Страховка Лео, которая в течение нескольких лет после его ухода из университета покрывала некоторые затраты, перестала действовать. Хотя по решению суда он должен был вносить деньги на содержание Каролины, Гейба и Рори (благодаря этому Гейб все‑таки получил помощь специалистов), мне приходилось платить за лекарства, которые хотя и считались эффективными, но не гарантировали ничего конкретного. Ни одна страховая компания не решилась заключать со мной договор, потому что лечение рассеянного склероза непрогнозированное, а все применяемые методики относятся к разряду «экспериментальных». Кейси помогла мне получить пособие, которое покрывало расходы на физиотерапию. Я продала Ренуара, который принадлежал моей матери, и несколько антикварных вещей. Критически осмотрев свой гардероб, я решила, что мне вполне достаточно трех зимних нарядов и трех нарядов для теплой погоды. Одна милая леди дала мне целых тысячу сто долларов за два чемоданчика костюмов и платьев, моих и мамы. Хана подарила мне несколько шарфов и перчаток в тон, так что я выглядела более чем элегантно.
В банке на счету у меня было семнадцать тысяч долларов, и это после продажи гаража и других вещей. Я чувствовала себя богатой, до тех пор, пока не подсчитала, что лекарства обходятся мне до семи тысяч и год. Я знала, что нужна страховка. Получить же ее я могла только в том случае, если найду работу с полной занятостью. Но, скажите, какая компания заинтересована в работнике, нуждавшемся в двухчасовом отдыхе после обеда? Я уже не говорю о других сложностях.
Мне пришлось перейти на жесткую экономию. Хотя Кейси и платила за все продукты, я все же освоила разнообразные рецепты приготовления блюд из риса и бобовых. Мои супы поражали замысловатостью.
|
|
Лео был бы на седьмом небе от счастья. Значит, так мне суждено было жить. Выступления, которые предлагались, все чаще оказывались мне не под силу. Гонорар за свою рубрику я смело повысила до двух тысяч долларов. Я присматривала за Эбби, когда Кейси приходилось отправляться за город. Если это время совпадало с моим уколом, я просила о помощи Хану или Конни. Иногда я видела, что Аврора считает своей мамой Кейси, и это страшно огорчало меня, но я заставляла себя переключаться, думая о том, как повезло маленькой Авроре, у которой такая замечательная вторая мама. Я ездила в Атланту, отправлялась в северную часть Висконсина, и это не создавало мне никаких проблем. Я научилась засыпать в любом движущемся транспорте. Все чаще я опиралась на трость, принадлежавшую моему отцу. Люди воспринимали ее как модный аксессуар, особенно когда я брала ту, что была подарена отцу каким‑то лордом, – украшенную серебряным павлином.
Когда у меня выдавалась свободная минутка, а это было не так уж часто, я сочиняла стихи. Я пыталась таким образом выразить свои чувства, сердилась ли я или ощущала себя покинутой. В день рождения Кейси подарила мне контактные линзы, и я начала шить Авроре костюм летучей мыши. На это у меня ушли вечера двух месяцев.
А затем почти одновременно случились два события.
Однажды в пятницу, когда в августовской жаре уже угадывалась осень, в мою комнату вошел Гейб. Я лежала в кровати, уставившись на вентилятор под потолком и отсчитывая минуты. Рори, быстро привыкшая к своему новому имени, устроилась рядом со мной и лежала, засунув пальчик в рот.
|
|
– Книга, которую надо запретить в школе, – сказал Гейб вопросительным тоном.
– Дай подумать, – протянула я. – Книга Джуди Блум.
– «Бог, Маргарет и женские недомогания». Нет.
– Хорошо. Дай мне еще одну попытку.
– У нас нет второй попытки. Это «Повелитель мух».
– Напоминает название первой коммуны твоего отца. Джанет сама поощряла меня в том, чтобы я не игнорировала существования Лео. Мне не следовало делать из его имени табу.
– Правда.
