- И так он, наконец, добился необходимого внимания.
- Добился, но ему было мало. Мы уговорили «Таймс» держать эту историю в секрете, пока дело не будет раскрыто. Поэтому с убийством мисс Биллингс он поднял ставки – начиная от постера в лобби и заканчивая ловушкой с ядом для любого, кто решит помочь несчастной. Он издевается над нами, цитируя «Червя-Победителя». На этот раз у меня нет никаких сомнений: он настолько же опасен, насколько любит театральные эффекты. Это человек, с которым придётся считаться.
Я скептически посмотрел на него.
- Может и так. Но что из всего этого натолкнуло тебя на мысль, что он убьёт именно во время премьеры?
Когда Алистер ответил, в его голосе не было ни тени сомнений.
- Посуди сам. Его запросы и потребности продолжают расти; с каждым разом ему нужно всё больше и больше, чтобы почувствовать удовлетворение. Не знаю, заметил ли ты, но в сегодняшней «Таймс» я уговорил наших друзей не упоминать детектива Марвина.
Я-то заметил, но думал, что это получилось случайно, а не благодаря особой просьбе Алистера.
А теория Алистера о «совершенствующемся убийце» и «преступнике, который обязательно выберет премьеру спектакля» была, по меньшей мере, спорной.
Алистер заметил моё замешательство и сразу же попытался развеять мои страхи.
- Знаешь, я признаю, что в моей работе есть место не только для «науки», но и для «искусства». Иногда нужно просто довериться собственным инстинктам, как ты доверился им, когда решил поверить в невиновность По.
- По поводу По – да, но в этом деле, - я широко развёл руки, - мои инстинкты молчат.
- Поэтому я и прошу довериться моим.
Я посмотрел Алистеру в глаза.
Доверие – сложный вопрос.
Я безоговорочно доверял его уму и гениальности. Но его инстинктам?
|
|
Я уже имел несчастье выяснить, что там, где дело касалось не поведения преступников, а этических проблем, его инстинкты не срабатывали. С другой стороны, я и сам прекрасно понимал: в решении этических проблем нужно иногда идти на компромисс. И я сам не раз это делал, особенно когда на карту были поставлены жизни.
Я всё ещё раздумывал над словами Алистера, когда за нашими спинами раздался голос Изабеллы:
- Ты готов идти?
Она стояла на пороге столовой в умопомрачительном чёрном бархатном платье с пайетками, и её волосы были уложены в сложную элегантную причёску. На шее во впадине между ключиц поблёскивало маленькое сердечко.
Платье было простым, но эффект Изабелла произвела сногсшибательный.
Я поднялся из-за стола, чувствуя внезапное смущение и замешательство, и укол вины за то, что сегодня я находился не на своём месте. Я был одет в чужой костюм и собирался играть роль человека, которым не являюсь.
- Хорошего вечера, - пожелал нам Алистер, наливая себе ещё бокал вина; при этом выражение лица его было угрюмым. – Не беспокойтесь, в половине одиннадцатого я буду стоять возле «Гаррика» и следить за всеми, кто подойдёт к Молли Хансен.
Ему, очевидно, не очень нравилось, что его сначала оставляют одного дома, а потом отправляют делать неблагодарную работу.
У меня промелькнула мысль взять его с собой, но… Нет, пусть он пока не будет в курсе моих сегодняшних планов. По крайней мере, до того момента, как я всё удачно завершу.
В лифте Изабелла протянула мне своё пальто, чтобы помог его надеть.
|
|
Пододвинувшись к ней ближе, я ощутил запах её духов – что-то лёгкое, напомнившее мне о весенних цветах.
Она улыбнулась и произнесла:
- Если мы не поторопимся, Саймон, то опоздаем.
И до меня дошло: естественно, в таком платье она собиралась ехать не на метро.
