В ту январскую ночь и в тот час, когда капитан Тишко сел на ледяной аэродром на озере Червоном и провалился колесом под лед, майор Н. Г. Богданов возвращался с этого аэродрома домой. На борту его самолета было 15 раненых ковпаковцев. Люди эти знали, что борьбу за их жизнь начали вести не только врачи, но и летчики.
Между городами Жлобином и Гомелем стрелки заметили фашистский истребитель. В лунную зимнюю ночь он был виден, как днем. Внизу расстилалась небольшая слоистая облачность. Первая атака истребителя была отбита. Фашист не осмелился подойти близко и, не открывая огня, отвалил в сторону. Богданов в это время снизился до верхней кромки облачности. Как только истребитель появился вторично, Николай Григорьевич ввел самолет в облака. Фашист оказался упорным, экипаж бдительным. При последующих атаках противника стрелки дружно открывали огонь. Богданов, маневрируя, снова вводил самолет в облака. И так до тех пор, пока фашист сделал попытку атаковать самолет снизу, из облаков. Он выскочил близко от самолета Богданова. Радист Руднев прошил его очередью из крупнокалиберного пулемета. Истребитель вспыхнул как факел и камнем полетел вниз.
С Николаем Григорьевичем Богдановым мы впервые встретились летом 1942 года при подготовке к полету на партизанские площадки. Передо мной стоял крепыш с веселыми искорками в серых глазах и звонким голосом. По живости характера и темпераменту он скорее всего мог быть летчиком-истребителем. Тогда Николай Богданов был капитаном, служил в 103-м авиаполку командиром эскадрильи. Я знал уже о нем из газет как о герое. В 1941 году он отчаянно летал бомбить танковую колонну Гудериана, днем, с малых высот. Был сбит, ранен в ногу. На самодельном костыле выбрался [93] с помощью советских патриотов из-за линии фронта, залечил рану и ожоги и снова летал громить фашистских оккупантов.
15 ноября 1941 года газета «Известия» отметила, что «во время налета советской авиации на Кенигсберг и другие города, совершенного в ночь на 14 ноября, особенно отличились летчики: Алексеев, Ковшиков, Клебанов, Богданов и Михеев».
В одном из таких вылетов в глубокий тыл врага на самолете Богданова в семи минутах лету до цели отказал правый мотор. На бомбардировщике ДБ-ЗФ при отказе правого мотора выходила из строя динамо-машина, питающая бортовую электросеть и подзаряжающая аккумулятор. На одном моторе, постепенно теряя высоту, Богданов долетел до цели, и штурман полковой комиссар Александр Дормидонтович Петленко прицельно сбросил бомбы. На обратном маршруте сели аккумуляторы, отказали радиополукомпас и радиостанция. Экипаж остался без средств радионавигации и связи. После десятичасового полета Богданов мастерски посадил самолет на своем аэродроме.
— Да, Николай, ты настоящий ас, — сказал Богданову полковой комиссар Петленко.
За выполнение этого задания все члены экипажа были награждены орденами, которые вручал им Михаил Иванович Калинин в Георгиевском зале Кремля.
Летом 1942 года экипаж Николая Богданова выбросил группу парашютистов с боеприпасами в Витебской области. На обратном маршруте, обходя грозовую облачность, самолет вышел на крупный населенный пункт в тылу врага. Внезапно ударила зенитная артиллерия. Один из снарядов разорвался в фюзеляже, другой попал в центроплан, третий в мотор. Машина загорелась.
— Выбрасываться на парашютах! — подал команду Богданов.
Но сам сделать это не мог: его парашют находился в пассажирской кабине, так как он мешал управлять самолетом. Уверенный, что все покинули самолет, летчик не выпуская шасси, пошел на посадку. Самолет коснулся земли и резко остановился. Какая-то сила бросила летчика вперед на приборную доску кабины. Теряя сознание, он понял: приземлился на поляну, сплошь покрытую пнями вырубленного леса. [94]
Когда Богданов пришел в себя, он, зажав руками рассеченный лоб и левый висок, стал пробираться через охваченную огнем пассажирскую кабину к двери. В дыму наткнулся на радиста Маковского и вместе с ним выскочил в открытую дверь. Маковский держал связь с землей и не слышал команды «Оставить самолет».
Ночное небо озарилось ярким светом немецкой ракеты. Богданов и Маковский устремились в лес. Сзади от сильного перегрева начали рваться в самолете пулеметные патроны. Им ответили автоматы преследователей. Затем один за другим раздались оглушительные взрывы. В небо взметнулся огромный огненный столб: взорвались бензобаки.
