С самого начала Стивенсон, став литератором, выразил озабоченность кризисными явлениями, эстетскими и упадочническими настроениями в искусстве. «К сожалению, все мы в литературе играем на сентиментальной флейте, и никто из нас не хочет забить в мужественный барабан». В статье «Уолт Уитмен» та же беспокоившая Стивенсона мысль представлена уже как личная установка, принятая на себя задача и широкий призыв: «Будем по мере сил учить народ радости. И будем помнить, что уроки должны звучать бодро и воодушевленно, должны укреплять в людях мужество».
Принцип мужественного оптимизма, провозглашенный писателем в конце 70-х годов, был основополагающим в его программе неоромантизма, и он следовал ему с убежденностью и воодушевлением. Особым смыслом в связи с этим наполняется предпочтительный интерес Стивенсона к раннему возрасту: герои всех его знаменитых романов — «Остров сокровищ» (1883), «Похищенный» (1886), «Катриона» (1893), «Черная стрела» (1888) — юноши. Подобное пристрастие вообще свойственно романтизму. У Стивенсона это увлечение приходится на конец века, протекает в кризисные для Англии десятилетия, и поэтому, как проницательно заметил Генри Джеймс, обретает философский смысл. Не расслабленное и болезненное, а жизнелюбивое, яркое мироощущение здоровой юности передает он в своих книгах, помещая героя в среду отнюдь не тепличную, сталкивая его в увлекательном сюжете с чрезвычайными обстоятельствами, требующими напряжения всех сил, энергичных самостоятельных решений и действий.
Особое место в творчестве Стивенсона занимает произведение, прославившее писателя на весь мир, — «Остров сокровищ». Его сюжет напоминает мальчишескую игру в пираты или разбойники. Однако приключения, в которые втягивается мальчишка Джим Хопкинс, герой романа, отнюдь не детская игра. Убедительность и мастерство изображения разносторонних испытаний юного характера в суровых романтических обстоятельствах возбуждают у читателя чувство невольной причастности к развертывающимся в романе событиям, напряженный интерес к ним и сопереживание душевным состояниям героя. Подлинный итог рискованных приключений Джима Хопкинса состоит в том, что юный герой в себе самом обнаруживает духовные и нравственные сокровища, выдерживая испытания на мужество, храбрость, находчивость, ловкость, в жестоких условиях являя пример личной порядочности, верности долгу и дружбе, преданности возвышенным чувствам. Уверенный и мужественный оптимизм юности, которым овеян герой «Острова сокровищ», задает тон всей книге.
Бодрое мироощущение, смелый взгляд на жизнь Стивенсон утверждает без трескучей риторики, не прибегая к бодряческим интонациям и постным назиданиям. Убедительности мажорного тона «Острова сокровищ» способствует и мастерство изображения Стивенсоном противоречивого характера, каким он наделяет одноногого корабельного повара Джона Сильвера. В психологическом облике Джона Сильвера так смешались злые и добрые начала, что судить о нем здраво невозможно, исходя из отвлеченных формул нравственности. Характеры Джима и Джона точностью сложного психологического рисунка привлекают внимание не только юного читателя. Стивенсон увлекает, точнее, убеждает читателя видимой достоверностью каждого эпизода. Это качество прозы Стивенсона подымает его над теми неоромантиками, которые писали в одно время с ним или испытывали его влияние. Книги Райдера Хаггарда, автора популярнейшего в те же годы приключенческого романа «Копи царя Соломона» (1885), не выдерживают сравнения с «Островом сокровищ». Хаггард спешит занять внимание читателя происшествиями, т. е. сменой событий, ибо чуть замедленное читательское восприятие застанет героев в малоестественных позах, различит ложность и надуманность душевных движений. К тому же ему была свойственна идея превосходства белого человека и некоторые тенденции идеализации английского колониализма. Этот комплекс идей абсолютно чужд гуманистическому мировосприятию Стивенсона.
