Я подумал, что вот нас и умыли, но Майк, в своем репертуаре, вальяжно сказал:
– Он сильно повлиял на наше чувство доверия и безопасности и... ммм... общности, – и мисс Эйкен только кивнула, видимо, под впечатлением. Она отметила нас в журнале, и то, что она поставила нам большой плюс, было лишь первой нашей ошибкой.
ДВА
Как раз в это время миссис Мэдден, мама Майка, завершила бракоразводный процесс. Она его проиграла, и однажды, когда мы были у них в кухне – Майк курил над раковиной, а я рисовал маркером ОЗЗИ на костяшках обеих рук, миссис Мэдден остановилась, посмотрела на нас, поставила корзину с бельем, пригладила волосы, глубоко вздохнула и сказала нам с Майком:
– Вот и все. Я сдаюсь и перестаю считать вас человеческими существами.
– Чего? – спросил Майк, тупо щурясь.
– Прекрасно. Хотите быть антисоциальными элементами – прекрасно. Хотите расти без каких‑либо перспектив на будущее – меня это нисколько не волнует.
– Ты о чем говоришь, мам? – спросил Майк, качая головой. Миссис Мэдден встала перед нами, распустила волосы, глубоко вздохнула и улыбнулась, но как‑то злобно. Она была очень худая, высокая, с пушистыми светлыми волосами. Носила в основном брюки и курила больше Майка, наверное. Я нервничал, оттого что она вроде бы хочет получить ответы на вопросы, о которых я и понятия не имел. Как например, однажды, когда Майк обжимался с какой‑то девчонкой в своей комнате, а я внизу играл в пул сам с собой, она с минуту смотрела на меня, а затем сказала: «Что ты собираешься делать со своей жизнью?» И, не думая, я ответил: «Я буду в музыкальной группе играть. Наверное», и она испустила быстрый резкий смешок, покачала головой и спросила: «Правда?» – а я только пожал плечами и продолжил играть в пул, и не знаю даже, видела ли она, как я случайно загнал восьмой шар в лузу следующим же ударом.
|
|
Миссис Мэдден открыла сумочку и нашарила свои «Вирджиния слимс», прикурила одну и наставила ее на Майка, а затем на меня.
– Вы двое – больше не моя проблема.
– Серьезно? – спросил Майк.
– Серьезно, – сказала она. – У меня есть бумажка от твоего отца, в которой сообщается, что наш брак расторгнут. Так что ты, – сказала она, указывая на Майка сигаретой, – больше для меня не существуешь.
– Круто, – сказал Майк. – И что это значит?
– Это значит, – сказала миссис Мэдден, нежно дергая Майка за длинные рыжие волосы, – что я за вас двоих больше не отвечаю. Я прекращаю переделывать мужчин, – сказала она, исподволь усмехнувшись.
– И мы можем делать, что хотим? – спросил Майк, безумно ухмыляясь.
– Вы можете делать все, что хотите, – ответила она, кивая.
– Можем курить на первом этаже?
– Вы и так курите, – сказала она.
– И траву даже можем курить?
– Мне все равно, – сказала она, – если после этого вы не догадаетесь сесть за руль.
– Круто, – сказал Майк. – А телок можно приводить?
– Мне все равно, – снова сказала она. – Только никакого секса. Если кто‑нибудь из вас кого‑нибудь обрюхатит в моем доме, вы в секунду отсюда вылетите.
Она сказала это, глядя на меня, хотя я даже не был ее ребенком.
– И тусоваться можно допоздна? – снова спросил он. – Никакого комендантского часа?
– Мне все равно, что вы делаете. Вы двое больше не в моей компетенции, – и она снова потянула Майка за волосы и удалилась в полуподвал к стиральной машине.
|
|
– Невероятно, черт возьми, – сказал Майк.
– Да уж, – согласился я.
– Совершенно невероятно, – глаза его заблестели в предвкушении. – Я должен позвонить отцу и поблагодарить его.
