Матильда: Будучи Я, ты находишься за пределом полярностей. Но если ты проживаешь жизнь на Земле, это невозможно.
Карл: Можно сказать, что ты никогда не сможешь привнести это в жизнь, поскольку это никогда не будет ни в какой полярности.
Матильда: Да, я имею в виду, что жизнь на Земле – это постоянные полярности.
Карл: Эта относительность – просто полярность. Просто существуют различия. Ты не можешь ввести Абсолют в жизнь, потому что он уже здесь.
Матильда: Я говорю про то, что в этой системе…
Карл: Это все, что есть. Даже эта относительность есть То, которое есть Я. Но, будучи относительностью, Я не относительно. Оно принимает форму относительности или полярности. Это То, которое есть полярность, но самой полярности не существует. Это То, которое есть полярность, но отделенности не существует. Это То, которое есть отделенность, но само То, которое есть отделейность, не отделено. Эта «есть»-ность отделенности, эта «есть»-ность единства, эта «есть»-ность осознанности всегда То, которое есть само бытие, принимающее форму отделенности. Но эта отделенность не делает То, которое есть Я, отделенным.
Матильда: Всякий раз, когда возникает отделенность или полярность, я не могу пережить это.
Карл: Это переживание, но оно не может пережить само себя. Оно принимает форму переживающего; именно То является переживающим, и именно То является переживанием, и именно То является переживаемым. Разницы нет. Но оно – не переживающий, не переживание и не переживаемое. Однако именно То – это переживающий, переживание и переживаемое. Это же ясно! (смех)
Когда есть три разные вещи – субъект, функция восприятия и то, что воспринимается в качестве объекта, это То, которое является воспринимающим, это То, которое есть восприятие, и это То, которое воспринимается, – по сути как Сердце, которое есть все, что есть. Таким образом, То, которое есть Сердце, принимает форму воспринимающего, восприятия и воспринимаемого. Но оно – не воспринимающий, который воспринимает воспринимаемое. Но это по-прежнему То, которое есть.
Нет ничего, кроме Сердца. Какой бы образ и форму ни принимало Сердце, это не отделяет Сердце от того, что есть Сердце. То есть, отделенность есть, но ее нет. Есть сон об отделенности, но нет никого, кто отделен. Ясно?
Так что ничего не должно исчезнуть ради Того, которым ты являешься. Просто будь Тем, которое есть, как Я Есть То. Ты – это То, которое есть переживающий, переживающий переживаемое. Таким образом, ты – это «я», ты – это «я есть» и ты – это мир. Ты – это «я» в качестве переживающего, в качестве Того, которое является Я «я». Ты – это переживание в качестве «я есть», в качестве пространства, в качестве Того, которое является я есть «я есть»-ности. И ты – это То, которое есть мир, ибо ты являешься миром мира. Таково триединство твоего проявления, но ты – это То, которое проявляет себя, поэтому ты не есть проявленное, даже в проявленности. Ты – это То, которое есть проявленность, и, тем не менее, ты не являешься тем, что проявлено.
Матильда: Значит, я никогда не смогу осознать этого, потому что, когда я осознанна, тогда…
Карл: Тогда есть тот, кто обладает осознанностью. Но ты не можешь владеть ею. Во всем этом триединстве отсутствует обладание. Никто не может обладать бытием. Обладателем, обладанием и тем, чем можно обладать, владеет только То [выставляет кулак]. Поэтому обладатель [большой палец], обладание [большой и указательный пальцы] и то, чем можно обладать [большой, указательный и средний пальцы], – это подобная сну проявленность, которой владеет абсолютный владелец – Сердце, являющееся Тем.
То есть, по сути своей ты – абсолютный обладатель: обладание, относительный обладатель и обладаемое. Ты – абсолютный обладатель, само Сердце. Его ты не можешь покинуть и вновь обрести. Ни одно относительное обладание идеей или пониманием не сделает тебя этим абсолютным обладателем. Так что, когда есть относительное обладание, ты не являешься его относительным обладателем.
Как сказал Иисус, в Царство Божие вы сможете войти только обнаженными. Ни один обладатель никогда не пройдет через игольное ушко. Вы не сможете соединиться со мной до тех пор, пока не будете полностью нагими, свободными ото всякой идеи о том, чем являетесь и чем не являетесь, – самим обнаженным бытием.
