Тут Чоло сказал нам, что неприятель с многотысячным войском стоит у берегов Аракса и грозится пойти через Эчмиадзин к Еревану. Оставил я Баш-Апаран, кинулся в Ереван.
На окраине города я увидел старика, тот читал воззвание, обращенное ко всем воинам и жителям Еревана. Воззвание было прикреплено к скале, я подошел и тоже прочитал:
«Армяне, спешите спасти свою родину… долг каждого армянина отдать все свои силы для решающего удара по врагу. Нужно еще одно последнее усилие, и враг будет изгнан из нашей страны.
Соотечественники, не время медлить, спешите во имя многострадального нашего народа, не допустим его физического истребления! Вставайте все на священную войну!
Беритесь за оружие! Идите на Сардарапат!»
Старик кончил читать, окинул взглядом всех собравшихся и с криком: «Свобода или смерть!» – пошел вниз по улице, увлекая за собой толпу. Толпа росла, вскоре вся улица была запружена людьми. И меня подхватила эта лавина, вместе с народом я очутился в центре города, перед огромной церковью, построенной из черного камня. Я увидел пять луковичных куполов, на них крест, но не такой, как наш, – на этом кресте еще одна перекладина была, косая. Мне сказали, что это русская церковь.
Толпа двинулась к мосту через Зангу, а я привязал своего коня у дверей церкви и поднялся на колокольню. Я посчитал колокола – их было восемьдесят штук. Язык самого большого колокола был с голову моего коня. Потянул я веревку. Город загудел от набата, звон его, говорят, дошел до самого Егварда. Напротив церкви был родник, и вот гляжу я – люди выстроились цепью и передают из рук в руки кувшины с водой, и цепь эта тянется аж до самой железнодорожной станции.
– Это что же значит? – крикнул я, свесившись с колокольни.
|
|
Мне ответили снизу, что вода для воинов, сражающихся в Сардарапате. Кувшинами доставляют на станцию, там переливают в бочки и везут нa Сардарапатское поле. Я спустился с колокольни и тоже встал в цепь. Но не мое это было дело – ни воду передавать, ни в колокола бить. Ведь я был воин, мое место было там, где шел бой.
Сел я на коня и поспешил к берегам Аракса. Я заметил, что люди на телегах, на ослах, а то и просто в руках несут боеприпасы для наших воинов. На полдороге я увидел оставленную без присмотра пушку. Я дал своего коня, чтобы пушку эту как можно скорее доставили на поле.
Дальше я пошел пешком.
Аракс разлился. Через поле к Ай-Зейве ехал на коне епископ – на голове тиара, в руках высоко занесенная сабля. Карабахец он был, имя Гарегин. Лицо у святого отца было худое и ничем не примечательное. Возраст – что-нибудь под сорок. Рядом с ним ехали три молодых священника – Езник, Даниэл, Тадевос – с высоко поднятыми крестами, а за ними толпа – кто с оружием, честь честью, кто в исподнем белье и босиком. Епископ остановил коня.
– Дорогой наш народ! – обратился он к людям. – Араратская Армения под ударом. Армянским войскам приказано оставить Сурмалу и отступить в горы Котайка. Поступило предложение срочно перенести главный алтарь в Севан, Но полчаса назад святейший католикос объявил, что отказывается переносить куда бы то ни было святой престол. Если армянское войско окажется бессильным встать на защиту своего святилища, католикос сам возьмет меч в руки и будет биться до последнего, но не оставит святого Эчмиадзина. До сих пор вы целовали мне руку, – сказал епископ, обращаясь к войску и народу, – а теперь я целую вам ноги. Все на врага!
|
|
К нашей радости, все войско и весь народ Араратской долины вступили в неравный бой с врагом. Взялся за меч и святой Эчмиадзин. Дерево – оно корнями дерево, дом – своей основой дом. И епископ Гарегин, а за ним и многотысячная толпа крикнули: «Вперед, к новому Аварайру!»
