсудили, что делать, если кто-то решит напасть на нее и увезти куда-то. И я ей сказала, что никто не имеет права причинять ей вред, никогда. У нее есть право защищаться и заставить прислушиваться к себе».
«Да, это так, – кивнула Секвойя. – Одна из важных вещей, о которых мне говорила мама, что никто не заслуживает дурного обращения. Можно пройтись по улице в чем мать родила, и никто не смеет тебе ничего сделать за это».
«А в какую школу для старшеклассников ты пойдешь в следующем году?» – спросила я.
«Я подала заявку на международный бакалавриат, – ответила Секвойя. – Я уже страшно волнуюсь из-за учебы, а станет, думаю, еще труднее. Когда я нахожу время для чтения, это меня успокаивает. А иногда я дома пою. Такие мелочи радуют меня».
«Это все так ново для нас, – сказала сидевшая в кресле Даника до того, как повернулась к Секвойе. – Я хочу, чтобы ты понимала, что волнуешься еще до того, как у тебя случится нервный срыв, и до того, как расплачешься. А еще важнее понять, что твои оценки – это одно, а ты сама – совсем другое. Ты удивительный, потрясающий человек. Не в оценках дело, а в том, что ты за человек».
«А к чему ты стремишься?» – спросила я у Секвойи.
«Сейчас я хочу стать врачом. Хочу поступить в Стэндфордский университет. Мне нравится узнавать что-то новое и вести разговоры на научные темы. По-моему, это круто».
«А я просто хочу, чтобы она была счастлива, – сказала Даника. – Даже если в жизни много волнений, все равно можно быть счастливой. То есть я знаю, что всякое бывает… Жизнь есть жизнь. Но быть счастливой – это знать, что вокруг тебя может что-то происходить, но это тебя не касается. Ты можешь твердо решить, что все равно будешь счастлива. Вот чего я хочу для дочери. Чтобы она была успешной и счастливой. Мне совершенно все равно, станет она врачом или нет».
«Я спорить люблю. Может быть, мне лучше стать юристом», – задумчиво сказала Секвойя.
«Когда Секвойе было пять или шесть лет, она мечтала стать библиотекарем и артисткой, которая исполняет танец живота, – усмехнулась Даника. – Я ее именно такой и представляю».
Как приятно было видеть любовь между мамами и дочерями. Конечно, иногда у них бывают напряженные отношения, далекие от совершенства, но отношения дочки-матери в наши дни перестали быть враждебными. И это во многом пошло на пользу дочерям. Очень часто современные девочки стремятся быть похожими на своих мам. И это прогресс.
Глава 7. Отцы
Мой отец вырос в городке Озаркс во времена Великой депрессии. Он был симпатичным южанином с медлительной манерой речи. С юга он уехал на Вторую мировую войну, и военная служба привела его на Гавайи, в Японию, а позднее – в Корею. В Сан-Франциско он встретил мою маму, которая служила в военно-морском флоте, и женился на ней. Когда я была маленькой, он посещал занятия в колледже для ветеранов Второй мировой войны, потом побывал за границей и в Мексике, но до самой смерти в 1973 году оставался убежденным южанином в том, что касалось расовых вопросов[24].
Я была его первым ребенком, и он настаивал, чтобы меня назвали Мэри в честь Пресвятой Девы Марии и Элизабет в честь королевы Елизаветы. По ночам он часто просыпался и проверял, дышу ли я. Возвращаясь домой с работы, он включал проигрыватель с пластинками Бенни Гудмена, и к тому моменту, как мне исполнилось шесть месяцев, я начинала елозить в колыбельке под звуки этой музыки. А он брал меня на руки и танцевал со мной по комнате.
Когда мне было пять лет, он научил меня рыбачить. Мы ходили к пруду, где водились синежаберные солнечники и ерши, там и сидели день напролет, разговаривали и наполняли джутовый мешок рыбой для копчения. А потом он учил меня водить недорогой голубой форд из серии «Меркурий» 1950 года выпуска на заброшенных дорогах нашего провинциального штата. Раскуривая сигарету «Честерфильд» и прихлебывая безалкогольный «Доктор Пеппер», он сидел рядом, и его кудрявые черные волосы развевались на ветру. Он был нетерпеливым учителем, вечно хватался за руль и орал: «Рули, рули, черт тебя побери!»