Пока мы спускались на первый этаж, я незаметно запустил руку в свой карман и вздохнул с облегчением: денег, чтобы заплатить за такси, а так же дать на чаевые служащему Дакоты, который нам это такси поймает, мне хватит.
Судя по остальным людям в лобби, одетым в вечерние наряды, мы с Изабеллой были не единственные, кто решил провести вечер вне дома.
Несмотря на вторник, в «Империи» был аншлаг.
Собственно, это было ожидаемо: «Питер Пэн» являлся самым популярным спектаклем на Бродвее. Мне повезло, что я смог достать билеты на такие хорошие места.
Мы сели на третий ряд в партере справа от прохода.
Зал был украшен в изумрудных и багровых тонах, но в отличие от остальных театров, здесь не было ничего вызывающе роскошного. Когда я обратил на это внимание, Изабелла пожала плечами:
- Он хочет, чтобы аудитория была сосредоточена на его спектакле и его актёрах, а не на убранстве помещений.
Конечно, говоря «он», Изабелла имела в виду Фромана, и у меня засосало под ложечкой в ожидании того, что я был должен сегодня провернуть.
Мы кратко обсудили актёров Фромана, особенно, его самую яркую звезду – Мод Адамс, которая должна была сегодня играть главную роль.
Изабелла видела актёров театра Фромана каждый год, а я смотрел на них впервые – причём, не на живых актёров, а на их портреты в лобби, которым были завешаны все стены.
|
|
Когда начал подниматься занавес, я прошептал Изабелле на ухо, что в начале первого акта мне нужно будет ненадолго отлучиться. Она бросила на меня удивлённый взгляд, но ничего не сказала и вновь повернулась к сцене, где начало разворачиваться действо.
Я тоже переключил внимание на спектакль. Дождался, когда приключения Питера Пэна и Потерянных мальчиков наберут обороты, легонько сжал ладонь Изабеллы, давая понять, что мне нужно идти, и выскользнул из зала через боковой выход, который приметил ранее.
Я напоминал себе, что сейчас, в позаимствованном дорогом костюме, я выглядел частью этих зажиточных, богатых джентльменов, которые могут себе позволить наслаждаться спектаклями хоть каждый вечер.
Меня не должны остановить, пока я поднимаюсь на пятый этаж.
Я дошёл до третьего, когда меня окликнули.
- Сэр!
Я не стал замедлять шаг, и голос позвал меня ещё раз, уже более настойчиво:
- Простите, сэр!
Я глубоко вдохнул, обернулся и очутился нос к носу с молодым служащим.
Я улыбнулся ему, но ничего не сказал.
- Могу ли я вам чем-то помочь, сэр? На верхних этажах расположены административные помещения, и они закрыты для публики.
- Конечно, конечно, - закивал я, - но мне сказали, что я могу найти тут другую уборную.
- Да, на четвёртом этаже, - молодой человек недовольно нахмурился. - Но она только для персонала. Мне придётся поговорить с коллегами с первого этажа, если они направили вас сюда. Главная уборная находится ниже, и она гораздо более подходящая для джентльмена, вроде вас.
Следующую ложь я продумал заранее.
- В уборной внизу плохо какому-то джентльмену. Я решил уйти, чтобы не стеснять его.
Молодой человек смутился.
- Конечно, сэр. Мои извинения. Поднимайтесь, уборная находится на четвёртом этаже с левой стороны.
- Благодарю.
Я направился вверх по лестнице уверенными шагами. Надеюсь, парень не решит следовать за мной или, что ещё хуже, не пойдёт вниз, чтобы проверить, как самочувствие выдуманного мной джентльмена.
Поднявшись на один пролёт, я повернулся и краем глаза посмотрел на служащего – он подошёл к бордовому дивану, уселся и вернулся к чтению газеты.
Осторожно, чтобы он не услышал моих шагов, я поднялся на пятый этаж.
Здесь было темно.
Но ни одна дверь офисов не была закрыта, а тем более заперта.
