На один из вопросов ответа так и не было. Суконщик Контривель растолковал ей, чего не надо делать, но не сказал, как следовало поступить. Теперь, когда Жанна стала советницей, ей было еще труднее просить совета. Конечно же кто‑нибудь из муниципальных советников подсказал бы ей имя и адрес опытного и честного дельца, но тогда он, без сомнения, узнал бы все о ее состоянии и доходах и смог бы при желании воспользоваться этим в своих интересах. Немало было, наверное, таких, кого раздражал слишком легко доставшийся Жанне успех.
Как‑то вечером Жанна смотрелась в зеркальце и вдруг поняла, что ответ на вопрос в буквальном смысле слова у нее в руках. Зеркальце Исаака. Исаака Пражанина. Она вспомнила его слова: Пойди к моему отцу, Исидору Штерну, на улицу Жюиври.
Жанна была поражена.
Пошло уже семь лет. Исаак был ее первым мужчиной. Воспоминание о нем ничуть не потускнело. Отчего же она не пошла к его отцу? Потому что жизнь не давала ей передышки. Потому, что сам Исаак предупредил ее о том, какие неприятности можно нажить, якшаясь с евреями. Чем дольше она жила в Париже, тем больше убеждалась, что он был прав. Евреи жили здесь, словно за какой‑то невидимой стеной. Христиане редко говорили об этом, а больше переглядывались и многозначительно молчали. Похоже, даже Гийоме верил в то, что евреи имеют тайные связи с нечистой силой.
– Они вызывают дьявола каждую субботу в полночь, – сказал он как‑то, увидев еврея на улице Бюшри. Его было легко узнать по желтой нашивке на черном плаще.
В городе они появлялись редко, предпочитая держаться вместе в квартале Сент‑Авуа и около монастыря Бийет.
– Выходит, с дьяволом проще пообщаться, чем с Господом Богом, – ответила тогда Жанна. – А для чего они его вызывают?
– Чтобы превращать свинец в золото! – воскликнул Гийоме.
– А может, и мне стоит его вызвать? – в шутку сказала Жанна.
– Нет, нет, хозяйка! Тогда вам придется продать ему душу!
Гийоме был возмущен неверием Жанны в то, что она считала полной чепухой, а сам он сущей правдой.
– Гийоме, – сказала Жанна строго, – нечего повторять то, о чем ты ничего не знаешь. Вот когда сам увидишь, как дьявол превращает свинец в золото, скажи мне, чтобы и я посмотрела.
Гийоме ответил, смешавшись, что это и вовсе невозможно, ибо евреи призывают дьявола в своих синагогах, вход в которые христианам строго‑настрого запрещен. В тоне его уже не было прежней уверенности.
Как бы там ни было, он явно не мог указать Жанне дорогу к улице Жюиври.
Жанна вышла из дома ранним утром, перешла реку по Малому мосту, потом по мосту Нотр‑Дам и оказалась на улице Сент‑Антуан. Там она подошла к лавке какой‑то вышивальщицы и спросила, как пройти на улицу Жюиври. Вышивальщица, желая сэкономить на свечках, работала прямо на пороге своей лавки. Жанна подивилась, как ловко она вышивает цветы золотой нитью по алому шелку. Уже оконченная часть работы напомнила ей те драгоценные ткани, которые она видела в аржантанском шатре Исаака. Вышивальщица подняла голову и сощурилась.
– Здесь нет никакой улицы Жюиври, – сказала она.
Жанна в недоумении уставилась на нее.
– Улица Жюиф точно есть, а улица Жюиври – это в Лионе,[43]– добавила она.
И женщина указала Жанне дорогу.
Выходит, Исаак ошибся, сказав ей название улицы в другом городе. Значит, он не часто сюда наезжал.
– То, что вы делаете, очень красиво, – сказала Жанна.
– Это для одного из их торговцев. Они продадут ткань неверным.