– Что теперь? – спросил я.
– У нас блин теперь вечеринка. Нет‑нет, оргия. Знаешь каких‑нибудь девчонок, которые не откажутся от оргии? – спросил он меня.
– Не‑а, – сказал я.
– Очень жаль.
– Ну, с чего начнем? – спросил я.
– Я иду вниз посидеть на диване и выдуть огроменный косяк.
– Присоединяюсь, – сказал я и, вперед и с песней, как авангард королевского войска, мы спустились по деревянным ступеням в незаконченный цокольный этаж, представляющий собой длинный серый бетонный прямоугольник, пройдя коридором, забитым коробками, хламом и тряпьем. В полуподвале у них был вполне приличный бильярдный стол и два потертых дивана напротив старого телевизора. На одной из стен висел плакат с полногрудыми блондинками из рекламы ликера, а на противоположной – реклама альбома Tribute Оззи. Поскольку комната Майка находилась здесь же, внизу, едва отделенная тонкой деревянной перегородкой, весь полуподвал пропах его сигаретами – весь: диваны, сукно бильярда, черные занавески, прикрывающие маленькие подвальные окна, свет сквозь которые не проникал по‑любому.
Майк пробрался в свою комнату, пошарил под кроватью в поисках банки из‑под крема для бритья, в которой ныкал дурь, вытащил маленькую пластиковую упаковку для сэндвичей, полную травы, и, усевшись на кровать, стал выбирать бошки. Он делал это так быстро, что к тому моменту, как я окончательно решился дунуть с ним вместе, он уже забивал трубку.
|
|
– Так, – сказал он, кивая, держа трубку у рта. – Это просто. Сначала поджигаешь и ждешь, пока начинает тлеть, так? Затем всасываешь как можно медленнее, не пытайся только проглотить, просто типа... вдыхаешь.
Он нашел синюю пластиковую зажигалку и поджег траву, которая начала потрескивать и издала сильный земляной запах. Я уже слышал этот запах прежде, и он всегда напоминал мне о Джессике, сестре Гретхен – в основном о ее куртке, такой вельветовой куртке с меховым воротником, – Джессика была единственная из моих знакомых, не считая Майка, кто курил напропалую. Майк с минуту подержал зажигалку над чашей трубки, затушил пламя, а затем медленно всосал дым, зажмуривая глаза. Он плотно сжал губы и улыбнулся, все еще с закрытыми глазами, а потом заговорил, не выдыхая.
– Так, – прошипел он, – Затем вот так удерживаешь в себе... – и он слегка кашлянул и выпустил гигантское облако голубоватого дыма. – Вот и все, – сказал он, кивая сам себе.
Он вручил мне трубку и зажигалку, и я сказал: «Без проблем», и сделал все, как он велел. Я почувствовал вкус смолы, обжигающей мне горло, небо и язык и проникающей глубже, ниже, ниже, ниже, в самые легкие, я удерживал в себе дым так долго, как только мог, и наконец резко выдохнул, улыбаясь точь‑в‑точь как Майк. Я закашлялся, глаза заслезились. Майк похлопал меня по спине и засмеялся.
– Кашлять – кайф ломать, – сказал он, беря у меня трубку. Ничего особенного я не почувствовал. Глаза все еще слезились, а горло саднило. Майк снова затянулся и передал мне трубку. Я повторил, постаравшись в этот раз не закашляться, глаза мои вдруг стали тяжелыми, и я заморгал, чтобы смахнуть слезы, сам себе по‑прежнему улыбаясь. Я почувствовал, как уши мои типа раскрываются, будто прежде они были заложены, и как язык становится горячим и большим и тяжелым. Майк встал и поставил Black Sabbath, и тут меня начало по‑настоящему колбасить. Песня War Pigs, которую я знал наизусть, звучала теперь совсем иначе, разбитая на сотни частей, как симфония, каждый инструмент играл отдельно и умножался, голос Оззи был, что ли, теплее, как будто певец был моим приятелем и находился в одной со мной комнате. Майк снова сел на кровать и похлопал меня по спине.
