Кейти, 17 лет, и Пит
Пит – отец-одиночка, его жена погибла в автокатастрофе, когда их дочери Кейти было три года. Не имеющий возможности выйти за пределы дома инвалид с мышечной дистрофией, Пит ухитрился организовать свою жизнь и содержать себя и Кейти, работая корректором в местной газете.
Когда Кейти училась в старших классах, он настоял на том, чтобы она обратилась к психотерапевту. Его беспокоило, что из-за любви к нему она не хотела жить своей жизнью. Кейти нехотя согласилась, заявив, что может поделиться с Питом всеми своими мыслями и чувствами.
Кейти была невероятно любящей и проницательной. В отличие от множества подростков, она чувствовала: то, что она делает, важно для окружающих. Она заботилась о Пите, работала в аптеке недалеко от дома и училась. Временами ей приходилось принимать решения, разбираясь с многочисленными жизненными проблемами.
Я спросила ее, какие у них с Питом взаимоотношения. «Он всегда мне доверял, – сказала она. – Когда у меня возникает проблема, он настаивает, чтобы я справлялась с этим сама. Он говорит, что я приму верное решение. Мы можем обо всем поговорить: о сексе, парнях, наркотиках, месячных – о чем угодно. Он самый лучший слушатель в мире».
Когда я поинтересовалась, чувствует ли она, что ей не хватает матери, она ненадолго замолчала и отвернулась, глядя в окно. И сказала: «Я маму не помню. Конечно, я хотела бы, чтобы она была с нами, но у меня самый лучший папа из всех, кого я знаю».
Когда я стала расспрашивать о здоровье Пита, тон ее разговора изменился. Она помрачнела и тихо произнесла: «Ему становится все хуже, и я ни за что не хочу оставлять его одного надолго. Я беспокоюсь о том, что его ждет».
Когда Кейти подробно рассказывала о его проблемах со здоровьем и неблагоприятном прогнозе врачей, говорила она твердо и спокойно, но с болью в голосе. Она очень много думала о том, что хотела бы ему дать, но гораздо меньше о том, чего хотела лично для себя. Я уважала ее за преданность отцу, хотела действовать осторожно и не пытаться исправить то, что и не нуждалось в исправлении. Но, с другой стороны, Кейти нужно было подумать и о собственной жизни. Пит был прав: ей нужно было больше друзей и развлечений.
Когда я поделилась с ней своими соображениями на этот счет, Кейти заявила: «У меня такой классный папа, что никакие друзья мне не нужны. Я знаю, это странно звучит, но мне нравится жить именно так».
Я захотела увидеться с ее отцом и приехала к ним в гости в маленький домик в пригороде в субботу днем. Пит лежал в шезлонге, укрытый пледом, а на нем – три сиамских кота, рядом телефон и пишущая машинка. Он был худой и выглядел болезненным. Он широко мне улыбнулся и общался весьма непринужденно.
Пит и Кейти пошутили по поводу моего черного пальто, на которое сразу же налипли белые кошачьи шерстинки. Мы обсудили метель, которая обрушилась в выходные на наш город и принесла холод, потом поговорили о кулинарных умениях Кейти. Никому не хотелось первому поднимать вопрос о здоровье Пита.
Я выразила восхищение тем, как прекрасно Пит воспитал Кейти. Он засмеялся: «Это она меня воспитала. Она в сто раз взрослее меня».
Я согласилась, что Кейти взрослая, но заметила, что ей нужно больше общаться с окружающими. Я подозревала, что отчасти она избегает общения со сверстниками из-за того, что волнуется за отца, но отчасти и потому, что так же, как и все подростки, беспокоится, как у нее это получится.
«Обычно я уважаю мнение Кейти, но здесь ей самой нужно о себе позаботиться, – согласился со мной Пит. – Со мной ей комфортнее, чем со сверстниками. Она терпеть не может проигрывать, а со мной она знает, что останется в выигрыше».
