Сью Таунсенд
Женщина, которая легла в постель на год
Будь добрым, ведь каждый на твоем пути ведет трудный бой.
Приписывается Платону и много кому еще.
Глава 1
После отъезда мужа и детей Ева заперла дверь на засов и отключила телефон. Ей нравилось находиться дома одной. Она переходила из комнаты в комнату, прибирая и наводя порядок, собирая чашки и тарелки, оставленные домочадцами где ни попадя. Кто-то положил столовую ложку на подлокотник особенного стула Евы – того самого, что она обивала в вечерней школе. Ева немедленно пошла в кухню и принялась изучать содержимое коробки с моющими средствами.
«И что же отчистит пятно от консервированного томатного супа с расшитого шелкового полотна?»
Во время поисков Ева увещевала себя:
– Ты сама виновата. Надо было хранить стул в своей спальне. Ты выставила его в гостиной на всеобщее обозрение из чистого тщеславия. Хотела, чтобы гости замечали твой шедевр и хвалили его, а ты бы доверительно сообщала, что на вышивку ушло целых два года, а вдохновлял тебя шедевр Клода Моне «Плакучая ива и пруд с водяными лилиями».
На одни только деревья ушел год.
На полу кухни оказалась небольшая лужица томатного супа, которую Ева не замечала, пока не наступила на пятно и не разнесла по полу оранжевые следы. На плите все еще булькало содержимое кастрюльки с антипригарным покрытием: полбанки томатного супа.
«Слишком ленивы, чтобы снять кастрюлю с плиты», – подумала Ева. А потом вспомнила, что отныне близнецы – проблема Лидского университета.
Краем глаза она уловила свое отражение в дымчатом стекле навесной духовки и быстро отвела взгляд. А если бы задержала, то увидела бы милую пятидесятилетнюю женщину с правильными чертами лица, пытливыми светло-голубыми глазами и ротиком как у звезды немого кино Клары Боу, словно всегда готовым заговорить.
Никто, даже ее муж Брайан, ни разу не видел Еву без губной помады. Ева считала, что красные губы сочетаются с ее обычной черной одеждой. Иногда она позволяла себе разбавить гардероб оттенками серого.
Однажды Брайан пришел с работы и застал Еву в саду в черных галошах и со свежевыдернутой из грядки репой. Тогда он сказал: «О боже, Ева! Ты похожа на послевоенную Польшу».
Ее лицо нынче было в моде. «Винтажным», как говорила девушка за стойкой «Шанель», где Ева покупала помаду (всегда помня о необходимости выбросить чек – муж бы не одобрил такие неоправданные траты).
Ева взяла кастрюлю с плиты, вышла из кухни в гостиную и расплескала томатный суп по всей обивке своего драгоценного стула. Затем поднялась наверх в свою спальню и, не сняв одежду и обувь, легла в постель и осталась там на год.
Тогда она еще не знала, что заняла позицию на целый год. Она легла в постель с мыслью, что через полчаса непременно встанет, но в кровати было так уютно, а свежие белые простыни пахли только что выпавшим снегом. Ева повернулась на бок лицом к открытому окну и загляделась на то, как белый клен в саду сбрасывает пламенеющие листья.
Ей всегда нравился сентябрь.
* * *
Она проснулась, когда уже начало темнеть, и услышала, как на улице кричит муж. Запел мобильный. На экране высветилось, что звонит ее дочь, Брианна. Ева не стала отвечать, а натянула на голову одеяло и затянула песню Джонни Кэша «Стараюсь быть безупречным».
В следующий раз высунув голову из-под одеяла, она услышала громкий голос соседки, Джули:
– Так не годится, Брайан.
Беседовали в палисаднике.
Муж Евы сказал:
– Между прочим, я ездил в Лидс и обратно, мне нужно в душ.
– Ну конечно.