– Так сложно читать? – Угу.
Он присел на полу у моей кровати.
– Самая популярная рекламная мелодия двадцатого века?
– Сигареты «Винстон» – сигареты мира. Живи настоящим, ла‑ла‑лала.
– Мама, разве такое возможно?
– Почему нет?
– Твоя память тебя подводит, мам. Сигареты не рекламируют по телевизору.
– Нет, Гейб, сигареты рекламировали по телевизору. Звезды экрана пели о том, как хорошо курить. Актер, рекламировавший «Мальборо», был символом мужественности. Он умер от курения. В своем последнем ролике он сказал: «Посмотрите, что случилось со мной. К тому времени, когда вы будете на меня смотреть с экрана, меня уже закопают».
– Ты хотела сказать «похоронят».
– Главное, что ты меня понял.
– Я не верю, что курение могли пропагандировать по телевидению.
– Посмотри по Интернету, умник.
– Мама, тебе нужен перерыв.
– Сейчас он наступит, – тихо сказала я, показывая на заснувшую Рори.
– Мама, почему ты так не любишь проигрывать?
– Теперь моя очередь. Кто из актеров сказал: «Дедушка, дедушка»? – спросила я.
|
|
– Это нечестно, мама. Не хочу я никаких фильмов семидесятых годов. Как говорит наш дедушка, это было еще до всемирного потопа.
– Ну, хорошо, назови мне тринадцать колоний, то есть штатов, – сдалась я.
– Ты решила углубиться в еще более отдаленное прошлое, – прокомментировал Гейб.
– Ну же? Ты это должен знать ко второму курсу.
– Хорошо. Нью‑Йорк. Нью‑Джерси. Нью‑Гемпшир. Северная Каролина, Южная Каролина, – произнес Гейб.
– Я насчитала только шесть.
– Ну и что? Я не собираюсь осваивать программу второго курса.
– Как это?
– Я хочу бросить школу.
– Отнеси Рори в кровать, – сказала я, потому что нашей спящей красавице, наверное, передалось мое потрясение, и она заворочалась во сне.
– Посади ее на горшок.
– Пойдем, бельчонок, – взяв на руки малышку, произнес Гейб. – Можно, я не буду ее переодевать?
– Угу, – пробормотала я, думая про себя: «Кейси отговорит его. Это реакция на все, что произошло. Он не может допустить и мысли, что снова увидит миссис Кимбол, и кто его сочтет неправым? Я добьюсь того, чтобы ему сменили консультанта. Я найду средства, чтобы перевести его на домашнее обучение. Что хорошо для Каролины, то подойдет и для Гейба».
Я приготовила уйму доводов в пользу того, чтобы он не торопился. Но когда он вернулся в комнату, я лишь разразилась слезами и взяла его большую руку в свои ладони.
– Гейб, я прошу тебя. Не надо. Я не хочу стать свидетельницей еще одной своей неудачи, сынок.
– Не надо это воспринимать так, мама, – мягко произнес он. – Я не отказываюсь от мысли продолжить образование. Я не брошу читать. Я просто ненавижу эту школу…
– Но ты можешь перейти в другую.
– О да. Ты знаешь, что выбора нет. Я не хочу отправляться в школу, где ребята хвалятся только своими татуировками, которые накалывают обычными булавками. Я не желаю ходить в школу, в которой ребята довольно милые, но вот только зимой носят кожаные жилеты на голое тело, а волосы красят в малиновый цвет. Я не до такой степени отщепенец. Я обычный отщепенец.
– Нет, Гейб, – умоляла я. – Я знаю, как ты не любишь эту школу. Но ведь можно что‑то придумать. Если ты бросишь ее, назад дороги уже не будет.
– Ты знаешь, что многие знаменитости не учились. Стив Джобс, например.
– Он бросил колледж, Гейб, да и то потому, что его вынудили это сделать.
– Как?
– Он был одержим идеей. Он был гением.