В этой обнаженности – рай. Ибо не остается того, кто может быть счастливым или несчастным, удачливым или неудачливым, знающим или незнающим. Принятие его за реальность, за того, кто существует, за «я» подобно сну, ты делаешь сон реальным и оказываешься в ловушке образов и объектов, становясь таким же объектом. Но ты – это То, которое есть Сердце. И ты никогда не покидала его, поэтому не можешь вновь обрести. Никакая техника, никакое понимание не сделает тебя тем, что ты есть.
Это понимание не является пониманием. Это понимание означает полное исчезновение понимающего. Но по своей воле он этого сделать не может. Это случается само по себе. Как она возникла сама по себе, эта любовь к образу, так и выход из нее происходит сам по себе, а не в результате понимания, или техники, или чего-то еще, практикуемое медитирующим.
Матильда: А что ты имеешь в виду, называя себя «разбивателем сердец»?
Карл: Я показываю тебе, что любовь не найти на Земле, что ты не можешь найти то, чем являешься, что тем, что ты любишь, ты не можешь обладать. Потому что эта любовь подобна непрерывным объятиям с возлюбленным, которые отделяют тебя от того, что ты есть. Ты становишься любящим и возлюбленным. Разбить сердце означает показать тебе, что то, что ты принимаешь за любовь, не является Тем, которое есть любовь. Ты не можешь контролировать ее.
Матильда: А воспринимать ее можно?
Карл: Я бы сказал, что ее невозможно почувствовать и невозможно не почувствовать. Ты являешься ею абсолютно, и это абсолютное пребывание ею есть абсолютное переживание ее.
Матильда: Из-за того, что она находится за пределами противоположностей, я не могу осознать ее?
Карл: Ты не можешь не осознать ее. Ты – это само осознавание. Все, что ты осознаешь, есть то, что есть ты. Какую форму оно принимает, не важно, это все равно то, что есть. Ты не можешь не переживать то, чем ты являешься, поскольку есть только То, которое есть Сердце, переживающее этот аспект Сердца. Поскольку ты не можешь не осознавать себя, все, что осознается, является Тем, которое есть Сердце.
Это то, что ты есть. Нет разницы между реальностью и реализацией. Все, что есть, есть Сердце, и То ты не можешь не переживать, ибо ты есть То. И не существует ни одного мгновения без него. Нет ни одного переживания без Сердца. Сердце – это То, которое есть переживающий, переживание и переживаемое.
Тебе не нужно ничего добавлять к Тому, которое есть Сердце, потому что Абсолют, даже в абсолютной отделенности, является Тем, которое есть Абсолют. Есть только абсолютное Сердце – в отделенности, в единстве и в осознанности. Все есть Сердце. Ничему не требуется появляться и исчезать, чтобы То могло быть.
Тебе не нужно что-то куда-то привносить, потому что оно повсюду и нигде. Нигде и везде. Тебе не разрешить этот парадокс. Оно не имеет места, но не существует места без него. У него нет времени, но нет момента без него. Этим ты являешься – между двумя утверждениями.
Ты колеблешься между мудростью пустоты и полнотой любви. В промежутке, в этой стране «никогда-никогда», ты существуешь. И то, и другое – стороны Того, которым ты являешься, пустота и полнота, мудрость и любовь, и ты – это То, которое есть суть их обеих.
Вики: Если ты – это суть всех противоположностей, это уравнивает их?
Карл: Нет. Существует полярность, и существует гармония во всем, что эта полярность так или иначе привносит с собой. То, чем является полярность, не может быть потревожено никакой полярностью или тем, как она проявляет себя. «Как» больше нет.
Не имеет значения, где ты находишься при колебании маятника, поскольку ты – это сам маятник, тебе все равно, куда он качнется. В ту ли сторону, к любви, к мудрости, или к центру – для тебя не существует различий. Поскольку ты – это маятник, все бытие, то всякое различение отсутствует, ибо нет ничего отделенного, нет второго, которое можно отделить.
В каждый данный момент этого маятника, или этих часов, ты – это То. Поэтому полярность существует, но ее нет. Есть отделенность, но нет того, кто отделен. В этом вся соль. Плоха не отделенность, а идея того, что ты пребываешь «в отделенности». Никогда не существовало того, кто был бы «в отделенности», поскольку ты – это То, которое есть отделенность. Ты никогда не сможешь отделить себя от себя, ибо Сердце никогда не может быть отделенным от Сердца. Сердце, будучи Тем, которое есть отделенность, не знает «отделенности».
Матильда: Помедленней, помедленней!