Ева обдумала этот обмен репликами. С чего бы после поездки в Лидс и обратно требовался душ? Неужели воздух на севере особо загрязненный? Или же Брайан потел на трассе? Проклинал грузовики? Кричал на не соблюдающих дистанцию водителей в потоке? Злобно поносил погоду?
Ева включила ночник.
Это вызвало новые вопли на улице и требования «перестать дурачиться и отпереть дверь».
Ева ощутила, что хотя ей хотелось спуститься и открыть мужу дверь, она не способна встать с постели. Она будто упала в бочку с теплым быстро застывающим бетоном и теперь не могла пошевелиться. Во всем теле она чувствовала восхитительную слабость и думала: «Было бы глупостью выбираться из такой уютной постели».
Раздался звук бьющегося стекла. Вскоре послышались шаги Брайана на лестнице.
Он позвал ее по имени.
Ева не ответила.
Муж открыл дверь спальни.
– Вот ты где.
– Да, я тут.
– Заболела?
– Нет.
– Тогда почему ты валяешься в постели в одежде и обуви? Что это за игры?
– Не знаю.
– Это синдром пустого гнезда. Я слышал про такую штуку по радио в «Женском часе». – Когда жена не ответила, Брайан сказал: – Ну что, ты собираешься вставать?
– Нет, не собираюсь.
– Как насчет ужина?
– Нет, спасибо, я не голодна.
– Я имел в виду, моего ужина. Есть что-нибудь?
– Не знаю, посмотри в холодильнике.
Он затопал вниз. Ева слышала, как он ходит по ламинату, который неумело постелил в прошлом году. По скрипу половиц она поняла, что муж зашел в гостиную. Вскоре он опять направился наверх.
– Что, черт возьми, случилось с твоим стулом? – спросил Брайан.
– Кто-то оставил на подлокотнике столовую ложку.
– Все сиденье измазано супом!
– Знаю, я сама это сделала.
– Что – облила стул супом?
Ева кивнула.
– У тебя нервный срыв, Ева. Я звоню твоей маме.
– Нет!
От свирепости в ее голосе муж вздрогнул.
По его потрясенному взгляду Ева догадалась, что после двадцати пяти лет брака в его привычном домашнем мирке наступил конец света. Брайан ретировался вниз. До Евы донеслись его проклятия по поводу отключенного телефона, затем, спустя секунду, клацанье кнопок. Подняв трубку параллельного аппарата, Ева услышала, как ее мать тараторит свой номер телефона:
– 0116 2 444 333, говорит миссис Руби Сорокинс.
Затем голос Брайана:
– Руби, это Брайан. Мне нужно, чтобы вы немедленно приехали.
– Невозможно, Брайан. Мне как раз делают химическую завивку. Что стряслось?
– Ева… – он понизил голос. – Мне кажется, она заболела.
– Так вызови скорую, – раздраженно сказала Руби.
– Физически с ней все нормально.
– Ну, значит, все в порядке.
– Я приеду за вами и привезу сюда, чтобы вы сами посмотрели.
– Брайан, я не могу. Мне делают химическую завивку и через полчаса с меня должны смыть раствор. Если вовремя не смыть, стану похожа на Харпо Маркса, который как барашек. Вот, поговори-ка с Мишель.
В трубке зашуршало, и раздался голос молодой женщины.
– Здравствуйте… Брайан, да? Я Мишель. Объяснить вам популярно, что произойдет, если миссис Сорокинс прервет химическую завивку на этой стадии? Я-то застрахована, но мне совсем не с руки мотаться в суд. У меня время расписано до самого Нового года.
Телефон снова оказался у Руби.
– Брайан, ты меня слышишь?
– Руби, ваша дочь лежит в постели в одежде и обуви.
– Я тебя предупреждала, Брайан. Помнишь, как мы стояли на церковном крыльце, готовясь войти внутрь, а я повернулась к тебе и сказала: «Наша Ева – темная лошадка. Она неразговорчива, и ты никогда не будешь знать, что у нее на уме»… – Повисла долгая пауза, а затем Руби посоветовала: – Позвони своей маме.
