Пит: Когда приходится беспокоиться в силу тех причин, о которых ты говоришь, какая часть тебя не беспокоится?
Карл: Сердце никогда не беспокоится.
Пит: Где находится «не беспокойся», когда приходится беспокоиться?
Карл: В Том, которое есть Сердце, которое есть абсолютный Источник всего, что ты можешь себе представить, существует воображаемое «я», воображаемое «я есть» и воображаемые беспокойства из-за этого «я есть». Но кого волнует это функционирование, этот фильм?
Это абсолютный фильм. Ты не можешь изменить его, потому что он уже отснят. Ты не можешь изменить ни кадра, ни одного его плана. В тотальности проявленности нет возникновения и исчезновения. Она так же целостна, как и ты. Ничего не происходит. Нет происходящего. Нет преходящего. Так что если все уже максимально целостно и каждый кадр в момент его появления – перед тобой или в тебе – это абсолютный кадр того бесконечного фильма, то тебе остается просто наслаждаться им. Ты не можешь изменить фильм, поэтому устраивайся поудобнее в абсолютном переживающем, которым ты являешься, и наслаждайся фильмом.
Пит: Если фильм вызывает беспокойство… Ты придумываешь себе время, и в это конкретное время фильм становится фильмом про беспокойство.
Карл: Ага, лови кайф от беспокойства.
Пит: То есть, ты не можешь не беспокоиться, потому что фильм является беспокойством в данный момент.
Карл: Только тебе не стоит беспокоиться из-за беспокойства. (смех) Так ты появляешься в фильме. Ты беспокоишься о поддержании покоя и оказываешься внутри. Ты становишься частью фильма, потому что беспокоишься. Ты влюбляешься в фильм. А влюбляясь в киношные образы, ты входишь в фильм.
Эта идея «высшей любви», возможно, не так уж и хороша, потому что тебе кажется, что фильм отличается от того, чем ты являешься. Эта любовь способна даже вызвать ненависть, любовь и ненависть идут рука об руку, потому что ты ввязываешься в игру противоположностей – с помощью любви!
Но ты не можешь не ввязаться в это, потому что не можешь не влюбиться в себя. Что делать? Ты должен быть, в фильме и вне его, тем, что ты есть, и ты не можешь избежать любви к тому, что ты есть.
Пит: Если ты попадаешь в фильм, влюбляешься в него, это сострадание?
Карл: Нет, нет, нет. Это не сострадание. С влюбленностью и попаданием в фильм начинается уже жалость.
Пит: Но раньше ты говорил о змее, кусающей себя за хвост, и использовал слово «сострадание». Мне это показалось интересным. Ты говорил, что чем больше ты вовлекаешься во всю драму, тем сильнее отождествление…
Карл: Да, единственный выход из фильма – это быть фильмом. Это сострадание – но за минусом того, кто испытывает сострадание.
Пит: Быть целым фильмом.
Карл: В абсолютном отождествлении с Тем, номинальным бытием, которое никогда не возникало и никогда не исчезнет, больше нет отождествленного. Но, отождествляя себя с чем-то, отделенным от Того, ты по-прежнему находишься в точке индивидуального отождествления. Его в очередной раз заменит что-то еще. Даже при отождествлении с осознанностью ты вернешься к «я есть»-ности и «я есть такой»-ности.
Это и есть пребывание в Сердце: быть Тем, которое есть Сердце, которое есть абсолютное отождествление с тотальностью бытия. В этом абсолютном отождествлении нет места «я», ибо оно пусто от «я». Оно так полно и так пусто одновременно. Это полнота пустоты. И в этой полноте пустоты больше нет «я», потому что для него абсолютно нет места. Есть тотальное отсутствие и тотальное присутствие, то и другое одновременно. Нет «меня», никогда не было и никогда не будет. Тебя полностью раздавливает самим существованием.
Это – абсолютное объятие бесконечного, обнимающего себя. В этом абсолютном объятии идея «отделенности», как и любая другая идея, просто-напросто исчезает, без остатка, потому что ее никогда не было. Никто не способен на это действие. Оно происходит, как гром среди ясного неба. Это называется «взрывом любви» или «взрывом бытия» – тотальный взрыв внутрь и наружу в абсолютное отождествление с тем, чем ты являешься. Это и есть «расщепленная секунда», потому что она находится вне времени. О'кей?
Женщина: Не вопрос.
Карл: Не вопрос. (оба смеются) Но даже эти слова и концепции, которые я сейчас использую, остаются всего лишь указателями.
Пит: В этом моя вечная проблема. Я всегда использую ум. Я достигаю состояния ума, когда представляю себе, что являюсь всем, но это всего лишь еще одна мысль, еще одна концепция.
Карл: И видя это…
Пит: Поэтому я сказал вчера «корректирующая мысль», понимаешь?
Карл: Да, но об этом я тебе и говорил. Даже эта корректирующая мысль не помогает.