Коварная привлекательность порока, смущающая викторианское понятие добродетели,
358
вызывала у Стивенсона далеко не случайный интерес. Он наметил эту тему в «Острове сокровищ», а затем целиком посвятил ей повесть «Странная история доктора Джекиля и мистера Хайда» (1886). Историю, построенную как научно-фантастический детектив о двойниках с убийствами, различными тайнами и расследованиями, автор превратил в психологический этюд о границах добра и зла в человеческой природе. Стивенсон сам для себя обнаружил тему душевного «подполья», но развил ее, по-видимому, не без влияния Достоевского.
Известно, что в 1885 г. Стивенсон читал во французском переводе «Преступление и наказание» и роман произвел на него сильное впечатление. Как раз в этом году был написан и напечатан рассказ «Маркхейм», известный у нас по раннему русскому переводу под названием «Убийца». В нем чувствуется непосредственное влияние Достоевского, можно сказать, прямое воздействие романа «Преступление и наказание».
Тема душевного «подполья» и двойников связана у Стивенсона с его последовательными размышлениями над проблемой цельности сознания, развития содержательной и гармоничной личности, волевого и действенного характера, проблемой, которая в то время обсуждалась в английской литературе, в том числе весьма активно у неоромантиков. У Стивенсона эта тема была заимствована многими английскими литераторами той эпохи, а также последующих поколений. Сходная тема легла в основу одной из последних книг Стивенсона — романа «Владелец Баллантрэ» (1889). Стивенсон поставил в центре этого произведения даровитый характер, который изломан, испорчен, однако обаяние отпущенных ему сил еще велико.
Многое из написанного Стивенсоном сохранило свое значение и до наших дней: в его творчестве обнаруживаются сложнейшие узлы многих литературных проблем, возникших на английской почве.
Наиболее значительными неоромантиками помимо Стивенсона были Джозеф Конрад, а также в известной мере Редьярд Киплинг и Конан Дойл (но о них см. в следующем томе настоящего издания).
В 90-е годы в английскую литературу прочно входят новые писательские имена и возникают произведения, в которых «срывание масок» и «стремление дойти до корня» сочетаются с попытками найти выход из положения путем радикальных общественных преобразований. В русле критического реализма начинает формироваться система художественных воззрений, предусматривающая целенаправленное переустройство мира. Этой системе враждебны шовинистический культ империи и эстетский культ красоты, ей чужд социальный пессимизм, а свойственна вера в силу разума и социальный прогресс. Эта система художественных воззрений развивается под непосредственным влиянием социалистических идей, поддерживается борьбой пролетариата. Развивается эта система воззрений непоследовательно, отдавая дань и реформистским иллюзиям, которые были сильны в английском рабочем движении и получили широкое распространение через активную деятельность Фабианского общества.
Среди английских писателей, выдвинувших в 90-е годы новые, передовые задачи и принципы художественного творчества, были представители разных поколений. Старший из них — Уильям Моррис.
Уильям Моррис (1834—1896) проявил себя в творчестве с необычайной разносторонностью: в собрание его сочинений вошли лирические стихи, многочисленные поэмы, проза — повествовательная, публицистическая, философская, переписка, переводы из античности и с древне-английского. Он был одаренным художником — живописцем и графиком, а в прикладном искусстве, в изготовлении предметов домашнего обихода и обстановки — посуды, мебели, гобеленов и т. п. — он стал основателем школы, главой особого направления. Следует также упомянуть его новаторскую деятельность как предпринимателя и организатора: он создавал на новых началах, не гоняясь за коммерческой выгодой, мастерские и фабрику. Все, за что он брался, отмечено печатью его яркой индивидуальности. Эта завидная цельность и полнота придали особый интерес самой личности Морриса, больший, пожалуй, чем любому из отдельных творений его рук и фантазии.
Моррис не только писатель, художник, публицист, редактор. Он вдохновенный оратор, партийный деятель, многогранная и цельная личность, ищущая новых путей и формирующаяся в новых условиях под влиянием рабочего и социалистического движения. Он возглавил «Коммонуил» («Общее благо») — орган «Социалистической лиги», созданный им и его единомышленниками в 1885 г., с которым сотрудничал Энгельс.
Моррис смелый оратор, выступал на собраниях и митингах рабочих, интеллигенции, учащейся молодежи. Критикуя либеральную и эстетскую интеллигенцию, разъясняя свою позицию, Моррис неоднократно подчеркивал, что он — «социалист дела». Активно участвуя в социалистическом движении, он пишет «Гимн для социалистов», «Марш рабочих», исполненные
359
веры в интернациональные силы трудового народа.