И отключилась.
Ева была изумлена, что ее мать, оказывается, предприняла попытку в последнюю минуту расстроить свадьбу дочери. Она взяла сумку, стоявшую рядом с кроватью, и засунула туда руку в поисках чего-нибудь съестного. Ева всегда держала в этой сумке еду: привычка, оставшаяся с тех пор, когда близнецы были маленькими, вечно голодными и то и дело распахивали ротики, словно птенцы клювики. Ева нащупала пакет раздавленных крекеров, сплющенный батончик «баунти» и полпачки мятных конфет.
А Брайан снова щелкал кнопками.
Звоня своей матери, Брайан всегда немного трусил и не мог нормально выговаривать слова. Она постоянно заставляла его чувствовать себя виноватым вне зависимости от предмета беседы.
Матушка сняла трубку быстро, рявкнув:
– Да?
– Это ты, мама? – спросил Брайан.
Ева снова взяла трубку параллельного телефона, осторожно прикрыв ладонью микрофон.
– А кто же еще? Сюда больше никто не заходит. Сижу одна-одинешенька семь дней в неделю.
– Но… ээ… ты… гм… не любишь гостей.
– Нет, не люблю, но было бы забавно их выпроваживать. Короче, что случилось? Я как раз смотрю сериал «Ферма Эммердейл».
– Прости, мама, что помешал, – проблеял Брайан. – Может, перезвонишь мне во время рекламной паузы?
– Нет, – отрезала она. – Давай разберемся сейчас, что бы там ни было.
– Это Ева.
– Ха! Отчего-то я не удивлена. Она от тебя ушла? Как увидела эту вертихвостку, так сразу поняла, что она разобьет тебе сердце.
Брайан задумался, а разбивали ли ему сердце хоть раз. Ему всегда было сложно понять, какие эмоции он испытывает. Когда он принес домой диплом бакалавра естественных наук с отличием, чтобы предъявить свое достижение матери, ее тогдашний сожитель сказал: «Наверное, ты очень счастлив, Брайан». Брайан кивнул и натужно улыбнулся, но на самом деле чувствовал себя ничуть не счастливее, чем совершенно обыкновенным днем раньше. Тогда мать взяла диплом с тиснением, пристально его изучила и нахмурилась: «Тебе придется попотеть, чтобы получить работу астронома. Люди с опытом побогаче твоего не могут трудоустроиться».
А сейчас Брайан печально объяснил:
– Ева легла в постель в одежде и обуви.
– Не скажу, что удивлена, Брайан. Она всегда стремилась привлечь к себе внимание, – мигом отозвалась его мать. – Помнишь, как мы все вместе поехали отдыхать на Пасху в восемьдесят шестом? Твоя жена притащила с собой целый чемодан нелепой битниковской одежды. Нельзя расхаживать в битниковской одежде в Уэллс-Некст-зе-Си[1]. Все на нее пялились.
Сверху Ева закричала:
– Вы не должны были выбрасывать в море мою прекрасную черную одежду!
Раньше Брайан никогда не слышал, чтобы жена кричала.
Ивонн Бобер спросила:
– Кто это там орет?
– Телевизор, – соврал Брайан. – Кто-то выиграл кучу денег в телевикторине «Яйцеголовые».
Мать сказала:
– Она весьма презентабельно выглядела в тех вещах, что я ей купила.
Слушая, Ева вспомнила, как достала из пакета кошмарные тряпки. От них пахло так, будто они годами тухли на сыром складе где-то на Дальнем Востоке, а цветовая гамма была сплошь кричащей: лиловые, розовые и желтые тона. А еще в пакете лежала пара сандалий, похожих на мужские, и бежевая пенсионерская куртка. Примерив этот ужас, Ева показалась себе на двадцать лет старше.
Брайан жаловался матери:
– Я не знаю, что делать, мамочка.
– Наверное, она напилась. Пусть проспится, – посоветовала Ивонн.