Так что, по сути, я даже не вламывался – а я знал, что взлом и проникновение – это одна статья, а простое нарушение пределов частной собственности – другая.
Офис Чарльза Фромана был третьим по правой стороне. Его было легко определить – самая просторная комната с наибольшим количеством мебели и театральных безделушек.
Я закрыл за собой дверь, включил стоящую на столе лампу, снял пиджак и набросил его на плафон, чтобы приглушить свет.
Никогда раньше я не делал ничего подобного, и на короткое мгновение, когда у меня начала дрожать правая рука, я решил, что не справлюсь. Мне пришлось закрыть глаза и представить трёх девушек – ныне мёртвых, а некогда блестящих актрис.
И если у меня ничего не получится, то может умереть ещё одна. И пусть не знаю пока, как она выглядит, и кто она такая, но точно знаю, что нужно делать, чтобы её спасти.
Я не совсем понимал, что надеялся найти.
Я только знал, что мне нужно больше образцов почерка Фромана, Льва Айзмана и всех других значимых помощников; и прежде, чем уйду, намеревался забрать несколько бумаг, которых сразу не хватятся.
Наверно, я даже надеялся найти хоть что-то, что свяжет всех трёх жертв и – чем чёрт не шутит! – даже укажет на следующую цель.
Я не обнаружил ничего важного.
Я нашёл квитанции. Я нашёл заметки о каждом актёре и актрисе, в которых описывались их «производительность, потенциал и профессионализм».
«Принцип трёх П», как называл это Фроман.
И, как он и сказал нам с Изабеллой в воскресенье вечером, в деле каждой актрисы упоминались опоздания на репетиции и недостаток подготовки.
Лев Айзман, как и все остальные помощники Фромана, подавали кучу отчётов – но, к сожалению, все они были напечатаны на машинке.
Внезапно из соседней комнаты донесся грохот. Упало что-то большое и тяжёлое.
Я замер.
Там кто-то был.
Я бросился к стене, где в розетку была включена лампа, и выдернул шнур. Схватил накрывавший лампу и приглушавший свет пиджак и спрятался под стол Фромана.
Я затаился и ждал; вот послышались шаги на лестнице и в коридоре включился свет.
Я услышал разговор двух мужчин.
- Из какой комнаты доносился шум?
Я узнал голос служащего с третьего этажа.
- Понятия не имею.
У меня перехватило дыхание. Это голос Льва Айзмана?
Дверь в офис Фромана распахнулась; я замер, стараясь не дышать.
- Подойдите сюда, только гляньте!
Из соседней комнаты донёсся голос служащего, и я услышал, что шаги удаляются.
В соседнем помещении загорелся свет, и я услышал, как передвигают мебель.
- Какого чёрта! Что за беспорядок!
- Похоже, кто-то сбросил целую кипу бумаг с того книжного шкафа.
- Серьёзно?
Да, это был определённо голос Льва Айзмана.
Я отчаянно надеялся, что они останутся в соседней комнате.
Но меня беспокоило и то, что бумаги не могли упасть сами по себе. Видел ли меня тот, кто их сбросил?
Вероятно, да.
Я был так сосредоточен на каждом слове и движении, доносящихся из соседнего офиса, что от неожиданности подпрыгнул и ударился головой о столешницу, когда мимо моих ног грациозно прошла виновница переполоха.
Серая пушистая кошка с длинной шерстью громко мурлыкала, трясь головой о мои колени.
Я вздохнул с облегчением, но тут шаги из соседней комнаты направились в мою сторону.
В офисе Фромана включился свет.
- Боже, что же Фроман тут делал?
Они, естественно, заметили огромную кучу папок и бумаг, которые я просматривал на столе Фромана.
Наступила тишина.
- Чарли? Ты здесь? – громко крикнул Айзман.
Я несколько секунд чесал кошку за ухом, а потом вытолкнул её из-за стола.