– Ну, мне известно, что я не гений. И я хочу чего‑то добиться в жизни. Я собираюсь в колледж. Думаю, что протяну в школе еще две четверти, чтобы закончить в январе. Все.
Я подумала, что к этому времени все еще может измениться. Что‑то должно измениться. Я не верила, что меня постигнет очередное несчастье. Ну почему все на мою бедную голову? Сын потерял отца, который и так почти все время отсутствовал в последние два года. Сын потерял сестру, близкую ему по духу. К тому же в этом году он окончательно лишился и своего лучшего друга, поскольку Люк вел себя подчеркнуто отчужденно. Гейбу надоело быть летним другом. В довершение ко всему он потерял свою любовь, Тиан. Я представляла себе Гейба капитаном тонущего корабля «Джулиана». Корабль охвачен пламенем. Даже верхняя его палуба грозит обрушиться. Я уже не отвечала сама на многие письма – находила специалистов, которым переадресовывала проблемы, описанные в письмах. Даже те, в которых тинейджеры рассказывали, как папа по ночам появляется в их комнате, а мама на жалобы ребенка закрывает глаза. Мне писали жены, которые регулярно «неудачно» подворачивали ногу или ударялись о дверной косяк, так что на следующий день приходили на работу с синяками и ссадинами. Мне писали мамы, у которых забрали детей, за то что они позволили своим дружкам «баловаться» с собственными детьми. Мне писали священники, которым не отпускали грехов. Мне писали люди, больные рассеянным склерозом, которые больше не могли ходить, и мужья кормили их с ложечки.
– Гейб, – проговорила я, взяв его за руку. – Я тебя не виню. Я не хочу этого, но я тебя не виню.
– Послушай меня, мама. Мне было очень нелегко, но я справлялся, пока мог рассчитывать на тебя. Сейчас я просто не в силах это выдержать. Я знаю, что мы не можем позволить себе репетиторов. Но мы должны что‑то делать, если не хотим провести жизнь на овощном рагу и соевых бургерах.
– Я думаю, что еще до наступления Рождества нам удастся решить многие проблемы.
Он слушал меня довольно терпеливо. Я видела, что не поколебала его решимости. Половина тех, кто бросает школу, больше туда не возвращается, и их возможности никогда не могут сравняться с возможностями людей, кто получил образование. Но он был моим сыном. Если бы я попыталась давить на него, это только укрепило бы его в собственных намерениях. Он сказал:
– Рори нуждается во мне. Ты выпадаешь из жизни на несколько дней, а когда у тебя появляются силы, тебе нужно тратить их на работу.
– Гейб, каждый месяц у меня все меньше уходит времени на восстановление.
– Мама! Я трачу три часа домашней работы на то, что другие успевают сделать в классе. Все было бы иначе, будь у меня ноутбук. Я мог бы брать его с собой в школу. Передо мной в классе сидят идиоты, которые не считают меня за человека. Они все время играют в какие‑то тупые электронные игры, и если бы я попросил их мне помочь, то они бы меня придушили. Мне надо, чтобы меня спрашивали устно, чтобы мои знания оценивали после собеседований, экзаменов, но только не на основе этой дурацкой писанины. Я не могу отличить, эти чертовы буквы от рисунков Рори. Мне хочется учиться там, куда я смогу принести ноутбук и не бояться, что какой‑нибудь дебил начнет подбрасывать его под потолок.
Что делать с правдой, которую ты не в состоянии вынести? Что делать, если плохой выбор кажется оправданным? Мне никак не удалось переубедить его. Я уже перепробовала все. Я хотела найти школу, в которой Гейб сможет получить полноценное образование. Неужели мне не удастся этого сделать? Я решила, что мне повезет с колледжем – я найду такой, где Гейба оценят по способностям. Я достану деньги на репетиторов, которые подготовят моего ребенка ко вступительным экзаменам. Пусть ему придется начинать в семнадцать. Гейб не отличался блестящим умом, но он в состоянии сдать нужные тесты. Его интеллект сравним с моим.
