По всей вероятности, самый важный уровень поэтического языка Блока — лексико-семантический, уровень слов и их значений.
У Блока поэтическое слово многозначно: оно всегда получает множество значений, сложно соотнесенных друг с другом. Так, заря — это и заря в привычном для нас значении ("Встали зори красные"), и время суток (почти всегда — вечерняя заря, поэтический синоним вечера, заката), и время мистического свидания с Прекрасной Дамой ("Стучу в ворота... заря замерла"), и символ того Неземного Света, который должен озарить земное бытие ("В лучах немеркнущей зари") В поздней лирике Блока к этим значениям присоединяются но вые заря — свет первой любви ("Ты помнишь первую любовь / И зори, зори, зори'"), но одновременно — знак, предвестие будущего ("Раскинулась необозримо / Уже кровавая заря, / Грозя Артуром и Цусимой, / Грозя девятым января ")
Все значения блоковских символов порой очень трудно перечислить, и это важная черта его поэтики художник убежден, что в символе всегда должно оставаться что то "неизъяснимое", "тайное", не передаваемое ни терминами науки, ни бытовым языком Однако для блоковского символа характерно и другое: как бы многозначен он ни был, у него всегда сохраняется и его "первый" — земной и конкретный — смысл, яркая эмоциональная окрашенность, непосредственность восприятия и чувства. "Зарю" мы видим как вечернее сияние над лесом, "музыку" слышим как "песню" героини, "голоса скрипок" или "песий вьюги легковейной" и т. д., хотя постоянно чувствуем, что речь идет не только о зримой заре или слышимой мелодии.
Каким же ооразом возникает впечатление "бесконечной" многозначности блоковского поэтического слова?
|
|
Это результат удивительного единства лирики Блока, его огромной тематической, стилевой и лексической целостности, благодаря которой каждый образ воспринимается не только как входящий в данное стихотворение, но и как несущий в себе "память" о всех своих прошлых употреблениях в блоковской поэзии. Так как основные символы в лирике Блока очень устойчивы и многократно повторяются, а значение их варьируется, то многозначность таких слов постоянно возрастает.
В результате этого возникают не только отдельные слова символы, смысл которых резко сдвинут по отношению к их словарным значениям, но и группы слов, вступающие друг с другом в совершенно неожиданные отношения.
Так, например, образы "даль" и "высь", "ветер" и "революция", "скрипка" и "страсть" и другие устойчиво оказываются в языке лирики Блока художественными синонимами (хотя в естественном языке значения их отнюдь не синонимичны),а символы "имя" (подлинное узнавание сущности человека) и "слово" (пустой звук, ничего о сущности явления не говорящий), "арфы" (переживание "небесной" любви гармонии) и "скрипки" (мучительная земная страсть), "счастье" (одинокой жизни "на синем береге рая") и "восторг" (творчества в мире людей и с людьми) и другие зачастую становятся в зрелой лирике Блока художественными антонимами.
Иногда разные значения слова расходятся так далеко что символ оказывается антонимом самому себе ("сны бытия" и "творческие сны"), а в резко противопоставленных образах обнаруживается единство ("юг" "сквозит пылью снеговою", "лазурь" дня — "ночною тьмой"). Сложность семантики такого слова символа оказывается отражением жизни, исполненной одновременно предельной противоречивости и глубинного единства.
|
|
Символы могут возникать не только за счет бесконечных варьирований одного и того же слова в блоковской лирике, но и за счет особого рода цитирования, что вообще характерно для поэтики символистов (сравним у Блока пушкинские цитаты "Быть может, путник запоздалый, / В твой тихий терем постучу", ".Вихри снежные над бездной / Закрути" и др).
Но символами становятся чаще всего не цитаты, а отдельные слова, которые однако, достаточно ясно напоминают о том тексте, из которого они пришли, и становятся как бы его символическими представителями.
Чаще всего это имена собственные Магдалина, Христос, Дон Жуан, Кармен, но такими же символами, напоминающими о текстах, откуда они пришли, становятся и нарицательные существительные (часто — в соединении с прилагательными) "спящая красавица", "демон", "рыцарь бедный" (из "Легенды" Пушкина) и др.