– Ну что, плющит?
– Да, по‑моему, – сказал я. – Похоже на то, – снова сказал я. – Это что надо, – сказал я. – Что надо.
– Хочешь, я позвоню девчонкам? – спросил Майк, подмигивая.
– Хорошо, – сказал я. – Спасибо тебе, Майк, за все. – Майк кивнул, снова похлопал меня по спине, снял трубку, набрал номер и сказал:
– Аманда? Это Майк. Ты ни за что не поверишь, что случилось, – и Аманда, залаченная блондинка‑наркоманка и ее подружка Кэти О., вся в прыщах и, как следствие, с тонной косметики на лице, но все же прелестная в некоторых других отношениях, были на месте уже через десять секунд.
Короче, оборотная сторона медали обнаружилась, когда два дня спустя Майк пришел из школы и заметил, что его мама убрала из дома все телефоны. Все телефоны исчезли. Он спросил ее, в чем дело, и она только пожала плечами и удалилась. На следующий день мы увидели, как какой‑то чувак из телефонной компании устанавливает на кухне настоящий платный телефонный автомат, в смысле, привешивает его прямо блин к кухонной стене, как будто кухня Майка – это автобусная остановка или что‑нибудь такое. Мы с Майком уставились на все это, и он сказал: «Это уже полное безумие», – и бедный монтажник только пожал плечами и сказал: «Извините», и продолжил работу. Майк покачал головой и подошел к холодильнику, чтобы взять кусок замороженной пиццы и банку содовой, но вы только подумайте: дверь холодильника не открывалась. Он дернул ее раз, два, а затем опустил взгляд и обнаружил замок. На двери холодильника висел хренов замок.
– Поверить не могу, – сказал Майк, закрывая лицо руками. – Да она с катушек съехала.
– Это, – сказал я, указывая на золотой замочек, – самая страшная вещь из всех, что я видел, – потому что, пока развод не был оформлен, или как там это делается, и пока миссис Мэдден не сошла окончательно с ума, всегда можно было зайти к Майку и найти у него что‑нибудь в холодильнике, обычно замороженную пиццу и содовую, и мы ели, стоя над раковиной, без тарелок, так что нам не приходилось их мыть, но теперь, теперь все было кончено.
– Что она себе думает? – спросил он, качая головой.
– Понятия не имею, – сказал я, потому что и впрямь не имел понятия, и я задумался о своих маме и папе – который вот уже полгода спал на диване внизу – и о том, какие странные пытки мне еще уготованы.
– Мам! – прорычал Майк. – Что это еще за хрень?
Миссис Мэдден появилась из спальни в нежно‑голубом халатике и с голубым полотенцем на голове, непонимающе моргая.
– Да, сосед?
– Что все это дерьмо значит? – прокричал он, размахивая руками.
– Все это дерьмо – мое дерьмо, – сказала она с улыбкой и вытащила сигарету из пачки «Вирджиния слимс».
Я отступил на шаг и стал наблюдать.
– Если хочешь пользоваться телефоном, придется найти работу, чтобы платить за это. То же самое относится и к еде.
– Ничего себе, – вслух пробормотал я.
– Черт возьми, – сказал Майк. – Ты сошла с ума.
– Вовсе нет, – сказала она. – Это самое разумное, что я сделала за последние девятнадцать лет.
– Ну, а Молли и Пити? – спросил он.
– Все, кто едут, должны оплатить проезд, – ответила она, кивая, развернулась и исчезла в спальне.
– Нет, серьезно, – сказал Майк. – Самый настоящий дурдом.