Я предложила ей себя в качестве «специалиста в области общения», и она согласилась какое-то время приходить ко мне на консультации. Я готова была поспорить, что она просто хочет, чтобы мы от нее отстали.
И я переменила тему: «А что будет после того, как Кейти окончит школу?»
Пит с Кейти переглянулись, и Пит засмеялся: «Здесь у нас мнения расходятся. У нас есть деньги от страховки моей жены. Кейти может учиться везде, где пожелает. В Гарвардском или Йельском университете, она же отличница».
«Я хочу поступить в местный университет», – перебила его Кейти.
Пит продолжал: «У Кейти все уже спланировано. Она хочет жить дома и заботиться о своем старом немощном папаше. Но я ей этого не позволю».
«Ты же никогда не командовал мной и вот вдруг начинаешь», – заявила Кейти.
Все мы засмеялись.
Но потом у Кейти глаза наполнились слезами, и она сказала: «Ты единственный родной человек у меня, и я тебя не оставлю. Мне никакой радости не будет, если я окажусь где-то еще. Я остаюсь не потому, что хочу заботиться о тебе. Я остаюсь потому, что мне самой этого хочется».
Пит покачал головой.
«Я бы могла жить в общежитии и каждый день приходить к тебе», – сказала она.
«А я чем буду заниматься, как ты думаешь? – отшутился Пит. – Пить взахлеб кока-колу и спускать деньги, играя в покер?»
Кейти не сдавалась: «Я думаю, что ты будешь заниматься тем же, чем и сейчас, и для этого тебе понадобится моя помощь. Ты можешь нанять кого-то, чтобы тут делали уборку, ходили за покупками и готовили, но я буду приходить каждый день – и точка».
«Упрямую дочь вы воспитали, – заметила я. – Думаю, вам стоит принять ее предложение. Нет никакого вреда из-за того, что родные люди остаются вместе».
«Так у меня же никакого выбора нет, – сказал Пит. – Не думаю, что теперь Кейти начнет подчиняться приказам».
Кейти решительно не хотела подчиняться, но я чувствовала, что она достаточно благополучна с психологической точки зрения, чтобы адекватно реагировать на разговор и моральную поддержку. Я знала, что в некоторой степени она осознает свое стремление избежать общения со сверстниками. С другой стороны, меня восхищала сплоченность этой семьи, и я не хотела интерпретировать эти здоровые взаимоотношения и душевную силу девочки как нечто патологическое. «Есть много вариантов для компромисса. Мы можем обсудить это в следующий раз, когда ты приедешь ко мне на прием».
«Думаю, Кейти сделает то, что захочет, – улыбнулся ей Пит. – Кейти – это мой крест».
Холли, 14 лет, и Дейл
Я познакомилась с Холли в больнице, куда она попала после попытки самоубийства. Она была одна в белой больничной палате, одетая в казенную пижаму, но с тщательно сделанным «спайком»[25] на голове и журналом с «Роллинг Стоунз» в руках. Когда я представилась, она вела себя вежливо, но отстраненно. Я стала расспрашивать ее о неудавшемся самоубийстве. Холли отвернулась и стала смотреть в окно, в ноябрьский пасмурный день, и ответила: «Моя жизнь кончена». И потом на протяжении всего оставшегося разговора отвечала мне короткими междометиями.
Отец Холли вошел в палату и стал рассказывать мне про их жизнь. Мать Холли влюбилась в соседа и однажды сбежала с ним, когда Холли была в детском саду. Дейл работал на заводе, где выпускали шины. Больше они никогда ее не видели. Дейл был просто раздавлен этим предательством и тем, что на него свалилась вся забота о ребенке.