Особая многозначность таких символов состоит в том, что в них как бы "зашифрованы" целые сюжеты. Действительно, например, образ Спящей красавицы не только становится символом страдающей героини, но и говорит о ней как о прекрасной царевне, заколдованной злыми чарами, которая затем будет освобождена влюбленным рыцарем и вновь станет прекрасной. Заменив целостный сюжет, слово-символ еще больше увеличивает свою многозначность: так, образ Спящей красавицы в одних произведениях связывается с темой судьбы женщины в современном мире, в других — с судьбой самой Души мира ("Шаги командора", где сон — одновременно символ смерти), в третьих — женщина и Душа мира оказываются символами Родины, России, всей ее трагической судьбы и т. д.
|
|
Однако, разумеется, поэтический язык Блока — это не только его словарь. Сложные повторы, бесчисленные вариации захватывают и части слов (повторения звуков, звукосочетаний, морфов и выражаемых ими грамматических категорий), и целые куски текста (повторения словосочетаний, целых фраз или типов их построения, строф, включающих несколько предложений, и т. д.). Звуковые повторы часты и разнообразны у всех символистов, стремившихся разгадать "музыку слова". Но повторы, например, у Бальмонта слишком навязчивы ("Вечер. Взморье. Вздохи ветра. / Величавый возглас волн" и т. д.): они лежат на поверхности текста и не углубляют значения поэтического слова, а лишь превращают произведение в игру или в чистый эксперимент.
Звуковой повтор у Блока не только создает эффект напевности, мелодичности, но и активно участвует в образовании смысла стихотворений; при этом он всегда ненавязчив.
Так, в стихотворении "Поздней осенью из гавани..." словесно-символическая ткань стихотворения пронизана идеей безнадежности, гибели человека в "страшном мире" ("матрос, на борт не принятый", "снежный саван", укрывший все потерявшего человека). Однако стихотворение полно звуковыми повторами, создающими напевность, мелодичность текста ("В самом чистом, в самом нежном саване / Сладко ль спать тебе, матрос?"). Звуковая организация текста противоречит словесной, говоря о "тайной" красоте мира ("Да, знаю я, что втайне мир прекрасен").
Звуковые повторы у Блока не только придают завораживающую музыкальность лирике, но и явно участвуют в построении смысла. Так, в финале стихотворения "Шаги командора":
Только в грозном утреннем тумане
Бьют часы в последний раз:
Донна Анна в смертный час твой встанет,
Анна встанет в смертный час.
Повторения -они-, -анн-, -ан- и т. д. (к тому же начинающиеся выразительным донн-) создают звуковой образ бьющих часов, но одновременно в словах "тумане", "встанет" как бы записано имя героини — Анна, а в словосочетании "тихий, как сова, мотор" — слово "таксомотор" (такси), т. е. сказано, на каком именно "моторе" (машине) приезжает к современному Дон Жуану современный призрак Командора.
Важную роль играет в творчестве Блока и уровень "поэтической грамматики". Повторы частей слова (приставок, корней, суффиксов, флексий) также способствуют созданию картины сложного, многозначного мира.
Так, в I главе поэмы "Двенадцать" обозначения всех персонажей даны существительными единственного числа: старушка, поп, барыня, буржуй, писатель-вития; лишь дважды в речи этих героев упоминаются те, кто во II главе будет постоянно характеризоваться существительным множественного числа: большевики.
Зато во II главке "двенадцать человек" описываются многократными повторами либо категории множественного числа
"Винтовок черные ремни,
Кругом огни, огни, огни",
либо категории собирательности ("рабочий народ").
Во всех подобных случаях повторы морфологических единиц не только группируют и противопоставляют образы, но и сами эти единицы как бы "заряжаются" лексическим (или похожим на лексическое) значением: единственное число характеризует тех, кто живет в мире одиночек, множественное — живущих, по словам Блока, в мире "не я, а мы" и т. д.
Символическая многоплановость текста переносится на единицы меньшие, чем слово (звуки, части слова), которые, в свою очередь, умножают символичность текста в целом.
Примерно так же строится поэтический текст Блока и синтаксически.
