Рита: Существует ли какой-то аспект Я, который просто созерцает себя?
Карл: Нет, созерцает не аспект. Созерцает Я. Нет ничего вне Я.
Рита: Значит, не существует ни плохого, ни хорошего?
Карл: Существует, хотя и не существует. Нельзя сказать, что этого нет, потому что если сказать, что этого нет, то все равно останется это «нет». Нужно сказать что-то вроде: «В этом сне это есть; в реальности – нет». То есть, в реализации – существует; однако в реальности – нет. Так что все есть сон, но сна не существует. Этот парадокс не решить. Этот коан не поддается пониманию.
Рита: Это сводит с ума.
Карл: Да, но благодаря этому тотальному безумию, тотальному замешательству, даже в этом переживании тотального замешательства, ты видишь, что тотальное замешательство не может коснуться того, чем ты являешься. И что дальше? Ты просто видишь, что всегда пребываешь вне ощущений, что никакое ощущение замешательства или переживание замешательства не может коснуться того, что ты есть. Потому что То, которым ты являешься, не может прийти в замешательство. Поэтому даже в тотальном замешательстве незнания, в полном хаосе ты остаешься тем, что ты есть.
Собственно, в этом и заключалось переживание Раманы, когда он лежал и переживал опыт жизни, ибо всему, что могло умереть, он дал умереть. Но сама жизнь оставалась нетронутой. Сама жизнь не может быть затронута ни одним объектом или идеей, которые исчерпывают себя, которые приходят и уходят. Так что если ты просто отпустишь все эти идеи и концепции, то в остаточном субстрате – тотальном остатке бытия, тотальной наготе, которая не может обнажиться еще больше, – ты увидишь, что жизнь как таковая никогда не рождалась и никогда не умрет, а ты никогда не сможешь покинуть ее.
|
|
Просто осознай, что тем, что ты можешь пережить, ты не можешь быть. Поэтому когда в результате видения ты отбрасываешь все переживания, то все больше возвращаешься к тому, что является абсолютным переживающим, ибо ты осознаешь переживающего как часть переживания. Это снова становится Тем, которое есть сама жизнь, которое никогда не появлялось и никогда не исчезнет, которое не является частью феномена мимолетных теней переживаний и переживающих. Поэтому это и называется «подобным сновидению». Это не сон, но оно подобно сну.
Рита: Я ощущаю пропасть между тем, что говоришь ты, и тем, что переживаю я.
Карл: Нет, нет. Так кажется. Но, я говорю тебе, То, которое есть здесь и сейчас, – это То, которое является абсолютным переживающим, сидящим здесь в качестве камеры для того, чем ты являешься, просто наблюдающим. Происходит восприятие, чистое восприятие. Это чистое восприятие, которое есть осознанность, подобно холсту. Оно существовало и в виде младенца, и даже до него, не затрагиваемое никакими ощущениями рождения и всего, что имеет отношение к этому сну.
Я говорю только с этой наготой, которая всегда была неизменной, всегда недвижимой, с которой никогда ничего не происходило. Я не обращаюсь к призраку или к идее, я всегда говорю с Тем, которым я являюсь, с Тем, которое не соприкасаемо ни с чем и которого никогда не коснется ни одна идея, так что ничто не сможет возвести или разрушить его. Так будь Тем, которое является младенцем еще до всякой невинности. Ни в каком смысле[32].
Рита: Невинный.
|
|
Карл: Тебя нет ни в каком смысле. Все бесполезно.
Луиза: А кому это нужно знать?
Карл: Тебе. Кому еще? То, что спрашивает, хочет знать.
Луиза: Почему?
Карл: Почему бы и нет?
Луиза: Хорошо, почему бы и нет?
Карл: Почему?! Иначе бы ты тут не сидела. Или сидела бы? «Могла бы, была бы?»
Луиза: Здесь сидит та самая нагота.
Карл: Ага. И смотрит в собственное лицо, сидя перед наготой, чтобы только превратить это в идею, которой напоминают, что она и есть нагота. Вот и все. Это просто: «Ага! О, да». Так что в этом смысле я тебе не могу помочь. Могу только указать на То; на то, что ты и есть То, которому вообще невозможно помочь, тем более помочь вспомнить, потому что оно никогда не забывало себя. Поэтому даже напоминание – это уже слишком много.
Луиза: И все равно возникает упрямство, я все равно упрямлюсь, снова и снова.
Карл: Это прикольно. Вот она и краснеет, потому что она такая упрямая и никогда не слушает, что ей говорят. (смех)
Луиза: Это потому что ты такой красавчик, вот она и не слушает.
(смех еще сильнее)
Женщина из Венгрии: Серьезно!
Карл: Какие идеи!
Женщина: Теперь ты покраснел!
Карл: Я знаю, когда она краснеет. Это сострадание! (смех) Нет, если честно, если уж приходить куда-то со своими эмоциональными или энергетическими штуками, то сюда. Здесь разницы нет.