Улица Жюиф была похожа на все остальные, если не считать того, что в ручье почти не было отбросов. Жанна спросила, как найти Исидора Штерна. Его лавка явно выделялась среди прочих: через две массивные и отделанные железом двери Жанна попала в маленький зал, украшенный деревянными панелями. На каменном полу красовался ковер. На небольшой тумбочке стоял подсвечник с семью свечами, лежала какая‑то книга, бумаги и весы. Из мебели в зале были только стол, скамья и два табурета. У стола сидели двое мужчин, они играли в шахматы. Оба были одеты в длинное платье, стянутое на поясе. У входа висели два черных, подбитых мехом плаща. Один из двоих, маленький и крепко сбитый мужчина, носил коричневую, обстриженную квадратом бороду. Он был без головного убора. Второй, худой и бритый, прятал свои белоснежные волосы под черной шелковой ермолкой.
Было новолуние; в соседней лавке тоже играли в шахматы.
– Шах королю, – произнес человек в ермолке.
Бородатый едва слышно рассмеялся.
– Исидор, – сказал он протяжно, – если бы ты играл на деньги, то неплохо бы зарабатывал.
Вдруг оба посмотрели в сторону двери и заметили Жанну.
– Я Жанна де Бовуа, – сказала она, – и хотела бы видеть мэтра Исидора Штерна.
– Это я, – ответил убеленный сединами мужчина и встал. Он был так же высок, как и его сын.
Его партнер по игре распрощался и вышел.
– Чем могу вам служить? – спросил Исидор Штерн.
– Дать мне совет.
Мужчина задумался на мгновение и пригласил Жанну сесть.
– В какой области?
– Денежной.
– Кто вам рассказал обо мне?
– Ваш сын Исаак.
Исидор Штерн поднял брови:
– Вы знакомы с моим сыном?
– Я познакомилась с ним на ярмарке в Аржантане почти семь лет назад. Он посоветовал мне обратиться к вам, если возникнет нужда.
Исидор Штерн кивнул и угрюмо взглянул на Жанну, сцепив на столе пальцы. Они были такие же тонкие, как у Исаака, только более костлявые.
– Я могу заплатить за совет, мэтр Исидор, – сказала Жанна.
– Я слушаю вас.
Жанна рассказала о себе и о своем желании пристроить деньги. Передала она и слова суконщика Контривеля. Исидор Штерн немного помолчал.
– Этот суконщик прав. Капитал можно умножить только тремя способами: в торговле, банковском деле и денежными сделками. Вы не имеете отношения ни к одному из этих занятий.
– Разве я не торговка?
– Нет. Вы только последнее звено в длинной цепи торговцев. Если бы вы сами продавали муку и начинку ваших пирожков, тогда другое дело. Но тогда вам нужно было бы владеть полями, мельницей и повозками, чтобы перевозить товар. Мешок в десять ливров, за который, я полагаю, вы отдаете сто двадцать солей, на самом деле стоит не больше двадцати‑тридцати. Покупая на рынке муку, вы обогащаете фермера, мельника и перевозчика.
Эти нехитрые мысли поразили Жанну. Ей самой такое и в голову не приходило. Надо же, он и цены на товары знает.
– Настоящий делец тот, – продолжал Исидор, – кто сам производит ткань или кожи и продает их на ярмарках. Он оплачивает только собственные расходы, а вся разница идет ему в карман.
Жанна поняла, как смог разбогатеть суконщик.
– Значит, мне нужно купить ферму? – спросила она.
– Если у вас есть средства. Вы станете получать прибыль только на следующий год. Муки будет больше, чем вы используете. Остаток можно продать на ярмарке, если только обзаведетесь повозкой.
Жанна задумалась на минуту, пытаясь разобраться во всем услышанном. Пришлось признаться себе, что толком она так ничего и не поняла.
– А разве сами деньги не могут давать доход?
Исидор выпрямился, и его суровое лицо осветило подобие улыбки.
– Получение процентов на капитал ваша Церковь считает ростовщичеством. Так конечно же делают, но почти всегда тайно. Как только суммы становятся значительными, а должник попадает в затруднение, он вопиет о грехе ростовщичества, а кредитор оказывается выставлен на позор перед всем светом. Случается, что суд отменяет долг, а сам заимодавец попадает в тюрьму. Это, кстати, стряслось с одним человеком, пользовавшимся покровительством самого короля.
– Это Жак Кёр?
– Он самый.
Они замолчали. Исидор чуть насмешливо поглядывал на посетительницу:
– После той встречи на ярмарке вы больше не видели Исаака?