Многочисленные повторы словосочетаний
("Усталый друг, мне странно в этом зале". —
"Усталый друг, могила холодна"),
фраз
("Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови..."),
типов предложений
("И вот уже в долинах
Несметный сонм огней,
И вот уже в витринах
Ответный блеск камней")
придают (как и звуковые повторы) стихотворениям Блока особую музыкальность, сближают их с интонациями романса, песни.
Но одновременно синтаксические построения становятся носителями символических значений и участвуют в создании смысла текста.
Так, в стихотворении "Ночь, улица, фонарь, аптека..." повторы лексики в 1-й и 8-й строках усугубляются повторением синтаксических структур (назывные предложения, соединенные бессоюзной связью), и кольцевая композиция стихотворения создает подкрепляющую параллель к его словесно выраженной мысли: "Умрешь—начнешь опять с начала". Так все языковые средства лирики Блока оказываются связанными с созданием ее символики.
Библейский фразеологизм, "нести свой крест", в стихотворении "Россия" претерпевает изменения количественного характера, которые приводят к появлению дополнительного оттенка значения. Включение в границы фразеологизма качественного определительного наречия "бережно" приводит к возникновению нового, символического смысла – страдания, определенные лирическому герою судьбой, святы, их нельзя избежать, поэтому следует "бережно" их сносить. "И крест свой бережно несу", то есть свято выполняю то, что предначертано судьбой. В первом и втором отрывках выражение имеет сходное значение. В обоих случаях лексические сопроводители оттеняют значение покорности судьбе: покорствуй, крест неси; и крест свой бережно несу.
3. Идет от сумрачной обедни,
Нет в сердце крови…
Христос, уставший крест нести…
Выражение "Христос, уставший крест нести" имеет двойную семантику. Основываясь на библейском тексте, его можно рассматривать в прямом значении – Иисус Христос устал физически под тяжестью лежащего на его плечах креста. С другой стороны, этот библеизм можно рассматривать как фразеологическую единицу со значением "терпеливо переносить страдания, тяжелую судьбу". И, наконец, в блоковской строке "Христос, уставший крест нести", есть и оттенок смысла "исполнять предначертанное свыше" Как видим, в одном выражении может совмещаться несколько значений, которые приводят к созданию яркого образа, и дают повод для раздумья. Вынесение имени Христа на первый план нужно для акцентирования внимания читателя на том, что "нести крест" устал не просто человек, а сам Христос, которому, казалось бы, предначертано свыше покорно сносить все страдания.
Во всех приведенных выше примерах четко прослеживается связь с исходной формой фразеологизма "нести свой крест". Эта связь прослеживается на семантическом уровне и на лексико-грамматическом уровне.
Выражение "терновый венец" нашло отражение в лирике Александра Блока. В его стихотворениях читаем:
1)В белом венчике из роз, впереди Исус Христос (поэма "Двенадцать");
2)В венке спаленных роз (цикл "Флоренция" "Голубоватым дымом");
3)Не венчал мою голову траурный лавр ("Не венчал мою голову траурный лавр")
4)Терны венчают смиренных и мудрых ("Странных и новых ищу на страницах")
В выражении "траурный лавр" сохраняется семантическая связь с библеизмом "терновый венец", так как оно обозначает страдание, но это не просто страдание, а страдание, приводящее к смерти. Связь "траурного лавра" с "терновым" венцом явственно ощущается еще и потому, что для Иисуса Христа "терновый венец" стал и "траурным лавром". Выражение "траурный лавр" нельзя отнести к фразеологизмам, скорей всего это неатрибутивная аллюзия (так как в выражении не сохранились слова исходного оборота), намек на библейский терновый венец, приносящий страдания.
Выражение "терны венчают смиренных и мудрых", как предыдущее выражение, является аллюзией, намеком на терновый венец, приносящий страдания. Связь с исходным фразеологизмом происходит за счет того, что поэт использует слово "терны", однокоренное с компонентом "терновый", в котором заложена основная семантическая нагрузка "терние – обычно собирательное (устар. книж.) всякое колючее растение, а также его колючка, шип".
Обыгрывание языкового фразеологизма приводит к появлению нового символического значения, в данном случае терны символизируют страдание, но страдание не Бога, а смиренных и мудрых, то есть земных людей.