Это было безумие. Майк и его младший брат Пити, которому было только двенадцать, должны были сами покупать себе овощи или платить матери за еду. Первым делом, чтобы избежать поиска работы, Майк продал все пластинки, которые не слушал. Он думал, что, может, мама согласится хотя бы кормить его, но ничего не вышло. Честное слово. Старшая сестра Майка, Молли, девушка с широким круглым лицом, какие мне нравились – злое выражение, умный рот, знаете такой тип, девушка, которая смотрит на тебя так, как будто ты что‑то из себя представляешь, а потом целуется с тобой только потому, что ей скучно, – в общем, Молли, на два года старше нас с Майком, девятнадцати лет, студентка, в общем, она пришла домой с работы из этого бара, «О'Райли», увидела у себя на кухне телефонную будку и замок на холодильнике и два дня спустя отбыла с менеджером группы Speedwagon – довольно известной, как мне кажется, в наших краях.
Это был еще один удар. Отъезд Молли, старшей сестры, практически доконал Майка. Она всегда покупала нам пиво и объясняла, что нравится девчонкам и как заставить их хотя бы задуматься о том, чтобы заняться с тобой сексом, начав со слов: «Чувствую, ты единственная, кому я могу довериться».
Теперь у него не было ни еды, ни телефона, ни пива, ни старшей сестры, которая помогла бы с этой напастью справиться. Конечно, он мог курить в подвале траву, но овчинка не стоила выделки, понимаете? Так что всего лишь за несколько часов ситуация превратилась из лучшей на свете в худшую. Вот так просто.
Майку становилось все хуже и хуже. Однажды вечером, через несколько недель после того, как миссис Мэдден сказала, что ей на нас наплевать, с нами сидели две девчонки, с которыми Майк познакомился в овощном магазине, когда покупал продукты. Покупал он только консервированные овощи. Девчонки были определенно из католической школы – из «Царицы Небесной», что в латинском квартале, – потому что они были такие чистенькие, не только их мягкие каштановые волосы, но как они разговаривали и курили – как очень вежливые иностранные кинозвезды, и даже как они клали ногу на ногу. В общем, мы раскурили трубку, и девчонки заторчали, и я поставил I Can't Fight This Feeling Anymore, песню Speedwagon, очень подходящую к настроению, потому что Майк и прежде ее использовал. Я был на диване с одной из девчонок, а Майк был в своей комнате. Я уже ощупывал ее грудь сквозь лифчик, и глаза у нее были закрыты, и звали ее Тереза, так мило, но я думал, как странно, что она закрыла глаза, как будто если она закроет глаза, то ей не придется исповедоваться в следующую субботу, или что там католички делают. В общем Майк внезапно вышел из комнаты и сказал: «Че за хрень ты тут слушаешь?».
И я сказал: «Что?», садясь ровно и убирая руку.
И тогда он сказал: «Ты вообще блин мое мнение принимаешь во внимание, приятель? Я же просил тебя больше не ставить эту пластинку».
И я сказал: «Не понимаю, это же отличная пластинка», – и он сказал: «Выключи эту хрень, если не хочешь заниматься петтингом на заднем дворе». Заниматься петтингом на заднем дворе я не хотел, потому что мне был известен секрет Майка: девчонка на диване, вероятнее всего, будет просто лежать и позволять тебе делать все, что хочется, в отличие, от, скажем, машины или заднего крыльца. К тому времени мне уже приходилось заниматься этим с десятком девчонок, но я все еще не мог сказать, что происходит у них в голове, когда они просто смотрят в потолок, думают ли они о домашнем задании, или представляют меня кем‑то особенным типа Скотта Байо, но, как говорил Майк, если ты затащил ее на диван, полдела сделано.
– Черт, да что такого‑то? – сказал я. Я встал и выключил пластинку, и поставил вместо нее Cream с Эриком Клэптоном, но настроение уже ушло. Когда я попытался расстегнуть Терезин лифчик, она остановила меня и спросила: «Здесь есть ванная?», и я кивнул и указал наверх, и она засела там на полчаса, пока не собралась уходить ее подружка, и они ушли, даже не спустившись сказать «пока» или «спасибо», или хоть что‑нибудь.