– Нет. А где он?
– В Неаполе.
– Он не собирается приехать в Париж?
– Он редко бывает здесь. Я жду его к десятому июня.
Жанна попыталась скрыть волнение, которое охватило ее при этих словах:
– Не могли бы вы сказать ему, что Жанна, Жанна де Бовуа, торговка из Аржантана, приходила к вам и была бы рада его увидеть? У меня лавка на улице Бюшри.
Исидор кивнул, повторив имя и адрес. Жанна встала и предложила заплатить за совет. Исидор рассмеялся и покачал головой:
– Разве можно платить за слова и за опыт?
Жанна улыбнулась, удивленная этой мыслью.
– Это ведь вас назначили в муниципальный совет? – спросил Исидор Штерн, провожая ее к дверям.
– Да, – ответила Жанна, пораженная тем, что новость дошла и сюда. – Откуда вы это знаете?
– О вашем назначении написали в ежедневном листке, вывешиваемом на воротах Ратуши. Вы предлагаете вернуть миру парижских нищих и уничтожить Дворы Чудес?
Жанна кивнула. На известие о ее плане без промедления откликнулись девять почтенных горожанок, помощь которых пришлась весьма кстати.
– Я не забуду о ваших вопросах. Если надумаю что‑нибудь дельное, то передам с Исааком.
Жанна поблагодарила Исидора Штерна и ушла, не желая уступать поселившейся в ее сердце надежде.
На обратном пути она попала в быстро обступившую ее толпу у Гревской площади. Новая казнь? Жанна сказала себе, что еще одного такого зрелища она не выдержит. Сегодня уж тем более. Вдруг над толпой взметнулась резкая и настойчивая мелодия скрипок в сопровождении гула трещоток. Нынче что, принято казнить людей под музыку?
Жанна попыталась выбраться из толпы, но без успеха. Ее охватило смятение. Жанна подняла глаза и увидела затянутый черным сукном эшафот. На нем кривлялись скелеты и черти. Первые были одеты в черные штаны и фуфайки, на которых красовались нарисованные ребра; они вздымали вверх огромные берцовые кости. Бесы же с рогами и в красном платье потрясали вилами.
Было 19 мая, День святого Ива, покровителя адвокатов. Их местная коллегия решила представить на публике мистерию под названием Страшный Суд.
Скелеты и бесенята гнали перед собой сборище королей, военных, епископов и бродяг к большим вратам в левой части помоста. Оттуда доносились истошные крики и появлялись куски кумача, долженствующие изображать языки адского пламени. Вся толпа неистово плясала под отрывистые звуки скрипок. Сгибаясь под ударами костей и вил, представители рода человеческого гримасничали и дергали ногами, непрерывно крича: «Пощады! Пощады!»
– Таков конец всякой комедии, люди добрые! – выкрикивал один из комедиантов, стоя у края помоста.
Пурпур и слава,
Нож и отрава
Голод и язвы –
Исход один!
Вояка, любовник,
Монах, чиновник,
Порох и доблесть,
Власть и бедность –
Исход один!
Рядом с первым комедиантом появился второй. Он держал в руках настоящий скелет, который комично дергался под звуки колокольчиков и деревянных трещоток.
Вскоре все повторилось вновь, ибо исчезнувший в левых дверях кортеж вдруг появился из правых.
Жанна не могла отвести глаз от нарисованных скелетов, выглядевших более правдоподобно, чем настоящие.
Вдруг в голову ей пришла мысль о собственной смерти.
– Вы пропустили самое главное, речь адвоката перед святым Петром, – сказала Жанне стоявшая рядом женщина.
Жанна ничего не ответила и, расталкивая людей локтями, смогла выбраться из толпы.
Нет, если уж смерть, то только не сейчас! Она уже на нее насмотрелась!
Не сейчас.
Лунный человек
С согласия совета его председатель, Гийом де Версель, поручил Жанне руководить тем, что позже назвали «войной с нищими». Для этой цели ей были приданы десять стражников и выделены две сотни ливров. В сопровождении двух стражников и двух дам, вызвавшихся ей помогать, Жанна отправилась на поиск одежды. Он оказался на удивление успешным. Без колебаний и даже с удовольствием люди избавлялись от старых вещей, с которыми не знали как поступить. Одежда была штопаной‑перештопаной, но по большей части не очень грязной. Кое‑что пришлось отдать в стирку.