После того как жена его бросила, каждый день был похож на предыдущий. Он приходил домой, готовил ужин, мыл посуду, а потом устраивался удобнее в кресле-качалке перед телевизором. Очень часто по вечерам он так и засыпал, сидя перед телевизором, под десятичасовой выпуск вечерних новостей. Он редко приходил к Холли в школу на мероприятия, и у него не было никаких своих интересов. Однажды коллега попробовала пригласить его на свидание, но Дейл отказался. Второй попытки для него не будет.
Дейл заботился о Холли, следил за ее здоровьем и присматривал за ней, но у него не было ни сил, ни способности обеспечить ей эмоциональную поддержку, и он не смог стать ей другом. Дейл не имел ни малейшего представления, как правильно выразить заботу. Они с Холли так редко разговаривали, что когда у Холли наступил кризис, у них не было основы для совместных действий.
Я предложила им и совместную семейную терапию, и индивидуальные консультации с Холли. Они переглянулись и одновременно кивнули.
Во время первой встречи с Холли меня поразила ее самостоятельность. После того как мать ушла из семьи, Холли быстро научилась сама о себе заботиться. У нее в спальне был порядок, она сама стирала и гладила платья. У нее было лишь смутное представление о том, что у других девочек есть друзья или что родители их водили куда-то отдохнуть и развлечься. Она никогда не делала уроки, но училась вполне прилично.
Когда она была в начальных классах, то смотрела телевизор вместе с Дейлом, но в средних классах вместо телефильмов полюбила музыку. Ее потряс певец Принц. Она залепила стены комнаты плакатами с его изображениями и картинками с обложек его музыкальных альбомов. Она вступила в его фан-клуб, а раз в неделю сочиняла длинные письма кумиру. Она слушала его музыку до тех пор, пока не выучила все песни наизусть, а раз Принц носил все фиолетовое, она тоже стала одеваться во все фиолетовое. В одном интервью Принц сказал, что любит красный цвет, и Холли покрасила волосы в красный.
Дейл этого почти не замечал, пока школьный психолог не сообщила ему, что остальные ученики дразнят Холли за фиолетовую одежду и жуткие волосы. А еще психолог беспокоилась по поводу новых друзей Холли и посоветовала Дейлу записать девочку в какой-нибудь клуб, отправить ее заниматься спортом или в любительский театр.
Дейл спросил Холли, не хочет ли она записаться в клуб, и она отказалась. Он предложил оплачивать ей любые уроки, какие ей понравятся, но она ушла от ответа. Он купил ей яркие футболки, а Холли засунула их в ящик с одеждой, даже не распаковав. Дейл догадывался, что ее проблемы могут быть связаны с их семейными делами, но не знал, что делать. Он сдался и снова уселся перед телевизором.
А потом Холли познакомилась с Лайлом – худым девятиклассником в черной кожаной куртке с клепками и татуировкой «Живи быстро, умри молодым». Как и у Холли, у него была страсть к музыке как способу борьбы с одиночеством. Он слушал музыку на ходу, практически постоянно, когда не был на уроке. У него были неприятности в школе из-за того, что он на перемене включал музыку на полную громкость. Они встретились на последнем ряду на занятиях по английскому языку. Холли заметила, что он потихоньку пронес плеер в школу, и застенчиво поинтересовалась, нравится ли ему Принц. Лайл, в отличие от других ребят, не видел никакой проблемы в фиолетовой одежде и красных волосах, из-за которых все дразнили Холли. Он ответил утвердительно: ему нравился Принц. Он пригласил Холли к себе домой после школы послушать Принца.
К выходным они начали дружить. Холли перенесла большую часть своей страсти к Принцу на Лайла. Она звонила ему утром, как только просыпалась, и ждала его у школы за углом, чтобы стрельнуть сигаретку. Отправляла ему записки на уроке, обедала с ним в школьной столовой, а после занятий приходила к нему домой. По вечерам висела с ним на телефоне.
