Русский Западный фронт разваливался. Число дезертиров увеличивалось не то, что каждый день, а каждый час. Большинство бежало в Петербург, где они могли затеряться от преследования и возврата на фронт. Правительство Керенского отказывалось восстановить дисциплину. Оба блестящих оратора, Ленин и Троцкий, долбили непрерывно по правительству, требуя мира любой ценой и созыва Всероссийского Конституционного Собрания. 13-я армия, к которой был приписан мой госпиталь, была в сравнительно хорошем состоянии. Линия фронта держалась, а небольшие немецкие атаки отражались.
В моей личности произошли изменения. В прошлом очень стеснительный, я не мог выступать из-за заикания. Теперь же я обнаружил, что могу выступать даже перед огромной аудиенцией. Это было открытием для меня. Всё началось с того, что политический комиссар и мой друг Моисеенко попросил меня объяснить солдатам значение и смысл Февральской революции. Старая, но большая церковь, частично поврежденная немецким обстрелом, была выбрана местом моего выступления. Я был в ужасе, но когда я увидел тысячи глаз смотрящих на меня, я нашёл себя и произнёс сильную речь с призывом спасти демократическую Россию. С этого времени я прослыл лучшим оратором на Южно-Восточном фронте, а позднее был выбран делегатом на Всероссийскую Конституционную Ассамблею по мандату партии Трудовиков.
К концу сентября я получил необычное письмо от Демидова. Это была скорее небольшая заметка: «Что-то должно быть сделано насчёт Ленина. Демидов». Мне это ни о чём не говорило.
Я только знал, что Демидов окончил юридический факультет и сдал все экзамены прямо перед войной.
Он окончил офицерскую школу и младшим лейтенантом был направлен на Северо-восточный фронт. Он принял участие в нескольких кровавых сражениях, был серьёзно ранен и несколько раз награждён, демобилизован и начал юридическую практику в Петербурге.
О Ленине я знал, что он отчаяный экстремист и развернул бурную деятельность в Петербурге после возвращения из Швейцарии. Кроме того, однажды я лично встретил его в Женеве. Мой разговор с ним был краток, но в результате я получил о нём лучшее представление, чем бесконечные описания из третьих рук.
После моего освобождения из тюрьмы и сдачи экзаменов, родители посоветовали мне недельки три-четыре отдохнуть во Франции и Швейцарии. Я говорил по-французски свободно и хотел проверить себя. Сначала я приехал в Женеву, центр русской революционной активности. Будучи в Женеве, я решил зайти в библиотеку Societe de Lecture и посмотреть кое-какие книги.
Когда я спросил определённый том, библиотекарша сказала, что он уже на руках. И указала на человека, который сидел у окна, обложившись книгами. В библиотеке не было никого, кроме этого человека, меня и пожилой библиотекарши.
У человека была большая лысая голова, рыжеватые и седеющие борода, и усы и широкие плечи. Я заметил одну деталь: хотя был жаркий день, на нём были резиновые галоши, и его брюки были завёрнуты почти до колен. Я попросил его одолжить книгу, которая меня интересовала.
Он посмотрел на меня из под бровей почти с враждебностью. Его глаза были узкие, как у монгола. Он пробормотал:
- Возьмите, - и затем добавил, - Бесполезная книга.
- Почему бесполезная? – спросил я довольно миролюбиво.
- Сопли и слюни, этот ваш Вольтер, возьмите Робеспьера - это будет для вас лучше. Следуйте его примеру. Робеспьер знал, чего он хотел.
- Он хотел власти, – вставил я.
- Конечно, он хотел власти. Власти над массами
- Но массы должны самоуправляться, - запротестовал я.
- Болтовня. Массы - либо овцы, либо мерзавцы. Они должны управляться железной рукой.
- Прошу вашего прощения, а как же человеческая борьба за идеалы, права, индивидуальность? - спросил я, оскорблённый.
- Чушь. Человек дерётся только за хлеб.
