— Я этого не говорил.
— Молчите, когда я говорю! — Майор грозно двинулся на старика. — Вы обманом проникли в мою квартиру. Значит, у вас есть какая-то цель. А ну, говорите быстро и не злите меня: зачем вы сюда явились?
Старик дрожащей рукой провел по лицу и тяжело вздохнул.
— Прошу вас не сердиться, — заговорил он упавшим голосом. — Я вовсе не предполагал, что доставлю вам неприятность. Возможно, произошла какая-то ошибка, тогда я приношу свои извинения. Разве вы не господин майор Василе Борза из Министерства безопасности?
— Это я, но не господин, а товарищ майор Василе Борза. А вы тут при чем? Почему вас интересует майор Борза?
— Тогда прошу прощения, вы учились у меня в школе на улице Мынтулясы. Я могу сказать, когда это было: между девятьсот двенадцатым и пятнадцатым годами. Вот видите, хотя с тех пор минуло более тридцати лет, я все помню. Память о каждом классе у меня связана с какими-нибудь учениками, не всегда самыми лучшими, — через силу улыбнулся старик, — но такими, в ком я чувствовал что-то особенное. Я и потом, насколько это было возможно, старался следить, как они учатся в гимназии, в университете… Правда, вас я потерял из виду: в шестнадцатом году[4]началась война, и это многое объясняет. Вас увезли в провинцию…
Майор время от времени поглядывал на дверь в соседнюю комнату.
— Послушайте, господин директор, — произнес он не столь раздраженно, хотя и сурово. — Я вовсе не тот, за кого вы меня принимаете, ни лицеев, ни университетов я не кончал. Я выходец из народа. Многое довелось мне в жизни испытать, но никогда у меня не было ни времени, ни денег, чтобы болтаться в высших учебных заведениях…
— Я же говорю про начальную школу на улице Мынтулясы.
|
|
— А я вас предупреждал, что меня не следует прерывать, когда я говорю. Все эти штучки с учеными степенями и факультетами нам известны, чепуха все это! Прошли времена разных степеней, дипломов и прочего вздора! Мы похоронили этот ваш режим! — воскликнул майор, словно обращаясь к соседней комнате. — Режим эксплуататоров! — Голос его зазвучал еще громче. — Теперь взял слово трудовой народ! Зарубите это на носу, пока не поздно! Понятно?
— Понятно, — склонил голову старик. — Прошу меня извинить. Произошла ошибка, не по моей вине…
Майор пристально посмотрел на него и ухмыльнулся:
— Надеюсь, что это ошибка, иначе вам было бы худо. А теперь благодарите Бога, что я не разозлился, и мотайте отсюда!
Короткая лапа майора указала на дверь.
— Всего вам доброго, — проговорил Фэрымэ, — счастливо оставаться. Еще раз прошу извинить меня…
Пятясь задом, старик выбрался из кабинета и, испуганно семеня, пересек гостиную. Борза расхохотался, тут же придя в хорошее настроение.
— Анета! — крикнул он от двери. — Принеси нам быстренько кофе! — Подошел к другой двери и распахнул ее. — Что ты скажешь, Думитреску, ну и ахинея!
Из столовой вышел еще довольно молодой шатен с прилизанными волосами, коротко подстриженными усиками, маленьким ртом и такими тонкими губами, что казалось, будто их вовсе нет. На болезненном, землистом лице выделялись желтые глаза под синеватыми веками.
— Что-то подозрительное, — натужно улыбнулся Думитреску. — Мне это кажется подозрительным.
Борза мгновенно изменился в лице.
— Мне тоже кажется, — согласился он. — Уверяет, что ошибся, но можно ли ему верить?
|
|
— Версия с перепутанными именами шита белыми нитками. Чтобы было два Василе по фамилии Борза, примерно одного возраста, в одном и том же городе — не очень-то верится. Этот тип что-то знает. — Думитреску улыбнулся. — Ему что-то нужно. Обрати внимание, он узнал твой адрес, хотя ты только-только сменил квартиру.
— Я его арестую! — взорвался Борза. — Немедленно!