На берегу Аракса я в первый же день оступился, скатился в какую-то яму и увидел лежавшего там лицом к земле раненого. Раненый сжимал в руках уздечку. Наклонился я посмотреть, кто это, и вдруг на затылке своем почувствовал теплое дыхание. Оглянулся, а это мой конь, на котором я брал Талинскую крепость. Раненым – вы, наверное, догадались – был Андреас. Вид жуткий; не знаюший его человек, глянув на лицо Андреаса, мог окочуриться от страха.
– Андреас, – сказал я, – ты здесь? Ты же на моем коне поскакал в Лори, я сам видел.
– Верно, я даже не стал драться в Баш-Апаране, потому что хотел как можно скорее поспеть к Андранику, да по дороге узнал, что в Сардарапате бой, – заговорил Андреас, садясь рядом. – Куда идешь, Андреас, говорю себе, на берегу Аракса наши бьются. А тут еще со стороны Еревана в колокола ударили, ну, думаю, дело серьезное, армянская земля в опасности. Так для какого же еще дня ты, Андреас, сказал я себе, и повернул коня к Сардарапату. Справа от меня двигалась конная рота корнета Вано, а слева – конные полки из Вана, Зейтуна и Дали Казара. Я присоединился к роте алашкертца Айваза. Уж скольких аскяров из войска Шевки-паши перебил я за эти два дня, не счесть. То, что я не добил, твой конь своими копытами задавил. Этого Сардарапата не случилось бы, если бы мы в свое время защитили как следует Эрзерум, Битлис и Карс, – покачал головой Андреас.
|
|
Не Андреас, а сущий медведь. Пока мы разговаривали, из кустов выскочили четыре вооруженных аскяра – одного чуть кандрашка не хватила при виде Андреаса, остальных трех Андреас из своей винтовки тут же на месте уложил. Еще нескольких уничтожил я, обстреляв тростники, – они прятались там за трупами убитых.
Целый день с утра до вечера грохотали пушки. Вечером бой кончился, мы одержали победу. Десятки тысяч солдат из войска Шевки-паши лежали убитые.
Последняя битва была на горе Большая Артени. Там был убит командир батальона смертников. Я взял на себя командование батальоном и повел всех в бой. Конный эскадрон мушца Странника ударил с высот Мастары, а мы подошли снизу и такую устроили им бойию, что солдаты Шевки бежали сломя голову до самого Ани. Ванец Джхангир-ага со своими конникамн-езидам тоже был с нами, и Мамиконян Арха Зорик.
Я вернулся на берег Аракса. Издали вижу, что над той ямой, где лежал Андреас, кружатся черные вороны. «Вай, – сказал я, – Андреаса убили!» Подбежал я, гляжу – Андреас сидит в яме, стонет и краешком глаза поглядывает, как воронье раздирает убитых аскяров. Рядом посуда с водой стоит.
– Андреас, – сказал я, – ты ранен, давай отвезу тебя в Ереван.
– Нет, – сказал он, – я гонец Андраника-паши, я должен вернуться к нему. Привяжи меня к седлу, и выведи на дорогу, лошадь сама привезет меня в Лори.
– Андреас, – сказал я, – ты пришел к нам гонцом седьмого мая, а теперь конец мая, Андраник, небось, давно уже из Лори ушел.
– Все равно, привяжи меня к седлу, где бы паша ни был, лошадь привезет меня к нему, – настаивал Андреас.
Вижу, нет, не переспоришь его, кое-как поднял, усадил в седло, привязал покрепче, чтоб не упал. «Что ж, догоняй давай войско Андраника»,- сказал я и вложил ему в руку поводья. Отъехал он немного, а я стою смотрю вслед. Вдруг Андреас распутал веревки и машет кулаком, кричит вороньей стае: «К Еревану не приближайтесь, от вас смердит! На это поле сошел сам прародитель Ной, он посадил здесь виноградную лозу. Вот так-то мы справимся со всеми, кто пойдет на нас!»
Куда он такой поедет, думаю, отвезу-ка я его лучше в больницу при крепости.