Самое значительное его произведение — социальная утопия «Вести ниоткуда, или Эпоха мира» (1891). На страницах этой повести открываются картины обновленной страны, с удивительной прозорливостью прослежен возможный путь народа в борьбе за свое счастье, показан созидательный коллективный труд. Моррис старается уловить рождение коммунистического сознания, свободного от буржуазных собственнических потребностей, инстинктов и предрассудков. Автор строит образцовую социальную систему, изображая общество, живущее на основах полнейшего равенства, справедливости, свободы, вдохновенного труда — творчества. Именно в этом отношении Моррис явился основоположником традиции в английской литературе, оказал влияние на последующих английских писателей, разделявших социалистические идеи.
Моррис — по выражению Энгельса, «чувствительный мечтатель», «социалист чувства» — нередко оказывался в сетях жестоких парадоксов. Он, например, занят изготовлением простых, изящных и, как он думает, дешевых предметов домашнего обихода, которые должны, по его замыслу, украсить убогий быт рабочих и способствовать преобразованию жизни на основах красоты и добра. Однако эти изделия скупаются за большие деньги состоятельными любителями оригинальных произведений прикладного искусства, а в дом простого труженика эти красивые и добротные вещи, естественно, не попадают. В утопической повести Морриса «Вести ниоткуда», в этом смелом провидении будущего, устремления социалистического, «собственно коммунистического характера» сочетаются с патриархальными мечтаниями в духе средневековья. Писатель не скрывает своих романтических устремлений. Жители прекрасной образцовой страны нередко говорят: «Подобно людям средневековья, мы...» И сам автор подчеркивает, что, например, в архитектуре двухтысячного с чем-то года сочетались свойства небывалой новизны с приметами строений XI в.
Образцовые люди Морриса гордятся тем, что им удалось значительно упростить свою жизнь. Чем же отличается это «упрощение»? Несбыточным отказом от технического прогресса, уклонением от индустриального развития. В духовном же отношении это «упрощение» заходит так далеко, что живопись вовсе изгоняется из общества, театр заменяется народными празднествами, литература — песнями. Впрочем, литературе и особенно поэзии Моррис отводит последнее место, едва ли не достигая «упростительных» мер первого из утопистов Платона, который прежде всего «удалил» из своего образцового «Государства» людей искусства.
Как бы, однако, шатки или просто нежизненны ни были построения Морриса, начиная с утопий и кончая домашней утварью, он остается живой фигурой в истории английской литературы. Непрактичность во взглядах и действиях Морриса, беспочвенность многих его построений все же не помешали автору «Вестей ниоткуда» и многим его единомышленникам среди английских литераторов социалистического направления бороться на основах революционного оптимизма под знаменем идей освободительного движения.
359
АНГЛИЙСКАЯ ПОЭЗИЯ
В английском литературоведении существует в применении к поэзии этого времени термин «постромантизм», т. е. период, наступивший после романтизма. В поэзии второй половины века проявились многие тенденции, характерные для литературного процесса в целом. Развитие реализма повлекло за собой стремление создать поэзию, свободную от субъективизма. В этой поэзии лирическое начало во многом уступает эпическому изображению человеческих судеб и чувств, однако и оно присуще многим поэтам того периода, когда наряду с очевидным отходом от романтизма по-своему развивались в новых условиях и романтические традиции, связанные, как правило, с протестом против прозаической буржуазной действительности.
После смерти Вордсворта вакансию поэта-лауреата занял Альфред Теннисон (1809—1892), к тому времени уже широко известный двумя сборниками «Стихотворения» (1832, 1842) — идиллическими пейзажными картинами, лейтмотив которых — сладостное успокоение на лоне полуфантастической природы.