Дейл испытал чувство облегчения: у Холли наконец появился друг. Он сказал мне: «Лайл со странностями, но он хороший». Дейл чувствовал, что такая внезапная привязанность может быть не очень правильной, но не совсем понимал, что надо делать. Он решил поговорить с Холли о сексе, но она огрызнулась, что сама все знает и со всем справится. Он засомневался в этом, но что сказать или сделать, не знал.
В течение трех месяцев Холли жила и дышала только Лайлом. А потом он резко порвал с ней. Он сказал Холли, что не готов к серьезным отношениям и хотел бы уделять больше времени игре на гитаре и общению с музыкантами. Мать Лайла позвонила Дейлу, чтобы предупредить, как на Холли может подействовать эта новость. Она сказала, что хотя им с мужем нравится Холли, у них с Лайлом все закрутилось слишком быстро и что Лайлу нужно притормозить. Они же еще девятиклассники. Прежде чем повесить трубку, она сообщила Дейлу, что Холли и Лайл занимались сексом.
Дейла эта новость огорошила. Он предложил Холли сделать тест на беременность, но она не согласилась. И вообще отказалась говорить с ним о Лайле. Когда Дейл пришел вечером домой, она помчалась к себе в комнату и с грохотом захлопнула дверь. Несколько дней она проплакала, отказывалась есть и ходить в школу. Глаза у нее покраснели, а лицо распухло от слез. Она каждый день звонила Лайлу, но разговор как-то не клеился. От ее упрашиваний он еще больше утверждался в решении порвать с ней. И тогда Холли проглотила все таблетки, которые нашла дома.
К счастью, Дейл в тот день решил прийти домой пообедать и проверить, как там Холли. Он нашел ее лежащей без сознания в луже рвоты и позвонил в службу спасения. Вот тогда я и появилась в их жизни.
Потихоньку я стала входить в контакт с Холли. Однажды она пришла ко мне в очередном фиолетовом наряде, и мы поговорили о Принце. Я попросила ее принести с собой его аудиозапись, и мы послушали музыку вместе. В качестве провокации она включила мне его «сексуальные» песни. А потом я прокомментировала то, что мне понравилось.
«Мне нравится строчка “будем вместе до зари”».
Холли передернуло, и она сказала: «Это старая его песня. Послушайте вот это».
Послушав другую песню, я спросила: «Что эта песня значит для тебя?»
Холли ответила: «Двое против всего мира. Бессмертная любовь».
«Да, вечная любовь – это прекрасно. Все мы хотим навсегда остаться со своими родными и друзьями», – ответила я.
«Вы имеете в виду мою мать?» – сердито спросила она.
Холли часто отвечала на мои вопросы строчками из песен Принца. А я слушала и вытягивала из его текстов строчки, с которых можно завязать очередной разговор. Я ждала момента, когда Холли заговорит своими собственными словами. И наконец предложила ей самой сочинить песню в стиле Принца, чтобы выразить свои чувства.
На следующей неделе Холли принесла мне текст. Песня была в стиле Принца, и в ней сквозило одиночество и тоска покинутого человека. Она усмехнулась, когда я похвалила ее творение. И потом мы с Холли стали общаться с помощью песен. Каждую неделю она приносила новую: о покинувшей ее матери; о том, как она злится на развод родителей; о том, где же сейчас ее мать и почему она ей не звонит; о том, какими жестокими могут быть другие дети. Я слушала, обсуждала то, что она сочинила, и спрашивала, что значат для нее эти песни.
А еще я мягко подталкивала ее к мысли, что ей нужен друг. Из-за того, что мать ее бросила, а девчонки дразнили, представительницам женского пола она не доверяла. Когда я предложила ей общаться с девочками, она отрицательно покачала головой. Я предложила брать уроки музыки и, может быть, стать участницей музыкальной группы.
Несколько месяцев спустя у нас установились довольно прочные отношения, и тогда я смогла затронуть тему секса. Я предложила ей показаться врачу. Рассказала самое основное о сексуальности и сказала: «Это всем девочкам интересно, но все они боятся об этом спросить».