Она пробежала по комнате.
- А вот и разгадка, - усмехнулся служащий.
Я задержал дыхание.
Кошка протестующее мяукнула, когда огромные руки обхватили её за тело и подняли в воздух.
- Отвратительное животное, - произнёс Айзман и вышел в коридор.
Служащий рассмеялся и почесал кошку под подбородком.
- Где же твои друзья-мышеловы, красотка? Обычно вас тут бродит несколько. Охотитесь, да, милашка? Не могу поверить, что ты устроила такой беспорядок в офисе мистера Ландри в одиночку.
Он замолчал на секунду, а потом обратился к Айзману:
- Хотите, чтобы я привёл здесь всё в божеский вид?
Айзман ответил, не раздумывая:
- Нет. Оставим это ночному уборщику. В конце концов, виновата кошка. Одни беды от них. Если бы нам не нужны были крысоловы…
Они ушли, выключив свет, но я ещё несколько минут сидел под столом и прислушивался.
Меня чуть не поймали.
Я вновь включил лампу, набросил наверх пиджак и вернулся к работе.
Я знал, что до антракта осталось немного времени, поэтому работать нужно было быстро – шкаф за шкафом, отчёт за отчётом.
В последнем шкафу я обнаружил склад старых рукописей. Просмотрев большую часть из них, я понял, что Фроман хранит всё – даже те сценарии, которые отверг. Судя по записям, которые я отыскал, он хранил их с единственно целью: проверить со временем собственные суждения; Фроман отдельно помечал сценарии, которые он отверг, но они получили признание у публики благодаря другому директору-продюсеру.
Фроман ненавидел упускать возможность произвести фурор.
К тому времени, как я открыл последнюю папку, я почти смирился с мыслью, что пришёл зря. Пролистывая шесть – нет, семь – рукописей, которые Фроман посчитал «недееспособными», я чуть не упустил имя автора, написанное на каждой из них.
Лев Айзман.
Сверху в папке лежали заметки Фромана, и, исходя из них, становилось ясно: учитывая близкие отношения с Айзманом, Фроман считал себя обязанным прочитать эти сценарии. Но читая между строк, я понимал, что Фроман не считал эти рукописи достойными к воплощению – и вероятно, именно это решение отразилось на их рабочих отношениях.
Мог ли Айзман быть убийцей, которого мы ищем?
Последний сценарий он принёс Фроману год назад. Целый год – долгий срок; его хватит, чтобы замыслить месть, продумать её и воплотить в жизнь.
Из всех людей именно Лев Айзман лучше всего знал, насколько отчаянно Фроман любит театр – и именно он понимал, как ударит по Фроману разрушение его детища.
Я был настолько поглощён мыслями о Айзмане, что практически пропустил приклеенную к следующей рукописи заметку.
В ней не было ничего особенного: лишь имя, дата и адрес.
Но почерк – вот от чего у меня побежали мурашки по телу.
Тело среагировало первым, поддавшись чистому инстинкту. Правая рука дрогнула, и я уронил папку, будто она обожгла мою ладонь.
В следующее мгновение я осознал, что ошибки быть не может: это был тот же мелкий, убористый почерк с наклоном. Я уже видел его прежде – на двух письмах, которые были найдены на местах жестоких убийств.
В записке значилось:
«Приняты на вычитку в феврале 1905 года.
Роберт Коби.
Бэй-Авеню, Шелтер-Айленд».
Под запиской было несколько слов о том, что этот сценарий попал к Чарльзу Фроману от Роберта Коби. И судя по тону комментариев Фромана, рукопись ему совсем не понравилась. Он отверг этот сценарий приблизительно в то же время, что и сценарий Айзмана – около года назад.
И по иронии судьбы, в той же кипе бумаг я заметил, что письмо с отказом Роберту Коби напечатал на машинке и отправил ни кто иной, как Лев Айзман.