Вероятно, во всей мировой литературе не было поэта, столь взысканного властями. При жизни его в школьных учебниках приравнивали к Шекспиру, он получил баронский титул, был желанным гостем у королевы. В качестве официозного поэта Теннисон сочинял раболепные дифирамбы членам королевского семейства, оды и баллады во славу британских колониальных захватов. Его многочисленные идиллии из сельской жизни построены на сюжетах, далеких от конфликтов эпохи; поэта привлекают легенды о святых, экзотическая тематика. Произведения, в которых затрагивается тема социального неравенства, получают у Теннисона эстетизированное, но вполне «викторианское» разрешение: он призывает сильных мира сего к благотворительности («Леди Клара Вир де
360
Вир», «Годива»), умиляется, если представитель знати женится на простолюдинке («Нищенка», «Лорд Берли»). Тема эта разработана им, хотя несколько иначе, и в большой поэме «Мод» (1855). Герой ее, сын человека, разоренного «злодеем»-лордом, влюбляется в дочь его Мод, но в результате рокового стечения обстоятельств убивает ее брата. Герой испытывает неимоверные муки совести, он отправляется на «благородную» Крымскую войну и только там обретает душевное равновесие. Концовка поэмы носила столь откровенно милитаристский характер, что смутила даже многих благонамеренных викторианцев.
Иллюстрация:
Иллюстрация Д. Миллеса
к стихотворению А. Теннисона
«Лорд Берли»
Гравюра. 1857 г.
Нотки недовольства действительностью, слышные в некоторых произведениях Теннисона, оказываются опять-таки критикой «справа». В этом смысле характерен для него диптих: «Северный фермер. Старый стиль» и «Северный фермер. Новый стиль». Автор возмущен кулацким стяжательством фермера «нового стиля» и восхищается фермером «старого стиля», главное для которого — следование стародавним обычаям и преданность барину.
К числу крупнейших произведений Теннисона относится цикл элегий «In Memoriam A. H. H.» («Памяти А. Г. Х.», 1850), посвященный памяти друга его юности Артура Хэллама. Цикл поэм «Королевские идиллии» (1859—1885) посвящен памяти принца-консорта Альберта, мужа королевы Виктории. Поэмы основаны на легендах о рыцарях Круглого стола, их лейтмотив — борьба чувственности с духовностью: «Королевские идиллии» непомерно растянуты, олеографичны.
Немногое из наследия Теннисона выдержало испытание временем, хотя поэт и обладал несомненным лирическим дарованием. К числу недостатков его поэзии относятся многословие, вялость и растянутость стихов. Но лучшие его произведения, созданные в жанрах пейзажной и любовной лирики, отличаются пластичностью, красочностью описаний, виртуозной музыкальностью. Теннисон оказал определенное влияние на поэтов и живописцев-прерафаэлитов.
Все остальные действительно крупные английские поэты этого периода в отличие от Теннисона могут быть названы скорее «антивикторианцами», ибо так или иначе находились в оппозиции к существующему строю, критически относились ко многим явлениям окружающей действительности. Однако свое несогласие с существующим укладом жизни они редко выражали в прямой форме. Большинство созданных этими поэтами произведений удалено от современной им Англии во времени или в пространстве.
Крупнейший из поэтов этого периода — Роберт Браунинг (1812—1889). С отроческих лет в нем проявились таланты живописца, музыканта, актера, довольно быстро все это у него «ушло» в поэзию. Браунинг долго не мог добиться признания. Лишь в 1846 г. поэту удалось издать однотомник своих стихов и драматических произведений. В том же году произошло и важное событие в его личной жизни — он женился на поэтессе Элизабет Бэрретт (1806—1861); книга стихов, вышедшая в 1844 г., принесла ей известность. Супруги уехали в Италию, где прожили до кончины жены и где созданы были самые сильные произведения Элизабет Бэрретт-Браунинг: «Сонеты, переведенные о португальского» (1850) — проникновенная любовная лирика, в которой под видом переводов изображены ее отношения с Браунингом; поэма «Окна дома Гуиди» (1856), где отразилось сочувствие поэтессы движению Рисорджименто, и большая поэма «Аврора Ли» (1856), по сюжету отчасти напоминающая «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте — история сильного женского характера. В этой поэме много отступлений, в которых раскрываются социальные, этические, эстетические воззрения автора.