Если во что‑то верить, то мечты превращаются в судьбу.
Я сказала:
– Надеюсь, что ты все же переменишь свое решение. Если нет, то я все равно не оставляю надежды на то, что ты поступишь в колледж. В противном случае будешь помогать мне вести рубрику. – Я говорила полушутя, но надеялась, что в моих словах есть и доля истины. Он мог бы писать что‑то, ориентированное на подростков. У Гейба прекрасный стиль. Он чувствует слово.
Мы рассмеялись. Я обняла его и держала в объятиях, так, что сыну в конце концов, стало неловко. В нашем смехе звучали нотки горечи. Я заснула до того, как он успел спуститься к себе в комнату.
Когда зазвонил телефон, я схватила его, зацепив бутылочки с лекарствами и стаканы с водой, уверенная, что уже полночь и звонит Хана, чтобы сообщить мне, что у дедушки Штейнера таки случился приступ, и это тоже моя вина. Услышав незнакомый голос, я пришла в ярость.
– Джулиана, – интимно произнес мужчина. – Ты что, в кровати?
– Псих! – выпалила я. – Спроси такое у своей матери!
– Это Джулиана Джиллис? – сдержанно и настороженно спросил мужчина.
Это был Мэтт.
– О, Боже мой! – Я резко встала. – О, Мэтт! Я думала, что это какой‑то псих, который увидел мое фото в газете и решил меня убить. Который уже час?
– В Бостоне половина десятого. Значит, у вас половина девятого.
– Половина девятого? – недоуменно переспросила я. – Только половина девятого. Я думала, что уже ночь.
– У тебя был тяжелый день?
– Не то слово. Я не могу поверить, что заснула. Тяжелый день и не менее тяжелый вечер.
– Похоже на то.
В его голосе слышались озадаченность и смущение.
– Прости меня, Мэтт. Мы давно не созванивались. Я тебе рассказывала, что мы с Лео разъехались? – Я глубоко вздохнула. – Теперь мы в разводе. Оказывается, у моего мужа есть ребенок. И его дама снова беременна. И…
– Бог ты мой, Джулиана.
– И моя дочь Кара уехала с отцом. Она собирается жить с подружкой Лео, которой двадцать пять и которая живет тем, что продает джем и прядет. А мой сын, блестящий и умный, хочет бросить школу, потому что ему трудно успевать, так как он не может сдавать тесты письменно. Вот такая мелодрама.
– Ничего себе.
– Не очень жизнеутверждающе? Совсем не так, как ты представлял себе жизнь заносчивой Джулианы Джиллис?
– У меня нет слов. Бедняжка. Я не знаю, как ты держишься на ногах.
Он был очень близок к истине.
– Когда я переживал трагедию, потеряв Сьюзан, то думал, что никогда уже не смогу радоваться жизни. Я знал, что все дни теперь будут окрашены печалью. Боль утраты не покидала меня. Я не собираюсь читать тебе проповеди. Но пройдет полтора года, Джулиана, и я гарантирую, что ты улыбнешься. Я не гарантирую, что ты тут же не почувствуешь себя виноватой, но все так и будет.
– У меня немного другая ситуация. Через полтора года передо мной по‑прежнему будет стоять одна серьезная проблема.
Я собиралась рассказать ему обо всем. Какого черта мне бояться? Что я теряла? У него был такой приятный голос! И потом – я начала переписываться с теми, кто страдал подобным заболеванием. Возможно, и он знал кого‑нибудь, кто мог рассказать мне о пережитом опыте. Я не собиралась сидеть в темноте и забвении.
Но он сказал:
– Я позвонил, Джулиана, потому что собираюсь в Милуоки. У меня там состоится встреча, и я мог бы увидеться с тобой. Я планировал поездку на ноябрь…
– О, как великолепно, но думаю, что это невозможно, – произнесла я, вспоминая, то забытое чувство, когда тебя обнимают. – Я хотела бы увидеть тебя снова.