— Подожди, не торопись. — Думитреску подошел к окну. — Если он что-то вынюхивает, лучше мы сами начнем за ним следить.
Отогнув край занавески, он выглянул на улицу.
— Еще не спустился. Все это кажется очень подозрительным, — проговорил он, продолжая наблюдать за улицей. — Вполне возможно, что здесь кроется что-то серьезное. Возможно, он тебя ни с кем не путает, а преследует какую-то цель, потому что знает, кто ты такой. Возможно, он прав и ты учился у него, в школе на улице Мынтулясы.
— Что за шуточки! — нахмурился Борза. — Все знают, что вышел я из народа и не ходил в школу…
— Борза, — прервал его Думитреску, не поворачивая головы, — ничего постыдного нет, если ты ходил в начальную школу на улице Мынтулясы. В начальной школе и при старом режиме могли учиться бедные и честные люди…
— А я утверждаю, что не ходил в начальную школу на улице Мынтулясы! — возмутился Борза. — И даже не знаю, где такая находится.
— Она здесь, совсем рядом, — проговорил Думитреску, упершись лбом в стекло.
— Возможно. Но я тебе сказал и повторяю, что не знаю никакой школы. Детство мое прошло в Тей. Отец был возчиком… Что еще стряслось, почему нету кофе? — процедил он сквозь зубы и шагнул к двери. — Вот-вот явится инспектор, а я хочу спокойно выпить кофе.
|
|
— Наконец-то выбрался на улицу, — сообщил Думитреску и, открыв створку окна, выглянул наружу. — Надо бы позвонить, чтобы установили слежку… Не торопись, — предостерег он, оборачиваясь и пристально глядя на Борзу. — Он что-то знает. Будь начеку.
На рассвете следующего дня Фэрымэ разбудил офицер Службы безопасности:
— Пройдемте со мной. Нужно получить от вас некоторые сведения. С собой ничего не берите. Вы там пробудете недолго.
Во дворе стояло еще несколько людей в форме, а перед домом ожидала машина. Все уселись, не проронив ни слова. Старика била дрожь.
— Жаркий будет денек, — выдавил он из себя, пытаясь улыбнуться.
Машина остановилась перед зданием Министерства безопасности. Фэрымэ провели по длинным коридорам, а потом в грузовом лифте, который доставлял строительные материалы на еще недостроенный этаж, подняли наверх. Он и не заметил, на каком этаже остановились. Вся группа вышла из лифта с противоположной стороны и двинулась по сумрачному коридору, освещенному редкими тусклыми лампочками. Потом спустились на несколько лестничных маршей вниз и попали как бы совсем в другое здание: здесь были широкие чистые окна, блестящий паркет, стены выкрашены белой краской. Перед одной из многочисленных дверей офицер подал знак остановиться, но внутрь вошел один. Через некоторое время он вышел в сопровождении сутулого чиновника, зажавшего под мышкой папки. Все снова двинулись вперед по коридору, который, казалось, описывал правильный прямоугольник, остановились перед другим лифтом и на нем спустились вниз. Фэрымэ хотелось посчитать этажи, но он был зажат между двумя офицерами, а спиной чувствовал папки в руках чиновника, и ему было ни до чего. Выходя из кабины, они столкнулись с группой служащих, скопившихся в ожидании лифта. Краешком глаза Фэрымэ заметил несколько фигур в форме Службы безопасности, замешавшихся среди штатских. На этот раз путешествие по коридору не было продолжительным. Чиновник с папками остановился у первой же двери справа и без стука вошел в кабинет. Вскоре оттуда вышел молодой человек в очках, культурного вида и жестом пригласил одного из офицеров за собой. Через некоторое время дверь снова открылась и появился другой чиновник. Пристально посмотрев и глаза старику, он спросил:
— Вы утверждаете, что являетесь Захарией Фэрымэ, бывшим директором… начальной школы номер семнадцать по улице Мынтулясы?
— Да, — торжественно подтвердил Фэрымэ. — Я был также и школьным инспектором, — добавил он, прокашлявшись.