«Итальянский период» ознаменовал и расцвет таланта Р. Браунинга. В 1855 г. вышла книга его стихов «Мужчины и женщины» (цитата из «Как вам это понравится» Шекспира: «Весь мир — театр, в нем все мужчины, женщины — актеры...»), в 1864 г. — «Dramatis Personae»
361
(«Действующие лица»). В этих сборниках вполне оформился творческий метод поэта. Самое же грандиозное его творение — написанная белым пятистопным ямбом поэма «Кольцо и книга» — увидело свет в 1868—1869 гг. Поэма огромна — свыше 21 000 стихотворных строк. Она представляет собой сложнейший композиционный контрапункт — серию из десяти монологов, написанных от лица разных персонажей. Читатель как бы включается в разноголосицу мнений (одно и то же событие в разных монологах подается по-разному, в зависимости от психологиии и идеологии говорящего), поначалу соглашаясь то с одним, то с другим, пока в конце концов не приходит к выводу, на который и нацеливал автор. Подобная структура будет характерна для многих произведений XX в.
Главное достоинство «Кольца и книги» — не в виртуозной композиции и не в проницательных психологических характеристиках. Перед нами — глубокая философская поэма. В ней поставлены проблемы любви, нравственности, социальной и материальной детерминированности человеческих поступков и, что важнее всего, трактуется проблема познаваемости объективной действительности. Браунинг считает, что реальность познаваема, когда в процесс познания вносится элемент поэтического воображения, вживания в ситуацию.
По глубине психологического анализа Браунинг не уступает самым крупным мастерам прозы XIX в. Поэт редко писал от первого лица, от собственного лирического «я». Почти каждая его вещь — монолог того или иного персонажа, как правило, человека иной эпохи и страны, ничем не похожего на автора — ни характером, ни общественным положением, ни взглядами (некоторые его стихотворения написаны от имени женщины). При этом поэт небеспристрастен: мы сразу понимаем, к кому из персонажей он питает симпатию, к кому — антипатию, над кем иронизирует...
Для Браунинга-поэта характерна тенденция к известному абстрагированию: он как бы отделяет изображаемую психологическую ситуацию от конкретно-бытовых и исторических ориентиров. Вот стихотворение «Патриот». Самоотверженного борца за права своего народа предали те, кого он считал друзьями и единомышленниками, его везут на казнь. Читатель не знает, где и когда происходит изображенное, но впечатление от благородно горькой поэзии не ослабевает. Или знаменитое стихотворение «Как привезли добрую весть из Гента в Аахен»: трое гонцов долгие часы бешено мчатся на конях, но цели достигает лишь один — тот, от чьего лица ведется рассказ. Приведен точнейший географический маршрут, действие, судя по всему, происходит в XVII в., а какая была весть, не сказано ни слова! Здесь для Браунинга главное — передать средствами поэзии атмосферу отчаянной скачки — состязания со временем, и эту задачу он решает блистательно. На протяжении всего творческого пути поэт разрабатывал несколько тематических лейтмотивов, и каждый из них образовал некую «фугу». Один из ведущих лейтмотивов — ненависть ко всякому деспотизму, ко всякой реакции — звучит вплоть до последней книги Браунинга «Азоландо» (1889), где в стихотворении «Imperante Augusto Natus Est» («Рожденный при правлении Августа») он выносит приговор тирании, доказывая, что в ней самой заложена ее обреченность.
Иллюстрация:
Иллюстрация Д. Россети
к стихотворению А. Теннисона
«Дворец искусств»
Гравюра. 1871 г.
Не менее важна для Браунинга тема творчества. В стихотворении «Токката Галуппи» он раскрывает упадок Венецианской республики конца XVIII в., обусловивший и ущербность музыки архиутонченного композитора Бальдассаре Галуппи, безукоризненной по форме, но безнадежно мертвенной: поэт, по своему обыкновению отделяя себя от рассказчика,
362
сравнивает Галуппи с «призраком-сверчком, скрипящим на пепелище». Следует подчеркнуть, что Браунинг писал о музыке и живописи с глубочайшим проникновением в специфику любого вида искусства; сказались его нереализованные таланты; впрочем, без актерского дарования он вряд ли достиг бы такой степени перевоплощения в облюбованных им персонажей!