Мы поговорили о том, какой беззащитной она оказалась перед первым встречным, кто сказал ей: «Я люблю тебя». Лайл был порядочным парнем и таким же наивным, как Холли, но другой парень будет совсем не таким. Я упомянула, что фраза «я люблю тебя» – это первое, что говорят девушкам психопаты.
Холли совершила типичную ошибку, как и многие девушки-подростки: она эксплуатировала собственную сексуальность, чтобы добиться любви. Ей нужна была духовная близость, а не секс, а больше всего она нуждалась в теплых отношениях с отцом. Мы побеседовали о том, как получилось, что они с отцом друг другу совсем чужие, и я пригласила Дейла на консультацию. На первой нашей встрече он вел себя еще более неуклюже, чем Холли. Он сидел как истукан, скрестив руки на груди, и на все мои вопросы отвечал только: «Да, мэм»[26].
«Мы никогда не беседуем», – с упреком сказала Холли.
«Вот это мама твоя лучше умела делать, – сказал Дейл. – А я с детьми как-то не очень говорить умею».
Я поинтересовалась, хотели бы они сблизиться друг с другом. Холли закрутила прядь волос вокруг пальчика и застенчиво кивнула. Дейл поперхнулся, а потом сказал: «Это единственное, чего я хочу. А иначе зачем мне жить-то?»
Я посоветовала им двигаться к этой цели не спеша. Ни у одного из них не было положительного опыта в общении, и они бы расстроились, если бы что-то пошло не так. Я предложила: «Можно вместе готовить еду или сесть в машину и поехать посмотреть на рождественскую иллюминацию».
Когда я предложила им сходить на рождественский концерт, у обоих на лицах появилось испуганное выражение. Я не стала настаивать и сказала, что можно было бы по вечерам обсуждать, как у каждого прошел день.
На следующем приеме они рассказали, что сначала им было трудно разговаривать друг с другом, но потом все постепенно наладилось. Дейл спрашивал, как у Холли дела в школе. Она рассказывала ему про обед в шумной столовой. Холли интересовалась у папы, что он делал на работе, и впервые за много лет он объяснил ей, чем занимается.
Во время курса психотерапии мы постепенно приблизились к непростой теме отъезда матери Холли. Дейл сказал: «Я старался оставить все это в прошлом. Я же ничего не могу изменить, так что толку плакать-то?»
«Я боялась начинать эту тему, потому что папа всегда был такой грустный, – сказала Холли. – Через месяц после того, как мама ушла, я перестала упоминать о ней. Долго-долго я по вечерам плакала, а потом сразу засыпала».
Я попросила и Холли, и Дейла написать письма, в которых они выразили бы свои чувства, связанные с уходом из семьи близкого для них человека. Эти письма не нужно было никому отправлять (мы ведь даже не знали куда), но это помогло им справиться с мучительными для них событиями.
На следующей неделе Холли и Дейл прочитали письма вслух. Сначала письмо Дейла звучало сухо и не выражало особых эмоций, но постепенно становилось более выразительным. Он долгие годы носил в себе затаенный гнев, и вот эти чувства прорвались наружу: сначала гнев, потом грусть, потом горькие мысли о себе. Он был мужем-неудачником, он не умел ясно выражать мысли или проявлять нежность. Он винил себя в уходе жены.
Холли внимательно слушала отца, а потом протянула ему бумажные платочки. Похлопала его по руке и сказала: «Это не ты был виноват, а я».
Она прочла свое письмо, которое сначала, в отличие от отцовского, было формальным и вежливым, а потом стало более эмоциональным. Первым и самым сильным чувством, которое она переживала, было ощущение утраты: ее мать решила уйти и никогда больше ее не видеть. Холли подозревала, что это с ней что-то не так, может быть, в ней есть какой-то скрытый изъян, о котором она не подозревает. С момента ухода матери она все время горевала и не понимала, как выразить или описать эти мучительные переживания.