Я в порядке, не задерживай меня, я должен догнать пашу! – Андреас кое-как выпрямился в седле и направил коня в сторону Егварда.
Куда привез его мой конь, я так и не узнал, но, пока я еще мог его видеть, он поднимался в горы все выше и выше.
В тот же день меня ранило в ногу, и я оказался в госпитале в Ереване, это в Ереванской крепости. В этой крепости была еще одна крепость – по имени Шушан. Шушан меня узнала.
– Почему, – спросила она, – полководец Махлуто прислал меня сюда, а сам за мною не приехал?
Шушан была сестрой милосердия. Она ухаживала еще за одним манаскертцем, раненным в Сардарапатском бою.
Вскоре нас с манаскертцем выписали из госпиталя. Мы двинулись через Канакер к Егварду. В Егварде мы узнали, что Фетара Манук со своим войском выступил против правительства Араратской республики. К нему присоединился мушец Странник, он только что вернулся из Сардарапата. Мы спросили Манука, что было причиной этого бунта, и он сказал, что власти Армении заключили мир с Вехибом-пашой, уступив ему большую часть наших земель, а полководца Андраника изгнали за пределы республики.
– Андраника изгнали? Выходит, мы напрасно воевали в Сардарапате и Баш-Апаране, – сказал манаскертец, и мы с ним поехали к Нор-Баязету.
В селе Лчашен манаскертец встретил беженку по имени Вардануш. Сколько на свете живу, двух красавиц только видел в своей жизни – Шушан и Вардануш. Манаскертец был сражен красотой Вардануш и остался в Лчашене.
– Во всем мире сейчас неспокойно, а тревожней всего – в Армении. Время для любви не настало еще, – сказал я.
– Мир любовью успокоится, – ответил манаскертец, и мы расстались.
Он остался в Лчашене с Вардануш, а я поспешил в Нор Баязет».
Конюх мой закончил свой рассказ и закрутил усы.
Я, конечно, простил его, – ведь он участвовал в битве при Сардарапате…
Обиженный предводитель Весной 1919-го Андраник со своим войском, одолев горный переход через Зангезур, направился в Араратскую долину.
Дро, командующий воинским округом Ереванской губернии, получил известие, что конница Андраника подошла к станции Арарат, где стояли индийские и английские части. В особом салон-вагоне Дро поспешил в Давалу встретить Андраника. В честь полководца в Ереване решено было устроить роскошный прием с оказанием всяческих почестей. Когда Дро прибыл в Давалу, выяснилось, что Андраник уже ушел оттуда. Дро поехал в Арташат, но Андраника уже и там не было. Дро почувствовал, что Андраник избегает встречи с ним. Продолжая следовать за Андраником по пятам, Дро настиг его в районе садов Далмы.
Дро относился к Андранику свысока, считая его всего лишь опытным руководителем партизанского движения, не получившим специального военного образования и не участвовавшим, кстати, в последних страшных битвах при Сардарапате, Баш-Апаране и Каракилисе.
Внизу, под старинным мостом, разбушевавшаяся, несла свои воды весенняя речка Раздан. Впереди возвышались обе вершины Масиса, а позади был Ереван.
Встретились сдержанно. Дро пригласил Андраника в Еревам.
– Я в Ереван не войду, я дашнакского правительства не признаю, – решительно отрезал Андраник.
Взмыленные кони ударной части, смешав свою горчичного цвета мочу с мутными волнами Раздана, с ржанием прошли по старинному мосту. Впереди ехал Андраник, за ним двигалось войско, и шла через сады, приближаясь к Эчмиадзину, армия беженцев.
Солдаты были усталые. Усталым было все, даже петляющее шоссе, по которому шли солдаты. Даже пыль, которая поднималась из-под копыт их коней.
Дро давно уже доехал до Эчмиадзина и приказал гapнизону оказать Андранику достойную встречу, уверенный, что в конце концов Андраник завернет в Ереван, чтобы приветствовать рождение Армянской республики. Но, придя в Эчмиадзин, Андраник тут же свернул к патриаршим покоям. Это вызвало переполох среди эчмиадзинского гарнизона и повергло в растерянность самого Дро и все местное население.