В первый же день тряпья набралось на целую тележку. Через десять дней оно с трудом помещалось в специальную комнату Ратуши. Хуже всего дело обстояло с башмаками.
Самое трудное было, однако, впереди. Действовать приходилось ночью, когда нищие собирались все вместе. Взяв с собой весь свой отряд, два факела и одежду на десятерых, Жанна начала с площади Мобер. Нищих там было не меньше двух сотен, и все они вытаращили глаза при виде возглавляемых женщиной военных. Жанна приказала стражникам схватить десятерых. Те принялись истошно вопить, клянясь, что за ними нет никакого преступления. Раздался приказ стражников:
– Встать! Вперед!
– Куда вы нас ведете? – спрашивали нищенки.
Дамы благоразумно молчали. Жанна видела, что нищие удивлены, ибо вся процессия двигалась отнюдь не в сторону Шатле.
Жанна заранее договорилась с хозяевами ближайших бань, которые должны были держать свое заведение открытым до ночи и готовиться к приему необычных посетителей. Стражники затолкали людей внутрь, и тут нищие все поняли.
– Нет, только не это! – заголосили они.
Стражники едва сдерживали смех.
Жанна велела служащим бани раздеть нищих и сжечь все их лохмотья. Из предбанника она слышала возмущенные крики и поняла, что стражникам пришлось применить силу. Общими усилиями нищих удалось, наконец, раздеть. Все их фокусы вышли наружу, так что некоторым пришлось тут же расстаться с деревянными протезами, прикрепленными под согнутыми коленями. От бедняг исходила ужасная вонь, доносившаяся даже до Жанны. Для начала нищих окатили водой из ведер, чтобы снять первый слой грязи, сукровицу, наклеенные раны и испражнения. Нищие вопили так, словно их погрузили в котел с кипящим маслом. После этого их стали тереть мочалками с мылом и камфорным маслом, которое только и могло помочь справиться с полчищами кишевших на них паразитов. Нищие продолжали вопить. Двое попытались улизнуть, но стражники схватили их у самого выхода и водворили на место. Под конец в дело вступили цирюльники, избавившие нищих от их шевелюр и бород. Через полтора часа перед всеми предстали здоровые и чистые молодцы, которым дамы стали передавать одежду.
– Ну и куда же мы теперь отправимся в таком виде?
Стражники отвели всех на ночлег в конюшни Сен‑Виктор, оставили там охрану и проводили Жанну до дома. Там всех ждал горячий суп с хлебом. На другой день помощницы Жанны пришли к конюшням и предложили преобразившимся нищим жилье и работу за деньги.
Вечером все началось сначала. Дамы‑патронессы работали по очереди, и через десять дней Двор Чудес на площади Мобер опустел. Самые стойкие из его обитателей перебрались в другие места.
Власти приказали вычистить площадь и заново оштукатурить дома. По совету Жанны в них устроили лавки с низкой арендной платой.
Тем из нищих, кто надеялся пересидеть тяжелые времена в других убежищах, скоро пришлось посмотреть правде в глаза: они просто плохо знали Жанну. В сопровождении десяти своих помощниц она принялась за Двор Чудес у башни Барбо. Их сил могло и не хватить, но, к счастью, молва о подвигах Жанны привлекла добровольцев. Теперь уже с ней было человек двадцать. Жанне больше не приходилось самой возглавлять свое воинство каждый вечер, и она смогла вернуться к обычной домашней жизни и проводить больше времени с сыном. Все понимали, что очистить оставшиеся рассадники нищеты на Гревской площади, у Сент‑Авуа, на главном рынке и у ворот Сен‑Мартен не удастся раньше осени или даже начала зимы. Совет решил добавить денег на все предприятие. Нищим приходилось все труднее. Поговорив с одним из помощников прево, Жанна прикинула, что в городе их оставалось не меньше трех тысяч. За четыре недели «войны с нищими» удалось пристроить всего лишь две сотни людей. Единственным выходом было задерживать каждый вечер не меньше дюжины бедолаг.
Настала середина июня.