Когда мне было двенадцать, я сказала ему, что мне нравится запах новых книг. Сказала, что мне нравится подносить их к лицу и вдыхать запах. У него появилось обеспокоенное выражение лица, и он мне сказал: «Только никому не говори об этом, а то подумают, что ты ненормальная».
Когда они с мамой повезли меня поступать в университет штата, он так и сыпал советами: «Не ходи на свидания ни с кем, кроме первокурсников, и не придавай этому большого значения. Не связывайся с курильщиками и выпивохами. Подальше держись от иностранцев. Не запускай учебу». Уезжая, он крепко обнял меня, впервые за много лет, и произнес: «Я буду скучать по тебе. Я с тобой говорил больше, чем с другими».
Последний наш с ним разговор состоялся накануне его смерти. Он позвонил, чтобы узнать, сдала ли я свои аспирантские экзамены по психологии. Я сказала ему, что сдала, и он был рад. Потом я извинилась и сказала, что мне надо бежать: ко мне должны были прийти гости на ужин, и мне нужно было готовить салат. Он сказал: «Я горжусь тобой». На следующий день с ним случился инсульт, и он впал в кому. Я была рядом с ним в отделении реанимации, когда прикроватный аппарат зазвенел и отключился.
Мой отец отдал бы жизнь за меня. Просто неловко, до какой степени он гордился мною и наивно верил в мой успех. Но у него были двойные стандарты в том, что касалось секса, и косные представления о женщинах. Короче говоря, у нас были сложные взаимоотношения папы и дочери, хотя они были и гораздо более близкими, чем большинство подобных взаимоотношений в 1950-е годы, поскольку оба мы очень любили поговорить.
Все отцы – продукты своего времени. С 1950-х годов правила жизни для отцов существенно изменились, в те времена быть хорошим отцом означало, что мужчина должен быть трезв, обязан зарабатывать на жизнь, быть верным жене и не бить детей. Никто не ожидал от мужчин, что они будут обнимать детей, говорить, что любят их, или обсуждать с ними личные дела. В 1994 году от отцов ожидали всего того же, что и в 1950-е, но еще и надеялись, что они будут эмоционально привязаны к своим родным. Многие отцы не научились этому от своих отцов, поэтому не знали, как себя вести.
Большинство отцов привыкли относиться к женщинам пренебрежительно, когда были мальчишками, и это причинило им больше всего вреда во взаимоотношениях с собственными дочерями. Они попали в неловкую ситуацию, потому что полюбили представительниц пола, который их всю жизнь учили обесценивать и презирать.
На протяжении многих эпох считалось, что ошибки матерей могут нанести их детям огромный вред. А для того, чтобы считаться хорошим отцом, достаточно было просто уделять некоторое внимание дочерям. Когда дочери были сильными, это считалось заслугой отцов. Но мой опыт говорит, что сильные дочери вырастают у сильных матерей.
В 1990-е годы дочерей и матерей связывали прочные, хотя и конфликтные отношения, общение с отцами у них складывалось по-разному. Некоторые девочки едва парой слов обменивались с папами, а у других возникали теплые взаимоотношения и были общие интересы. Одна моя клиентка рассказывала: «Я даже не верю, что мой отец правда существует. У нас с ним нет ничего общего». А другая сказала: «Больше всего мне нравится в папе то, что мы играем с ним дуэтом после ужина. Нам обоим нравится играть на скрипке, и мы так проводим время вместе с тех пор, как мне исполнилось три годика».
Отцы тоже могут нанести огромный вред дочерям, подавляя их личность. Отцы с косными убеждениями не позволяют дочерям мечтать и подрывают их веру в собственные силы. Унизительные шутки о женщинах, выходки, которые характеризуют их как женоненавистников, негативное отношение к женщинам, которые отстаивают свои права, могут причинить дочерям страдания. Отцы-сексисты внушают дочерям, что основная роль женщины – угождать мужчине. Сами они относятся к женщинам свысока.
Некоторые отцы так стараются помочь дочерям вписаться в существующую культуру, что поощряют их стремление быть привлекательными или похудеть. У них вырастают дочери, которые считают единственным своим достоинством умение нравиться мужчинам. Такие отцы недооценивают женский ум и передают такое отношение дочерям.