Тема веры — также одна из ведущих в поэзии Браунинга. По мировоззрению он был позитивист или, скорее, агностик; всякое проявление религии как силы подавляющей и принижающей вызывало у него самую враждебную реакцию. Так, героиня, от лица которой написано стихотворение «Исповедальня», испанка, возлюбленная революционера (когда именно происходит действие, как это часто бывает у Браунинга, завуалировано), невольно выдает его планы монаху-исповеднику, а тот, попирая тайну исповеди, доносит властям. Революционера казнят, героиню заточают в тюрьму. Стихотворение заканчивается такими ее словами:
Так пусть узнает белый свет,
Что рая нет и ада нет!
И ныне, в сырости и мгле,
В темнице худшей на земле,
Я повторю одно и то ж:
Все ложь — и ложь — и только ложь!*
Пожалуй, самая сильная вещь из этого цикла — «Калибан о Сетебосе», написанная под влиянием «Происхождения видов» Дарвина, — рассуждения персонажа, взятого из шекспировской «Бури», о своем божестве Сетебосе; наперекор Библии поэт доказывает, что именно человек создал бога по образу и подобию своему!
Одна из главных антипатий Браунинга — человеческая половинчатость, нерешительность, способность идти на компромисс. Эта тема разрабатывается в таких произведениях, как «Статуя и бюст», «Юность и искусство» и другие. В трактовке этой темы Браунинг перекликается с творчеством Ибсена, прежде всего с драматической поэмой «Пер Гюнт», хотя, видимо, он не знал произведений драматурга.
Обращается Браунинг и к теме любви. Лучшее из данного цикла — написанное от первого лица и посвященное Элизабет Бэрретт стихотворение «Еще одно слово».
Едва ли не половина творческого наследия Браунинга посвящена Италии. Он активно поддерживал Рисорджименто, которому посвятил одно из своих лучших произведений — «Итальянец в Англии», состоял в дружбе с некоторыми вождями этого движения.
Стиль Браунинга контрастен стилю Теннисона; Браунинг не боится перебоев ритма, сложных, порою натянутых рифм, труднопроизносимых звукосочетаний, до крайности усложненного синтаксиса. Все это часто затрудняет восприятие его стихов: недаром еще при жизни поэта было организовано «Общество Браунинга», члены которого изучали «темные места» в стихах любимого поэта.
После «Кольца и книги» Браунинг наконец-то узнал всеобщее признание, но творчество его пошло на спад; помимо гипертрофии вышеупомянутых особенностей, затрудняющих восприятие произведений, в нем возобладало многословие. Это сказалось даже в таких интересных его вещах, как резкая сатира на Наполеона III — «Принц Гогенштиль-Швангау» (1871). Но и у позднего Браунинга были произведения, достойные поры его расцвета. Поэт дожил до преклонных лет, не изменив благородным идеалам, которым следовал всю жизнь, сохранив непоколебимую веру в силу человеческого разума и человеческого творчества.
Мэтью Арнолд (1822—1888) — совершенно иная поэтическая индивидуальность. В отличие от Браунинга, он строг, сдержан, порою даже суховат, но неизменно гармоничен. Сын знаменитого педагога, Арнолд получил высшее образование в Оксфорде, где впоследствии преподавал. Он выпустил ряд книг по педагогике, содержащих резкую критику английской системы обучения.
Уже в первой поэтической книге Арнолда «„Заблудившийся гуляка“ и другие стихотворения» (1849) четко проявились главные черты его творческой индивидуальности: ясность мысли, счастливое сочетание афористики с яркой пластичностью изображений, изысканность ритмов. Большое стихотворение, давшее название всему сборнику, написано верлибром, в котором ощущается влияние Гёте, едва ли не любимейшего поэта Арнолда, большого знатока и ценителя немецкой культуры. Был включен в книгу замечательный сонет «Шекспир», одно из лучших стихотворений о Шекспире.
В этой книге отчетливо выразилось мировоззрение Арнолда, его неприятие мира буржуазного чистогана, мещанской скуки, хаотичности бытия и сознания современного человека. Отсюда эллинизм Арнолда, видевшего в людях античной Греции идеал гармонии, уравновешенности. И при обращении Арнолда к европейскому средневековью («Тристан и Изольда»), к Востоку («Сохраб и Рустем»), к скандинавской мифологии («Бальдер мертвый») ярко проступает органическая враждебность поэта окружающему его укладу жизни.