- А как насчёт любви? – вскричал я в ужасе. - Человек должен любить человека!
- Ха, ха! Вы – простак, мой мальчик. Общество основано на борьбе. Любовь - это только препятствие, это сказка для детей и дураков, вроде вас, - сказал он с раздражением.
- Но любовь движет прогрессом человечества.
Он вообще расхохотался:
- История человеческого рода обусловлена экономическими факторами. Классовая борьба, ненависть между богатыми и бедными, между капиталистами и рабочими являются главной движущей силой социального прогресса человечества, - и он сделал жест показывающий, что разговор закончен.
Я запомнил только основное из нашего разговора, который на самом деле был несколько длиннее.
- Кто этот человек? - спросил я библиотекаршу.
- Он называет себя Ленин, а настоящего его имени я не знаю, - ответила она.
Много позднее я читал мемуары жены Ленина Надежды Крупской. Она писала: «Весь день Владимир Ильич Ленин сидел в библиотеке, а вечерами нам вообще нечего было делать».
Он произвёл на меня впечатление очень жестокого и односторонне мыслящего человека.
Я размышлял над письмом Демидова, что бы оно значило. На следующий день я уехал в Петербург на скором поезде.
Демидов жил в маленькой квартирке около университета. Он был доволен, что я быстро приехал и попросил зайти сегодня же вечером, чтобы встретится с некоторыми друзьями.
В квартире Демидова кроме хозяина были шесть человек: Флеккель, который был секретарём Керенского, Филоненко, Сургучёв, Истомин и ещё двое незнакомых людей, которые не были мне представлены. Я был удивлён увидеть Истомина, которого я знал ещё с гимназии. Он был учителем русской литературы и слыл человеком, не интересующимся политикой.
* * * *
Истомин был странным человеком. Он любил говорить, был общительным и вежливым, и создавалось впечатление, что он был отрешён от бытовых проблем. Его открытость и терпимость, казалось, были безграничными. Он был готов оправдать и простить всё, что угодно.
- Я живу в отрезке времени измеряющемся тысячелетиями, – улыбался он, когда его обманывали или обижали. – Я измеряю человеческое поведение с точки зрения вечности.
В эмоциональной сфере он причислял себя к практическим людям.
- Но не в моих мыслях. Здесь я Платонист, – говорил он.
Он жил очень скромно, уделяя очень мало внимания материальной стороне жизни.
Он тратил большую часть своих денег на бедных студентов, платя за их обучение в университете. У него было очень много друзей. Мы все любили его и шли к нему за помощью и утешением.
Его личная жизнь была сплошным эмоциональным парадоксом. Когда он был преподавателем истории Петербургского университета, он встретил девушку, которую звали Екатерина Волчовская. Волчовская училась в неврологическом институте. Она был с Украины, из обеспеченной семьи. Катерина против воли своих родителей выбрала своей профессией психиатрию. Блестящая студентка, она была строптива до невозможности. Её дружба с Истоминым была на чисто интеллектуальной основе. Они обсуждали статьи и книги, ходили вместе на концерты и в театр, и преподавали в одной школе для детей-сирот.
- Мы просто хорошие друзья, ничего больше, – настаивал Истомин. – Между нами даже нет намёка на любовь.
Была ли она хорошенькой? Я бы не сказал. Она имела небольшой росточек, нормальное лицо и обычно одевалась во всё чёрное. Она была в своём роде интересным моралистом. Она верила, что человек должен быть честен, свободен от пороков, и иметь строгое чувство ответственности. В университете она жила спартанской жизнью: в натопленной комнате, на молоке и хлебе; много работала и ограничивала себя в удовольствиях, за исключением периодических вечеров с Истоминым. Её родители давали ей любые деньги, чтобы она себе ни в чём не отказывала, но она отказывалась и зарабатывала себе на жизнь уроками английского и французского.