Вскоре услышали крики на немецком языке и лай собак. От преследователей укрылись в болоте, затем около недели искали партизан. Богданов от потери крови совсем ослаб, поднялась температура, знобило, усилилась головная боль. Временами он впадал в полузабытье.
Под вечер летчики увидели над оврагом у леса небольшую деревеньку. Когда сгустились сумерки, рискнули зайти в самую крайнюю хату. Их встретила совсем еще молодая худенькая женщина с двумя маленькими белокурыми девочками. Она не испугалась оборванных, обросших, изнуренных людей, а узнав, кто они, сказала:
— Я сейчас же пойду к своим, чтобы помочь вам.
Не прошло и двух часов, как в хату вошли партизаны.
Отряд, куда попали Богданов и Маковский, назывался 1-й отряд «Моряка». Фамилия командира — Гурьев Иван Иванович. Он, увидев, что летчикам нужна срочная медицинская помощь, в тот же день отправил их на лошади в другой отряд, командиром которого был Василий Александрович Блохин. Комиссар отряда Василий Леонтьевич Мохановский вызвал двух партизан — Прохоренко и Баранова — и приказал пригласить из оккупированной деревни врача Анну Николаевну Мамонову. Она сделала Богданову операцию. Он стал видеть вторым глазом, а через день встал на ноги.
Анна Николаевна Мамонова не первый раз оказывала партизанам помощь. После она трагически погибла: [95] неизвестный предатель выдал патриотку фашистским карателям, и ее расстреляли вместе с двумя малолетними дочерьми-близнецами. Осталась в живых только старшая ее дочь Надя, — она в то время была у тети в Вологде.
В этот отряд попал и штурман экипажа Иванов. О судьбе остальных членов экипажа Богданов ничего не знал. Согласно данным партизанской разведки, они были окружены немцами и при сопротивлении убиты, а один из них взят в плен, кто именно, установить так и не удалось.
Как только Богданов смог ходить, он сразу же попросил партизан переправить их на Большую землю. Им дали проводницу, учительницу Иру Конюхову. Она привела летчиков в партизанскую бригаду «бати» Шмырева, действовавшую вблизи от линии фронта.
В отряде «бати» для перехода линии фронта выделили проводников Любу Стефанович, Веру Ткачеву, Надю и Фрузу (фамилий последних Богданов не помнит). К ним присоединились 11 раненых партизан и один совершенно слепой подрывник. Шли ночью глухими болотами и удачно перешли линию фронта.
Так закончилось второе воскрешение летчика Богданова. Николай Григорьевич долго лежал в госпитале, залечивая раны, от которых, как утверждали врачи, будь он чуть слабее физически, должен был умереть. Голова кружилась от малейшего резкого движения. По совету врача он стал заниматься физкультурой.
Медицинская комиссия не допустила Богданова к летной работе. Но после настойчивой просьбы ему разрешили летать «с ограничением». Тогда летчик с еще большим упорством стал заниматься физическими упражнениями. Прошло время, и дважды погибший снова вернулся в полк, получил новый самолет, летал бомбить объекты противника, бывал у родных партизан, которые спасли его, своего земляка — Богданов провел детство и вырос в городе Витебске, в семье рабочего. Командуя полком в 1943 году, подполковник Богданов продолжал летать к партизанам, часто с посадкой — ведь необходимость посадок он испытал на себе. [96]
Надо ли рисковать?
Валентину Степановну вызвал командир дивизии. Через четверть часа она вернулась в штаб. На мой вопрос: «Какие поступили указания?» — она хмуро ответила:
— Никаких. Предупредил, чтобы мы не слишком увлекались посадками самолетов на партизанские площадки, и, конечно, не забыл сказать, что отвечать, если что случится, будем мы. Я заверила, что все будет в порядке. Вот и все.
Гризодубова посмотрела на меня укоряюще и предупредила:
— Александр Михайлович, если мы допустим еще поломку самолета, как случилось на озере Червоном, запретят нам посадки к партизанам.
Конечно, не все партизанские площадки готовились с соблюдением необходимых правил — это мы знали и были настороже. Но никак не ожидали, что подведут нас такие старые наши друзья, как брянские партизаны. После обильного снегопада сотни людей вышли готовить площадку Смелиж. Ночью ожидали самолет. В отряде никто не знал, какого размера должна быть посадочная полоса. Снег топтали ногами и разгребали лопатами. Старались на совесть, но, не ведая беды, ошиблись: площадка оказалась маленькой.