Ева отшвырнула телефон и завопила:
– В Уэллс-Некст-зе-Си она купила мне мужские сандалии! Я видела, что мужчины носят такие же с белыми носками! Ты должен был защитить меня от нее, Брайан! Должен был ей сказать, что твоя жена скорее умрет, чем наденет эти ужасные сандалии!
Ева голосила так громко, что у нее запершило в горле. Она крикнула Брайану, чтобы тот принес стакан воды.
– Секундочку, мама, – сказал Брайан. – Ева просит воды.
Мать зашипела в трубку:
– Не смей носить ей воду, Брайан! Ты своими руками выроешь себе могилу, если пойдешь у нее на поводу! Скажи, пусть сама себе и наливает!
Брайан не знал, что делать. Пока он нерешительно топтался в коридоре, его мать проворчала:
– Только этого мне не хватало. Колено опять болит — сил нет. Едва не позвонила врачу, чтобы он отрезал мне ногу.
Брайан пошел с трубкой на кухню и открыл кран с холодной водой.
– Мне кажется, или у тебя вода течет? – спросила мать.
– Просто наливаю воды в вазу для цветов, – снова соврал Брайан.
– Цветов! Везет же вам, можете позволить себе цветы.
– Это цветы из сада, мама. Ева их из семян выращивает.
– Везет же вам, есть место для сада, – нашлась Ивонн.
И положила трубку. Мать Брайана никогда не прощалась.
Брайан поднялся наверх со стаканом холодной воды. Протянул его Еве, та отпила глоток и поставила стакан на захламленную прикроватную тумбочку. Брайан переминался у изножья кровати. Никто не мог подсказать ему, что делать дальше.
Еве стало почти жаль мужа, но не настолько сильно, чтобы встать с кровати. Вместо этого она предложила:
– Почему бы тебе не спуститься и не посмотреть телевизор?
Брайан обожал реалити-шоу с недвижимостью в качестве приза. Его героями были Керсти и Фил. Втайне от Евы он написал Керсти, что она всегда выглядит красавицей, и спросил, замужем ли она за Филом или это просто деловое партнерство. Три месяца спустя ему пришел ответ: «Спасибо за проявленный интерес » за подписью «С любовью, Керсти ». В конверт была вложена фотография Керсти в красном платье с внушительным декольте, обнажающим значительную часть груди. Брайан хранил фото между страниц старой Библии. Он знал, что там снимку обеспечена неприкосновенность – книгу никто никогда не открывал.
Чуть позже вечером переполненный мочевой пузырь вынудил Еву встать. Она переоделась из повседневной одежды в пижаму, которую приобрела для возможного пребывания в больнице, следуя совету матери. Та верила, что если привезти с собой халат, пижаму и сумочку с туалетными принадлежностями хорошего качества, то врачи и медсестры будут относиться к вам лучше, чем к грязнулям, приезжающим в больницу с целлофановым пакетом, набитым дешевым тряпьем.
Ева снова легла, гадая, чем занимаются ее дети в первый вечер в университете. Ей представилось, что они сидят рядышком в комнате, плачут и просятся домой, как это было в первый день в детском саду.
Глава 2
Брианна стояла на общей кухне общежития, совмещенной с зоной отдыха. Пока что она успела встретить парня, одетого по-женски, и девушку, одетую как мужчина. Оба говорили о каких-то совершенно не известных ей клубах и музыкантах.
Брианна недолго концентрировала внимание на бессмысленной для нее беседе и вскоре перестала слушать, но кивала и вставляла «Круто!», когда это казалось уместным. Она была высокой, широкоплечей, длинноногой и с большими ступнями. Большую часть ее лица скрывала длинная всклокоченная черная челка, которую Брианна убирала с глаз, только если по-настоящему хотела что-то разглядеть.