Следующая группа выражений: "белый венчик из роз", "венок спаленных роз" - аллюзии, с трудноуловимой библейской семантикой. Если бы в поэме "Двенадцать" перед "белым венчиком из роз" не стояло имени Христа, то вряд ли вообще бы связали это выражение с "терновым венцом". В текст поэмы "Двенадцать" Блок сознательно включает белый цвет, то есть цвет "божественный", символизирующий пребывание Бога среди людей, Его любовь к ним.
Поэтический язык Блока изменялся в связи с общей эволюцией его творчества. Период "Стихов о Прекрасной Даме" (1898—1903) ознаменован господством поэтизмов, типичных для лирики XIX в., устойчивой системы символов, ориентацией на звуковые и синтаксические повторы, создающие напевную мелодичность стиха.
Творчество периода первой русской революции (сборник "Нечаянная радость", 1907) характеризуется вторжением прозаизмов: слов бытовых, социальной и отчасти политической лексики (митинг, восстанье, оратор" т. д.). Система символов хотя и не разрушается полностью, но символические значения иногда отходят на задний план, сменяясь повествованием о событиях "здешней" жизни (цикл "Вольные мысли"), ярким переживанием земной любви (цикл "Фаина"). "Музыкальность" интонаций соседствует с установкой на "прозаическую" повествовательность ("Когда Вы стоите на моем пути...").
В зрелом творчестве Блока (лирика конца 1900 — 1910-х гг.) символизм миропонимания и образной системы восстанавливается, но обращение к темам народа, России, истории, социальной действительности помогает создать поэзию широчайшего лексического и интонационного диапазона, где проза "страшного мира" соседствует с "музыкой" любви, Родины, "грядущего", а прозаизмы и даже речь улицы (поэма "Двенадцать", 1918) —с поэтизмами и высокой торжественностью лексики.
Заключение
По результатам проведенного исследования можно сделать следующие выводы.
Роль форм словоизменения и словообразования в языке неодинакова, в связи с чем они изучаются в основном в разных отделах науки о языке. Формы словоизменения являются основным средством грамматической связи слов в предложении. Поэтому изучение их составляет непосредственную задачу грамматики языка, и в частности морфологии.
В качестве основного грамматического средства образования форм в русском языке выступают различные аффиксы — приставки, суффиксы, окончания. Благодаря многозначности аффиксов образование форм в русском языке отличается многотипностью.
У Блока поэтическое слово многозначно: оно всегда получает множество значений, сложно соотнесенных друг с другом.
Основные символы в лирике Блока очень устойчивы и многократно повторяются, а значение их варьируется, то многозначность таких слов постоянно возрастает. В результате этого возникают не только отдельные слова символы, смысл которых резко сдвинут по отношению к их словарным значениям, но и группы слов, вступающие друг с другом в совершенно неожиданные отношения.
Исследуя творчество периода первой русской революции (поэму "Двенадцать") выявлено наличие большого количества прозаизмов: слов бытовых, социальной и отчасти политической лексики. Система символов хотя и не разрушается полностью, но символические значения иногда отходят на задний план, сменяясь повествованием о событиях "здешней" жизни.
Обращение к темам народа, России, истории, социальной действительности помогает создать поэзию широчайшего лексического и интонационного диапазона.
Список литературы
1. Винокур Г.О. Заметки по русскому словообразованию // Избранные работы по русскому языку. - М, 1959.
2. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка – Л., 1866
3. Громов П.А. – А. Блок. Его предшественники и современники.; М.:, Л.:1966 г.
4. Земская Е.А. Современный русский язык. Словообразование. - М., 2003
5. Максимов Д.Е. "Поэзия и проза А. Блока", Л.: Сов.писатель 1975 г
6. Минц З.Г. "Блок и русский символизм" М.: Наука 1980 г
7. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. Автор Т. Ф. Ефремова. М.: Русский язык, 2000.
8. Ожегов С.И. Словарь русского языка/ Под ред. Н.Ю. Шведовой. - М.: Русский язык, 2006.
9. Розенталь Д.Э., Голуб И.Б., Теленкова М.А. Современный русский язык. - М.: Рольф, 2002.