– Андраник пошел к матери-церкви. Почему? – растерянно спрашивали друг друга люди.
Католикос армянский вместе с епископами и архимандритами вышел встретить прославленного полководца. Армянское духовенство мужественно сражалось в Сардарапатской битве – это была встреча храбрых.
Ворота открыли, и солдаты вошли в церковный двор. Въехал синий всадник на синем коне. Вошло необычное войско, какого ни Эчмиадзин, ни сама Армения во веки веков не видели. Не бывало еще на белом свете такого войска, не проходили по этой дороге такие солдаты, не топтали землю эчмиадзинскую, священную, такие кони.
Жители Эчмиадзина, и стар и млад, бежали вдоль дороги, и воздух звенел от их криков. «Ура» – кричали они то и дело.
И пали знамена у стен храма на берегу озера. Друг на дружку легли старые, отслужившие свой век знамена, видавшие славные битвы при Дилмане, Багеше, Карине, Хое. Полыхая по ветру, пало ниц пурпурное знамя, подаренное зангезурскими женщинами.
Были брошены на землю оружие и все военное снаряжение.
И обратился к войску, сказал своим верным солдатам Андраник, полководец их:
– Мои славные солдаты, настал час нашего с вами расставания. Завершен наш боевой поход. Наше оружие и знамена мы сдали армянскому католикосу. Но перед тем как расстаться, хочу сказать вам несколько слов. Я не получил большого образования, – продолжал полководец, – я такой же, как вы, выходец из народа, такой же, как вы, солдат. Красивых речей говорить не умею. Мне пятьдесят четыре года уже, и я все еще не женат. Борьба за свободную жизнь, борьба за честь нации – такой была наша с вами жизнь. Я не помню, что такое кров над головой, небо Армении заменяло мне его. Свою воинскую жизнь я начал с гайдуков. Пошел в Сасун, забрался в темный хлев и стал чинить там оружие. Возле села Гелигюзан в Алочаге, Тахврник еще это место называется, меня схватила болезнь суставов, да такая сильная, что я десять раз на дню призывал смерть. Шесть месяцев не знал я ни сна, ни покоя. Я перепробовал известные средства, но без толку. «Боже, пошли архангела Гавриила по мою душу, освободи ты меня от этой муки тяжкой», – вырвалось у меня однажды, когда боль довела меня.
Спаханский князь Макар, ему под восемьдесят было, но крепкий еще был старик, ничего, сидел рядом со мной, когда я так сказал, трубку свою курил. Он мне тогда, помнится, еще сказал: «Андраник, лао, Габо, архангел Гавриил то есть, каждый раз, когда хочет прийти по твою душу, как просунет голову за дверь, так и видит твое ружье на стене, тут же и уходит обратно». Судьба ли моя была такая, но Габо действительно так пока и не зашел, а то оружие, которого Габо испугался, я вот уже тридцать пять лет не выпускаю из рук. Моими пуховыми подушками были Сасунские горы. С ружьем в руках, на коне и пеший, я прошел всю Армению из края в край. Наша с вами жизнь прошла в гайдукских битвах и освободительных войнах. За столько лет я не видел ни одного фидаи, который бы умер своей естественной смертью. Своей отвагой и героическими делами вы высоко пронесли честь нашего народа. Ни единым позорным поступком не обесчестили свой меч, не запятнали свое честное имя фидаи.