Имя Роберта Коби мне ни о чём не говорило. Я был абсолютно уверен, что за время расследования оно не попадалось мне на глаза.
Я долго сидел на стуле и смотрел на стоящий передо мной шкаф.
Я просмотрел, по меньшей мере, семьдесят пять отвергнутых сценариев. И нашёл одну-единственную записку, написанную рукой убийцы и вложенную между двух рукописей, которым не суждено было увидеть свет: рукописью Льва Айзмана и рукописью Роберта Коби.
Один из них написал эту записку. Но кто именно?
Сам автор сценария – Роберт Коби? Или разочарованный отказом помощник Фромана – Лев Айзман?
Я изучил подпись Айзмана на напечатанном на машинке письме. Она была такой же, как и на предоставленном доктору Вольману образце – «неубедительной». На мой взгляд, она не была похожа на почерк в записке – но ведь я не эксперт.
Я знал о Льве Айзмане достаточно, и он мне не нравился.
Но был ли он убийцей?
А Роберт Коби был пока лишь неизвестным именем. Я хотел выяснить, кто он такой.
Алистер был прав: для того, чтобы остановить убийцу, не обязательно знать, как он выглядит; нужно лишь предсказать его следующий шаг.
Однако я не мог допустить ошибки в подобном деле. Не лучше ли знать соперника в лицо?
Я знал, где находится Шелтер-Айленд. Впервые у нас появилась существенная зацепка, хотя я и понимал, что всё не будет просто; мы не сможем просто прийти по адресу и арестовать живущего там человека, как жестокого убийцу.
А вдруг будет?
Странности иногда случаются.
По доносящимся снизу звукам я догадался, что начался антракт.
Меня уже один раз чуть не поймали; не стоит рисковать снова.
Опасаясь, что кто-то может зайти, я вернул всё на свои места. Но забрал с собой записку и первые страницы рукописей Льва Айзмана и Роберта Коби. Надел пиджак, выключил свет, положил в карман найденные улики и выскользнул в коридор; дальше вниз по ступенькам – и вот я уже смешался с толпой в лобби.
Изабелла по-прежнему сидела в зале.
- Где ты был, Саймон? – с упрёком поинтересовалась она. – Ты сказал, что вернёшься быстро, но тебя не было весь первый акт!
- Обещаю, что всё расскажу, как только вернёмся в квартиру Алистера, - я попытался улыбнуться. - Я принесу твоё пальто, хорошо?
Изабелла поднялась с кресла, недоуменно глядя на меня.
- Ты заплатил пять долларов, чтобы получить эти места – между прочим, одни из лучших в этом театре. А теперь хочешь уйти, не посмотрев второй акт? И это с учётом того, что ты полностью пропустил первый?
Я извинился и сел в своё кресло, решив, что могу позволить себе насладиться оставшейся частью «Питера Пэна» и компанией Изабеллы.
Всё, что я узнал, может подождать окончания спектакля. Как бы мне ни была любопытна личность Роберта Коби, я точно не поеду на Шелтер-Айленд в это время.
Поэтому я сидел и наслаждался игрой Мод Адамс. В один момент она, танцуя, буквально перелетела по воздуху через всю сцену, сорвав у аудитории бурю аплодисментов.
Утопая в бархатном кресле в поглотившем меня полумраке зала, рядом с сидящей со мной Изабеллой, я почти смог забыть всё, что меня тревожило. Почти.
Убийца, которого мы ищем, всё ещё на свободе, а значит, у нас нет времени на развлечения.
И всё же, когда в зале зажёгся верхний свет, когда мы с Изабеллой направились к выходу, где нас ждал извозчик, и я легонько касался её руки – в тот момент я осознал, насколько просто было бы привыкнуть к подобной жизни.
Слишком просто.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Дом Коби, Бэй-Авеню, Шелтер-Айленд.
В то утро выпал холодный мокрый снег— такой, что мне захотелось оказаться где угодно, только не на борту маленького парома, идущего на Шелтер-Айленд.