В ночь на 10 февраля командир первой эскадрильи Степан Запыленов сел в Смелиже. По счастливой случайности посадка закончилась удачно. Степан Семенович — опытный летчик. Он сразу определил, что взлетать будет трудно, однако ждать, пока партизаны доделают площадку, ему не захотелось. Зима, холод, ламп для подогрева моторов у партизан не было. И он решил взлетать, приняв при этом меры предосторожности: приказал бортмеханику слить лишнее горючее, пассажиров взял только восемь тяжелораненых и двух детей. Казалось бы, на бога летчик не надеялся. Но в это время самолет Аэрофлота на посадке повредил шасси и загородил часть и так короткой полосы для взлета.
Запыленов оказался в затруднительном положении: взлетать или остаться у партизан на дневку? И тут к нему подошел начальник штаба объединенных отрядов брянских партизан В. К. Гоголюк и посоветовал взлетать [97] так, чтобы самолет Аэрофлота остался правее. Запыленов не согласился. И вот такой опытный летчик допустил переоценку своих сил — не справился со взлетом. В конце короткой площадки самолет оторвался от земли на малой скорости, накренился влево, задел консолью за снег, развернулся, сбил шасси и закатился в сугроб. Экипаж и пассажиры не пострадали, если не считать двух выбитых зубов у штурмана Юрчакова, а самолет требовал серьезного ремонта. На вторую ночь экипаж Запыленова был вывезен летчиком Масленниковым. Самолет остался на площадке в ожидании бригады ремонтников.
Партизаны, которыми командовал смелый вожак Дука, в ту же ночь доделали посадочную площадку. Снег утаптывали более 1000 человек. Отряд Дука, выполняя в это время операцию по минированию железных дорог, очень нуждался в боеприпасах, во взрывчатке, которые могли доставить самолеты с посадкой.
По инициативе Гризодубовой было проведено совещание руководителей Центрального штаба партизанского движения с летчиками полка, на котором высказаны были взаимные претензии. Начальник Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко обещал устранить все недостатки в подготовке посадочных площадок и груза для самолетов. Здесь же решили установить радиосвязь полка с некоторыми партизанскими соединениями. Нам очень хотелось иметь информацию непосредственно от партизан по вопросам готовности площадок и состояния погоды. Нас пугала малая мощность партизанских раций (от 8 до 30 ватт), слушать которые могли только очень опытные радисты. Но мы надеялись на Машу — золотые ушки и не ошиблись в ней: девушка и на этот раз проявила чудесную способность улавливать самые слабые радиосигналы...
Вскоре Гризодубова снова была вызвана в штаб дивизии. На этот раз разговор был более серьезным. Полковник Нестерцев, ссылаясь на указания командующего авиацией дальнего действия, дал понять Гризодубовой, что есть приказание сократить до минимума полеты, а особенно посадки к партизанам.
— Авиация наша несет потери, — говорил Нестерцев. — Промышленность перенапряжена, самолетов не хватает для нанесения массированных ударов по врагу, [98] а тут партизаны целый полк занимают. Пускай они сами себе оружие у врага добывают, как в гражданскую войну.
— Раз самолетов не хватает, тем более нужно использовать их рациональнее, — возразила Гризодубова.
— Командованию виднее, где лучше использовать самолеты, — авторитетно заявил Нестерцев.
— Но ведь и мы не слепые, — ответила Валентина Степановна. — Давайте говорить фактами, как коммунисты.
— Пожалуйста, — согласился полковник.
— Так вот. Той взрывчаткой, которую мы доставляем партизанам, они взрывают столько мостов, складов и железнодорожных эшелонов, что авиация (я говорю о дальней авиации) не смогла бы этого сделать в тот же срок, если бы она была и в десять раз сильнее.
— Так, Валентина Степановна, вы можете приписать партизанам все победы.
— Зачем же, товарищ полковник. Я тоже знаю, что победа будет достигнута Советскими Вооруженными Силами, при взаимодействии всех родов войск, напряжением всего народа. Я обожаю охоту (что бывает редкостью среди женщин). И скажу вам, что охотники бьют крупного зверя не в одиночку, но добычу делят обязательно. Может, это и неподходящая аналогия, но вполне применима к нашему спору.
— Вообще мы солдаты и должны делать то, что нам приказывают. Для меня мнение правильно то, которое одобряется моим начальником, — многозначительно произнес Нестерцев, будто ширмой загородился от откровенного разговора.
Гризодубова не сдавалась.
— Не верю, товарищ полковник, чтобы вы придерживались взгляда на службу офицера, как рассказывается в старом анекдоте. С вашего разрешения могу напомнить.