Чиновник еще раз внимательно посмотрел на него, слегка нахмурился и проговорил как бы про себя:
— Странно!.. — и тут же исчез за дверью.
Прошло много времени, прежде чем он появился вновь. Фэрымэ переминался с ноги на ногу — болели колени.
— Прошу заходить.
Они оказались в приемной с одним окном и несколькими дверями. По стенам стояли скамейки. Чиновник направился к самой дальней двери, бросив на ходу:
— Следуйте за мной.
Все вошли в кабинет. Единственный стол был уставлен телефонами. Откинувшись на спинку стула и играя карандашом, их ожидал Думитреску.
— С какого времени вы знаете товарища Борзу?
— С той поры, когда он был вот таким, — улыбнулся Фэрымэ, показывая рукой над полом. — Он учился в моей школе.
— А откуда вы знаете, что это был он?
— Видите ли, именно в этом весь вопрос. До вчерашнего дня, до двух часов дня, я мог поклясться, что это был он, господин майор Василе Борза. Но я побывал у него, и он мне заявил, что ничего не помнит.
— Что же вам понадобилось у товарища майора? Как вы узнали его адрес?
— Я вам скажу, как это произошло, — начал Фэрымэ, словно приготовился рассказывать длинную историю. — Это было несколько недель назад, еще в июле. Как-то раз прогуливался я по бульвару, потому что именно там я люблю гулять, возле школы. Шел я от памятника Паке Протопопеску, чтобы вернуться по улице Мынтулясы. Присел на скамейку отдохнуть, вдруг вижу — перед домом номер сто тридцать восемь, можно сказать прямо перед моим носом, останавливается грузовик. Соскакивают молодые люди, несколько милиционеров и начинают сгружать вещи. Потом кто-то вышел из дому и распорядился, чтобы все грузили обратно. Он крикнул: «На четвертый этаж въезжает товарищ майор Василе Борза!» Я тут же вспомнил, каким он был, этот мальчик, Борза Василе. Вспомнил и о том, что случилось с ним и сыном раввина…
— Что же с ним случилось? — полюбопытствовал Думитреску.
— О, это длинная история. Длинная и странная, можно даже сказать — таинственная. В свое время о ней писали в газетах, но могу заверить, она так и осталась тайной.
— Что это за история? — настойчиво повторил Думитреску. — Почему вы думаете, что она осталась тайной?
— Осталась тайной, потому что никто не обратил на нее внимания. — Фэрымэ, казалось, даже оживился. — Но чтобы вам все было понятно, я должен вам сообщить, что сначала Борзы там не было, то есть в погребе вместе с сыном раввина. Петру Дарвари — вот про него действительно можно сказать, что он был в гуще событий. Этот мальчик был весьма изобретательным. Я следил за его жизнью до последнего дня, пока он не исчез вместе со своим самолетом между Змеиным островом и Одессой, пропал бесследно. Этот Дарвари, о котором я вам рассказываю, узнал, что его приятель Алдя, учившийся в другой школе, на Каля-Мошилор, познакомился в Текиргьоле с одним татарчонком, который зарабатывал себе на жизнь тем, что ходил с одной дачи на другую и истреблял мух. Да, я могу подтвердить, слово это точно выражает смысл, он именно истреблял их. Не видел бы я этого собственными глазами, я бы не поверил. Потому что, должен вам сказать, на следующий год я сам был в Текиргьоле и познакомился с ним. Этот татарчонок был существом совершенно исключительным. Я его вижу как сейчас: бритая голова, глаза, словно черные бусины, не мальчишка — огонь. Кажется, так и слышу: «У вас в доме много мух?» По-румынски он говорил прекрасно, ведь учился в Констанце, хотя и с татарским акцентом. «У вас есть мухи?» — спрашивал он. Сначала он стучался в дверь, потом, не заходя в комнату, спрашивал из коридора: «У вас много мух?» Голос его звучал чуть-чуть насмешливо, словно он намеревался этих мух покупать, но раз уж по случаю, то, значит, и по дешевке. Но я расскажу вам, что произошло со мной. Я уже слышал о нем, но еще не встречал. Дача, где я снял себе на лето комнату, стояла на холме. И была она самой крайней в селе. «Вилла Корнелия» — так она называлась. Поэтому татарчонок добрался до нее позже всех. Но все-таки добрался, потому что истребление мух было его занятием, так он зарабатывал себе на хлеб. Было часа два пополудни. Я спал. Вдруг слышу стук в дверь. «Мухи есть?» Я вскочил с постели. У меня тоже были мухи, как и во всем Текиргьоле, но больше всего мне хотелось завести с ним знакомство, с этим мальчишкой. «Вполне достаточно. А что ты хочешь с ними делать?» — «Я их выгоню, и ни одна не появится в течение недели. Если появится хоть одна, вы не дадите мне ни гроша». — «Сколько ты просишь?» — «Один лей. Половину сейчас, остальное через неделю. Если вы мне покажете в комнате хоть одну муху, я возвращаю деньги». — «Согласен, — говорю — Посмотрим, что получится…» — Вдруг голос Фэрымэ совсем изменился. — Прошу прощения, если это вас не очень затруднит, то у меня будет к вам просьба…
— Что вы хотите? — подбодрил его Думитреску.