Это оказалась непростая поездка.
Мы с Алистером сели на первый же поезд из Нью-Йорка до города Гринпорт на Лонг-Айленд. Оттуда мы пересели на паром, и сейчас плыли по непокойным серым водам залива.
Когда мы обогнули Гринпорт-Бэй и направились к причалу в Шелтер-Хайтс, я крепко схватился за поручни, глядя на полоску приближающейся земли. Алистер остался в рубке, укрываясь от непогоды, очевидно предпочитая сигаретный дым, а не льющий, как из ведра, ливень.
Мы еле уговорили Изабеллу остаться в городе и помогать доктору Вольману с новыми образцами почерков, которые я добыл на вчерашней вылазке в театре. Их исследования будут неплохим подтверждением того, что мы сегодня найдём.
Мне было необходимо это ощущение ветра и капель дождя, падающих на лицо.
Они заставляли мой мозг работать. И даже неприятная ноющая боль в раненой руке, появившаяся в подобную погоду, успокаивала меня сейчас.
Волны бились о борт нашего парома и швыряли его по волнам, словно он был детской игрушкой, и я боролся с необъяснимым чувством страха.
Я не сомневался, что мы пристанем к берегу.
Но терпеть не мог паромы.
И уже в который раз за последние несколько дней задался вопросом: зачем я всё это делаю?
Официальное расследование пошло неверным путём, и все, кто раньше были моими союзниками, покинули меня. Теперь я занимался расследованием без дозволения сверху, рискуя своей должностью и зарплатой. Мне хотелось верить, что я собирал улики для Малвани, чтобы очистить имя невиновного человека – прежде, чем эта цель будет достигнута убийством очередной актрисы.
Но был ли я честен с самим собой?
Может, мной управляла не жажда правосудия, а эгоистичное желание доказать свою правоту? Показать всем, что я ещё не растерял хватку, ум и инстинкты, сделавшие меня некогда лучшим детективом в городе?
В любом случае, сейчас я пробирался через неспокойные воды залива, примеряя на себя роль, которая была мне чужда.
Когда мы начали причаливать, я вошёл в рубку и попытался вызвать паромщика на разговор.
- Наверно, живя здесь уже столько лет, жители близко друг друга знают? Вы знакомы с семьёй Коби на Бэй-Авеню?
Мужчина даже не обернулся ко мне, продолжая сжимать штурвал.
- Мы сегодня собираемся их навестить, - добавил я спустя пару секунд.
На этот раз он обернулся, окинул меня подозрительным взглядом серо-голубых, как раскинувшаяся вокруг нас речная гладь, глаз.
- А вы, парни, уверены? Тут нет никаких Коби. Больше нет.
Алистер подключился к разговору:
- Надеюсь, нас не ввели в заблуждение. Нам сказали, что здесь, на Бэй-Авеню, проживает Роберт Коби.
Он замолчал на мгновение и добавил:
- Нам нужно найти семью мистера Коби по одному важному вопросу. Видите ли, я адвокат из города, и у нас к нему дело.
Паромщик приподнял кустистые седые брови и пробормотал что-то о горожанах, которые любят совать нос не в свои дела.
Я предпринял другую попытку.
- Но, наверно, остался хоть кто-то, кто смог бы нам помочь?
Мужчина покосился на меня и буркнул:
- Даже если миссис Лейтон согласится с вами встретиться, она ничем вам не поможет.
И, натянув фуражку на уши, он отвернулся и до конца пути продолжал игнорировать все наши вопросы и попытки разузнать больше.
Сойдя на берег, промокшие и продрогшие, мы осмотрелись: напротив, через дорогу стоял «Проспект-Хаус» - огромный белый отель, который, казалось, тянулся вдоль улицы на полкилометра; за ним расположился Проспект-парк, названный так по аналогии с бруклинским собратом.