— Пожалуйста, — согласился Нестерцев. — Это даже интересно — услышать офицерский анекдот из уст женщины.
— Правда, я не мастер рассказывать анекдоты, но уж раз он к слову пришелся, расскажу. Было это в старое время. Встал генерал на камень, подозвал полковника и спрашивает: «Пищит подо мной камень?» «Пищит, [99] ваше благородие», — ответил полковник, а сам решил на себе проверить. Влез на камень, подозвал подполковника: «Пищит?» «Пищит», — ответил тот, и проделал то же с майором, майор — с капитаном... Так дошло до ефрейтора. Подозвал ефрейтор рядового и спрашивает: «Пищит подо мной камень?» «Никак нет!» — ответил солдат. Он был лишен офицерского порока говорить то, что нравится начальству. Некоторые говорят: солдату терять нечего, вот он и правдив. С таким доводом я не согласна. По-моему, солдат и в старое время был мыслящим. А сейчас тем более, и мы, советские солдаты, можем говорить не только о приказе, но и о решениях.
— Для солдата и решение и просьба должны звучать приказом, — сказал поучительно командир дивизии.
— Согласна. Об этом и говорить будем. Было решение партии созвать совещание командиров партизанских отрядов. Как бы это осуществилось, если бы мы не делали посадок на партизанских аэродромах? Было решение партии вывозить детей с партизанских баз. Как бы мы выполнили его без посадок? Наконец, мы не смогли бы вывозить раненых, которые в большинстве погибли бы из-за отсутствия условий для лечения.
— Допустим, я согласен с вами, Валентина Степановна. Но я слышал, будто партизаны должны доставать оружие сами, у врага. Об этом сказал наш командующий... На этом дискуссию будем считать законченной.
Дискуссию, конечно, можно закончить, но не думать о своем мнении или убеждении невозможно. Валентина Степановна после разговора с командиром дивизии долго не могла успокоиться, размышляя над причинами необоснованного, на ее взгляд, решения командующего сократить полеты к партизанам. В прошлом году со второй половины августа полеты к партизанам были прерваны почти на месяц, и возобновились, когда партизанские командиры побывали в ЦК. И вот в феврале 1943 года опять кто-то ставит палки в колеса, поднимает вопрос о целесообразности полетов с посадками к партизанам.
После разгрома немецко-фашистских войск на Волге партизанское движение в тылу врага стало развертываться [100] в невиданных масштабах. Боевая активность народных мстителей настолько повысилась, что штабы партизанского движения не успевали обеспечивать новые формирования оружием и боеприпасами. Трудность заключалась в доставке партизанам грузов по воздуху. Однако и здесь возможности все возрастали, но далеко не всегда использовались. Достаточно сказать, что в 1942 году из общего количества вылетов фронтовой авиации полеты в интересах партизан составляли очень незначительную долю.
Начавшиеся в июле — ноябре 1942 года интенсивные полеты к партизанам зимой 1942/43 года были сведены к минимуму. Несмотря на настоятельные просьбы партизанских штабов, 101-й авиаполк в декабре 1942 года совершил только 28 самолето-вылетов, в январе 1943 года — 58, в феврале — 49. Одной из причин снижения активности авиации в обеспечении партизанских отрядов и соединений были неблагоприятные метеорологические условия, особенно в последний месяц 1942 года. Но эта причина не основная. Некоторым казалось, что главная причина в снижении количества полетов к партизанам объясняется недооценкой значения партизанского движения со стороны отдельных вышестоящих командиров.
5 января 1943 года установилась хорошая летная погода, и основные силы советской авиации были брошены на разгром немецко-фашистской группировки войск на берегах Волги. Днем и ночью самолеты всех типов наносили чувствительные удары врагу, отказавшемуся принять ультиматум советского командования о безоговорочной капитуляции.
Одновременно бомбардировочная авиация много работала в интересах войск Северо-Кавказского, Донского и Воронежского фронтов, развивавших стремительное наступление на запад. В тот период отличились многие летчики, командиры частей и соединений. Проявил незаурядные способности в организации разгрома врага с воздуха и командующий авиацией дальнего действия Александр Евгеньевич Голованов. Почти все участники Сталинградской операции были награждены орденами и медалями, появились новые Герои Советского Союза, новые гвардейские части и соединения. [101]
И все же командир полка Гризодубова и мы, работники штаба, до сих пор разделяем мнение руководителей партизанского движения, что командование авиации дальнего действия было далеко от понимания конкретных нужд партизанских соединений. Оно мало уделяло внимания обеспечению партизан всем необходимым для выполнения крупных операций в тылу врага. А между тем летчики, которые садились на партизанские площадки, своими глазами видели нужды отрядов и отлично понимали значение их действий в тылу врага. О положении в отрядах и нуждах партизан они докладывали Гризодубовой, а она в свою очередь — командиру дивизии Виктору Ефимовичу Нестерцеву. Но интенсивность полетов к партизанам от этого не увеличивалась.