— Я бы попросил вас разрешить мне отдохнуть немного на стуле. Я падаю от усталости. У меня что-то вроде ревматизма.
— Садитесь, — разрешил Думитреску и кивнул на стул.
Фэрымэ поклонился и, глубоко вздохнув, сел.
— Премного вам благодарен, — вымолвил он. — Я с самого начала заметил, что у вас доброе сердце. Вы очень похожи на одного моего доброго приятеля, некоего Доробанцу…
— Это к делу не относится, — оборвал его Думитреску. — Я вас спросил, что вам понадобилось у товарища майора Борзы. Вы начали издалека, но на мой вопрос так и не ответили.
— Понимаете, как раз об этом я и хотел сказать. Я сидел на скамейке перед домом номер сто тридцать восемь и вспоминал о нем, как он учился в моей школе по улице Мынтулясы. Там мне и пришло в голову: схожу-ка я посмотрю на него. Он многого достиг, теперь он майор… Побеседуем немножко, вспомним школу. Я поинтересуюсь, не знает ли он чего-нибудь о Ликсандру. Ведь в четвертом классе он сдружился с Ликсандру — водой не разольешь. Ликсандру этот тоже был странным мальчиком, мечтателем, своего рода поэтом. Учился он в четвертом классе, хотя было ему уже лет тринадцать-четырнадцать. Он поздно пошел в школу, потому что несколько лет подряд все болел. Но когда он попал в мою школу, то оказался блистательным учеником. Он мог бы за год пройти не два, а целых три класса, что, впрочем, он и сделал позднее, когда поступил в лицей… Вот я и хотел спросить господина майора, не знает ли он чего-нибудь о нем.
— Как, вы сказали, его зовут? — вздрогнул Думитреску, словно пробуждаясь от сна.
— Ликсандру. Георге Ликсандру.
— Так в чем же дело? Какое отношение он имеет к товарищу Борзе?
— Самое прямое, — заверил Фэрымэ, покачивая головой. — Они были как братья. Когда Ликсандру убежал из дому, Борза скрывал его. Конечно, не в своем доме, а в погребе на Майдане. Потому что, надо вам сказать, все эти мальчишки после случая с сыном раввина питали огромную слабость к заброшенным погребам и подвалам. В те времена перед Университетом был большой пустырь, который называли Майданом возле примэрии,[5]там были сложены каменные блоки, из которых после войны построили новое крыло университетского здания. Как сейчас вижу: огромные блоки из белого с голубоватым оттенком камня.
— Это к делу не относится, — прервал его Думитреску. — Вы что-то говорили о погребе, а также упоминали о тайне сына раввина. Какая здесь связь?
— А связь такая, что сын раввина исчез в подвале. Исчез бесследно. Будто сквозь землю провалился. Но я должен уточнить, что правда, то правда: этот мальчик, Иози, знал, что исчезнет. Он со всеми попрощался, всех обнял и потом бросился в воду. С тех пор его никто больше не видел.