Однажды летом, будучи в своём родном городишке, Катя встретила одного молодого человека с плохой репутацией, которого звали Виктор Перлин. Он был очень красив: видный, лёгкий в общении, свой в доску парень - только немного он был постарше её. Она влюбилась в него и к ужасу своей семьи объявила, что собирается выйти за него замуж.
- Она никогда, в действительности не любила его. – Настаивал Истомин. – У меня в этом нет никаких сомнений.
Однако, Катя скоро узнала самое плохое о своём возлюбленном. Он был местным сутенёром и жил на содержании одной немолодой, богатой женщины. Для Кати, с её моральными устоями, это был просто шок. Однако, тем не менее, она была уверена, что любит его и не может совладать со своими эмоциями. Она решила перевоспитать его. В течение нескольких месяцев она проводила воспитательную работу, но он был уклончив, не возражал, но и, так сказать, не спешил перевоспитываться. Виктор был опытным обольстителем, он знал, что эта дочка богатого землевладельца и армейского полковника, влопалась в него по уши. А то, что она его пытается исправить, это он считал шуткой. Он очень скоро узнал, что ошибался.
Катя, не выдерживающая внутреннего конфликта между своими интеллектуальными убеждениями и своими чувствами, нашла жестокое и немыслимое решение. «Катя сама рассказала мне историю в деталях», – сказал мне Истомин.
Однажды утром, она пригласила Виктора пройтись прогуляться по дороге, идущей через поле. Он был доволен, но он не знал, что она взяла с собой отцовский револьвер. Он был у неё в сумочке вместе с листом бумаги и карандашом. Когда они, между прочим, гуляли по полю, она поставила вопрос ребром: будет ли он жить нормальной жизнью честного человека, работать? «Я мог бы, если бы ты обещала выйти за меня замуж», – ответил он, веселясь. – «Наивная девчонка», – думал он.
Однако она не удовлетворилась ответом, и продолжала настаивать.
- Да я люблю тебя, это что, недостаточно для тебя? – говорил он.
- Конечно, нет.
Она вытащила из сумочки револьвер и потребовала написать записку, что он кончает жизнь самоубийством. Он никак не мог поверить в серьёзность её намерений и, смеясь, написал ей эту записку, что, дескать, он устал от жизни и поэтому кончает с собой, чтобы окончить это бессмысленное существование. «А теперь, - сказал он, - иди сюда и поцелуй меня скорее, моё сокровище». Вместо этого, «сокровище» достало из сумочки шестизарядный револьвер, и хладнокровно выстрелила в упор. После этого как в тумане она возвратилась домой, оставив револьвер и предсмертную записку рядом с телом. Бродячий торговец обнаружил застреленного и довёз его до больницы. Он был серьёзно ранен, но выжил. Интересно, что он не сказал ничего полиции. Он сказал, что сам стрелял в себя. Катя тогда же уехала в Петербург. И вот она была тут: сломанная, несчастная и жалкая. «Я предложил ей выйти за меня замуж, и она согласилась. И это вся история моей женитьбы», – закончил Истомин.
Но это был ещё не конец. Два года они прожили без приключений и были вполне нормальной парой. Но однажды она не пришла ночью домой. Она отсутствовала пять суток. Единственную информацию, которую он получил в это время, это была открытка от неё, где она кратко сообщала ему, что должна ненадолго уехать. На шестой день, когда он в одиночестве ел свой холодный ужин, она заявилась. Он сразу догадался, в чём дело. Он предложил ей ужин, и они поужинали в тишине. После того, как они закончили ужин, он зажёг свою трубку и спросил:
- Виктор приезжал?
- Да, я была с ним, – призналась она. – Я спала с ним.
Он продолжал курить свою трубку.
- Ты хочешь, чтобы я ушла?
- Ушла? Почему? – удивился он.
- Но я была неверной тебе.
- Ну и что из этого? Позволь задать тебе один вопрос. Почему ты сейчас ушла от него?
- Это всё было ошибкой. Я выяснила, что я не люблю его. Я думаю, что я люблю тебя.