Пит: Точно, потому что ее не дождешься, когда она нужна.
Карл: А это как раз помогает. Это абсолютная помощь: указание на то, что Тому, которым ты являешься, не требуется никакая помощь. Тебе не нужна корректировка. Ты абсолютно прав, даже когда ошибаешься. Поэтому тщетность моей попытки помочь тебе – возможно, в ней и заключается помощь: указать на ту беспомощность, которой ты уже являешься, которая никогда не нуждалась ни в какой помощи.
Какой бы образ, какую бы концепцию я тебе ни предложил, они не изменят того, чем ты являешься, поскольку ты уже есть То, которое есть Абсолют. Что бы я ни сказал, это будет лишь указателем на То. Но ты увидишь, что уму с этим не справиться никогда. Возможно, тогда ты откажешься от идеи того, что ум может оказаться в выигрыше благодаря какому-то пониманию. При отказе от понимания, при видении того, что понимание ничего не дает, она исчезает.
Исчезает идея «джняни», и внезапно озаряет: «О, джняни был всегда. Я и есть понимание, а искал еще большего понимания. Хороша же идея! Я и есть это абсолютное знание, безо всякого представления о знании или незнании. А то, что живет относительным знанием или незнанием, – ум – не способен мне помочь, когда есть видение того, что ум может делать все, что он делает, а сознание – обещать все, что обещает».
Этот дьявол отделенности, «избавитель», может пообещать тебе что угодно, но ты абсолютно понимаешь, что он не способен дать тебе то сокровище, которым ты являешься, – сам Абсолют. Ни одна идея, ни один инсайт не обеспечит тебя им. Ничто из того, что ты можешь вообразить себе, не поможет найти его.
Нет такой системы доставки под названием «Упс», привозящей тебе товары. «Упс, вот оно. Ой, опять пропало». «Упс» появляется и «упс» исчезает. Это как просветление. Просветление приходит, а потом «упс!» – снова нету. «О черт, опять промазал!» (смех)
Пит: «У меня был проблеск просветления вчера». (смех)
Карл: «И прежде чем я успел сунуть его в карман, оно исчезло. Черт. В следующий раз я буду проворней. Когда оно придет, я уже буду наготове с кошельком – опа, поймал! Теперь нужно положить его в сердце. Да, готово. И теперь мне остается лелеять его и начищать до блеска. Взгляните-ка! Оно у меня. Я нашел. Я! Теперь я в божественном сознании. Я!» (громкий смех) Многие так и делают.
Пит: Между этим и обычным духовным горением линия очень тонка. Просто устаешь от всего этого. Устаешь от борьбы и ломаешься…
Карл: Надеюсь, что ты выгоришь дотла. Вопрос «Кто я?» подобен разжиганию огня для этого сожжения. Все зависит и от количества концепций, и от того, насколько еще сильно это «я». Иногда оно исчезает в одно мгновение, иногда горит дольше. Но кому какое дело до того, сколько времени это займет. Конец будет концом тебя.
А суть конца в том, что ты видишь, что начала никогда не было. И когда ты видишь, что у того, чем ты являешься, никогда не было начала, это становится концом конца, смертью смерти, так как ничто никогда не рождалось и не может умереть, только смерть может умереть в то расщепление секунды, в которое ты видишь, что ты – это То, что есть.
Никто не может выдержать этого «отсутствия конца». То, которое является фильмом, не имеет счастливого конца, подобно обычному фильму. Ты всегда ждешь конца, чтобы пойти домой, но этот фильм бесконечен, уж поверь. (смех) Ты привык ходить в кино, и у каждого фильма есть конец. Но этот фильм никогда не начинался и никогда не закончится. Поэтому счастливого конца не будет. Счастливый конец – это видение того, что у фильма не было начала, только тогда уже никого не останется в этом видении, чтобы насладиться им. Так что в твоем присутствии этого не произойдет.
Пит: Это не ментальное наслаждение. Оно не находится в уме, это наслаждение.
Карл: Ментальное? Сначала все происходит в уме. Ты делаешь шаг из воображаемой радости в То, которое есть сама радость. Но в Том, которое есть сама радость, больше нет радующегося. Никого нет дома. В Том, которое есть дом, никого не может быть дома. Когда ты – это То, которое есть дом, само Сердце, тогда дома больше никого нет. Не остается никакого представления об обладании или деятеле, ты не одержим этой идеей, которая – этот узел на сердце – постоянно давит на тебя обладанием чем-то.
«Мое сердце». Так ты всегда одинок. С этой идеей обладания ты вступаешь в одиночество бытия. Потому что с того момента, как ты отождествляешь себя с чем-либо, начинается история одинокого парня. Начинается фильм про одиночество, с «я», который чем-то обладает. «Обладатель одинокого сердца». И она остается всегда, эта печаль «я», поскольку «я»-мысль и есть сама печаль. Уже одно это является отделенностью и обманом.