Как ни странно, в отношении посадок на партизанских площадках стал колебаться и заместитель командира полка по политчасти Николай Александрович Тюренков. Но это был наш, домашний человек, поэтому на очередном партийном собрании коммунисты назвали его близоруким. Оставшись при своем мнении, Тюренков в политдонесении написал:
«Сложность обстановки в районе действия партизан не обеспечивает сейчас возможности полета к ним с посадками, которые временно необходимо отменить, и производить вылеты только с выброской груза на парашютах».
— Знаете ли, Александр Михайлович, — говорил потом Тюренков, — сверху бывает виднее. Я не меньше вас знаю, что, летая к партизанам, мы вооружаем тысячи людей, но вот беда: где взять эти самолеты, чтобы их на все хватало?
Может, все это действительно так, может, в конечном счете все это и привело к резкому сокращению полетов к партизанам в феврале 1943 года. Но червь сомнения точил нас.
Сторонники ограниченного числа посадок самолетов к партизанам усилили свои позиции после аварии Васильченко в ночь на 25 февраля. Взлетная полоса была подготовлена плохо, снег не убран. Самолет, перегруженный боеприпасами для орловских партизан, при взлете оторвался от земли на малой скорости, повалился на нос и упал на границе аэродрома. Васильченко получил тяжелое ранение и вышел из строя летчиков до [102] конца войны. Такая же участь чуть не постигла и Лунца. Его самолет тоже оказался перегруженным и при взлете долго не отрывался. Но осторожный Лунц вовремя прекратил взлет, спас самолет и экипаж. В связи с этим Гризодубова подписала приказ: «Впредь боеприпасы без взвешивания в самолеты не грузить. На каждом мешке груза должна быть бирка с указанием веса». В этом же приказе летчикам вменялось в обязанность давать партизанам инструктаж о правилах и требованиях, предъявляемых к посадочной площадке для тяжелых самолетов, и как эти площадки надо готовить.
Валентина Степановна сказала летчикам:
— Подмечать ошибки других — ума много не требуется. В том, что партизаны не умеют готовить посадочные площадки, есть и наша вина. И сколько бы мы ни ругали их, они от этого лучше делать не научатся. А если мы сами поможем им, общее дело только выиграет.
Совещание руководителей Центрального штаба партизанского движения с летчиками тоже дало положительные результаты: вскоре летчики стали доносить о хорошей подготовке посадочных площадок. Усилился контроль за взвешиванием груза перед погрузкой в самолеты. Партизаны делали все, чтобы не дать повода со своей стороны к уменьшению полетов в их интересах. Поломки самолетов по вине партизан в полку почти прекратились.
Активно боролся в защиту полетов к партизанам украинский штаб, особенно его начальник генерал Т. А. Строкач. С просьбой об увеличении числа самолетов для украинских партизан он обратился к командующему АДД Голованову, но ответ получил неутешительный. Тогда Строкач начал действовать через ЦК партии. С помощью первого секретаря ЦК КП(б) Украины члена Политбюро ЦК ВКП(б) Н. С. Хрущева он добился нужного количества самолетов для обеспечения украинских партизан. Генералу Голованову, вероятно, подсказали, что у него нет оснований отказывать партизанам в самолетах.
Генерал Строкач старался морально поддержать летчиков, летавших к партизанам. 6 февраля он попросил меня приехать к нему в штаб. На второй день утром я прибыл в Москву. Строкач был человек очень тактичный, [103] вежливый и внимательный к собеседнику. Но впустую терять время не любил.
— Вот что, Верхозин, мы решили наградить летчиков и вручить им ценные подарки. Как вы считаете, они этого заслужили?
— Вполне, — ответил я.—Летчики будут воодушевлены вниманием к ним и к их нелегкой работе, а значит, и задания будут выполнять еще лучше.
— Мы такого же мнения, — ответил генерал. — Садитесь и пишите список, кто больше помогал украинским партизанам.
Генерал подал лист бумаги. Список я составил, но передать его без утверждения Гризодубовой отказался. Строкач согласился, что награждение личного состава без ведома командира полка нерезонно, поэтому не стал настаивать на немедленном оформлении наградных документов и сделал это на второй день, как только получил нужные сведения за подписью Гризодубовой.