Он поменял тему разговора и больше никогда к нему не возвращался. Их семейная жизнь продолжалась как обычно, в его отношении к Кате не произошло видимых изменений. Единственное изменение произошло с ней: она стала очень ревнивой к нему, и предъявляла претензии при любом женском внимании в отношении Истомина.
* * * *
Но как я уже говорил, многие люди переменились в те тяжёлые времена, включая самого Демидова. Демидов кратко изложил план. Ситуация с демократическим правительством просто безнадёжная. Потворство правительства коммунистам парализовало всю возможную деятельность против них. Полная импотенция правительства делает победу коммунистов лёгкой задачей, необходимы решительные меры, что-то должно быть сделано. Демидов объявил, что его группа решила убрать Ленина. Возможно, это выведет правительство из спячки и даст им толчок для того, чтобы подавить коммунистов. План уже составлен, покушение намечено на эту пятницу. Настоящее собрание созвано для последнего обмена мнениями перед акцией.
- Мнение Истомина, конечно особенно важно, - заметил Демидов.
Истомин немедленно отозвался:
- Вы удивитесь услышать, но я одобряю этот план. Я верю, что только решительные меры могут исправить ситуацию, которая зашла слишком далеко. Но я вам должен заявить, что уничтожение большевистского лидера таким вот способом, является предательством основных принципов демократии. Получается, вы используете те же способы достижения власти, какие используют сами большевики. «Результат оправдывает средства» – вот их лозунг; но демократия уже давно ответила, что результат не оправдывает средства. Это, как я уже тут недавно говорил, трагедия демократии. Потому что демократы боролись христианскими методами, в то время как коммунисты пускали в ход всё подряд.
Я спросил:
- А у вас есть разрешение от партии Социал - революционеров?
- Пошли они к чёртовой матери! - загремел Давыдов. - Я не член партии. Они там все конченые люди. Старые революционеры, террористы, люди, сражавшиеся на баррикадах! Что с ними со всеми стало? Страна разваливается на части, а они только дискутируют до бесконечности.
Флеккель ни сказал ничего. Но Филоненко и Сургучёв, оба старые революционеры, закивали головами. Истомин же продолжал:
- Суть в том, что это демократия заблуждается, а не большевики. Ленин – это стратегический гений. Его политика очень умная. Он объявил, что все, кто с ним не согласен – реакционеры и лакеи капитализма. Это очень эффективный лозунг, так как наши демократы и либералы могут стерпеть всё, кроме обвинений в политическом консервативизме. И Ленин этим простым лозунгом вынуждает их защищаться и, следовательно, вынуждает их одобрять его политику. Но самая большая конфузия получается оттого, что наши левые не способны различить между теорией и практикой коммунизма. Суть большевистского движения – это борьба за власть, власть полную, неограниченную, абсолютнейшую, совсем диктаторскую власть. Это их цель, их мечта, их страсть, галлюцинация. И все методы хороши для достижения этой цели, так как власть оправдывает средства. Позвольте мне вам напомнить одну старую историю, как это у них большевиков делается. В этой истории с Сергеем Нечаевым вы увидите, насколько они неразборчивы в своих средствах.
И Истомин рассказал историю о Сергее Нечаеве.
* * * *
Стоял 1869год, и зима что-то запаздывала. Хотя был конец ноября, ручей около Московской сельскохозяйственной академии ещё не замерз. Местный сторож, обходя ранним утром территорию, увидел в ручье пальто. Потянув за пальто, он после существенных усилий вытянул тело неизвестного мужчины с пулевым отверстием в голове. Вокруг его горла был обмотан красный шарф, а к шарфу были прикреплены два увесистых камня.
Полиция сначала считала, что это обычный случай убийства с целью ограбления. Однако скоро было установлено, что убитый - студент сельскохозяйственной академии Иван Иванов, и он являлся членом революционного кружка. Было установлено, что его часто можно было видеть в компании продавца книжного магазина Успенского. Успенский был арестован и тут же сдал всех своих соучастников. Убийство, сказал он, было совершено на благо коммунистической организации. Убийц было пятеро, но только четверо были осуждены. Руководитель шайки и организатор убийства сбежал за границу через несколько дней после преступления. Соучастники на суде полностью описали этого человека.