— Что вы говорите?! Где это произошло?
— В заброшенном подвале неподалеку от Церкви-под-липами. Но для того чтобы вам все стало понятно, надо знать всю историю, а она очень длинная… Вы мне разрешите закурить? — попросил Фэрымэ.
— Пожалуйста.
— Я вам очень признателен, — поблагодарил старик, доставая из кармана табакерку. — Всю жизнь я был страстный курильщик, но теперь могу сказать, что бросил курить. Лишь изредка балуюсь. Я сам кручу папиросы, — пояснил он. — А вы, вероятно, не курите?
— Нет.
— И правильно делаете, — заметил Фэрымэ, — я слышал, что курение вызывает рак.
Заклеив самокрутку, он прикурил и жадно затянулся. Губы его тронула улыбка, и он мечтательно прикрыл глаза.
— Это длинная история, — заговорил он. — Чтобы в ней разобраться, следует знать, что все началось с Абдула, этого татарчонка, о котором уже шла речь. Как я говорил, его я видел за работой Он вошел в комнату, сел по-турецки, достал из-за пазухи нечто вроде кожаного кошеля и принялся бормотать на своем языке. И тут я увидел такое, чего не видывал за всю свою жизнь: я увидел, как мухи черным роем закружились над его головой и, когда они все собрались в один черный клубок, Абдул загнал их в кошель. Он закрыл кошель, снова спрятал его за пазуху и, улыбаясь, поднялся на ноги. Я дал ему монетку, и должен сказать, что целую неделю, но только ровно неделю, я не видел ни одной мухи в своей комнате. Они жужжали в коридоре, вились возле окна, но ни одна не решалась влететь в комнату. Через неделю Абдул явился за деньгами. А на следующий день, то есть на восьмой после его колдовства, комната наполнилась мухами, даже в большем количестве, чем раньше. Вполне понятно, что я снова позвал Абдула, чтобы избавиться от них. Так он приходил ко мне трижды, пока я жил на «Вилле Корнелия»… Алдя же подружился с Абдулом годом раньше. Потом я узнал от Ликсандру, что, вернувшись осенью в Бухарест, Алдя обладал секретом, который открыл ему Абдул. Насколько я понял, секрет этот состоял примерно вот в чем: если попадется какой-нибудь заброшенный подвал, залитый водой, нужно присмотреться, не обнаружатся ли там некие знаки, а если они обнаружатся, значит, этот подвал — заколдованное место, оттуда можно попасть в иной мир.
— Что вы говорите? — воскликнул, усмехаясь, Думитреску.
— Да, похоже, что этому научил его Абдул. Возможно, он научил его и еще кое-чему, но мне Ликсандру об этом ничего не рассказывал. Ведь всю эту историю именно от Ликсандру я и узнал. Алдя и Ликсандру вместе с Йози, сыном раввина, проживавшим на Каля-Мошилор, начали в том году шататься по пустырям вокруг Бухареста в поисках заброшенных погребов и подвалов. Много их оказалось, но только два были наполнены водой. И, как рассказывал Ликсандру, только в одном обнаружили они знаки, о которых говорил Абдул.
— Какие знаки? — спросил Думитреску.