Вошла похожая на беспризорницу девушка в длинном платье леопардовой расцветки и коричневых уггах. В руках она несла объемистый пакет из «Холланд энд Барретт», который запихала в холодильник. Половина ее головы была выбрита, и там виднелась татуировка в виде разбитого сердца. С другой стороны свисали плохо прокрашенные зеленым асимметричные пряди.
Брианна сказала:
– Чудесная прическа. Сама сделала?
– Попросила брата, – ответила незнакомка. – Он педик.
Девушка заканчивала каждое предложение с восходящей интонацией, словно постоянно задавалась вопросом об истинности своих утверждений.
– Ты австралийка? – спросила Брианна.
– Боже! Нет! – выкрикнула девушка.
– Я Брианна, – представилась Брианна.
– А я Поппи. Брианна? Никогда не слышала такого имени.
– Моего папу зовут Брайан, – безучастно пояснила Брианна. – Сложно ходить в таком длинном платье?
– Не-а, – отозвалась Поппи. – Попробуй, если хочешь. Оно тянется, так что, наверное, налезет на тебя.
Она сняла платье через голову и осталась в тонких трусиках и бюстгальтере. Белье казалось сотканным из алых паутинок. Похоже, у Поппи вовсе не имелось комплексов. А у Брианны их хватало. В себе она ненавидела практически все: лицо, шею, волосы, плечи, руки, кисти, ногти, живот, грудь, соски, талию, бедра, ягодицы, колени, ляжки, лодыжки, щиколотки, ступни, ногти на ногах и голос.
– Примерю в своей комнате, – ответила она.
– У тебя чудесные глаза, – похвалила Поппи.
– Серьезно?
– Носишь зеленые линзы? – спросила Поппи. Она всмотрелась в лицо Брианны, отодвинув ее лохматую челку.
– Нет.
– Отпадный зеленый цвет.
– Серьезно?
– Обалденный.
– Мне нужно немного похудеть.
– Есть такое. Я, кстати, эксперт по похудению. Мигом научу тебя вызывать рвоту после еды.
– Не хочу стать булимичкой.
– Лили Аллен[2]это здорово помогло.
– Терпеть не могу болеть.
– Но разве худоба того не стоит? Помнишь поговорку: «Нельзя быть слишком богатой и слишком худой».
– И кто это сказал?
– Вроде, Винни Мандела[3].
По-прежнему в нижнем белье Поппи последовала за Брианной в комнату. В коридоре они встретили Брайана-младшего, который как раз закрывал дверь своей комнаты. Он посмотрел на Поппи, и та ответила внимательным взглядом. Самый симпотный парень из всех, что ей встречались. Поппи вскинула руки над головой и приняла соблазнительную позу, надеясь, что красавчик восхитится ее грудью третьего размера.
– Как вульгарно, – пробормотал он себе под нос, но достаточно громко, чтобы его услышали.
Поппи отозвалась:
– Вульгарно? Мне бы пригодилась конкретика. Хочу знать, какие именно части моего тела вызывают у тебя отторжение.
Брайан-младший неловко переступил с ноги на ногу.
Поппи прошлась мимо него взад-вперед, развернулась и положила руку на костлявое бедро. Затем выжидательно прищурилась на Брайана, но тот ничего не сказал, а открыл дверь в свою комнату и скрылся внутри.
– Ребенок, – посетовала Поппи. – Грубый, но крышесносно привлекательный ребенок.
– Нам обоим по семнадцать, – сказала Брианна. – Рано сдали экзамены второго уровня сложности.
– Я бы тоже сдала досрочно, но тогда переживала личную трагедию… – Поппи замолчала, предоставляя Брианне возможность спросить, какую трагедию. Когда Брианна ничего не сказала, Поппи продолжила: – Не могу об этом говорить. Но я все равно умудрилась получить четыре высших балла. Меня хотели зачислить в Оксбридж. Я поехала на собеседование, но, честно говоря, не смогла бы жить и учиться в таком ископаемом университете.
– А куда ты ездила на собеседование, в Оксфорд или в Кембридж? – заинтересовалась Брианна.