Сергей Нечаев был узколобым фанатиком. Деспотический по натуре, он не терпел оппозиции. Сын маляра из Иваново-Вознесенска, он тоже вначале был маляром. Однако, будучи очень упорным, он выучился и сдал экзамены на учителя, и стал директором торгового училища в Петербурге. В двадцать один год он поступил в Петербургский университет и сразу влился в революционное движение. Через год он уже был лидером своего революционного кружка. Вскоре он образовал кружки не только в Ивано-Вознесенске, но в Петербурге и в Москве. Каждый кружок состоял из пяти членов, был «пятёркой». Большинство участников не вдавались в подробности революционной доктрины Нечаева, но были заражены его энтузиазмом и поддались его напору. Среди участников были не только студенты, но и дворяне, рабочие, служащие, отставной офицер и даже девицы. Кроме этих четверых было осуждено ещё семьдесят шесть человек. Нечаев выдавал себя за эмиссара коммунистического Интернационала, находящегося в Женеве и возглавляемого Михаилом Бакуниным. Однако по ходу следствия выяснилось, что Нечаев был самозванцем, и эта организация не имеет к нему никакого отношения. Нечаев требовал абсолютного повиновения. Для этого он внедрил систему взаимной слежки. Каждый член пятёрки был обязан делать регулярные отчёты Нечаеву на остальных четырёх. Нечаев ввёл практическую этику, заключающуюся в том, что только то было хорошо, что шло на пользу организации. И он слов на ветер не бросал.
Публику больше всего интересовал вопрос, за что убили Иванова.
(Суд проходил в Петербурге с 1 июля по 11 сентября 1871 года. Председателем суда был князь Трубецкой, известный своими прогрессивными взглядами. Процесс был открытый).
Один из подзащитных, Кузнецов, студент сельскохозяйственной академии, дал следующее описание убийства.
- Это было злодейское преступление. Иванов был моим другом. Я любил его. Он был добрый парень, но немного упрямый и независимый в своих суждениях. Между ним и Нечаевым очень скоро возникли трения. Мой друг возражал против Нечаевской диктатуры. Ему не нравились отдельные идеи и факты поведения Нечаева. Конфликт скоро стал заметен и другим членам организации. Это именно тогда Нечаев стал подговаривать убить Иванова. Он собрал членов пятёрки и сказал, что Иванова надо ликвидировать, поскольку «он опасен для нашей организации».
Кузнецов действительно раскаивался:
- Я особенно был против, но Нечаев только повторял, что он должен умереть.
Нечаев просто приказал им заманить Иванова в пустынное место, и ничего не подозревавший Иванов согласился пойти. Ему сказали, что якобы надо забрать печатный пресс.
- Как только мы вошли в беседку, Нечаев бросился на Иванова и схватил его за горло. Иванов отбивался и кусал Нечаева за руки до крови, он старался кричать. Тогда Нечаев вынул револьвер и выстрелил Иванову в висок. Остальные были слишком ошарашены, чтобы двигаться, но не Нечаев. Он обыскал карманы Иванова и послал нас за камнями. Нечаев же и привязал камни шарфом.
Но через несколько дней тело было найдено, а Нечаев с помощью фальшивого паспорта уже ехал в Женеву.
Однако, Нечаев не только не оставил своих убеждений, но и никогда не раскаялся в убийстве. Наоборот, он с гордостью заявлял, что он пошёл на убийство «во имя революции», и что он имел на это полное право. Он верил в новую мораль, согласно которой, всё хорошо, что на пользу революции. «Дружба, любовь, честь и совесть – всё должно быть принесено на алтарь революции», – утверждал Нечаев. Человеческую мораль он обозвал «буржуазными глупостями».