С великим терпением несли вы свой крест. Я не слышал ни слова жалобы. Голодными и раздетыми оставались вы по нескольку дней. Зимняя стужа, снег, дождь, град – все было против нас. Но вы не посмотрели ни на что – ни на вражеские пули, ни на вьюгу и метель. Такое ваше поведение воодушевляло меня, и мы вместе одержали немало славных побед. Жить свободными или умереть героями – это был ваш девиз. Бесчисленными, бесконечными были бои, которые мы вели против османского насилия во имя родины. Я прощаюсь с вами, оставив в своем сердце память о вашей отваге и преданности. Неважно, что будут думать о нас друзья или враги. В Сасуне есть гора, называется Андок. Из-под этой горы бьет обильный ключ. Сасунцы верят, что в этом ключе живут огненные кони. Сасунцы верят в этот ключ больше, чем в самого бога. Они утверждают, что из этого ключа вышел Куркик Джалали, конь Давида Сасунского. Я могу сравнить вас только с огненными конями этого родника. Вы не обычные люди – вы огненное поколение, которое вышло из-за легендарной горы Сасунской. Я говорю эти слова как напутствие для всех живущих и как утешение в память о всех погибших.
Больше мне нечего вам сказать.
Теперь я хозяин только над самим собой. Вы свободны. Поступайте, как знаете. Здесь Армения, кругом армяне и земля наша. Можете по-прежнему служить армянскому народу, как служили до сих пор. Те солдаты, которые захотят вернуться домой, пускай возвращаются. Тех, кто захочет остаться со мной, я возьму с собой. Я ухожу, оставив здесь часть сердца, надеясь когда-нибудь снова увидеть вас. Я всех вас любил, но самым любимым и самым храбрым среди вас был полководец Махлуто, его сейчас нет рядом с нами. Это тот юноша, который пришел ко мне в Тахврник, принес починить приклад Родника Сероба… Постарайтесь жить так, чтобы мне не было стыдно за вас. Доброго вам пути, и да будет благословенна память о наших погибших героях! Прощайте, мои любимые солдаты!
Потом Андраник написал записку – в этой записке, обращенной к правительству Армении, он просил всего лишь три пуда овса для своей лошади… за наличный расчет.
Смуглолицый юноша, который стоял возле гостиницы «Казарапат», вдруг отделился от стены, словно что-то толкнуло его, и направился к полководцу. Шапинанд заглянул юноше в глаза и понял, откуда ему грозит опасность. Злоумышленник так же неожиданно бросил на землю оружие и опустился на колени перед Большим гайдуком. Солдаты хотели устроить над ним расправу, но Андраник не позволил и, подняв смуглолицего с земли, сказал ему:
– Ты пойдешь за овсом. Отдашь эту бумагу кому-нибудь в правительстве Дро и принесешь мне три пуда овса за наличные.
Молодой человек взял бумагу и медленно стал уходить, держась за стены, и тут полководец снова окликнул его:
– Подойди ко мне.
Смуглолицый вернулся.
– Ни у одного моего гайдука нет могилы под этой луной. Был у меня старый солдат, талворикец, звали его Киро Осман, он убил Селим-бека в битве при Гели. Недавно я узнал, что его предательски убили в Верхнем Артике и он лежит там в какой-то безымянной яме. Я хочу, чтобы на его могиле стоял камень. Пусть хоть у одного сасунского солдата будет могила. Про это тоже скажешь Дро. Три пуда овса и один могильный камень. Не забудь… Так что, значит, ты должен сделать?
– Три пуда овса и один могильный камень в Артике над погибшим гайдуком, – повторил смуглолицый.
– Молодец, сынок. Давай действуй.
Осажденная столица Не успел Андраник отъехать от Эчмиадзина, темной ночью принесли ему весть о том, что на берегу Раздана семь человек из его солдат убиты и что перестрелка в городе не стихает.
Полководец, прощаясь, сказал своим солдатам, чтобы они без пропуска не входили в Ереван. Но солдаты, забыв про предостережение, кинулись на базар. Была пасха, на базаре народу толклось великое множество. Один из солдат решил продать своего коня, чтобы денег сколько-нибудь заиметь на обратный путь.
Когда он переходил мост через Раздан, его остановил полицейский:
– Пропуск есть?
– Нет.
– А оружие?
– Нет.
И вот полицейский, под видом того, что ищет оружие, отнимает кошелек с деньгами, поворачивается и уходит прочь. А товарищ этого солдата догоняет вора и велит ему вернуть деньги.