А отцы – защитники женских прав могут помочь своим девочкам научиться постоять за себя. Они могут поощрять их в стремлении защищаться и даже в разумных пределах «давать сдачи». Могут научить их чему-то полезному, например, как менять шины, бросать мяч в бейсбольном матче или как обустроить за домом дворик-патио для отдыха. Помогут понять мужскую точку зрения и мотивы поведения мужчин в их культуре. Лучшие из отцов не позволяют себе судить о других по внешности или испытывать предубеждение к другому полу. Отцы могут подать пример взаимоотношений между мужчиной и женщиной и уважать женщин, принимающих на себя разнообразные роли. Отцы могут сопротивляться убогим представлениям о том, к чему должна сводиться роль их дочерей, и поддерживать их ценность как личностей. Могут навести дочерей на мысль, что быть умной, гордой и независимой – это хорошо.
В 1970-х я исследовала взаимоотношения отцов и дочерей. Я проводила опрос среди старшеклассниц, у четверти которых отцы умерли, у другой четверти родители развелись, и лишь у половины опрошенных родители жили вместе. Мне было интересно, какое влияние общение с отцами оказывает на самоуважение девочек, ощущение, что с ними все в порядке, и отношение к мужчинам.
Я быстро выяснила, что физическое присутствие отца мало значило для всего этого. Некоторые из девочек, у которых отцы жили с ними вместе, редко с ними разговаривали, а у других девочек, которые редко виделись с отцами, сохранились теплые воспоминания о них и ощущение, что тебя принимают такой, какая ты есть. Именно полноценный эмоциональный контакт (а не физическое присутствие) был принципиально важен. Я выделила три типа взаимоотношений с отцами: поддержка, психологическая дистанция и насилие.
У отцов, которые оказывали поддержку, вырастали дочери с высокой степенью самоуважения и с ощущением, что с ними все в порядке. Эти девушки были склонны чувствовать к мужчинам симпатию, уверенно строили взаимоотношения с противоположным полом и были настроены на то, что в будущем их ждет счастье. Отцов они считали забавными, очень заботливыми и близкими друзьями.
Но большинство отцов попадало в категорию тех, кто устанавливал психологическую дистанцию. Может быть, они и стремились к близким отношениям, но не знали, как этого добиться. Дочери отчужденных отцов говорили, что им нравится, что папа много зарабатывает и обеспечивает семью, но им бы хотелось не только этого. У такого отца кроме роли добытчика была еще одна функция: он устанавливал правила поведения в семье. Отцы, которые сохраняли дистанцию, обычно воспринимались как люди более косных взглядов по сравнению с матерями этих девочек, как люди, менее способные понять и выслушать. Одна из девочек так сказала об этом: «Если бы папа перестал жить с нами, мы бы жили более бедно, но обстановка дома стала бы более свободной». Такие отчужденные отцы часто имели благие намерения, но не умели воплотить их в жизнь. Они много работали, и у них не хватало времени и сил, чтобы выстроить отношения с дочерями. Эти отцы были неспособны к близким и душевным взаимоотношениям с трудными подростками. Они не научились обходить острые углы в общении, проявляя отзывчивость, гибкость в поведении, терпение и умение договариваться. Они считали, что это удел жены.
У некоторых таких отцов была более серьезная проблема, чем неумение общаться или нехватка времени. Поскольку они привыкли вести себя в соответствии с представлениями о роли мужчин в обществе, они недооценивали те качества, которые помогали сохранить близкие и прочные взаимоотношения. Они считали, что стремление кого-то поддержать и умение сочувствовать – это удел нытиков и слабаков, и с дочерями вели себя холодно.
Третья категория отцов – те, кто был склонен к эмоциональному, физическому или сексуальному насилию. Эти отцы обзывали дочерей, высмеивали и стыдили их за ошибки, применяли к ним физическое насилие или совращали их.
Отец Кейти был из тех, кто морально поддерживает дочь. Но поскольку он тяжело болел, Кейти взяла на себя ответственность за него. А отец Холли не знал, как ей помочь. У Дейла были благие намерения, но он держался отчужденно. Отец Клары тоже относился к категории тех, кто устанавливает дистанцию во взаимоотношениях. У него были косные представления о том, что подобает мужчине и женщине. И он навязывал свои представления о женственности дочери. Эти отцы сыграли важную роль в жизни своих дочерей, кто-то принес им добро, а кто-то – зло.