– Я слишком рано завел этот разговор. У вас с Лео все еще может наладиться. В конце концов, вы очень долго были в браке.
– Нет, это в прошлом, – ровным голосом ответила я. – Пережито и забыто. Причина не в этом.
– Я понимаю, что рана еще слишком свежа…
– Мэтт, ты говоришь о свидании?
– А что, это противозаконно? Я прожил вдовцом шестнадцать лет. У меня был роман, который длился четыре года, но мы так и не дошли до таких отношений, когда люди дают друг другу обещание в вечной верности. Хотя она была великолепной. Энергичной, задорной.
– Если она была великолепной, тебе лучше попробовать снова, – проговорила я разочарованно, ощутив укол ревности, когда услышала в его голосе нотки восхищения другой женщиной. Почему я вообще тратила на него время? – На твоем месте я остановила бы выбор только на великолепном варианте.
Он пустился в объяснения:
– Проблемой стало ее гипертрофированное самолюбие. Она очень тщательно следила за своим весом, так что, по‑моему, едва не довела себя до анорексии.
Я посмотрела на себя, на свое пышное тело, накачанное стероидами. Я не была толстой, скорее сошла бы за Кэтрин Хепберн в ее молодые годы. Я решила, что ему нравятся сумасшедшие и костлявые.
– А если мы обставим это не как свидание, а как визит? Я привезу гамбургеры, если ты хочешь.
Я подумала, что он, наверное, все еще ростом чуть больше пяти футов, да к тому же лысый. Носит ремень с большой серебряной пряжкой, украшенной рисунком кита (он сказал, что ездил на Кейп‑Код). Наверное, Мэтт обычный мужчина, почитывающий на досуге журнальчики. Но разве это повод отказаться от дружбы? Пусть это ознаменует мою новую жизнь.
– Хорошо, – согласилась я. – Но ты должен знать, что я могу забыть свое обещание или выйти тебе навстречу с тростью, потому, что у меня рассеянный склероз, Мэтт.
– Я знаю.
– Как ты можешь знать это? Этого никто не знает.
– Твой свекор мне рассказал. Он сказал, что ты сражалась с невзгодами, как тигр, что ты была очень храброй.
– Когда ты разговаривал с моим свекром?
– Я позвонил в субботу, когда ты была на занятиях в балетном классе. Мы разговорились, и я понял, что он очень приятный собеседник. Я не мог поверить, что ты до сих пор занимаешься балетом. Если бы меня выпустили на футбольное поле, я бы точно потянул себе спину. Отец Лео так трогательно о тебе отзывался. Он любит тебя. Джулиана, я вспомнил, как ты танцевала. Ты могла бы выступать на профессиональной сцене.
Я не могла очнуться от мысли, что он все знает. Я решила, что с ним определенно что‑то не так, помимо того что он коротышка и лысый (в моем воображении серебряная пряжка на ремне заменилась большим бирюзовым камнем). Кем должен быть мужчина, которого влечет к больным женщинам?
Мэтт Макдугал – извращенец.
Но ведь он был когда‑то таким милым, смешным.
– Я не могу претендовать на романы с кем бы то ни было из‑за своего состояния.
– Я не понимаю, – произнес он.
– Чего ты не понимаешь?
– Как связана болезнь, пусть и хроническая, с возможностью иметь личную жизнь. Будь у тебя диабет, ты сказала бы: «Я больше не встречаюсь с мужчинами»?
– Это не одно и то же, Мэтт. Ты ведь врач. Ты должен знать о тех осложнениях, которые даже приличных мужчин, проживших двадцать лет в браке, вынуждают сбегать, поскольку не каждый готов к роли мученика.
– Я знаю женщину, у которой рассеянный склероз. Она моя пациентка, потому что… Это не важно. Ей только двадцать шесть. Она прикована к инвалидной коляске, но у нее есть парень, который от нее без ума.