Карл: Говорю тебе, я могу повторять это каждый день, и это всегда будет внове. Каждый день – новый молот. Никогда не устает вбивать, вбивать, вбивать. День и ночь. Пока гвоздь не войдет. А затем будет другой гвоздь, и ты вбиваешь, вбиваешь и вбиваешь. И еще один гвоздь. И ты видишь, что за одним вбитым гвоздем появляются десять других. Рождается музыка! Подобно словам, возникающим из этой музыки. Вечно поющее сердце. Бьющееся сердце. Сердце, бьющее молотом.
Клара: Это как нети-нети.
Карл: Да, но бесконечное нети-нети. Ты всегда пьешь чай. «Nay tea, nay tea, хочу кофе! (смех) Не чай, не чай, кофе!» Ну так выпей кофейку. Не чай. Не кофе.
Клара: Я свободна в выборе.
Карл: Ой-йой, теперь мы делаем шаг назад. Он делает тебя привередливой? Свободный выбор делает тебя привередой? Ты еще больше наслаждаешься им, если у тебя есть свобода воли, или что?
Георг: Карл, что-нибудь изменилось в твоем искусстве после того события, которое никогда не происходило?
Карл: Да, изменилось. Раньше была эта фишка с «мудростью пустоты», во всем, и каждая картина была черной. Были просто черные картины и черные скульптуры. Все было черным. Пустота! Черная!
Но потом случился тот самый взрыв. Ты уходишь в пустоту и становишься абсолютно пустым от этой идеи, а затем, когда ты абсолютно пуст, наступает полнота. Тотальная. В этот момент тотальная пустота становится полнотой. Это как «взрыв любви», что называется. Когда ты достигаешь крайнего предела пустоты, мудрости, тогда может наступить полнота. Потому что пустота Сердца способна вместить в себя полноту бытия.
Внезапно наступила полнота, и с этого момента все обрело яркие краски. Так что с тех пор все изменилось – бум! – это было именно как – бум! Я был очень удивлен. Чернота, а потом – «бум!» – и весь холст сплошь в ярких красках и все такое. Но я по-прежнему делаю монохромные вещи и совершенно неформальные вещи. Абсолютно структурированные и совершенно вне канонов. Так что и то и другое сейчас присутствует, обе крайности, но ничего промежуточного.
Георг: А картины эти не просто ради денег, но и для развлечения?
Карл: Ради денег, поверь. (смех)
Георг: Но даже если бы дело было не в деньгах, ты бы все равно рисовал?
Карл: Ага, я достаточно глуп, чтобы рисовать не на продажу. Но поверь, мне нравится продавать их в той же степени, что и рисовать. Разницы нет.
Вики: Есть лист ожидания, да?
Карл: Моего ожидания покупателей или что?
Вики: Нет, их ожидания картин.
Карл: Да, мне нужно нарисовать несколько, потому что они уже проданы. Это необычная ситуация, поверь. (смех) Через двадцать пять лет жизни в искусстве это действительно необычная ситуация. Народ видит несколько картин и потом говорит: «Я хочу что-нибудь в таком же стиле».
Вики: Только розовато-лиловое. В другом цвете.
Карл: Ага, потому что у меня другой диван. (смех) Немного в другом цвете, пожалуйста, чтобы они сочетались.
Мэри: В наши дни есть художники, у которых та же проблема, когда они просто ничего не успевают.
Карл: Это если ты становишься известным. Но я всегда гордился отсутствием известности. Потому что ни один из известных художников мне особо не нравился. Мне больше по душе «печально известные». Я никогда не любил Моне или еще кого-нибудь из этих знаменитостей. Собственно говоря, они рисовали слишком красиво.
Мэри: Тернер рисует красиво. Тебе же нравится Тернер.
Карл: Иногда я делаю исключение. О, хотя в то время он не был знаменит. А у меня не было желания отрезать себе ухо.
Георг: По крайней мере, не язык! (смех)
Карл: Тогда бы я больше не смог говорить. И тогда все бы слушали!
Георг: Мы бы слышали каждое слово, Карл!
Карл: Я бы стал Мехер Бабой. Я был бы очень занят. В наши дни здесь была бы клавиатура, а тут появлялись значки.
Мэри: Просто для информации: большую часть времени он использовал жесты, а не алфавитную доску.
Карл: С ним был переводчик.
Мэри: Несколько.
Карл: Но последние две недели он разговаривал.