— Этого я не знаю, в эту тайну меня не посвящали. Потом я узнал, что мальчишки ходили с длинной палкой, повесив на конец ее старую сумку. Палку потом, после несчастья, нашли сломанную пополам, а сумка бесследно исчезла. Возможно, что сын раввина прихватил ее с собой. Все это изложено в протоколе допроса, так же писали и газеты. Ликсандру первый бросился в воду вниз головой и пробыл под водой несколько минут. Когда он вынырнул, то был белый как мел и дрожал от холода. Он сказал товарищам: «Пробудь я там еще немного, вы бы меня больше не увидели». И добавил: «Знайте, что там красиво как в сказке». Потом, тоже головой вперед, нырнул Дарвари, но он тут же выскочил, лязгая зубами. «Я лучше завтра нырну, а то сегодня уже поздно». Потом ныряли Алдя и Ионеску. Ионеску выскочил очень скоро, дрожа всем телом. Алдя был хороший пловец, он нырял несколько раз. Под конец сказал: «Вроде мелькнуло зарево, а больше ничего». Он в последний раз погрузился на дно, пробыл под водой довольно долго и вынырнул изумленный. «Была как брильянтовая пещера, вся светилась, будто горели тысячи свечей…» — «Я тоже хочу посмотреть!» — воскликнул сын раввина. Попрощавшись со всеми, обняв Алдю и Ликсандру, он бросился вниз головой и больше не появился. Мальчики ждали его до самого вечера, потом, поклявшись друг другу не выдавать никому знаков, какие были им известны, разошлись по домам. На следующий день Ликсандру пошел к раввину узнать, вернулся ли его сын. Йози не вернулся, и полиция разыскивала его по всем пустырям. Когда миновал третий день, а Йози так и не нашелся, Ликсандру явился ко мне рассказать, что же произошло. Пришел он вместе с Борзой, хотя тот и не был причастен к этой истории. Снова возобновились поиски, и сразу же возникли разные недоразумения. Хотя все мальчики утверждали, что воды в погребе было много и глубина там была более двух метров, когда же полиция стала замерять, воды оказалось менее чем на метр. Мальчика искали всюду, увы — тщетно. Потом привезли насос, выкачали из погреба воду, но тела там не оказалось. Тогда стали копать, и на дне обнаружилась древняя кладка. Вмешалась археологическая комиссия и продолжила раскопки. Были найдены остатки средневековых укреплений, потом, еще ниже, следы стоянки древнего человека. Но никаких следов мальчика не нашли.
— Когда это произошло? — спросил Думитреску.
— В октябре пятнадцатого года, в начале месяца, то ли пятого, то ли шестого.
Думитреску записал в блокнот.
— В какой части города находился погреб?
— Неподалеку от Обора, на пустыре, который в те времена тянулся от Обора до начала бульвара Паке Протопопеску. Я видел этот погреб, осматривал и археологические раскопки. Но теперь от всего этого ничего не осталось. Когда в ноябре шестнадцатого пришли немцы,[6]они устроили на пустыре склад боеприпасов, а при отступлении взорвали его. От всего околотка ничего не осталось. После войны это место застроили заново. И теперь там только новые дома.
— В этих поисках принимал участие и Борза? — спросил Думитреску.
— Он приходил вместе с Ликсандру. Ему тоже все было известно, хотя прямого участия в этой истории он не принимал.
— Хорошо, — усмехнулся Думитреску. — На сегодня хватит. Мы еще с вами поговорим.
Лицо его выражало чрезвычайную озабоченность, когда он нажимал кнопку.
— Проводи его в зону Б, — сказал он вошедшему охраннику. — Пусть в столовой его накормят.
— Большое спасибо, — поблагодарил Фэрымэ, поднимаясь со стула и откланиваясь.
Через три дня Думитреску снова обедал у Борзы. Когда приступили к кофе, он, вертя между пальцами зубочистку и рассеянно оглядывая стену, на которой висело несколько деревянных резных блюд и керамических тарелок из Трансильвании, как бы между прочим сообщил:
— Третий отдел посылал запрос в библиотеку Академии. Они проверили подшивки газет за пятнадцатый год. Ты знаешь, ведь Фэрымэ прав. Все происходило именно так, как он рассказывал: Йози, сын раввина, прыгнул в подвал и исчез. Даже трупа его не нашли. Исчез бесследно… Ты никогда не слышал этой истории? Ничего не помнишь? — Думитреску повернулся и посмотрел Борзе прямо в глаза.
— Понятия не имею, о чем ты говоришь. — Борза выдернул заложенную за воротник салфетку и вытер ею лицо.
— Я говорю о Фэрымэ, директоре твоей школы по улице Мынтулясы.
Борза молча положил салфетку и откинулся на спинку стула.
— Да, — улыбаясь, продолжил Думитреску, — он у нас. Я задержал его для расследования. Мне кажется подозрительным…
— Значит… — Борза открыл рот, наливаясь кровью, — значит, поэтому и привратника сменили?