Другая женщина: Если ты говоришь честно ради нее…
Карл: В остальных случаях я тоже лгу. Но даже когда я честен, я лгу, ты же знаешь. (смех) Особенно когда говорю, что честен. Особая ложь. Типа: «Сколько раз я тебе говорил!»
Женщина из Венгрии: Это мой ум!
Карл: Колотящийся внутри тебя. «Сколько раз тебе говорить, что это не то!»
|
|
Луиза: Это цветение. Краска смущения – это цветение.
Карл: Цветение.
Луиза: Плоти. Краска смущения цветущей наготы.
Карл: Да, я и говорю, что если эта энергия затронута, если это «ба-бах» происходит, то оно подобно энергетической вспышке. Это как пробуждение слона. Рамана, когда его спрашивали, почему его сотрясала такая дрожь, говорил: «Что делать, когда в хижине просыпается слон?» Это неизбежно, потому что подобно впаданию в любовь. Этого невозможно избежать.
Женщина из Венгрии: (со смехом) Я знаю.
Карл: Вот я и указываю на то, как это происходит, это хороший указатель для беспомощности, поскольку ты не можешь избежать любви, не можешь избежать того, что как гром среди ясного неба появляется из Того, которое есть сама жизнь. Начинается поток жизненной энергии, и он не поддается контролю.
Англичанка: Он делает тебя слепым.
Карл: В том и прелесть. Ты переживаешь полную бесконтрольность, потому что это ты контролировать не можешь. Все, что у тебя есть, даже мысли, ты можешь контролировать – возможно, с помощью медитативных техник ты можешь контролировать свое приятие, границы своей толерантности. Но когда происходит это, ты ничего не можешь. Это просто: «Ах, черт! Опять!» Все впустую.
Так что впадание в любовь – это то же самое, потому что бесконтрольность просто-напросто открывает себя. Особенно, когда тебе хочется избежать ее, ты проваливаешься в нее еще глубже, чем раньше. Ты не можешь не упасть в любовь.
Луиза: А потом ты выпадаешь обратно.
Карл: Даже этого выпадания ты не можешь избежать. Так что в обеих крайних ситуациях происходит одно и то же: ты впадаешь в любовь и не можешь избежать ее, этой беспомощности, а затем выпадаешь снова, ибо можешь выпасть только тогда, когда выпадаешь, а не в результате твоего желания выбраться. Ты хочешь разорвать отношения, но продолжаешь их, словно выхода нет. Ты страдаешь, ты делаешь все, а затем в долю секунды происходит полный отказ от всего, ибо он разбивает твое сердце, и ты выпадаешь. Но ни мгновением раньше. И с этого момента начинается что-то вроде: «Как я вообще мог влюбиться в эту клушу?» (смех)
Но до того момента ты ничего не можешь поделать с собой. Тебе звонок. Бум. Разве же это не потрясающе? Но все происходит именно так. С курением, любым пристрастием та же история.
Луиза: Значит, сначала все эти дела с наготой, а потом, когда ты снова выпадаешь из нее, то становишься простым обывателем и ходишь на работу, с восьми до пяти – или что тогда происходит?
Карл: Когда что?
Луиза: Ну, ты впадаешь в любовь к наготе, а потом выпадаешь снова, так?
Карл: Нет, нет. Любовь к наготе невозможна.
Луиза: Невозможна?
Карл: Нагота не может влюбиться в наготу. Нагота не может избежать любви к образу. Это другое. Но нагота не может влюбиться в наготу. В наготе нет идеи отделенности, нет никакого падения куда-то.
Но из этой наготы со всеми ее образами ты впадаешь в любовь. А впадая в любовь к идее, ты попадаешь в собственную ловушку. Ты воображаешь себе что-то, потому что не можешь не воображать себе себя. Ты не можешь избежать пробуждения к «я»-осознанности, вслед за которым появляется «я есть» – этого ты тоже не можешь избежать. Дальше ты влюбляешься в образы вокруг тебя, и это тоже неизбежно. В конце концов ты выпадаешь снова – опять-таки, в неизбежном порядке. То есть, всю дорогу сплошная беспомощность.
Я всегда указываю на тот Абсолют, которым ты являешься, который есть тотальная беспомощность. Никогда, ни в каком смысле не существовало никакого контроля. Ты никогда не сможешь контролировать себя, поскольку второго, которого можно контролировать, не существует. Беспомощность – это все, что есть. Поэтому все, что есть, есть, как оно есть, но никогда как следствие твоего контроля, действия или обладания.
Все есть тотальность бесконтрольности и свободы. Все, что есть, есть сама свобода. Какими бы ни были обстоятельства, есть только свобода. И эту свободу ты не можешь утратить и вновь обрести, потому что ты и есть свобода тотальности бытия, которая не может помочь себе. Сама тотальная беспомощность – это и есть свобода.
А сейчас тебе снится сон о контроле, снится сон о свободной воле, и все это – сон, потому что ничего подобного никогда не существовало.