– Он просто без ума. Никто, никто – не хочу унизить твою пациентку – не поверит в эту историю, Мэтт.
– А почему ты решила, что можешь выступить судьей? – спросил он меня.
Глава двадцать восьмая
Дневник Гейба
В ту четверть за все ужасные годы, проведенные в школе, мне удалось превзойти самого себя. Я получил одну «пятерку» и четыре «четверки». Отличную оценку мне поставили по английскому. Когда они отправили по электронной почте мои результаты, я не успел их стереть, и мама расплакалась, увидев их. Она переживала ремиссию, поэтому контролировать ее становилось все сложнее. Она успевала повсюду, стремилась быть в курсе всех событий и, естественно, оценив мой скромный успех, снова начала умолять меня заново все обдумать.
Но эти оценки дались мне невероятной ценой. Для меня это было сродни некой миссии. Мне необходимо было доказать миссис Кимбол, что я не умственно отсталый, поэтому я записывал каждое слово (черт бы его побрал!) за каждым учителем (черт бы их побрал!) каждый раз (черт бы все побрал!). Я сосредоточился только на учебе и переписывал ответы из книг, зная наизусть вопросы. Все это уже начинало мне сниться. Я лежал с Рори в кровати и читал ей «Убить пересмешника», каждую страницу, чтобы запомнить текст, слово в слово, как моя мама. Я чуть не задохнулся, когда дошел до места, где парень уходит из зала суда. В конце Рори спросила меня: «Так кто кого там насмешил?»
Я покрасил почти всю квартиру бабушке и дедушке. Те деньги, которые они мне дали, я потратил на то, чтобы одна симпатичная девочка делала за меня домашние задания по геометрии. Система доказательств теорем напоминала мне мою жизнь. На следующий день, после того как мама получила результаты, я пришел к ней с бумагой на подпись о разрешении прекратить обучение в школе.
Ее всю трясло. Она так плакала! На следующий день я обошел всех своих учителей, которые, в общем‑то, не были плохими людьми, просто бездумными, и попрощался с ними, оставив на закуску миссис Кимбол.
Она приспустила очки.
– Да, Гейб, – произнесла она.
– Да, миссис Кимбол? – вопросительным тоном сказал я.
– Какие у тебя планы?
– А вам не безразлично?
– Я думаю, что ты поступаешь неправильно.
– Я тоже так думаю. Но я же ребенок. У меня нет мудрости, которую приписывают взрослым. И здесь меня ей не научат. Здесь меня научат быть жертвой. Здесь меня научат, как ненавидеть то, что я мог бы любить.
– И что же ты любишь?
– Литературу. Язык.
– Если бы ты написал хотя бы половину того, что тебя просили выполнить, то ты был бы отличным студентом, Гейб. Ты собираешься сдавать тест для получения аттестата? Или присоединишься к вооруженным силам?
– Конечно, миссис Кимбол, я собираюсь присоединиться к вооруженным силам. Шучу. Вы думаете, много парней захотело бы отправиться со мной в разведку, зная, как легко рассеивается мое внимание?
– Ну что же, удачи тебе.
– Вы это серьезно?
– Что?
– Желаете мне удачи?
– Я серьезно говорю о том, что удача тебе бы пригодилась.
– Я вам тоже желаю удачи, миссис Кимбол. Теперь, когда я больше не считаюсь официально вашим учеником… – Я заметил, как у нее начал бегать взгляд. Она хотела убедиться, что выход из кабинета свободен.
– Не беспокойтесь, миссис Кимбол, у меня нет автомата под курткой. Я просто хотел попросить вас об одолжении.
– Что? – щелкая своей шариковой ручкой, произнесла она.
– Не поступайте так с другими детьми. Не выбирайте одного ребенка, чтобы превращать его каждый день в желе. Не смейтесь над ним, если он чего‑то не может делать. Лучше приободрите его. Постарайтесь увидеть в нем что‑то хорошее. Клянусь, что говорю это с самыми лучшими намерениями.