Тут подходит к ним один из офицеров нынешнего правителъства и, вместо того чтобы выяснить, в чем дело и вернуть деньги хозяину, принимается выгораживать полицейского. Солдаты Андраника выражают возмущение, а тот офицер, не долго думая, стреляет в них. На выстрелы сбегаются другие солдаты. Начинается потасовка.
Командиру ереванского гарнизона Дро было доложено: мол, солдаты Андраника, придя из Эчмиадзина в Ереван, перевернули вверх дном пасхальный базар, избили на разданском мосту полицейского и офицера, а когда их призвали к порядку, стали поносить правительство Армении и вообще вели себя вызывающе и напрашивались на драку.
Дро приказал отправить для усмирения смутьянов пятьдесят своих солдат, но эти пятьдесят солдат, родом все ванские, ответили: «Мы в наших братьев стрелять не будем». Тогда Дро отправил других солдат, и не пятьдесят уже, а целую сотню. Эти открыли огонь по сасунцам. Сасуицы забросали камнями машину Дро и отняли у полицейских три ружья. Несколько человек из войска Андраника убиты, есть раненые, многие арестованы.
Получив это известие, Андраник тут же снова собрал свое войско, которое было распустил, и разоружил эчмиадзвнский гарнизон. Потом перекрыл все дороги, соединяющие Эчмиадзин с Ереваном, и спешным порядком двинулся на Ереван. Разгневанный гайдукский предводитель осадил столицу дашнаков со стороны старого Разданского моста и Цицернакаберда и направил жерла пушек на здание армянского парламента. Красное знамя, подаренное женщинами Зангезура, вновь развевалось на холмах Далмы, напротив Ереванской крепости. Андраник потребовал, чтобы ему выдали его убитых солдат и чтобы виновные были наказаны. «Даю час времени и требую, чтобы все арестованные были выпущены, – написал он в ультиматуме, – в противном случае снимаю с себя ответственность за кровопролитие, которое неминуемо».
Дашнакские заправилы были напуганы. В городе начался переполох. «Андраник окружил Ереван. На Далме их знамя. Гайдуки хотят напасть на парламент», – слышалось отовсюду.
Дро попытался связаться с Эчмиадзином. Эчмиадзин не отвечал. По полевому телефону связался с Маргарой. Маргара сообщила; «Андраник испортил всю связь и идет на Ереван». Связался с Арташатом: «Андраник идет на Ереван, срочно соберите гарнизон и двигайтесь к Разданскому мосту». То же самое распоряжение Дро сделал, связавшись с Аштараком: «Андраник идет на Ереван. Перебросьте все силы к садам Далмы».
Потом командующий ереванским гарнизоном приказал выстроить на берегу Раздана три сотни – одну кавалерийскую и две из пехоты. После чего сел и написал письмо Андранику:
«Андраник, мы все воспитаны на твоих революционных действиях в Сасуне. Наслышавшись разных слухов, поверив домыслам пьяниц и всякому сброду, ты движешься сейчас на Ереван. Я прошу своего боготворимого гайдукского предводителя отказаться от решения идти на столицу.
Одновременно, как командующий ереванским гарнизоном, считаю своим долгом предупредить тебя, что, если ты не выведешь войско из Цицернакаберда, я буду вынужден прибегнуть к оружию. Смею тебя заверить, что ты не войдешь в Ереван. Все необходимое для этого уже предпринято».
Прочел Андраник письмо Дро и хлестнул плеткой плешивого гонца, потом разорвал бумагу и говорит: «Дурак этот Дро, чего он лезет! Мне до него нет никакого дела. У меня счеты с ереванским правительством».
Но как раз в ту минуту, когда предводитель гайдуков собирался обстрелять здание парламента и двинуть силы на Ереван, прискакали запыхавшиеся епископ Гарегин и архимандрит – посланцы католикоса.