10. Современный русский язык: Учебник / Под редакцией Н.С. Валгиной. - М.: Логос, 2002.
11. Словарь русских народных говоров / Гл. ред. Ф.П. Филин (вып. 1-23), Ф.П. Сороколетов (вып. 24-35). – М.; Л.; СПб.: Наука, 1999.
12. Соколова Н.К. "Поэтический строй лирики Блока" Воронеж: Издательство ВГУ 1984 г
Приложения
Приложение 1
ВЫБОРКА СЛОВ ИЗ ПОЭМЫА.А. БЛОКА "ДВЕНАДЦАТЬ" ДЛЯ СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНОГО АНАЛИЗА
| Слово |
| божьем |
| Завивает |
| снежок |
| ледок |
| ходок |
| бедняжка |
| Старушка |
| убивается |
| лоскут |
| всякий (сущ.) |
| Кой-как |
| перемотнулась |
| хлесткий |
| долгополый (сущ.) |
| вития (сущ.) |
| Стороночкой |
| в каракуле |
| порхает |
| цигарка |
| керенки |
| Оплечь |
| Пальнём-ка |
| кондовую, |
| избяную, |
| толстозадую |
| Буйну |
| Мировой пожар |
| лихач |
| Елекстрический |
| оглобельках... |
| шинелишке |
| плечист |
| речист |
| Запрокинулась |
| Зубки |
| Толстоморденькая... |
| Аль |
| холера |
| Али |
| юнкерьем |
| солдатьем |
| сзаду |
| забегай |
| Вскрутился |
| снежный прах |
| Утек |
| Ужо |
| Уторапливает |
| бедовой |
| огневых |
| Потяжеле |
| головку |
| вскидавает, |
| етажи, |
| голытьба! |
| времячко |
| темячко |
| семячки |
| полущу |
| ножичком |
| полосну |
| воронышком |
| кровушку |
| зазнобушку |
| Чернобровушку... |
| столбушкой |
| винтовочки |
| переулочки |
| пылит |
| державным |
| Провались |
| поколочу |
| беглым |
| Хоронясь |
| живьем |
| худо |
| надвьюжной |
Приложение 2
Цитатник. А.А. Блок. Поэма "Двенадцать"
На всем божьем свете!
Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком — ледок.
Всякий ходок
Скользит — ах, бедняжка!
Старушка убивается — плачет,
А всякий — раздет, разут...
Старушка, как курица,
Кой-как перемотнулась через сугроб.
А вон и долгополый —
Стороночкой и за сугроб...
Гуляет ветер, порхает снег.
В зубах цигарка, примят картуз,
— У ей керенки есть в чулке!
Оплечь — ружейные ремни...
Пальнём-ка пулей в Святую Русь —
В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!
Буйну голову сложить!
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Снег крутит, лихач кричит,
Елекстрический фонарик
На оглобельках...
Он в шинелишке солдатской
Вот так Ванька — он плечист!
Вот так Ванька — он речист!
Запрокинулась лицом,
Зубки блещут жемчугом...
Ах ты, Катя, моя Катя,
Толстоморденькая...
Аль не вспомнила, холера?
Али память не свежа?
С юнкерьем гулять ходила —
С солдатьем теперь пошла?
Петруха, сзаду забегай!..
Вскрутился к небу снежный прах!..
Утек, подлец! Ужо, постой,
Расправлюсь завтра я с тобой!
Уторапливает шаг.
— Из-за удали бедовой
В огневых её очах,
Потяжеле будет бремя
Он головку вскидавает,
Запирайте етажи,
Гуляет нынче голытьба!
Уж я времячко
Проведу, проведу...
Уж я темячко
Почешу, почешу...
Уж я семячки
Полущу, полущу...
Уж я ножичком
Полосну, полосну!..
Ты лети, буржуй, воронышком!
Выпью кровушку
За зазнобушку,
Чернобровушку...
Снег столбушкой поднялся...
Их винтовочки стальные
В переулочки глухие,
Где одна пылит пурга...
...Вдаль идут державным шагом...
Провались — поколочу!
— Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?
Лучше сдайся мне живьем!
— Эй, товарищ, будет худо,
Нежной поступью надвьюжной