— Одно с другим не связано, — возразил Думитреску. — Он просто получил другое задание. Однако, возвращаясь к твоему директору Фэрымэ, нужно сказать, что он престранный человек. У него исключительная память — помнит мельчайшие подробности. Он мне рассказывал, что ты в четвертом классе начальной школы…
— Я ведь тебе говорил, что не знаю его и в его школе никогда не учился! Я тебе уже говорил, что родился в Тей и детство мое прошло там же, в Тей!
— В этом-то вся закавыка. Уж раз ты заговорил об этом, я вынужден тебе сказать. В твое время в Тей было три начальные школы, две мужские и одна смешанная…
— Ну и в чем же дело? — нервно перебил его Борза.
— А дело в том, что в списках учеников ни в одной из этих школ нет твоей фамилии.
— А ты откуда знаешь?
— Были проверены списки.
Борза побледнел. В упор глянув на Думитреску, он стукнул кулаком по столу.
— Анета! — крикнул он. — Приготовь кофе и принеси бутылку рома!
— Я же тебе говорил, что директор показался мне подозрительным, — все так же спокойно продолжал Думитреску. — Тогда я начал расследование.
— Где он, этот чертов директор, я его живьем съем! — снова грохнул кулаком по столу Борза. — Попадись он мне хотя бы на одну ночь, все эти списки учеников на его шкуре бы отпечатались! Я бы его научил, как наушничать да интриги плести!
Думитреску пожал плечами и натужно улыбнулся.
— Товарищ Борза, — заговорил он тихим голосом, — напрасно ты злишься на директора. По крайней мере к этой истории он вовсе не причастен. То, что он подозрителен, это другой вопрос. И когда мы узнаем, с какой целью он являлся к тебе, мы тебя поставим в известность, и все будет в порядке… Что же касается тебя и школы на улице Мынтулясы, тут он не виноват. Ты числишься в списках школы по улице Мынтулясы с тринадцатого по шестнадцатый год, а в списках школ околотка Тей твоей фамилии нет. Но уж если ты признал, что окончил начальную школу, а без начальной школы тебя не могли бы назначить на пост майора, нет никакого смысла противоречить Фэрымэ. С другой стороны, вполне возможно, что ты учился в школе на улице Мынтулясы, но забыл об этом. С тех пор прошло больше тридцати лет. Кто может помнить, что происходило тридцать с лишним лет тому назад?
— Ты говоришь, я мог забыть… — задумчиво произнес Борза. — А знаешь, ведь ты прав: я действительно забыл. У меня было тяжелое детство. Общество преследовало меня.
— Да, что выпало на твою долю, так это просто ужас! — воскликнул Думитреску, и в голосе прозвучало восхищение. — Что за друзья у тебя были, какие странные типы! Будто из какого-то романа.
— Что с них взять — дети, — смущенно буркнул Борза.
— Нет, тут совсем другое, — продолжал Думитреску, и голос его зазвучал элегически. — Ты застал иные времена, твое детство протекало еще до той войны. Тебе выпало счастье подружиться с умными, предприимчивыми ребятами. Особенно с Ликсандру и еще, как его там зовут, с тем, который стрелял из лука…
— Вроде бы что-то припоминаю, — мечтательно произнес Борза. — Но, по правде говоря, — тут же спохватился он, — самое интересное я позабыл. Теперь, когда ты упомянул, я вроде бы вспомнил, что один мальчишка стрелял из лука, вот и все.
Вошла Анета с подносом. Принесла кофе и бутылку рому. Поставив поднос на стол, она и сама хотела присесть, но Борза так посмотрел на нее, что она смутилась, откупорила бутылку, налила две рюмки и удалилась. Борза, опрокинув рюмку, тут же торопливо наполнил ее до краев.
— И что же вы теперь думаете делать с этим директором? Долго продержите?
Думитреску задумчиво покрутил зубочистку между пальцами.
— Это не от нас зависит, — сообщил он. — Сначала нужно, чтобы он закончил писать свои показания. По мере того как он пишет, мы ведем расследование. В конце концов мы узнаем, чего он от тебя хотел. Пока ясно только одно: он вызывает подозрение. Все эти истории про школу на улице Мынтулясы он рассказывает, чтобы оттянуть время. Но ничего, — улыбнулся Думитреску, — мы его заставим заговорить. Время у нас есть. Мы не торопимся.