– Тот факт, что тебе не удалось освоить программу, Гейб, не имеет никакого отношения ко мне. И ты это знаешь. Ты сделал свой выбор.
– Но вы могли бы помочь мне сделать лучший выбор, – возразил я. Я очень старался, заранее продумав свой разговор с ней. – Это имеет отношение именно к вам. Вы можете просто взять ребенка за руку и успокоить его, сказав, что немного позже у него получится то, что не дается сейчас. Если бы вы были чуточку заинтересованы в этом…
– Это возможно только в том случае, если и ученик в этом заинтересован.
– А откуда вы знаете?
– Гейб, у меня скоро занятия. Прошу тебя, уходи.
Что я хотел услышать от миссис Кимбол? Какого поступка я от нее ожидал? Что она скажет мне о моих способностях? Ждал извинений, за то что нам не удалось сработаться? Ждал от нее покаяния? Сочувствия тому, что произошло в моей семье? Она вручила мне файл с бумагами, которые касались сдачи выпускных тестов. Я приказал себе не забыть выбросить их в ближайшую урну для мусора. Все прошло не так, как я себе это представлял. Чего я ждал? Я должен был знать, кто такая миссис Кимбол и кто такой я.
В конце концов, чего я еще хотел? Слов напутствия от человека, который был призван давать мне советы, при желании бы мог убедить меня в чем угодно, например в том, что я отличный парень и хороший друг?
Я покинул школу через спортивный зал. Во время перемены я встретил Маллори, подружку Каролины.
– Гейб! – крикнула она. – Не могу дождаться, когда Кэт приедет погостить на Хэллоуин! Разве это не прелесть?
– Да, не говори, – подыграл ей я, понятия не имея, что моя сестра приезжает. Я не знал, где она планирует остановиться. И с кем.
– С тобой все в порядке?
– Да, – ответил я. – Не волнуйся, Маллори. Я только что бросил школу.
– Круто, – протянула она. – Мои родители убили бы меня.
– Мои, тоже, – сказал я.
– Ну и?
– Передашь моей сестре привет. Скажешь ей, что у нас все в порядке. Просто супер.
– А разве она не у вас остановится?
– Ты ведь знаешь, что нет. А может, ты не подумала. Каролина остановится у бабушки и дедушки. Она же не разговаривает с мамой, думает, что мама ненавидит ее, за то, что она уехала. Но это не так. Знаешь, Маллори, почему бы тебе и этого ей не передать?
– У нее такой крутой парень. Ему восемнадцать. Лео и Джой разрешают ему оставаться с ней…
– Я не хочу больше ничего об этом слышать.
Я знал ведь, что не надо мне останавливаться и разговаривать с Маллори.
– Но разве это не лучший вариант? Гейб, они просто не хотят, чтобы ее первый сексуальный опыт прошел в машине или с каким‑нибудь незнакомым психом. У Лео и Джой была встреча с родителями этого парня.
– Я же сказал, что и слышать об этом не хочу. Кстати, моя мама тоже. Пока, Маллори.
– Ага, Гейб, а твоя мама что, больна или как?
– Или как.
– Ты собираешься в армию?
– Да, на флот. В спецподразделение.
– Как это круто!
Когда я открывал дверь в зал, из него высыпали Люк и его дружки. Они болтали о том, кто «напился» в выходные, какой «Бьюрек тупой в алгебре», а кто «классно провел время». Я глянул на Люка. Он посмотрел мне прямо в глаза. Затем притворился, будто заметил что‑то на полу, еле заметно кивнул и отвернулся.
Я тоже начал отворачиваться, когда услышал:
– Пижон.
– Пижон, – ответил я. Люк тихо произнес:
– Хочешь, погуляем в субботу?
– Может быть, – откликнулся я.