– У тебя со слухом проблемы? Я же сказала, в Оксбридж.
– И тебе предложили место в университете Оксбриджа? – уточнила Брианна. – Напомни, пожалуйста, где находится Оксбридж?
– Где-то в центральной части страны, – промямлила Поппи и замолкла.
Брианна и Брайан-младший проходили собеседование в Кембриджском университете, и обоим предложили места. Негромкая слава близнецов Бобер опередила их появление. В колледже Святой Троицы им предложили решить до невозможности сложную математическую задачу. Брайан-младший сидел с наблюдателем в отдельной от сестры комнате. Когда спустя пятьдесят пять минут напряженного черкания всей предоставленной бумаги формата А4 абитуриенты отложили карандаши, вся приемная комиссия читала шаги их решений как главы захватывающего романа. Брианна педантично, если не заурядно, двигалась прямиком к правильному ответу. Брайан-младший достиг результата более извилистыми тропками. Комиссия не сочла нужным расспрашивать близнецов об их хобби и предпочитаемом досуге. Легко догадаться, что эти соискатели не увлекались больше ничем, кроме выбранной специализации.
После того, как близнецы отказались от лестного предложения, Брианна объяснила, что они с братом последуют за знаменитым профессором математики Леной Никитановой в Лидс.
– Ах, Лидс, – вздохнул председатель комиссии. – Там выдающийся математический факультет мирового уровня. Мы пытались переманить очаровательную Никитанову сюда, предлагая ей возмутительно щедрое вознаграждение, но она написала, что предпочитает учить детей пролетариата – такого выражения я не слышал со времен Брежнева – и вполне удовлетворена позицией лектора в Лидском университете! Типичное донкихотство с ее стороны!
И теперь, обретаясь в студенческом общежитии Сентинел-тауэрс, Брианна сказала:
– Я лучше примерю платье в одиночестве. Стесняюсь своего тела.
– Нет, я иду с тобой, – возразила Поппи. – Я тебе помогу.
Брианне казалось, что Поппи ее душит. Она не хотела впускать эту девушку в свою комнату. Не хотела с ней дружить, но, несмотря на свои чувства, открыла дверь и позволила Поппи войти.
На узкой кровати лежал открытый чемодан Брианны. Новая знакомая сразу же принялась разбирать его и складывать одежду и обувь Брианны в шкаф. Один раз заикнувшись: «Нет, Поппи, я сама могу», Брианна беспомощно присела на кровать. Она решила, что сможет разложить вещи по своему вкусу, оставшись одна.
Поппи открыла шкатулку для драгоценностей, оклеенную крохотными перламутровыми ракушками, и принялась примерять украшения. Вытащила серебряный браслетик с тремя подвесками: луной, солнцем и звездой.
Этот браслет купила дочери Ева в конце августа, чтобы отметить пять высших баллов Брианны на экзаменах второго уровня сложности. Брайан-младший уже посеял запонки, подаренные матерью в честь его шести высших оценок.
– Я поношу его, – сказала Поппи.
– Нет! – крикнула Брианна. – Только не его! Он мне очень дорог. – Она забрала браслет у Поппи и застегнула его на собственном запястье.
– Божечки, ты такая собственница, – фыркнула Поппи. – Остынь!
А в это же время Брайан-младший мерил шагами свою на удивление крошечную комнату. От окна до двери было три шага. Брайан гадал, почему же мать не позвонила, как обещала.
Он уже разобрал багаж и аккуратно разложил вещи. Его ручки и карандаши располагались в ряд по цвету, начиная с желтого и заканчивая черным. Для Брайана-младшего было очень важно поместить красную ручку четко посредине ряда.
Ранее в тот день, когда Боберы уже принесли чемоданы близнецов из машины, зарядили ноутбуки и подключили к сети новые чайники, тостеры и лампы из «Икеи», Брайан, Брианна и Брайан-младший сели рядком на кровати Брианны, не зная, что сказать друг другу.