В статье «Кто не с нами – тот против нас», Нечаев сказал о случае с Ивановым: «Членство в группе является вечным, незыблемым и нерасторжимым. Всякое отклонение от установленной политики означает, что данный индивидуум должен быть уничтожен как отгнивший член. Изгнание из группы означает одновременно и изгнание из числа живущих. Смерть для всех, кто дезертирует из революции или проявляет признаки непослушания. Человек, вступающий в коммунистическую организацию, должен ограничить свои привязанности членами группы».
В Нечаевском «Катехизисе революции», который нашли после ареста соучастников, он подробно объясняет всю организацию: «Коммунист может чувствовать привязанность только к тем, кто уже показал себя активными коммунистами. Степень дружбы или других обязательств по отношению друг к другу определяется единственно нужностью этих отношений революции».
Нечаев развил эти идеи в журнале «Коммуна», который появился в Лондоне в 1872 году: «Люди глупы и должны быть направляемы революционной частью человечества. Коммунистическая партия должна руководить людьми неограниченной, деспотической властью. В свою очередь, коммунистическая партия должна управляться деспотической властью небольшого комитета или единовластного лидера».
(В открытом письме в 1873 году, Фридрих Энгельс раскритиковал моральный кодекс Нечаева. Однако через пятьдесят лет, с победой революции, Нечаев был реабилитирован и превращён в народного героя. Ведущий коммунистический публицист Александр Гамбаров пишет в длинной биографии Нечаева, опубликованной в 1926 году: «Нечаев был первым русским коммунистом. Он был единственным, который правильно понимал сущность классовой борьбы и правильно прилагал её к действиям. Русская интеллигенция не смогла пойти за Нечаевым в силу её буржуазности. Он был настоящим коммунистом. «Нечаев». А. Гамбаров изд. Московский рабочий. Москва.1926 год.)
14 августа 1872 года Нечаев был арестован в Женевском ресторане. Опять же интересно, что ни один из революционеров, боровшихся против русского правительства, начиная с Герцена и ранее, никогда не испытывал материальных затруднений и всегда имел возможность заниматься только революционной деятельностью и ходить по ресторанам. Швейцарский суд решил, что он никакой не борец, а просто уголовник, и выдал Нечаева России. 20 января 1873 года Нечаева привезли в Москву и приговорили к двадцати годам заключения в крепости за умышленное убийство, совершённое при отягчающих обстоятельствах, связанных с организацией и применением технических средств, а также попыткой скрыть улики преступления. Нечаев умер через девять лет в камере №5 Петропавловской крепости. В то время в Царской России не было смертной казни.
* * * *
- Таким образом, – сказал Истомин, заканчивая историю, – Нечаев действительно предвосхитил всю теперешнюю большевистскую политику. Но, возвращаясь к нашей проблеме, я одобряю ваш план, если у вас хватит мужества его выполнить.
И мы начали обсуждать приготовления к пятнице.
* * * *
Было жутко холодно вечером в эту пятницу. Улицы и переулки были затянуты ледяной коркой. Наш автомобиль медленно двигался по Выборгскому шоссе, пытаясь не соскользнуть в кювет.
Я терял терпение и у меня сорвалось:
- Так мы никогда не доберёмся.
Демидов улыбнулся.
- Мы не можем избежать того, что должно случиться непременно пробормотал он.
Мы приехали. Было почти одиннадцать вечера. Дом номер 14 стоял в молчании своей зимней спячки. Все окна были закрыты, и только пара тусклых огоньков мерцала через стёкла. Мы проползли ещё четыре квартала и остановились. «Здесь, - прошептал Демидов. - Здесь у Ленина встреча с кем-то из своих. Ленин только что приехал из Финляндии и теперь живёт в квартире Фофанова. Это недалеко отсюда, но у них там сильная охрана. Мы пробовали добраться до него там, но безуспешно. Но он приходит сюда, в квартиру 23, в которой живёт Николай Кокко, большевик с завода «Айвас», чтобы встретить своего друга. Никаких автомобилей рядом с домом нет, таким образом выходит, что Ленин отправил своего шофера домой. Шофера зовут Стефан Гиль».