С тех пор как мама ушла, она терпеть не могла, если какая-то женщина к ней прикасалась или хвалила ее. Если учительница ласково похлопывала ее, то Холли вся сжималась. Вместо того чтобы искать поддержки у женщин, она пыталась зачерстветь и сделать вид, что этой помощи ей совсем не нужно. Ей не нравилось ходить в гости к другим девочкам: слишком завидно было смотреть, как их любят матери.
В том, что мать бросила их, она винила себя. Она была «маленькая вредина». После того как мама ушла, она перестала вредничать, практически перестала с кем-то разговаривать. Она больше не верила, что от слов будет какой-то прок.
После ухода матери Лайл был первым, кому она доверилась. Он вселил в нее надежду, что ее кто-то может полюбить. Он слышал ее, поддерживал и говорил, что она красивая. Когда он ее бросил, она страшно страдала. Его уход напомнил об уходе матери и убедил в том, что она недостойна вообще ничьей любви.
Под конец этой встречи и Холли, и Дейл расплакались. Я поняла, что они были очень нужны друг другу. Ни один из них не чувствовал, что его кто-то может полюбить, и лишь они могли заставить друг друга отказаться от этого привычного ощущения. Надеясь, что так и произойдет, я заметила: «Вы можете научить друг друга, что значит проявлять любовь».
И над этим мы стали работать. Дейл держался отчужденно из-за собственной невысказанной боли и неумения общаться. Безусловно, отсутствие именно этих навыков разрушило его брак. А Холли держалась отчужденно, поскольку ее покинули. С ее папой это было легко. Певец Принц был идеальным объектом любви, потому что их разделяли тысячи миль и он был для нее недосягаем. Она могла любить его, ничем не рискуя.
В конце концов у Холли и Дейла сложились близкие взаимоотношения. Они стали больше говорить на личные темы. Например, Холли расспрашивала отца о его друзьях на работе, а он признался, что избегает их. Он сказал, что они читают «Плейбой» и так отзываются о женщинах, что ему становится противно. А Холли рассказала ему, что мальчишки в школе дразнят ее и что ей неприятно, когда они прикасаются к ней в школьных коридорах. И после этих откровений между ними завязался философский разговор о взаимоотношениях между мужчинами и женщинами. Им было чему научить друг друга и чему научиться.
Дейл стал более чутким родителем. Он ограничил просмотр телевизора вечером до часа, а все остальное время разговаривал с Холли или проверял ее домашнюю работу. Он просил Холли показывать ему оценки и рассказывать, как дела в школе, каждый день. Большинство подростков стали бы сопротивляться, если бы в этом возрасте родители вмешивались в их жизнь, но Холли была так одинока, что приняла с радостью отцовское внимание. Он не очень сильно критиковал ее, а она научилась доверять папе, переживая и неудачи, и успех. Оказалось, что он всегда на ее стороне и во всем ее поддерживает.
Они сходили на концерт группы Kiss в городской концертный зал. Холли показала Дейлу свои песни, а он предложил оплачивать ей уроки игры на гитаре. У ее мамы был хороший голос, и Дейл надеялся, что это передалось дочери. Холли сочинила к текстам музыку и стала исполнять свои песни с местной группой Power Peach.
Когда мы проводили собеседования с девушками для нового издания этой книги, то нас поразило, какие близкие отношения сложились у многих из них с отцами. В 1960-е годы отцы были в основном добытчиками. К 1990-м годам оба родителя чаще всего работали – и отцы стали вносить свою лепту во взаимоотношения с детьми. На сегодняшний день отцы стали еще более внимательными к детям, семьи стали более демократичными. В целом женщинам теперь позволено быть более напористыми, а мужчинам – чуткими и нежными.