Брайан несколько раз начинал: «Итак…».
Близнецы ждали, что отец продолжит, но он тут же замолкал.
В конце концов он кашлянул и сказал:
– Итак, этот день настал, а? К ужасу для нас с мамой и, наверное, к еще большему ужасу для вас двоих – пора вставать на ноги, знакомиться с новыми людьми.
Он встал лицом к близнецам.
– Дети, попытайтесь проявить хоть капельку дружелюбия к другим студентам. Брианна, представляйся им, пытайся почаще улыбаться. Возможно, они не так умны, как ты и Брайан-младший, но ум – это еще не все в жизни.
– Мы здесь ради учебы, папа, – спокойно возразил Брайан-младший. – Если бы мы нуждались в «друзьях», то сидели бы на «фейсбуке».
Брианна взяла брата за руку и сказала:
– Возможно, иметь друга неплохо, Бри. Ну, знаешь, кого-нибудь, с кем я смогу поговорить о… – она заколебалась.
– Одежде, мальчиках и прическах, – подсказал отец.
«Фу! – подумала Брианна. – Прически! Нет, я бы хотела говорить о чудесах света, о загадках Вселенной…»
– Обзаведемся друзьями, когда получим докторские степени, – резюмировал Брайан-младший.
– Да расслабься, Би-Джей, – засмеялся отец. – Напейся, переспи с кем-нибудь, опоздай со сдачей эссе хоть разок. Ты же студент, так укради дорожный конус!
Брианна посмотрела на брата. Она в равной степени не могла представить его как пьяным с дорожным конусом на голове, так и танцующим румбу в ярко-зеленом трико на идиотской телепередаче «Танцы со звездами».
Перед отбытием отца семейство обменялось неловкими объятиями и похлопываниями по спине. Вместо губ и щек целовали в носы. Боберы наступали друг другу на ноги, спеша покинуть тесную комнатушку и добраться до лифта. Оказавшись на площадке, они бесконечно долго ждали, пока лифт поднимется на шестой этаж. Кабинка скрипела и скрежетала, ползя к ним.
Когда двери лифта открылись, Брайан почти вбежал в кабину. Он помахал детям на прощание, и они помахали ему в ответ. Через несколько секунд Брайан нажал на кнопку первого этажа, двери лифта закрылись, и близнецы дали друг другу пять.
И тут двери лифта снова открылись.
Близнецы испугались, увидев, что отец плачет. Они уже собирались шагнуть в кабину, как двери захлопнулись, лифт дернулся и со стоном пополз вниз.
– С чего это папа плачет? – спросил Брайан-младший.
– Думаю, ему грустно, что мы уехали из дома, – предположила Брианна.
– И это нормальная реакция? – удивился Брайан-младший.
– Наверное.
– Мама не плакала, когда мы прощались.
– Нет, мамины слезы копятся на случай настоящей трагедии.
Еще несколько минут они постояли у лифта, проверяя, не вернется ли отец. Когда этого не произошло, близнецы разошлись по комнатам и попытались связаться с матерью, но безуспешно.
Глава 3
В десять часов Брайан-старший вошел в супружескую спальню и начал раздеваться.
Ева закрыла глаза, слушая, как открылся и закрылся ящик комода, где муж хранил пижаму. Она дала Брайану минуту на одевание, а затем, продолжая лежать спиной к нему, сказала:
– Брайан, я не хочу, чтобы ты сегодня спал в этой постели. Почему бы тебе не лечь в комнате Брайана-младшего? В ней гарантированно чисто, опрятно и сверхъестественно аккуратно.
– Тебе плохо? – спросил Брайан и быстро добавил: – Физически?
– Нет, – ответила Ева. – Все нормально.
– Знаешь, Ева, в некоторых медицинских учреждениях пациентам запрещено употреблять выражение «все нормально», – поучающим тоном сказал Брайан. – Потому что их состояние в любом случае не нормально. Признай, ты сильно расстроилась, что дети уехали из дома.