Глава двадцать девятая
Даниэль
Излишек багажа
От Джей А. Джиллис
«медиа‑панорама»
«Дорогая Джей,
Прошлой весной я познакомилась с мужчиной, который привлек мое внимание. Я увидела в нем родственную душу едва ли не с первой встречи. Он яркий, умный, умеет рассмешить, заботливый и интересный. Записки, цветы, сюрпризы на свиданиях, от которых раньше не ждала ничего особенного. Даже танцевальные занятия! Однако с наступлением осени мы немного отдалились друг от друга, потому что он работал над своей кандидатской диссертацией. Я понимала, что ему нужно сконцентрироваться. Изредка он заскакивал на ужин, оставался на ночь, но все это время мыслями был далеко от меня. Наконец он сообщил мне, что на следующей неделе заканчивает работу над своим научным трудом, защищает его, а потом отправляется искать место, где осядет и будет счастлив. Естественно, я думала, что он имеет в виду и меня тоже. Я начала подгонять все незаконченные проекты на работе. Через два дня после его защиты я нарядилась, загрузила машину вином, тортом и цветами и отправилась к нему. Но его дом оказался пуст! На нем висело объявление «Сдается внаем» – и ничего больше. Даже маленькой записки. Его телефон не отвечает. Джей, я только что от него и села за это письмо. Мы ведь любили друг друга! Что мне теперь думать?
Доведенная до истерики из Хобокена».
«Дорогая Доведенная до истерики,
Надеюсь, что с тортом и вином ничего не случилось? Присядьте. Съешьте весь торт и выпейте столько вина, сколько пожелает ваша израненная душа. Выспитесь. Затем обязательно станьте на колени и произнесите благодарственную молитву за то, что вы не бросили работу и не стали принимать решительных мер, чтобы изменить свою жизнь ради человека, который оказался, таким недостойным и непорядочным. Исследования показали, что, когда женщина сходится с мужчиной, которого ей сразу хочется назвать родственной душой, в большинстве случаев она имеет дело с поверхностным и боящимся длительных связей человеком. Он знает, что должен сделать, чтобы заслужить одобрение окружающих, но это не означает, что он по достоинству оценивает это одобрение. Он уйдет и не оглянется. Вы, судя по всему, очень порядочная и достойная женщина. Тоже не оглядывайтесь, и новая, более счастливая встреча не заставит себя ждать.
Джей».
«Дорогая Джей,
Мой парень, с которым я встречалась два года, сказал мне, что чувствует необходимость поставить в наших отношениях точку. Естественно, я спросила его о причинах. Он просто ответил, что не может назвать чувство ко мне любовью, поэтому не считает возможным понапрасну тратить свое и мое время. Однако год назад он довольно свободно распоряжался своим временем, да и моим тоже (дважды за ночь, не стесняясь отвлекать меня ото сна). Но затем, когда я стала планировать проводить выходные с друзьями, он надулся. Когда я подарила ему свитер, он вышел из себя, сказав, что не видел ничего более безвкусного. Я знаю, что работа отнимает у него много сил, поэтому готова была простить ему все. Но совсем недавно я узнала, что он встречается с девушкой, у которой репутация самой непостоянной подружки в городе: сегодня она идет на свидание с парнем, а завтра машет ему ручкой.
Хорошая девочка из Нантакета».
«Дорогая Хорошая девочка,
Я не хочу быть первой, кто откроет тебе известный всему свету секрет. Твоя мама, должно быть, говорила тебе о нем, а ты запамятовала. Хорошие девочки всегда уходят первыми. Не знаю почему, но это упрямый факт: мужчины по природе своей охотники, поэтому им не так интересна дичь, которую не надо преследовать. В другой раз, когда ты влюбишься, а это обязательно произойдет, возьми себе за правило перезванивать ему только через двадцать четыре часа. Самая популярная девочка обычно очень занята встречами, учебой, спортом, друзьями, и кажется, что она всегда куда‑то торопится. На первый взгляд это ерунда, однако она срабатывает. Еще с тех пор, как мамы оставляли для своих дочерей записки на стенах пещер: «Не вздумай позвонить первой».