ТРИ
Я влюбился в девчонку по имени Дори. Она жила по соседству с Майком и, впервые увидев ее, я втрескался так, что было совсем не до смеха. Вообще‑то я никогда не влюблялся в девчонок сразу, а только присматривался, как с Гретхен, которая так долго была мне другом, что из этого вряд ли что‑то могло получиться, и, ну, я не был блин особенно прихотлив. Майк говорил, надо брать, что дают, и так я и делал. Вокруг были тучи и тучи вполне себе приличных девчонок, которым для полной дефлорации требовался какой‑нибудь незаметный тихий одиночка, чтобы покончить с этим раз и навсегда и никогда больше не видеть этого придурка. Вот тут‑то и появлялся я, хотя так ни разу и не довел начатое до конца. Моника Даллас: щупал поверх лифчика. Келли Мэдди: залез в трусы. Кэти Конопловски: не окончательная дефлорация, но очень близко.
Итак, впервые я увидел Дори в пятницу вечером, где‑то через месяц после того, как мама Майка сошла с ума. Майку в конце концов пришлось пойти подыскать себе работу, в «Дибартола пицца», забегаловке недалеко от его дома, и раньше одиннадцати он теперь как правило домой не возвращался. В тот вечер мне пришлось ускользнуть из дому через окно спальни на первом этаже, вскочить на велосипед, доехать до Майка и спуститься вниз по ступенькам в подвал. Громко играл Moonlight Drive, Doors, слышно было даже с улицы. Когда я спустился, там была она – высокая девчонка сидела на диване рядом с Майком и курила косяк, на ней была футболка «Iron Maiden», прежде, очевидно, черная, но теперь, от долгого ношения, серая и потертая. Дори была высокая и худая, длинные сальные каштановые волосы. Бля. Ни у одной моей знакомой девчонки не было челки, все они носили этот ебаный хвост. В смысле, бля. Еще у нее был этот засос на шее, одна ярко‑красная отметина у основания. Для меня это означало, что она трахается напропалую, ну не знаю. Она сидела там, в подвале у Майка, и собачилась с этим чуваком, Ларри, с чудовищными угрями на лице, она орала на него за то, что он пролил пиво на ее ботинок, и Ларри, покорный из‑за прыщавой рожи, только кивал и извинялся, вытирая мысок ее черного ботинка. Затем, по ошибке, Ларри со своими чудовищными угрями взглянул на нее, улыбнулся и сказал: «Прости, чувиха».
– Я что, выгляжу как чувиха, ты, уебище? – спросила она.
Уебище? Подумал я. Кто, интересно, вообще употребляет слово «уебище»?
Девушка твоей мечты, подсказало мне сердце. Внезапно, и я знаю, что это идиотизм, мне привиделось, будто во сне: Дори встает с дивана, приглаживая каштановые волосы, расстегивает грязные синие джинсы и, в общем, я знаю, это странно, но я представил, как появляется волшебный золотой венец, этот волшебный золотой венец просто появляется, когда она расстегивает джинсы, как распускающийся бутон, ну, и в общем, все. Я спустился по ступенькам, махнул Майку, поприветствовал Ларри с чудовищными угрями и уселся прямо напротив Дори.
– Привет, – сказала она, быстро помахав рукой. – Я Дори.
– Дори? – спросил я.
– Точно, – сказала она, закатывая глаза.
– Моя соседка, – сказал Майк, передавая мне косяк. – С детства.
– Круто, – сказал я, глубоко затягиваясь.
– Когда мы были маленькие, мы устанавливали водяную горку между нашими лужайками, – сказал Майк. – Хорошее было времечко, – добавил он, кивая сам себе.
– А теперь мне приходится все время работать, бля, – сказала Дори. – И никаких тебе горок.
– Правда? Где работаешь? – спросил я и не закашлялся, выдыхая дым.
– У отца в ресторане, «Докис».
Я передал ей косяк, и на секунду наши руки соприкоснулись, о, всего лишь на мгновение.