– Нет, я была рада посмотреть им вслед.
Голос Брайана задрожал от злости:
– Это очень грешные слова из уст матери.
Ева повернулась к мужу лицом:
– Мы воспитали их из рук вон плохо, – сказала она. – Брианна позволяет всем подряд вытирать об себя ноги, а Брайан-младший паникует, едва бывает вынужден с кем-то заговорить.
Брайан присел на краешек кровати.
– Близнецы очень чувствительны, с этим я согласен.
– Подходящее слово – «невротики», – возразила Ева. – В детстве они часами сидели в картонной коробке.
– Я об этом не знал! – удивился Брайан. – И что они там делали?
– Просто сидели и молчали, – ответила Ева. – Иногда поворачивались и смотрели друг на друга. Если я пыталась вытащить их из коробки, они кусались и царапались. Малыши хотели быть вместе в своем картонном мирке.
– Они одаренные дети.
– Но счастливы ли они, Брайан? Не решусь утверждать. Я слишком их люблю – это ослепляет.
Муж подошел к двери и немного задержался, словно собирался сказать что-то еще. Ева надеялась, что он обойдется без театральных заявлений. Она уже обессилела от эмоционально тяжелого дня. Брайан открыл рот, но затем, очевидно, передумал, так как молча вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Ева села в постели, откинула одеяло и потрясенно заметила, что до сих пор не сняла черные туфли на шпильках. Она бросила взгляд на прикроватную тумбочку, заставленную почти одинаковыми тюбиками и баночками с увлажняющим кремом.
«Мне достаточно одного», – подумала она. Выбрала «Шанель» и по очереди принялась метать остальные склянки в мусорное ведро у дальней стены. Бросала она метко. Давным-давно она представляла Лестерскую школу для девочек в соревновании по метанию копья на Играх Графства.
Поздравляя ее с установлением нового школьного рекорда, преподаватель античной литературы негромко сказал:
– Вы настоящая Афина, мисс Сорокинс. И божественно выглядите.
А сейчас Еве понадобилось в туалет. Она порадовалась, что заставила Брайана пробить стену кладовки и снабдить спальню собственным санузлом. На их улице эдвардианской застройки они были последними, кто так поступил.
Дом Боберов был построен аж в 1908 году. Так было написано под венчающим его фасад карнизом. Номера эдвардианских домов обрамляли выгравированные в камне стилизованные плющ и жимолость. Существует немного покупателей, выбирающих недвижимость из чисто романтических соображений, и Ева принадлежала к числу таких чудиков. Ее отец курил сигареты «Жимолость», и зеленая пачка с узором из дикой жимолости была неотъемлемой частью детства Евы. К счастью, до Боберов в доме жил современный образчик диккенсовского скупердяя Эбенезера Скруджа, не поддавшийся модернизационной истерии шестидесятых. Дом остался невредимым, с просторными комнатами, высокими потолками, лепниной, каминами и крепкими дубовыми дверями и полами.
Брайан его ненавидел. Муж хотел комфортную «машину для жизни». Он представлял себя в стерильно-белой кухне у кофемашины в ожидании утреннего кофе. Что за радость жить в миле от центра города? Он мечтал о коробке из стекла и стали в духе Ле Корбюзье с видом на природу и чистое небо. Он объяснил агенту по недвижимости, что по специальности астроном и его телескопы не справятся с загрязненным городским воздухом. Агент посмотрел на Брайана и Еву и задался вопросом, как две такие полные противоположности в характерах и предпочтениях вообще умудрились пожениться.
В конце концов Ева поставила Брайана перед фактом, что не сможет прозябать в минималистской модульной постройке вдалеке от уличного освещения и что она должна жить в настоящем доме. Брайан возразил, что не желает задыхаться в древней рухляди с клопами, блохами, крысами и мышами, где умирали люди. Впервые увидев эдвардианский дом, муж пожаловался, что прямо-таки чувствует, как «легкие заполняются вековой пылью».