— Я и сам себя все время спрашиваю: что ему от меня нужно? — задумчиво произнес Борза. — А когда вы его спрашивали, он вам что-нибудь сказал?
— Да. Вот тут, я думаю, он и совершил первую ошибку. — Думитреску вдруг оживился. — Он сам не заметил, как выдал себя. Когда я вторично прочел его показания, я убедился, что он что-то скрывает, но против собственного желания дает нам в руки важную нить. Он сказал, что пришел, чтобы повидать тебя и поговорить с тобой, вспомнить детство и спросить, не известно ли тебе чего-нибудь еще о Ликсандру. Не знаю, понял ли ты…
— Вроде бы…
— Этот Ликсандру, по словам Фэрымэ, был связан дружескими отношениями с тобой и еще с одним парнем — Дарвари. А Дарвари — я это сам проверил — исчез вместе со своим самолетом в тридцатом году между Змеиным островом и Одессой. Есть некоторые указания на то, что он мог сбежать в Россию. И это в тридцатом году! Не знаю, правильно ли ты это оцениваешь. Теперь мы этот факт расследуем. Вполне возможно, что Фэрымэ встречался с ним, и неоднократно, в течение многих лет, даже после того, как Дарвари окончил военную школу и получил диплом летчика. Ведь, по его собственному признанию, директор очень часто виделся с лучшим другом Дарвари — Ликсандру… Думаю, что именно здесь нужно искать начало нити. — И Думитреску многозначительно подмигнул.
— Хоть убей, ничего не помню! — совершенно безнадежным голосом промямлил Борза.
— Когда же старик рассказал мне, как вы стреляли из лука, я убедился: повидаться с тобой он хотел именно ради того, чтобы узнать о Ликсандру и Дарвари, выведать, не знаешь ли ты чего новенького о них. Потому что — об этом-то, я надеюсь, ты помнишь — вы все встречались на Майдане возле примэрии и стреляли из лука.
— Да. Стреляли, — кивнул Борза.
— Хорошо. А не кажется ли тебе странным, что именно с ним, именно с Ликсандру, случилось то, что случилось? — Думитреску заглянул в глаза собеседника.
Борза конвульсивно сглотнул, взял рюмку и выпил ее одним духом.
— Да разрази меня гром, если я чего-нибудь помню! — воскликнул он и принялся вытирать лицо салфеткой.
— Значит, ты склеротик! — ухмыльнулся Думитреску. — Совсем потерял память.
— Знаешь, ты прав. Я потерял память из-за побоев. Я ведь тебе рассказывал, как меня пытали в подвалах префектуры…
— Но то, что случилось тогда, вряд ли можно забыть даже тридцать с лишним лет спустя, — продолжал Думитреску. — Вы собирались на пустыре и стреляли из лука. Тот случай заставил вас задуматься. Ваши стрелы обычно летели метров на двенадцать — пятнадцать. А когда выстрелил Ликсандру, вы увидели, что стрела пролетела над каменными блоками, которые, как ты помнишь, были там навалены для строительства Университета. Вы увидели, как она, пролетев над пустырем, полетела дальше — прямо к памятнику Брэтиану. Вы бросились за ней, испугавшись, как бы она не попала в какого-нибудь прохожего. Вы искали ее на бульваре, возле памятника, но так и не нашли. С тех пор вы стреляли только вверх. Натягивали тетиву изо всех сил, и стрелы летели самое большее метров на двадцать. Все шло своим чередом, пока лук вновь не оказался в руках Ликсандру. Вы увидели, как стрела взвилась ввысь. Вы следили за ней, задрав головы, пока не заболели затылки. Совсем потеряв ее из виду, вы уселись на камни и стали ждать, когда же она упадет. Вам стало страшно, что стрела может обрушиться с невероятной силой, и вы спрятались между камнями. Вы прождали часа два, но стрела так и не вернулась.