Ты никогда не сможешь смириться с этим обманом и печалью. Поэтому «отсутствие помощи» вводит тебя в такой момент в депрессию и в печаль. В непрерывное страдание. Оно заставляет тебя искать. Поиск счастья в идее того, что ты вообразил себе утраченным, так что ищешь его повсюду и даже готов умереть за это «утраченное». Ты никогда не узнаешь, когда эта идея уйдет, но это случится, должно случиться, потому что все, что появляется, должно исчезнуть, даже сама эта придуманная тобой идея появления.
Но никто не знает, когда она сгорит. Тебе никто не может помочь. «Даже я!» Так что, по большому счету, мое сидение тут абсолютно бесполезно для того, чем ты являешься. Мне нечего тебе дать, нечего забрать. Возможно, я могу указать на что-то, но это не поможет. Так что абсолютно бесполезно.
Мистер Рао: Но указание на это может помочь.
Карл: Понятия не имею. Это парадокс. Я указываю на твою абсолютную природу, которой никогда не требовалась помощь. Поэтому это не помощь. Никто никому не помогает. Это абсолютное «отсутствие помощи» ты можешь назвать «помощью», но это не помощь. Ты помогаешь себе, поскольку другого Я, которое может помочь тебе, не существует.
Но Я и не требуется Я. Поэтому помощи нет. Этот коан ты никогда не решишь. Так что же делать? Я должен бы быть самым отчаявшимся человеком на Земле: говорить изо дня в день одно и то же, а результат – ноль.
Аико: Могу я сказать только одну вещь?
Карл: Надеюсь, нет!
Аико: Это успокаивает.
Карл: Говорю тебе, покой, который приходит, может снова уйти.
Аико: Но, тем не менее…
Карл: Да, тем не менее. Наслаждайся. Если ты осознаешь тщетность всех действий, и тебя это успокаивает, – о'кей. Видение этого, понимание сначала проникает в твою дух, в это «я есть». А затем все глубже, глубже, глубже погружается в То, которое есть само Сердце. Оно просто растворяется в этой тщетности, в этой беспомощности. Поначалу оно кажется бесполезным, а затем становится самой беспомощностью. Потому что, когда начинается эта беспомощность, эта осознанность, она естественным образом погружается в ту беспомощность, которой ты по сути являешься, в абсолютный рай понимания, что, что бы ты ни понял, это не даст тебе ничего, ничего не принесет.
Так что это не так уж и плохо – усыплять тебя. Возможно, я – это снотворная таблетка. Тебе сегодня нужна снотворная таблетка, Франческо?
Франческо: Нет, сегодня она слишком сладкая. Не знаю почему. Что ты ел вчера вечером?
Карл: Мы смотрели вчера хороший фильм. Очень бхакти. «Мы спустимся к реке». Баптизм.
Франческо: Так назывался?
Карл: «О, где же ты, брат?»
Франческо: Старый фильм?
Карл: Нет, четырехлетней давности.
Франческо: Не новый. Поэтому ты в хорошем настроении?
Карл: Могу списать это на что угодно.
Франческо: Не сомневаюсь. В твоем случае.
Карл: Оно может измениться в любой момент. (смех) Как ты говоришь. Что? Все в порядке? Более или менее. Мексика?
Роза: Я чувствую, что знаю меньше, чем когда-либо.
Карл: Ага, звучит хорошо. Все меньше, меньше, меньше и меньше.
Роза: Но я не знаю.
Карл: В конечном счете вопроса больше не возникает – осознанность просто полностью сжигает его. Вот и все. Вопрос за вопросом происходит погружение в осознание беспомощности, тщетности, он возникает, проговаривается, а затем исчезает, а ты становишься абсолютно пустой, даже от вопрошающего.
Роза: Иногда я ощущаю себя хорошо, но иногда я чувствую себя…
Карл: Опять плохо.
Роза: Не то чтобы очень плохо или очень хорошо. Более уравновешенно.
Карл: Сначала ты чувствуешь себя плохо, потом хорошо, – это как ад и рай. Очень полярно. А затем ты все больше приближаешься к линии осознанности.
Роза: Да, именно так.
Карл: Тогда жизнь становится покоем, как поток или линия покоя, со все меньшим количеством подъемов и спадов, безо всяких тиков…
Франческо: Это болезнь Паркинсона. (смех)
Карл: Да нет. Это как поток осознанности. Он присутствует даже в глубоком сне. Днем его волны то вздымаются, то стихают, достигают то максимума, то минимума, а во сне ты просто погружаешься в сплошную ровность. Наутро колебания начинаются снова. Более или менее с эмоциями, соприкосновением, движением. «Все меньше» означает, что ты все больше и больше уходишь в состояние сна.
Роза: Да.
Карл: Но означает ли это все большую отстраненность?
Роза: Нет слов, без понятия.