Большинство отцов сегодня хотят, чтобы их дочери выросли сильными и гордыми. Они скорее поддерживают феминизм, а не опасаются его. Их отношение к женам – пример того, как они должны относиться и к дочерям. Многие становятся для дочерей наставниками в спорте, или вместе с удовольствием занимаются музыкой, искусством, или ходят в походы, и у них большой потенциал, чтобы помочь дочерям стать уверенными в себе и быть самими собой.
Мы, конечно, знаем, что всегда будут и отчужденные, и даже склонные к насилию отцы, но практически все опрошенные нами девушки рассказали, что они с папами любят друг друга. В сущности, за исключением отцов, склонных к проявлению физического насилия, никто из девушек, входивших в состав наших фокус-групп, не рассказывал об отчуждении. Чаще всего об отцах говорили, что они «забавные».
Джордан рассказала, что они с папой пробегают по три километра каждое утро. Кендал сообщила, что они увлекаются головоломками и соревнуются, кто быстрее разгадает судоку.
«Я люблю своего папу. Он работает дома, поэтому мы много времени проводим вместе, – сказала Марта. – У мамы напряженная работа, и она по нескольку недель бывает в отъезде. Папа мне ближе».
Оливия с грустью говорила: «У моего папы рак, и он очень переживает и часто не в духе. Ему слишком трудно чем-то со мной заниматься, но я пытаюсь быть рядом с ним».
«Мой папа прекрасно готовит, – рассказала Аспен. – Найдет рецепт в интернете, и мы вместе по нему готовим. Прошлым вечером мы приготовили блюдо из индийской кухни с пакорой, карри и пресными лепешками – наан».
Особенно в эпоху появления организаций в защиту женщин от насилия, таких как #MeToo, отцы в состоянии помочь дочерям стать сильными, уверенными в себе женщинами. В лучшем случае мы станем свидетелями того, как появляется отец нового типа, который активно противостоит унижению женщины. Например, отец Мэдди рассказал мне: «Раньше я любил высказаться на тему того, как выглядит женщина, но сейчас, когда Мэдди стала подростком, я никогда так не делаю. Я не хочу видеть в женщине лишь сексуальный объект».
«Я стараюсь обращаться с женой так, как хочу, чтобы обращались с моими дочерями, – сказал мой сосед Грант. – Я обязательно спрашиваю, как у них дела, с кем они общаются. Я учу их, как постоять за себя».
Аника, 17 лет
Аника – старшая из троих детей, живет с родителями в маленьком городке в штате Айова. Ее папа – психолог в школе для старшеклассников, где она учится. Мама – учительница в средних классах школы в этом же городке. Я брала интервью у Аники в популярной кофейне городка Омаха. Она с удовольствием рассказывала о папе и о самых ранних воспоминаниях, связанных с ним. Откинув длинные темные волосы с лица, она сказала: «Когда я была маленькой, то обожала папу. Я считала его идеальным. Он часами пел и читал мне книжки. В шутку боролся с братом и со мной, смешил нас. Он был таким добрым. Я с нетерпением ждала его домой с работы».
У Аники при этих воспоминаниях заблестели глаза. «Когда я была маленькая, то хотела выйти замуж за папу и даже спросила его, женится ли он на мне, если мама умрет».
Я спросила, достаточно ли она проводила времени с отцом, и она ответила утвердительно.
«Он все всегда делал вместе с нами. Если строил конуру для нашей собаки или сажал деревья, мы ему помогали. Он научил нас готовить и правильно кадрировать фото. С тех пор как мне исполнилось три года, папа постоянно проводил со мной время в субботу днем. Мы делали вместе все, что бы я ни пожелала. Отправлялись вместе на поиски приключений, пели, плясали и ели мороженое. В дождливую погоду он читал мне вслух весь день напролет. Если история была грустной, я любила ее разыгрывать по ролям вместе с ним. Мы разыгрывали смерть паучихи Шарлотты из книжки “Паутина Шарлотты”, наверное, раз сто.