– Рыбный ресторан? На Кедзи? – спросил я. – Как давно ты там работаешь?
– С детства. В ночную смену.
– В ночную смену? Ты же ребенок.
– Мне семнадцать, – сказала она.
– Нет, как ты можешь работать в ночную смену? – спросил я.
– Папе нужна была помощь, видишь ли, ему операцию сделали, а больше никого нет, вот я и прихожу по ночам помогать ему. К тому же, – сказала она, – этот парень Кен, повар, угощает меня травкой.
– Это он тебе шею изуродовал? – спросил Майк, по‑братски так спросил.
Она опустила взгляд, затем подняла бровь и сказала:
– Не твое собачье дело.
– Сколько ему лет? – снова спросил Майк.
– Отъебись, – сказала она. – Двадцать пять.
Я посмотрел на нее и понял, что втрескался так, что совсем даже не до смеха. Мне захотелось спросить ее прямо там, а не могла бы она, может быть, подумать о том, чтобы стать моей подружкой, и мы могли бы даже подождать с сексом до свадьбы, но вместо этого я спросил:
– Так тебе нравится Iron Maiden?
– Да, их старые песни, когда они еще про волшебников и эльфов пели и про все такое. Хотя вот еще «Потерянные годы» неплохая песня.
Я был, черт меня побери, впечатлен. Я взглянул на нее и решился задать самый сложный вопрос из всех, что можно задать девчонке, а именно:
– Эй, Дори, а какую самую первую пластинку в жизни ты купила?
– Честно? – спросила она.
– Ага, – сказал я.
– New Kids on the Block.
– Правда, что ли?
– Правда.
Это означало, что она не врушка и не старается выглядеть крутой, поскольку New Kids on the Block был первым альбомом любой известной мне девчонки, и вопрос был только в том, признавались они в этом или нет. Я был полностью, абсолютно шокирован.
– Эти парни были секси, черт возьми, – сказала Дори.
– Ага, – сказал я, неизвестно зачем с этим соглашаясь. – Однажды я записал себе какой‑то их клип с MTV и пытался научиться танцевать, как они.
– Не пиздишь? – спросил Майк.
– Пизжу, – сказал я. – Чтобы попытаться произвести на нее впечатление.
– Мне кажется, это так сексуально, – сказала она, усмехаясь. – Хотела бы я, чтобы какой‑нибудь чувак научился танцевать, как New Kids, ради меня.
– Я все еще могу, если хочешь, – сказал я.
– Я подумаю, – парировала она, улыбаясь мне едва заметной улыбкой.
– Дай мне знать, – сказал я.
– Непременно, – ответила она, и это был только наш разговор, только между нами. Она посмотрела на меня пристально и спросила:
– А ты разве не носишь очки?
– У меня линзы.
– Я тебя раньше постоянно видела в торговом центре, в «Замке Аладдина», – сказала она.
– Правда?
– Я там работала рядом, где футболки разрисовывают.
– Ух ты, – сказал я. – Я был там однажды и разрисовал себе футболку.
– И что ты написал на ней?
– «Бесшабашная юность», – сказал я. – Это название группы, которую я пытался создать.
– А что, неплохое название.
– Знаю, – сказал я. – Поэтому я и написал его на футболке. Чтоб никто не спер.
– Отличная идея.
– Знаю. У меня было еще штуки три, с разными надписями, ну если, знаешь, мне когда‑нибудь удастся собрать группу.
Дори улыбнулась и прищурилась, указывая на меня сигаретой, но не говоря ни слова, и я в ответ наставил на нее указательный палец. Что‑то происходило между нами, но Дори сказала:
– Ну, думаю, мне пора линять.
– Серьезно? – сказал Майк.
– Да, я завтра весь день работаю.
– Как жалко, – сказал я, и сердце застучало у меня в ушах.
– Да уж, – сказала она.