Несколькими часами ранее Алистер просветил меня, что Шелтер-Айленд является популярным летним курортом, но я и подумать не мог, что он пользуется подобным спросом.
- Давай зайдём и купим что-нибудь, чтобы согреться. Это займёт всего пару минут, - предложил Алистер.
Я посмотрел на часы и отказался. Большую часть утра мы провели в дороге, и я хотел как можно быстрее разобраться с тем, что ждало нас на Бэй-Авеню.
Мы обогнули Проспект-парк и завернули за угол на нужную нам улицу.
Алистер говорил, что место, в котором мы сейчас находились, называлось Шелтер-Хайтс и создавалось, как отдельный район.
На самом деле, за всю нашу сегодняшнюю поездку в поезде Алистер провёл мне виртуальную импровизированную экскурсию по истории Шелтер-Айленд: он рассказал, как архитектор Фредерик Ло Олмстед проектировал этот летний курорт с сотней коттеджей, из окон которых открывался великолепный вид на залив. Из каждого коттеджа можно было за несколько минут добраться и до парома, и до Проспект-парка, и до скрытой за кустистыми деревьями часовни.
Сама Бэй-Авеню представляла собой улицу, вдоль которой ровными рядами стояли нарядные летние домики с покатыми черепичными крышами, резными ставнями, дверями и перилами.
Дом под номером 13 находился в конце улицы, на углу Уэверли-плейс. Он стоял чуть поодаль от остальных домов, словно уродливая падчерица, которую стыдятся и избегают. Дом сохранил первоначальные черты остальных коттеджей, но древесина его потрескалась, ступеньки раскрошились, краска обсыпалась, а большинство окон на верхнем этаже были выбиты.
Мы замедлили шаг.
- И кто-то в таком живёт? – поражённо спросил Алистер.
- Сложно представить, не так ли? – ответил я.
Я, естественно, видел, как люди живут и в более неприглядных условиях, но там по соседству не было таких роскошных отелей.
На переднем крыльце была свалена старая мебель, детские игрушки и бытовой мусор.
Несколько минут мы с Алистером стояли на дороге и собирались с мыслями, а затем поднялись крыльцо, пробравшись через груды хлама.
Я сделал глубокий вдох и постучал.
Изнутри не доносилось ни звука, но мы заметили, что в глубине дома мелькнул свет.
Я снова постучал, на этот раз громче.
Мы услышали медленные, шаркающие шаги по направлению к двери, и я инстинктивно сделал шаг назад, потянув за собой Алистера.
Судя по словам паромщика, дверь нам должна была открыть миссис Лейтон. Но мы понятия не имели, каким образом она связана с семейством Коби и станет ли вообще с нами разговаривать.
Женщина, ответившая на наш стук, смотрела на нас сквозь стеклянную перегородку.
- Что вам нужно?
Вопрос мог бы прозвучать агрессивно, если бы не этот голос – слабый, дрожащий, надтреснутый.
Я представился, но она, казалось, совсем меня не слышала. Она смотрела на моё лицо, и на мгновение в её глазах промелькнуло узнавание.
- Робби, это ты?
- Нет, я не Роберт, - мягко ответил я, - но я пришёл о нём поговорить.
Её глаза наполнились слезами, и она уставилась вдаль ничего не выражающим взором.
- Мы можем войти?
В глазах женщины промелькнул огонёк здравого смысла.
- Вы знаете, где он?
- Мы надеялись, что вы поможете нам в этом разобраться.
Я открыл стеклянную дверь, которая нас разделяла.
- Так мы можем войти? – повторил я.
И вновь, она словно не расслышала вопрос; однако, спустя долгих полминуты, женщина сделала шаг назад и пропустила нас внутрь. Сложив руки на груди, окинула нас подозрительным взглядом.
Теперь я мог лучше её рассмотреть.