С тех пор как я пошла в школу, я уже не могла проводить с папой субботы, и ему было от этого грустно. Иногда мы выкраиваем время, чтобы побыть вместе. Идем в библиотеку и выбираем книжки, а потом читаем их в кофейне. Я с ним чувствую себя так, словно я наедине с самой собой.
В детстве я считала, что он – само совершенство, но теперь я воспринимаю его таким, какой он есть. Он ошибается. Бывает нетерпелив. Вообще-то, мои недостатки – это и его недостатки».
Аника скорчила грустную рожицу, и мы расхохотались. Она продолжила свой рассказ: «Но он извиняется, если сделал что-то не так. Он неидеален, но это близкий мне человек. Но все равно жаль расставаться со своими иллюзиями».
Я спросила, что теперь им интересно делать вдвоем. Аника сказала: «Папа очень эмоционально открытый человек, и он хочет, чтобы я рассказывала ему обо всем. А я не такая. Я скорее похожа на маму, и я же подросток. Я не хочу, чтобы папа знал все о моей жизни».
Она ненадолго замолчала и вздохнула. «Иногда мне неприятно, когда он расспрашивает, как прошел мой день. Это меня задевает. Он принимает это на свой счет, но здесь нет ничего личного. Я просто хочу жить своей жизнью. Иногда он действует мне на нервы, но в определенном смысле я люблю его больше, узнав, что он за человек на самом деле. Все равно трудно смириться с мыслью, что он неидеален».
«Судя по твоему рассказу, он незаурядный человек, – заметила я. – А у него бывают черные дни или плохое настроение?»
«У него работа трудная, – ответила Аника. – Он работает с детьми, с которыми плохо обошлись и которые пострадали от сексуального насилия. Он общается с ребятами, которые плохо себя ведут или думают о самоубийстве, но все это он оставляет там, на работе, когда возвращается. Заходит в дом с улыбкой на лице. И вот он уже готовит еду или шутит с нами. И что важнее всего, он постоянно о нас думает. Он так решил: посвятить себя семье. Я уважаю его за то, что он жизнелюб. Он всегда стремится к красоте. И меня этому тоже научил».
«А чему еще ты научилась у своего отца?» – поинтересовалась я.
«Я вижу, как он стремится всегда быть честным и добрым. Он просто замечательно относится к маме. И нас, детей, научил общаться как надо. У меня очень высокие требования к тому парню, с которым я когда-нибудь буду встречаться».
Аника бросила картонный стаканчик в урну и решительно взмахнула кулачком: «Я все равно хочу выйти замуж за кого-то, похожего на папу».
По дороге домой я думала о теплых взаимоотношениях между Аникой и ее отцом. Я заметила, что все, что касалось отца, было связано со становлением ее личности. Он был для нее близким человеком, был в курсе ее дел, а теперь, когда ей нужно было больше личного пространства, ему было грустно и обидно. Сейчас такие заботливые отцы, как папа Аники, переживают то, что до боли знакомо матерям. Аника и ее сверстники готовы развиваться самостоятельно, а отцы думают про себя: «Погоди, останься еще со мной, еще ненадолго ».
Луна, 19 лет, и Стивен
«Десять лет назад меня пригласили поработать в национальной экологической организации, чтобы от их лица рассказать об экологических проблемах в Небраске, – рассказывал Стивен, спокойный сорокалетний мужчина с козлиной бородкой и в блестящих очках в темной оправе. – Моя дочь Луна училась тогда в средних классах школы. Когда я забирал ее после уроков, в машине она всегда затыкала уши наушниками. Но я все равно рассказывал о своей работе, и как меня приняли, чтобы я организовал акции против строительства опасного для экологии трубопровода, и какую угрозу он представлял для нашей страны. У меня было такое чувство, словно я разговаривал сам с собой. Но, в конце концов, у нее сначала один наушник выпал из уха, потом второй, Луна повернулась ко мне и заявила: “Пап, ты должен остановить их!”»