Через три дня генерал Строкач приехал в полк. Перед тем как вручить награды, генерал зачитал письмо ЦК КП(б) Украины, адресованное командующему авиации дальнего действия и командиру 101-го авиационного полка, в котором говорилось:
«Экипажи самолетов, несмотря на неблагоприятные метеорологические условия и сложность посадки в тылу противника, поставленные задачи выполнили отлично... Украинский штаб партизанского движения за отличное выполнение заданий по обеспечению развития партизанского движения на Украине наградил часами тт. капитана Васильченко С. К., капитана Лунца Б. Г., майора Масленникова В. И., капитана Гришакова И. А., капитана Кузнецова А. С., лейтенанта Валухова И. С., капитана Запыленова С. С., лейтенанта Федоренко В. М., ст. лейтенанта Долгих М. М., ст. лейтенанта Зайцева В. Д., мл. лейтенанта Тимофеева А. Т., лейтенанта Фаустова А. Б., майора Каспарова А. Д., мл. лейтенанта Кицина И. П., ст. лейтенанта Козлова К. А., механика Бахчеева И. А., старшину Руденко П. А., бортмеханика Зозулю А. П., лейтенанта Асавина В. Д., капитана Слепова Н. И., радиста Тимошкина Ф. И. и капитана Князева Е. М.
Одновременно ЦК КП(б)У и украинский штаб партизанского движения просят вас представить к правительственной [104] награде особо отличившихся при выполнении заданий товарищей: капитана Васильченко С. К., капитана Лунца Б. Г., капитана Покачалова Н. Н., майора Масленникова В. И., капитана Запыленова С. С., старшего лейтенанта Зайцева В. Д., ст. лейтенанта Долгих М. М., мл. лейтенанта Семенова П. П., капитана Кузнецова А. С., лейтенантов Дмитрова М. С. и Тимошкина Ф. И.
ЦК КП(б) Украины".
В короткой речи генерал Строкач выразил уверенность, что Родина высоко оценит героические подвиги летчиков, проявленные при выполнении задания партии по обеспечению партизанских соединений оружием и спасению раненых и детей.
Но и после такой высокой оценки деятельности полка противники посадок самолетов к партизанам не сдавались. Тогда В. С. Гризодубова поехала в ЦК партии, где рассказала, что каждый самолето-вылет с посадкой к партизанам имеет огромное морально-политическое значение, способствующее развитию партизанского движения. Экипажи, летавшие много раз с посадкой, были очевидцами того, как люди, находящиеся на оккупированной территории, приходили посмотреть на свои советские самолеты за многие десятки километров. Весть о прилетающих из Москвы самолетах распространялась среди населения оккупированных областей. Этим самым разоблачалась ложь врага об уничтожении Советской Армии и прочие измышления захватчиков. В результате тысячи советских патриотов, способных носить оружие, шли в ряды партизан на борьбу с оккупантами. Такие факты наблюдались почти во всех отрядах, куда летали наши самолеты.
В Центральном Комитете сказали Гризодубовой, что командующему авиацией дальнего действия будет незамедлительно дано указание о продолжении полетов к партизанам.
В первых числах марта самолеты 101-го авиационного полка снова стали появляться на партизанских площадках.
В ночь на 10 марта группа из 20 самолетов во главе с заместителем командира полка майором Орловым выбросила на оккупированную территорию Ленинградской [105] области партизанский десант — 206 человек и 12 тонн боеприпасов и оружия. Операция была подготовлена штабом партизанского движения Ленинграда под руководством Ленинградского обкома партии. 11 марта летчикам сообщили, что партизаны приземлились в указанном районе. Всему летному составу, участвовавшему в выброске партизанского десанта, была объявлена благодарность, а майору Орлову вручен ценный подарок. [106]
Аэродромы в тылу врага
Весна с предвестниками
К весне 1943 года стратегическая обстановка на всех фронтах в корне изменилась. После уничтожения двух фашистских армий на Волге, изгнания врага с Северного Кавказа и в ходе дальнейшего стремительного продвижения на запад инициатива окончательно перешла в руки советского командования. Соотношение сил резко изменилось в пользу Советских Вооруженных Сил.
Изменилась обстановка и в тылу гитлеровских войск. Земля еще жарче стала гореть под ногами захватчиков.
С весны 1943 года партизанское движение приняло еще больший размах. На вооруженную борьбу против оккупантов поднимались тысячи и тысячи советских людей. Связь партизанских отрядов с населением стала еще более тесной. Во многих оккупированных районах создавались многочисленные невооруженные резервы, откуда партизанские отряды черпали новых бойцов.