Мэри: Ты серьезно?
Карл: Понятия не имею. Мне рассказывали. Говорят, что за две недели до смерти он снова начал говорить.
Мэри: Удивительно. Я то и дело слышу подобное. В течение многих лет этого не случалось.
Карл: Разве не прикольно придумывать истории?
Мэри: Вот и они.
Карл: Кому какое дело, правда это или нет? Это как Дж. Кришнамурти, знаешь, он испытывал страх перед выступлениями. За два часа до выхода на сцену он лежал на кушетке у психотерапевта. А потом выходил на сцену и блистал. Все как рукой снимало. Но за два часа до того он был в аду страха. «Я не достоин этого, я не готов, тра-ля-ля». Весь набор. Это хорошая история. А правда ли это – кому какое дело?
Мэри: Это история?
Карл: Ха-ха, теперь ты попалась… Но кого это волнует? Хорошая фраза на все случаи жизни.
Самое важное учение Йоги Рамсураткумара было дано, когда он находился в коме. Поддерживаемый аппаратами, с приделанными «стропами», он поднимал руку, когда кто-нибудь входил. Он был как в стеклянном доме. Люди могли заходить и глазеть на него, лежащего в комнате, подключенного к аппаратам, абсолютно зависимого от них. А в один благоприятный день, день Шиваратри, три года назад, их отключили. Просто чтобы сделать это благоприятным.
Это величайшее учение, которое только можно получить. Сама беспомощность. Его знали как одного из величайших мастеров сиддхи, однако это учение оказалось самым великим из всего, что мне довелось видеть: полное приятие, не пытающееся изменить что-либо, зависящее от аппаратов, просто говорящее: «О'кей, что приходит, то приходит. Да будет то, что может быть. Ну и что?»
Это наивысшая сиддха, которую только можно достичь. Это была всемогущественная сиддха, эта беспомощность, которая не делает попытки что-то изменить. Тотальное приятие, зависимость от аппаратов, полное неделание. Это я называю «учением на примере», с помощью этого абсолютного указателя. «Смотрите, ничего не может случиться с тем, что я есть. Зависимость от аппаратов, ученики вокруг меня, включающие и выключающие их, – ну и что?»
Мэри: То есть, Христос…
Карл: Это то же самое.
Мэри: Нет, он ушел в Кашмир.
Карл: Это другая история. «Кашмир, wenn Du kannst»[26]. Я отправляюсь в Кашмир[27].
Вики: Был один художник, который проделал то же в музее. У него была выставка под названием «Часы посещения», он лежал на больничной койке – прямо в музее! – и люди могли приходить и разговаривать с ним, а он умирал, по-моему, от СПИДа.
Карл: Все бытие учит, учит, учит себя, все время. Каждый момент. Это просто указатель, который не означает, что нужно давать обещание и держать его до самой смерти. Бред. Все может измениться в любой момент. «Сейчас я даю тебе обещание, а в следующий момент откажусь от него».
Мэри: Баба всегда нарушал свои обещания. Всегда. Бесконечно.
Карл: Если за две недели до смерти он снова начал говорить…
Мэри: Ну, я не знаю.
Карл: Да, но кого это волнует? Это было бы здорово. Это было бы учением. Никто не держит свои обещания.
Мэри: Видишь ли, он держал свои обещания, потому что сказал, что собирается прервать молчание, что и сделал.
Карл: В любом случае, мастер всегда вокруг тебя, каждую секунду. То, чем ты являешься, учит самое себя, бесконечно, мгновение за мгновением, посредством всего, что есть. Тебя окружает Милость. Ты – это То, которое есть Милость, окруженная Милостью. Не волнуйся. Все творится Милостью, и ты – это То, которое есть Милость.
Так, волей Милости был такой Йоги Рамсураткумар, и волей Милости был Мехер Баба, и волей Милости существует эта гора, и волей Милости есть все, что есть. Кофе по утрам даровано Милостью, и вечерний чай, и фильм, и телевизор, все на свете. Разницы между ними нет, поскольку То, которое есть Милость, всегда переживает Милость, в каждый данный момент. Так что же делать? Ты не можешь не быть Тем, так просто будь Тем – самой Милостью, поскольку ты не можешь покинуть то, чем являешься. Раз ты никогда не покидала себя, будь этим.
На это и указывает эта гора. Предельно целостная. Не движимая ни одним переживанием вокруг нее, ни одним появлением и уходом искателей и неискателей иже с ними.