– Что ты делаешь, полководец? – крикнул епископ Гарегин, падая перед Андраником на колени. – Год назад весь наш народ, как один, встал против османских захватчиков, а теперь ты сам идешь на армянскую столицу? Известная вещь, что, обжегшись на молоке, дуют на воду.
Я понимаю, у тебя не уста обожжены, а сердце. Но опомнись, полководец. Что расскажут о тебе эти две вершины грядущим поколениям? Три тысячи лет стоит под их сеныо армянская столица, и теперь ты решил уничтожить ее? Одумайся, полководец, твое светлое чело всегда было обращено к звездам. И пусть так будет и впредь. По повелению армянского католикоса с крестом в руках стою я у ног твоих и прошу отступить от братоубийственной войны.
В это время со стороны Далмы пришли военные представители просить Андраника воздержаться от опасного шага. Они обещали немедленно разыскать и выдать всех убитых, раненых и арестованных солдат. И, словно бы в подтверждение своих слов, они привели раненного в колено сасунца, которого Андраник тут же переправил в Эчмиадзин.
Военные сказали, что зачинщиками драки были подчиненные Дро, и обещали наказать их.
Все это подействовало на полководца, в особенности же слова епископа Гарегина, и Андраник приказал отозвать войско и орудия и вернуться в Эчмиадзии. Дро в тот же день отправил Андранику в Эчмиадзин три пуда овса и, отдав распоряжение поставить на могиле сасунца-гайдука камень, сбежал в Дилижан. 27 апреля утром гайдукский предводитель, взяв с собой двести семьдесят солдат, покинул Армению. Со станции Шаали он дал телеграмму министру внешних дел Грузии: «Преследуемый правительством Араратской республики, прошу убежища на вашей гостеприимной земле. Прошу разрешения войти в Тифлис мне и моим солдатам».
В Грузии он пробыл недолго. Оседлал коня, взял солдат и пошел дальше. До самого Черного моря дошел. Большую часть своих солдат он устроил в городе Батуми на работу, кое-кого отправил в Болгарию и Румынию, а некоторые вернулись с Аджи Гево в Армению. А сам полководец с несколькими преданными ему солдатами погрузился на английское военное судно.
И коня своего Аслана с собой взял. Военное судно доставило их сначала в Европу, а затем в Америку.
Запомни мой адрес Вскоре раненный в колено солдат выписался из госпиталя. Вот что рассказал он об этих событиях и о том, как прощался с ним Андраник:
«В апреле мы прошли Базарчай и лесами Гергеры спустились к Давалу. По дороге мы всюду видели одну и ту же картину: люди, давно уже, видно, голодающие, набросились на первую весеннюю зелень. Изможденная и обескровленная Армения испускала дух на наших глазах.
Андраник, потрясенный всем этим, принялся вслух ругать дашнаков. Полковник Гибон, подойдя к полководцу, выразил ему свое соболезнование – положение действительно было удручающее. Андраник подозвал переводчика:
– Скажите этому негодяю – был бы Лондон в таком положении, а я пришел бы выразить ему соболезнование! Пусть проваливает! О, негодяи, как злостно обманули они своего верного союзника!
На следующий день смотрим – идет поезд.
– Товарищ Андраник, я привез хлеба для твоего войска, – сказал Дро, спрыгнув на землю. Но Андраник не дал ему даже договорить, поднял руку: заткнись, мол, и бросил ему в лицо с презрением:
– Дро, это когда же мы вместе выходили на разбой, что ты меня своим товарищем называешь?
Полководец вызвал Аджи Гево и велел проверить первую теплушку: что, мол, там…
– Хлеб там, паша, – доложил Аджи Гево.
– Принеси мне одну буханку.
Взял, переломил пополам и видит – рис вперемешку с опилками.
– Значит, в Ереване голод, – сказал Андраник. – Отдайте, пусть везет обратно, – и велел запереть дверь теплушки.
Пришел священник из села Давалу: мол, если отказываетесь брать, отдайте нам, какой-никакой, а хлеб, в нашем селе голод.
– Сын мой, – сказал паша солдату, – открой дверь вагона и отдай весь хлеб святому отцу.