В связи с огромным ростом партизанского движения и увеличением количества отрядов и соединений, рассредоточенных по всей оккупированной территории западных и северо-западных областей РСФСР, Украины, Белоруссии и прибалтийских республик, увеличилась и потребность в боеприпасах, особенно во взрывчатке.
«О большом размахе боевых действий партизан и подпольщиков на путях сообщения противника весной 1943 года и в первой половине лета можно судить по следующим данным вражеской генеральной дирекции путей сообщения «Восток». Если в феврале 1943 года партизаны совершили около 500 налетов на железные дороги противника, то в апреле — около 700, в мае — уже 1045, а в июне — свыше 1060 налетов»{1}. [107]
В связи с этим успех боевых действий партизан во многом зависел от своевременной доставки им боеприпасов, особенно взрывчатых веществ. Партизанские штабы составляли планы авиаперевозок, Государственный комитет обороны давал указания командованию авиации дальнего действия выделять необходимое количество самолетов. Работа 101-го авиационного полка значительно усложнилась и увеличилась. В глубокий тыл врага каждую ночь вылетало до 20 экипажей.
К тому времени партизанские края и базы охватывали не только села и деревни, но и небольшие города. Так, город Бегомль, Минской области, прочно находился под контролем партизан.
Враг не чувствовал себя хозяином на занятой земле.
Тысячи фашистских захватчиков, руки которых были обагрены кровью советских патриотов, по приговору народа казнены партизанами. К смертной казни народ приговорил и гаулейтеров: Эриха Коха — на Украине и Вильгельма Кубе — в Белоруссии. Эти палачи замучили сотни тысяч советских граждан.
Казнить Кубе готовились патриоты Белоруссии. Чтобы уничтожить обер-палача, они нуждались в боеприпасах, особенно в минах. Им доставили их с Большой земли летчики нашего полка. Экипажи Валентина Ковалева и Сергея Багрова совершили по два вылета в бригады «дяди Коли» и «дяди Димы». А в бригаду Градова забросили мины и боеприпасы экипажи Петра Абрамова и Михаила Долгих.
Палач Кубе знал о приговоре, вынесенном ему белорусским народом, и начал метаться, как обложенный зверь. Имея резиденцию в Минске, «Кубе часто менял место жительства. Его дом охраняли отборные фашисты как снаружи, так и внутри, он ничего не ел и не пил без предварительной проверки, выезжал на разных машинах, постоянно меняя место своей машины в колонне однотипных машин с телохранителями».
Когда весной 1943 года гаулейтер оставил минскую квартиру и уехал за город, партизаны оказались в затруднительном положении. Попытка группы разведчиков бригады Градова уничтожить Кубе днем на шоссе Минск — Лошица успеха не имела.
Партизаны снова обратились за помощью к летчикам. В их письме говорилось: «Гаулейтер оккупированной [108] Белоруссии Вильгельм фон Кубе со своим штабом перебрался из Минска в бывший дом отдыха в местечке Прилуки, находящемся в 20 километрах юго-западнее Минска... В связи с тем, что имеется оперативная необходимость изгнать Кубе с его новой резиденции, бомбардировка указанного объекта имеет важное значение».
Много лет спустя мы узнали, что в те дни в минской резиденции Кубе поселилась в качестве прислуги советская патриотка Елена Григорьевна Мазаник, которая впоследствии по заданию подпольщиков должна была уничтожить палача.
Командующий авиацией дальнего действия для нанесения бомбового удара по загородной резиденции гаулейтера выделил из гвардейского полка 15 лучших экипажей тяжелых бомбардировщиков, которые выполнили просьбу партизан. Случайно уцелев, Кубе вынужден был переехать в Минск.
Облава продолжалась. Круг становился все меньше и меньше и наконец замкнулся... Две мины подложила в спальню Кубе Елена Мазаник. Они взорвались в установленное время — в 1 час 20 минут ночи с 21 на 22 сентября 1943 года. Приговор над палачом белорусского народа был приведен в исполнение.
От наблюдательных летчиков не ускользнуло, что немецкие офицеры, попадая в плен к партизанам, не выкрикивали уже «Хайль Гитлер!». От них скорее можно было услышать «Гитлер капут». Советским летчикам со сбитых самолетов или бежавшим из плена легче стало находить партизан и вернуться на Большую землю, чтобы снова бить врага в небе и на землей Все чаще на партизанских базах стали появляться раскаивающиеся изменники Родины — они спешили искупить свою вину.