Когда она встала, я увидел, какая на самом деле она высокая. Она одернула футболку «Iron Maiden», обтянув ею маленькую грудь.
– Приятно было познакомиться, – улыбнулась она как‑то неловко. И стала подниматься по ступенькам, и ноги у нее были – закачаешься.
Я запаниковал и, вскакивая, сказал:
– Кажется, я забыл приковать велосипед.
– Чего? – спросил Майк.
– Кажется, я забыл приковать велосипед. Эй, – крикнул я, – я с тобой.
Майк посмотрел на меня и подмигнул, улыбаясь. Я проворно пошел вслед за ней, глядя, как покачивается ее сладкая задница, и вот мы вышли на улицу, и, нашарив пачку с сигаретами, я нервно предложил ей закурить. Я спросил:
– Слушай, у тебя есть парень или что‑то в этом роде? – и она сказала:
– Нет. Не то что бы. А что? – и я сказал:
– Ну не знаю. Слушай, а что у тебя с шеей? – и она сказала:
– Да это просто один урод, – и я сказал:
– Я его знаю? – и она сказала:
– Черт, даже я его не знаю, – и я типа втрескался в нее прямо там, наверное.
ЧЕТЫРЕ
Родители Майка совершенно определенно разводились, и все бумажки уже определенно были подписаны, и его папа окончательно поставил на всем точку, когда пошел и купил новенький красный кабриолет «кадиллак» со всеми приблудами: кожаными сиденьями, большим хромированным бампером, автоматической крышей от солнца. Мы с Майком убивали время в торговом центре за новой игрой «Убей копа», а потом стояли на улице и ждали автобуса, бросая камнями в чаек, и тут увидели, как мимо проезжает его папа в красном кабриолете с какой‑то блондинкой и как оба они смеются, будто знакомы всю жизнь. Папа Майка, высокий и лысеющий, был одет в аляповатую желтую шелковую рубашку в стиле семидесятых. Он заметил нас, притормозил и сказал: «Залезайте, чуваки, я вас подброшу». Я посмотрел на папу Майка и затем на бимбо, лет двадцати восьми, в красном непонятно чем с низким вырезом, оголяющим ее фальшивые сиськи. Майк весь покраснел и сказал: «Мама обещала заехать за мной», – что было полным враньем, и его папа кивнул и сказал: «Ну, чуваки, увидимся», и уехал.
Став свидетелем тому, как он отъезжает в своей новенькой машине с этой девчонкой, с которой Майк даже не был знаком, я почувствовал себя глупо и неловко, и одиноко, и спросил Майка: «Эй, приятель, ты в порядке?», а он лишь нахмурился и сказал: «Господи Боже. Я совсем не так представлял себе старшие классы», и я сказал: «Да уж. Черт», и затем, чтобы сказать что‑нибудь, я добавил: «Может, зайти в библиотеку, посмотреть про этого чувака, бостонского душителя», и он сказал: «Может быть», но мы продолжали стоять, не говоря ни слова, в ожидании автобуса, и даже не засмеялись, когда показалась толпа старшеклассников, все как один одетых в эти глупые хреновы футболки с названием группы Color me Badd.
ПЯТЬ
Поскольку время пришло, я расскажу тебе, как по‑настоящему заниматься петтингом, сказал Майк позже, когда мы сидели у него дома. Вот что тебе следует знать:
Правило №1. Для начала постарайся усадить ее на диван или кровать. Когда девчонки сидят на диване или кровати, с ними что‑то происходит, сдаются они проще, что ли. Предварительно приберись в комнате и засунь подальше порно‑журналы. Если ты у меня, как обычно и бывает, наведи порядок там, где ты планируешь заниматься петтингом. Вычисти пепельницы, а все барахло запихни под кровать. Когда ты готов приступить и она видит, как все прибрано, она сразу же смекает, чего ты ожидаешь, потому что это как тайное послание, и оно ее радует. Она сразу же смекает, что это для нее ты прибрался, и если она продинамит тебя, после того как ты потратил время и силы на уборку, немедленно шли ее, чувак, на хуй!