Священник привел людей, и они разобрали весь хлеб. А поезд полководец оставил в своем распоряжении.
– Прицепи еще несколько вагонов, – приказал полководец начальнику поезда. – Погрузим войско и боеприпасы. Да знай, не в Ереван везешь, а прямиком на станцию Эчмиадзин.
Вскоре поезд с пехотой и боеприпасами ушел.
Остались мы при конях.
– По коням! – прозвучал приказ, и конница понеслась следом за поездом.
У Дро был свой автомобиль.
– Садись в мою машину, поедем, – сказал Дро Андранику, распахивая дверцу автомобиля.
– Ты что, не знаешь Андраника? Чтобы я оставил свое войско и сел рядом с тобой, слыханное ли это дело?
И полководец сел на своего Аслана.
Прибыли в Арташат, видим – Дро уже там.
– Садись в машину, – снова приглашает Дро.
– Давай, давай, – говорит Андраник, – езжай себе.
Дошли до Норагавита – Дро ждет нас там. Опять подъезжает к Андранику:
– Садись, подвезу.
– Знаешь что, – грозно сказал паша, – не показывайся больше мне на глаза, а не то плохо все это кончится!
– Паша, – попросил Дро, – размести войско в казармах, а сам приезжай в Ереван.
Не доезжая до Ереванской крепости, Андраник отправил двух солдат проверить Разданский мост. Вскоре наша конница перешла мост перед заводом Шустова и пошла через цветущие сады к Эчмиадзину. Впереди ехал Андраник, за ним – все мы. И вдруг слышим, кто-то мчится за нами галопом; обернулись, глядим – два всадника на взмыленных конях, оба без шапок. Один из них был Дро.
– Паша, это что же ты нас обманул? – говорит Дро. – Ведь ты обещал прийти в Ереван.
– Пехота моя давно уже в Эчмиадзине. Я увожу свое войско за границу.
– Оставив настоящую Армению, ты ищешь того, чего нет. Армения там, где вершины Масиса, – сказал Дро и прибавил: – Ты иди, а войско пусть остается.
– Чтоб я тебя больше не видел! – гаркнул Андраник.
Дро вернулся по той же дороге.
Ночь мы провели в селе Паракар.
Утром рано Андраник нам говорит:
– Ребята, сегодня праздник цветения, вы почему лошадей не украшаете?
Украсили мы своих лошадей венками и сели в седла.
Возле-храма Рипсиме видим – встречает нас народ с хлебом-солью, а впереди сам католикос и епископ Гарегин. Андраник спешился, опустился на колени перед католикосом и поцеловал ему руку. Потом принял хлеб-соль, переломил хлеб и, передав поводья своего коня солдату, сел в карету рядом с католикосом.
В Эчмиадзине паша собрал все наше оружие, сложил на складе, запер на замок и ключ отдал католикосу. И знамя передал, вывезенное из Сасуна, пулями в сорока местах пробитое. Потом каждому из нас сказал прощальное слово и велел идти по домам.
Я и еще несколько ребят из Ерзнка пошли в Ереван, чтоб продать наших коней. Коней мы отдали Дро, он нам за них денег дал. Взяли мы деньги, пошли на базар. А на базаре полицейский украл деньги у одного из наших ребят. Во дворе мечети мы поймали вора, Хорен, сын моего дяди, он из моей сотни был, ударил полицейского. У полицейского пошла кровь ртом. Мы его привели к роднику на Гантаре*.
____________________
* Гантар – название рынка в старом Ереване.
____________________
Тут прибежал главный полицейский города с наганом в руке.
– Ребята, кто это сделал?
– Я, – сказал Хорен. – А зачем он деньги у Степана украл?
– Если за воровство, поделом ему, – сказал офицер, дважды выстрелил в воздух и ушел.
А мы снова дошли на Гантар – купить кой-чего в дорогу. И вдруг видим – их солдаты окружили наших ребят возле русской церкви. Солдат этих Дро привел.