Как‑то вечером, когда ставни в доме Жанны были уже закрыты, зазвонил колокольчик у входной двери. Удивленная Жанна выглянула в окно и увидела, что у двери стоит какой‑то мужчина; узнать его под черной шапкой было невозможно. Взяв свечу, она спустилась приоткрыть потайное окошко в двери. Сердце ее едва не выскочило из груди. Жанна вынула брус и открыла дверь.
Исаак.
Не говоря ни слова, они долго смотрели друг на друга.
– Ну, заходи же, – выговорила наконец Жанна.
Она с трудом перевела дух. Исаак помог ей водрузить брус на место.
– Пойдем наверх, – сказала Жанна.
Исаак шел за ней, ступая неслышно и мягко. Жанна помнила эту его манеру. Наверху Исаак устроился за столом и, не говоря ни слова, внимательно посмотрел на Жанну. Наконец он сказал улыбаясь:
– Да, теперь ты вовсе не похожа на мальчишку.
Лицо Исаака сохранило прежнюю тонкость черт, а волосы остались все такими же темными. Скулы его обозначились резче, и с лица исчезло аскетическое выражение.
– Семь лет, – сказала Жанна.
– Словно все было вчера.
Жанна предложила вина.
– Отчего ты пришел так поздно?
– Сегодня или вообще? – спросил Исаак, пригубив из стакана.
– Сегодня.
– Отец сказал мне, что тебя знают в городе. Не хотелось осложнять тебе жизнь.
– Это как же?
– Нашивкой на плаще.
– Исаак! – сказала Жанна с упреком.
– Ты, видно, думаешь, что если это безразлично тебе, то и другие считают так же. Еврей, пришедший в христианский дом, выставляет его на всеобщее обозрение еще больше, чем себя самого.
Жанна не сводила с него глаз:
– Исаак, я думала о тебе все семь лет, даже когда была замужем.
– Сейчас у тебя нет мужа?
– Он умер.
– Вот мы и оба вдовцы. Моя жена, а с ней и ребенок умерли при родах за год до нашей встречи в Аржантане.
Он снова отхлебнул вина.
– Чем ты сейчас занимаешься?
Жанна вкратце рассказала о себе, ни словом не упомянув о Матье, Франсуа Вийоне и уж конечно о Филибере Бонсержане. Правду снова не следовало открывать целиком, да к тому же до срока.
– Отец сказал мне, что ты просила совета о вложении денег.
– Он ответил, что подумает об этом.
– Так и будет.
– Исаак, почему ты пришел?
– Неиспитая вечность, – ответил Исаак, грустно улыбаясь. – Мы познали друг друга плотски, а я храню воспоминания о том постоялом дворе как о чем‑то неземном и ангельском. Я вернулся… словно паломник.
– Ничего не изменилось, – сказала Жанна.
Исаак покачал головой:
– Ты все время забываешь.
– Что? То, что ты еврей?
– Мы сможем видеться только ночами. Как летучие мыши. Но ведь ты не летучая мышь.
– Исаак, ты знаешь, что останешься сегодня здесь?
Он внимательно посмотрел на нее:
– А еще я знаю, что уйду до зари.
Так долго дремавшая страсть вспыхнула словно огонь, пожирающий смолистые бревна.
Он сказал, что в Аржантане они занимались любовью как ангелы. Это была правда, и Жанна поняла, почему привязалась к Исааку: он сам был словно серафим. Его гладкое и гибкое тело казалось пронизанным звездными лучами. Он был человеком‑зеркалом, огнем в ночи, лунным светом. Жанне показалось, что она может видеть его в кромешной темноте.
Она слышала, как его крылья расправляются во мраке. Быть может, когда‑то и вправду было много подобных людей, и как раз про них говорится в Писании.
Она попросила его довершить недовершенное.
– Нет, – ответил Исаак, – мы не можем произвести на свет еще одну жертву.
– Какую жертву?
– Ребенка еврея.
Грусть, охватившая Жанну, быстро растаяла в потоке ночной любви.
Он закричал: «Жанна!» Фениксы взмыли в самую высь.
Его крик впечатался в ее мозг, словно надпись, выбитая на камне. Всякий раз, когда Жанна Пэрриш вспоминала его, грусть поселялась в ее сердце.