Темной весенней ночью Запыленов летел в район Минска. Ему предстояло вывезти из партизанского отряда пленных немецких офицеров. На эту площадку еще ни один самолет не садился. Запыленов, снизившись, осветил ее фарами. Место, куда предстояло сесть, окружено сосновым лесом, открытых подходов не было. Возвращаться тоже не хотелось: вдруг Валентина Степановна подумает, что он потерял веру в себя после поломки самолета в Смелиже. И Степан Семенович [109] стал заходить на посадку. Чем ближе подходил к земле, тем больше чувствовал уверенность, что все будет хорошо. Но после того, как самолет коснулся колесами земли и покатился, стало видно, что площадка все же для пробега короткая: видневшийся в свете фар кустарник надвигался быстро. Нажав во всю силу на тормоза, летчику удалось остановить самолет на самой границе площадки.
Запыленов вышел из самолета. Навстречу шли десятка два партизан и о чем-то громко спорили. После взаимных теплых приветствий партизанский командир, указывая на находящегося в толпе немецкого офицера, сказал:
— Этот полковник гитлеровских ВВС не верил в благополучную посадку нашего самолета. «Капут будет ему, — уверял нас. — На такую площадку тяжелому самолету не сесть». Вот мы ему и говорим: что не под силу фашистам, вполне под силу советским летчикам-коммунистам...
В ту же ночь экипаж благополучно возвратился на свой аэродром. Из самолета вывели трех немецких офицеров.
— Ну как, нет капут? — спросил их Запыленов через переводчика-партизана.
Один из них ответил по-русски:
— Я нет капут, Гитлер капут...
Позднее Запыленов рассказывал, что он и сам боялся за взлет: «Уж больно мала площадка. Но партизаны молодцы. По моей просьбе они за 30 минут спилили 4 дерева, стоявших на линии взлета».
В одну из ночей командир эскадрильи капитан Василий Иванович Лебедев произвел посадку к партизанам Бегомля, доставил им боеприпасы и вывез оттуда раненых.
В апреле капитан Лебедев вывез из Бегомля 20 летчиков с самолетов, сбитых над территорией, занятой фашистами, и ушедших в леса к партизанам. Когда мы встречали их на аэродроме, то думали о Богданове и других летчиках, сбитых фашистами в 1941 — 1942 годах. Им приходилось пробираться к своим войскам пешком, проходя через районы, кишащие фашистами. Многие погибли при встрече с охранниками.
В район Бегомль — Лепель летал с посадкой и экипаж [110] Ивана Гришакова. В один из полетов Иван Андреевич доставил в тыл врага не боеприпасы партизанам, а группу коммунистов и комсомольцев.
Сидор Артемьевич Ковпак, завершая свой знаменитый рейд по Украине, весной 1943 года остановился ненадолго у Речицы, в 100 километрах западнее Чернигова. В ночь на 21 марта произвел там посадку любимец Ковпака Борис Григорьевич Лунц. В ту пору он вывез 10 раненых партизан и экипаж капитана Владимира Александровича Тишко, того самого, что в январе провалился на льду озера Червонного. На второй день вместе с Лунцем в Речицу доставил груз ковпаковцам экипаж Николая Игнатьевича Слепова. Он вывез 17 раненых. Гостеприимный Сидор Артемьевич пригласил летчиков к себе в хату вечерять. Когда речь заходит о пище, летчики действуют по пословице: «Кто хорошо ест, тот хорошо и работает». Они вошли в хату и дружно заняли места за столом. Расторопная хозяйка подала жареное мясо. Все принялись с аппетитом уплетать вкусное блюдо. Не ели только двое: Ковпак и штурман Юрчаков. Хозяин жаловался на больные зубы, а штурман после поломки самолета в Смелиже, куда он летал в экипаже с Запыленовым, вот уже четвертый месяц ходил без передних зубов: то ему некогда, то материала у врача не оказывалось. Ковпак искренне посочувствовал молодому «летуну» и тут же попросил хозяйку отварить мозгов от забитого вечером бычка.
— Пускай они едят мясо, а мы, штурман, выпьем горилки и будем глотать мозги — их жевать не надо...
Небо покрылось мощной грозовой облачностью. Летчики, посовещавшись, решили взлетать, хотя Ковпак уговаривал остаться на дневку.
— Хороший хозяин в такую погоду собак со двора не выпускает, а вы лететь собрались, — доказывал Сидор Артемьевич.
Старый партизан оказался прав. В Москву в эту ночь добрался только Лунц. Слепов, попав в сильную грозовую облачность, произвел вынужденную посадку в отряде Кожара, на Гомелыцине. Белорусы сутки ухаживали за ранеными украинскими партизанами, которые находились на борту самолета Слепо