Демидов проверил наши револьверы. Пока он это делал, две молчаливые фигуры в овечьих армейских тулупах, откуда-то вынырнув, направились к нашему автомобилю.
- Кто это? – спросил я своего друга.
- Не волнуйся, наши люди, - ответил Демидов.
Один из них прошептал Демидову:
- Они оба там. Приехали тридцать минут назад. Ленин и другой.
- А телохранитель?
- Он уехал. Ленин сказал ему вернуться в двенадцать.
- Прекрасно! - вырвалось у моего друга.
- Парадная закрыта, но вот ключи, - сказал человек Демидову, протягивая два ключа. - Один ключ от парадной, а другой - от квартиры Кокко. Вахтёр спит крепким сном, мы выпили с ним пивка и дали ему снотворное, он был рад составить компанию.
- Вы можете отправляться домой, - сказал Демидов. - Встретимся утром в обычном месте.
И они оба уехали в своём автомобиле, который стоял в переулке.
Мы остались одни, и перед нами стояло четырёхэтажное здание. Там, в его глубине, сидели два человека, которые намеревались разрушить демократию и перевернуть мир. Мы могли предотвратить это, цена была – убийство этих двух невооружённых человек.
Несколько минут мы сидели молча и неподвижно, наблюдая за светом в квартире Кокко на третьем этаже. «Мы должны идти», - сказал Давыдов. Он открыл дверь парадной, и мы вошли в узкий и тёмный подъезд. «Ты стой здесь, а я пойду наверх», - прошептал он. Он поднимался медленно. Шаг за шагом, он достиг второго этажа. Снова поднимается. Третий этаж. Моё сердце билось. Напряжение было невыносимым. «Он открывает дверь», – сказал я сам себе. - Теперь…. должны быть выстрелы… ».
Но выстрелов не было. Не было криков, не было шума борьбы. Сколько я там стоял? Время как будто остановилось. Затем я услышал шаги, спускающиеся шаги, нетвёрдые шаги, как - будто человек был больной и шёл с усилием. Шаги были все ближе. И затем я увидел или скорее почувствовал Демидова. Он не произнёс ни слова, и мы вышли на улицу. В гнетущей тишине мы дошли до автомобиля и сели в него. Только тогда Демидов начал рассказывать. Его голос был низкий, он еле говорил, как будто задыхался.
- Это было выше моих сил, - сказал он. - Я вошёл в прихожую. Дверь в гостиную была открыта, и я увидел их, сидящих в креслах и разговаривающих. Я был только в трёх метрах от них. Я направил свой револьвер на Ленина и был готов выстрелить, но что-то не дало мне нажать на спусковой крючок. Голос внутри меня протестовал против убийства безоружного человека. Несколько минут я стоял там с поднятым револьвером. Я не мог перебороть себя и выстрелить. Я знал, что это обоснованное убийство. Я знал…, но всё моё воспитание не позволило мне это сделать. Если бы у него в руках было оружие…!
Я молчал, ошеломлённый его провалом. «Почему ты не ругаешь меня? – вскричал он сердито. - Почему ты не вернёшься туда и не сделаешь то, что я не сделал, у нас ещё много времени».
Но я замотал головой:
- Я не лучше тебя, когда дойдёт до этого. Я тоже не могу убить безоружного человека, даже если я ненавижу его. Я не способен….
Внезапно Демидов стал плакать, как ребёнок:
- Но я военный! Я убил десятки немцев на войне, а тут мерзавец, по ком пуля плачет…. И я не могу…, не смог!
Ночь была ясная. Светила луна. Воздух был холодным и обжигающим. Мы ехали в тишине и остановились у моего дома.