Правило №2. Никогда не забывай включить какую‑нибудь музыку, потому что некоторых девчонок напрягают звуки, которые ты издаешь в процессе. И пусть песня будет длинная, что‑нибудь из «Стены», типа Wish You Were Here или Stairway to Heaven, или что‑нибудь из Doors, типа Riders on the Storm – в общем, что‑нибудь, что не придется менять каждые две минуты! Мой выбор – Planet Caravan, Black Sabbath. Отличная песня, чтобы накуриться, в результате чего мы приходим к:
Правилу №3. Накури их как следует. Да, если у тебя нет покурить, ты можешь попытаться их напоить, но это способ ненадежный, потому что некоторые девчонки просто отключаются! Со мной такое случалось, чувак. К тому же, напившись, девчонка становится слезливой, и ну не знаю, я бы с большим удовольствием вставил накурившейся. Если девчонке надо нажраться перед трахом, немедленно шли ее на хуй!
Правило №4. Будь крутым. Если ты ведешь себя как придурок, то рассчитывать тебе не на что. Своди ее куда‑нибудь поесть по возможности, может, недалеко от дома, только никакого лука! Будь готов заплатить, если она очень уж секси, или по крайней мере предложи заплатить, и если она говорит нет, прекрасно. Если она говорит да, значит она из тех, за кого тебе придется платить все время, а кому это по карману? Немедленно шли ее на хуй!
Правило №5. Испытай изобретенный мною сценарий: скажи ей, что твои родители переживают тяжелый развод (а так и есть), и тебе не с кем поговорить об этом (а так и есть), и тебе нужно поделиться с кем‑нибудь своими мыслями, и пусть она сядет поудобнее, а ты скажи ей, что хочешь просто обнять ее. Затем начинай ласкать ее по полной программе. Если она скажет, что ей по фигу, расплачься и посмотри, не подействует ли это. Если нет, скажи, что скоро уезжаешь отсюда и хочешь поделиться с ней своим горем. Если она и после этого не согласна, немедленно шли ее на хуй, потому что это бессердечная женщина!
Правило №6. Еще заведи фургон или машину, чтобы заезжать за ней. Это производит на них впечатление, они думают, что ты перспективный! Вымой машину перед тем, как забрать ее. Пусть, когда она садится в машину, играет приличная музыка. Можешь записать целую кассету песен для петтинга. Если она садится и начинает ворчать, что машина у тебя старая, или что бензином дико воняет, ты знаешь, что делать. Вокруг сотни других девчонок – немедленно шли ее на хуй.
Правило №7. Перед тем как заехать за ней, почисти зубы, или если она заходит к тебе, почисти их непосредственно перед тем, как она позвонит в дверь. Спроси у любой девчонки, и она скажет тебе, какое это имеет для них значение! А если ей все равно, чем несет у тебя изо рта, немедленно шли ее на хуй!
Правило №8. Испытай еще один ход, изобретенный мною. Вообще‑то не я это изобрел, так сделала эта чокнутая филиппинка Дениз, с которой я крутил шашни, пока она не переехала. Возьми несмываемый маркер и напиши ее имя на своей ладони. И все. Не говори об этом, ничего не говори, просто наблюдай, как это действует. Она увидит и будет думать об этом весь вечер, и даже если ты не слишком ей нравишься, она увидит, как сильно нравится тебе, и тебе даже не придется что‑нибудь говорить. Если она на это не западает, друг мой, немедленно шли ее на хуй.
ШЕСТЬ
В небе сверкали фейерверки. Но я на них не смотрел. Я лежал на спине рядом с Дори, глядя на ее улыбку, форму подбородка, на все. Старшая сестра Майка Молли прислала ему целый набор самых разнообразных петард из Индианы, где она тусовалась с менеджером группы Speedwagon, в которой, как выяснилось, не осталось никого из первоначального состава.