Многие поэтические произведения Арнолда
363
излишне растянуты и назидательны, но он умел быть и лаконичным, свидетельством чему, например, написанное на смерть сестры стихотворение «Reguiescat» («Да почиет») — одно из самых изящных в английской поэзии; прекрасны также его сонеты. Его поэма «Цыган-студент» — одно из шедевров английской пейзажной поэзии, а стих поэмы «Сохраб и Рустем» признан едва ли не лучшим образцом английского эпического белого стиха после Мильтона.
Арнолд справедливо считается также одним из лучших литературных критиков Англии. В двух выпусках «Критических опытов» (1865 и 1888) он говорит не только о литературе, но обличает самодовольное английское викторианство, «филистерство» и «провинциализм» Англии.
В 1848 г. три молодых художника, Уильям Холман Хант (1827—1910), Джон Милле (1829—1896) и Данте Габриэль Россетти (1828—1882), образовали так называемое «Братство прерафаэлитов». В то время европейская живопись бунтовала против превращенных в догму академических канонов; этапные для мирового искусства достижения Рафаэля выродились в систему мертвенных штампов. Хант, Милле, Россетти решили уничтожить эти штампы, базируясь на более «наивном», непосредственном Треченто и Кватроченто, т. е. на искусстве дорафаэлевской поры. Обращение именно к этой эпохе связано у прерафаэлитов с тяготением к средневековой и мистической тематике; ненависть к современности, уродующей человека, приводила к идеализации средневековья.
Эстетическое кредо и художественная практика прерафаэлитов сначала вызвали бешеный отпор ортодоксально мыслящих, и только вмешательство выдающегося искусствоведа и публициста Джона Рёскина (1819—1900), чьи два открытых письма в защиту прерафаэлитов были напечатаны в «Таймс», склонило общественное мнение в их пользу. Со временем разногласия утихли, многие из прерафаэлитов дождались признания, само «Братство» распалось; но это движение оставило заметный след и в изобразительном искусстве, и в поэзии.
В 1850 г. прерафаэлиты начали выпускать журнал «Росток», где помимо статей теоретического характера печатались стихи Россетти и — под псевдонимом Эллен Аллейн — его сестры, Кристины Джорджины Россетти (1830—1894), детей итальянского поэта и революционера Габриэля Россетти, который, спасаясь от ареста, бежал в середине 20-х годов из Неаполя в Англию.
Первый сборник оригинальных стихов Данте Габриэля Россетти, который многие годы был известен только как художник, был издан в 1870 г. при весьма необычных обстоятельствах: Россетти, отличавшийся эксцентричностью, положил единственный рукописный экземпляр своих стихов в гроб жены, скончавшейся в 1862 г.; лишь несколько лет спустя, повинуясь настоятельным уговорам друзей, была произведена эксгумация. Второй и последний его сборник «Баллады и сонеты» был выпущен в 1881 г.
Хотя стихи Россетти кажутся густо насыщенными мистицизмом, однако их образы, почерпнутые из Священного писания и средневековой агиографии, служат поэту для выражения весьма земной философии. Именно земную, чувственную любовь поэт приравнивает к «небесному началу». На этой же идее основан большой цикл сонетов «Чертог бытия».
При чтении Россетти в воображении возникают зрительные образы, напоминающие средневековые миниатюры и витражи. Даже произведения на античную («Город Троя») и библейскую («Кущи рая») тематику стилизованы в средневековом духе, чему служит и лексика, и сложная система рефренов, и архаизированные рифмы. Россетти много писал о роковой, губительной страсти: эта тема разработана в одном из наиболее известных его произведений — балладе «Сестра Элен», где женщина губит своего неверного возлюбленного, растапливая его восковое изображение, но при этом гибнет и ее душа.
Очень многое у Россетти монотонно и растянуто, однако он был и большим мастером сонета, есть у него и ряд образцов любовной и философской лирики, отличающихся завидным лаконизмом.