«Истомин знал, что из этого ничего не выйдет», – пробормотал Демидов, - Он знал. Мы должны признать наше поражение. Это врождённое в нас, во мне, во всех нас. «Интеллигенция…», – сказал он с горечью, - «На что мы годимся? На жертву…? Но мы ведь не борцы, не борцы, чтобы бороться с большевиками».
Я не сказал ни слова. Я вышел из автомобиля, и он уехал.
Но Демидов не оставил своего плана. Это было не в его натуре смириться с поражением. Он медленно оправился от неожиданного открытия в себе гуманных черт. До этого он был уверен, что в нём нет этой слабости, характерной для русской интеллигенции. И после падения демократического правительства он с новой энергией возвратился к начальному плану уничтожения большевистских лидеров.
Первого января 1918 года Демидов организовал новое покушение на жизнь Ленина. В этот раз я не принимал участия, так как был занят предстоящим Всероссийским Учредительным Собранием. Но Демидов информировал меня об этой попытке, которая тоже окончилась неудачей.
Вечером 1 января, много людей собралось в знаменитом цирке Чинизелли в Петрограде, огромном здании, не меньше, чем Мэдисон Сквер Гарден в Нью-Йорке. Солдаты и рабочие пришли слушать Ленина. Это был политический митинг огромной важности. Ленин должен был разоблачить Учредительное Собрание за его «мелкобуржуазные тенденции». Ленин приехал в восемь часов вечера в лимузине, управляемым его верным телохранителем и шофёром, большевиком из Литвы под фамилией Стефан Гиль. Ленин возил с собой как почётного гостя и человека под именем Фриц Платтен, из Швейцарии. Этот иностранец сыграл неожиданную роль в сохранении жизни Ленина.
«Я планировал покушение тщательно, - говорил мне Демидов позже. - Я знал наизусть номер ленинского автомобиля. Это был номер 4547. Я мог повторить его даже спросонья. Я решил, что только три человека должны принять участие: Антон Спиридонов, рядовой моего бывшего полка, Сафронов - бывший студент университета, храбрый солдат и человек, печёнками ненавидящий большевиков, и я. У каждого была своя роль: Спиридонову дали мощную бомбу, а у меня и Сафронова были прекрасные бельгийские револьверы. Сначала я хотел напасть на Ленина, когда он будет возвращаться к машине. Ситуация была благоприятной, но я оставил этот план, так как от бомбы могли пострадать посторонние люди. Поэтому мы выбрали маленький мост через Мойку, через который Ленин должен был проехать на пути из цирка».
Была тёмная ночь. Луны не было. Митинг только начался. Трое человек подошли к автомобилю Ленина и удовлетворённые тем, что Ленин на митинге, заняли свои места около моста. «Как только автомобиль подъедет – бросай бомбу», - проинструктировал Демидов молодого человека. «Я брошу», - ответил он твёрдо.
Демидов и Сафронов стояли на дальнем конце моста, готовые стрелять после взрыва. Время текло медленно. Наконец, фары приближающегося автомобиля осветили мост. Он ехал медленно по глубокому снегу.
«Давай!» – закричал Демидов. Он видел как Спиридонов поднял руку, заколебался и вместо того, чтобы бросить бомбу, растворился в темноте. Автомобиль уже пересекал мост, когда Демидов и Сафронов открыли огонь. «Я видел ясно Ленина через открытое окно, он был не далее чем в трёх метрах, когда я поднял револьвер и выстрелил…. Я был уверен, что убил его».
Но он не убил его. Платтен, был быстрее: увидев револьвер, он пригнул вниз голову Ленина. Пуля задела палец Платтена, оставив просто царапину. Шофер увеличил скорость, и автомобиль растворился в боковой улице.
Из под моста появился Спиридонов, весьма несчастливый молодой человек. Он всё ещё держал бомбу в правой руке. «У меня нервы не выдержали, – пробормотал Спиридонов. - Там был невиновный человек в машине, я не мог бросить бомбу…, невиновный человек….».
Демидов в ярости взял и бросил бомбу в Мойку – раздался взрыв, и поднялся столб воды.