[1]Фамилия епископа Кошон (Cauchon) созвучна слову «свинья» (cochon). (Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, прим. пер.).
[2]Старинная французская золотая монета (с XVIII в. – су).
[3]Пшеница, смешанная во время посева с рожью.
[4]Старинная французская единица веса (489,5 г) и денежная единица.
[5]В ведении шамбеллана или камергера находились комнаты и домашняя утварь.
[6]Что мы можем сделать для вас, гости нашей деревни? (лат.)
[7]Компенсация, досл.: «цена скорби» (лат.).
[8]Туаз – старинная французская мера длины, около двух метров.
[9]Название ордена (кордельеры) происходит от французского слова cordelle (бечева).
[10]Услады ангелов паче разврата! (лат.)
[11]Визуально, букв.: «на взгляд» (лат.)
[12]Галлы (кельты) – народ, населявший в древности территорию Франции и Бельгии. Одним из галльских племен были паризии. Их главный город Лютеция находился на месте Парижа.
[13]Следовало написать Jeanne.
[14]Проскомидия – первая часть литургии. Санктус – часть католической мессы, отличающаяся торжественным, возвышенным характером.
[15]Поперечный неф.
[16]Изыдите, (собрание) распущено (лат.)
[17]Написанное остается (лат.).
[18]Псалтирь, 17, 36‑37
[19]Отче наш, иже еси на небесех (лат.).
[20]Эшевен – городской советник.
[21]В частном порядке (лат.).
[22]Имеется в виду Карл VI, более известное его прозвище – Безумный.
[23]Прево – во Франции XV века должностное лицо, облеченное судебной властью
[24]Название означает «Бздёж дьявола»
[25]Повелители задницы, побеги порока (лат.)
[26]Слово кокийяр происходит от coquille – «раковина». Ракушка была эмблемой святого Иакова.
[27]Распространенный в XV веке напиток из белого вина, воды, муки, меда, кардамона и других пряностей (прим. автора).
[28]Исчислено, взвешено, разделено. (Дан. 5, 1–31).
[29]Пер. И. Эренбурга.
[30]Цирюльники в те времена должны были уметь пускать кровь и оказывать первую помощь раненым (прим. автора)
[31]Этот эпизод пересказан на основе различных версий, которые позже отстаивал сам Вийон. Истинные причины ссоры и обстоятельства, при которых поэт нанес смертельный удар, никогда не были прояснены (прим. автора).
[32]Великий раскол длился с 1378‑го по 1417 год. Он поделил католический мир на два лагеря, каждый из которых имел собственного Папу и коллегию кардиналов. Во времена раскола появился даже третий Папа. Конфликт разрешился только после вмешательства императора Сигизмунда, который повелел одному из Пап, Иоанну XXIII, созвать Собор в Констанце, на котором в 1415 году этот самый Папа был низложен. Единство католического мира было восстановлено только в 1417 году с избранием Папы Мартина V. Раскол серьезно подорвал авторитет Церкви (прим. автора).
[33]Доколе будешь злоупотреблять нашим терпением? (лат.)
[34]Во втором списке канцелярии, появившемся позднее, появилось имя Франсуа де Монкорбье (прим. автора).
[35]Это единственное упоминание такого имени в документах, относящихся к Франсуа Вийону. Оно позволяет предположить, что поэт принадлежал к первым ложам французского масонства. Звание «мастера» указывает на определенную иерархическую ступень, следовательно, он стал членом ложи за несколько лет до того (прим. автора).
[36]В замке Шатле располагались и суд и тюрьма.
[37]Позже это сочинение назовут «Малым завещанием» по аналогии со следующим, которое, в свою очередь, будут именовать не просто «Завещанием», а «Большим завещанием».
[38]Одно из значений слова «лэ» – завещание перед долгой разлукой
[39]Перевод Ю. Кожевникова.
[40]Перевод Ю. Кожевникова.
[41]Перевод Ю. Кожевникова.
[42]Жаргон того времени. Выражение «очищать лук» означало выдавливать правду капля за каплей. Тот, кто «чистил лук», назывался тогда «весами» (прим. автора).
[43]Rue des Juifs – улица Евреев; rue de la Juiverie – улица Еврейства.