Грузная фигура замотана, по меньшей мере, в две шали, наброшенные на цветастое платье. И не удивительно – в доме было сыро и холодно.
Кап-кап.
Кап-кап.
Дождь барабанил по дну вёдер, расставленных по всем комнатам, в том числе, и в прихожей. Я подозревал, что немалую роль в этом сыграли разбитые окна на верхнем этаже. Хотя, дом был в таком запустении, что не удивлюсь, если найдётся ещё с десяток причин этого потопа.
А вода всегда найдёт, где просочиться.
Этот урок я усвоил на собственной шкуре ещё в многоквартирном доме в Нижнем Ист-Сайде, где провёл детство.
- Давайте, мы поможем вам разжечь огонь, миссис Лейтон. Где вы храните дрова? – спросил я.
Она вновь промолчала.
- У вас есть крытая веранда на заднем дворе?
Женщина продолжала игнорировать мои вопросы.
Не снимая пальто, я прошёл через кухню, вышел на заднее крыльцо и нашёл невысокую поленницу. Дров там было мало, но для одной растопки камина нам должно было хватить.
Так мы хоть сможем согреть воздух в гостиной.
Я заставил Алистера помогать; вместе мы растопили камин, перенесли несколько поленьев в комнату и бросили их в ревущее пламя. Только после этого сели на неудобные стулья с деревянной спинкой и окинули взглядом всю комнату.
Всё здесь напоминало саму хозяйку – старое, ветхое и сломанное.
От камина до угла вдоль стены были свалены стопки газет – три ряда в ширину и около полутора метров в длину.
Алистер заметил, что опасно держать газеты в такой близости от открытого огня, но женщина лишь сухо рассмеялась, обнажив беззубые дёсны.
- Мои рецензии, - пояснила она и закашлялась. – Точнее, некоторые – мои, а некоторые – её. Моя мать всегда говорила, что старые вести не заслуживают внимания, и не нужно их хранить. Но мне нравится их просматривать.
- Какие рецензии? – уточнил я.
- Театральные. Да, мы когда-то были актрисами. У неё много рецензий.
Миссис Лейтон так пристально посмотрела в окно, словно за ним стоял человек, которого она знала; и я, естественно, обернулся.
Но там, конечно же, никого не было.
- Кто она? Подруга? – спросил я.
Женщина не ответила. Она снова сложила руки на груди и одарила нас ещё одной беззубой улыбкой.
Я не мог не задаться вопросом: она была немножко сумасшедшей или просто игнорировала половину моих вопросов?
Алистер поднял одну из пожелтевших газет и протянул ей.
- Могу ли я взглянуть на отзыв в этой газете?
Миссис Лейтон вновь усмехнулась и раскрыла газету. Её пальцы начали яростно перебирать страницы, и она даже не замечала, что большинство из них падает на пол рядом с ней. Но когда она нашла то, что искала, её пальцы с внезапной нежностью разгладили страницу.
Мы с Алистером пододвинулись ближе, чтобы рассмотреть то, что она нашла.
Резкий запах старых, пыльных газет смешался с запахом, исходящим от самой женщины.
Запахом старости и немытого тела.
Я сосредоточился на газетной статье, стараясь дышать только ртом.
На фотографии была изображена яркая молодая девушка в сценическом платье, и за руку её держал партнёр по спектаклю.
- Это она, - произнесла миссис Лейтон. – Она играла Розалинду в спектакле «Как вам это понравится».
Я переключил внимание на статью под фотографией. Автор в основном говорил о самой постановке, но в нескольких словах упомянул и имя Элейн Коби.
Неужели женщина на фотографии и женщина, сидящая сейчас рядом со мной – один и тот же человек? До того, как она изменила фамилию после замужества?
В статье о ней говорили, как о «освежающем новом голосе» и «удивительно эмоциональном диапазоне». И она была очень симпатичной. Печально было думать, что она превратилось из той красавицы в эту одинокую, брошенную, слабоумную старуху.