– Элементарно. Мы обретаем славу, поднимаемся все выше и выше до тех пор, пока не чувствуем, что достигаем своего пика, и зарабатываем уйму денег. После этого инсценируем свою смерть, живем в свое удовольствие, пока не заканчиваются денежки и не появляется желание выступать снова. Мы любим выступать вживую – студий нам недостаточно, понимаешь?
Она тупо кивнула. Первое движение, которое она смогла совершить.
– А кровь, что ж… она помогает нам поддерживать прекрасное состояние, понимаешь? Но нам нравилось делать это тонко – расследования могут доставить массу неприятен остей, согласна? Поэтому когда мы взяли тебя, мы осторожно вскрыли вену – вот там, у тебя на шее, где это не видно под волосами. Ты так накачалась, что ничего не почувствовала. Просто немного крови, только и всего. Потом мы тебя залатали и отправили восвояси. – Увидев выражение ее лица, он сделал круглые глаза. – Ну да, конечно… мы все тобою попользовались. Но это было раньше, чем мы поняли, что ты за девчонка, кем ты оказалась на самом деле.
Внезапно он подпрыгнул и плашмя шлепнулся на ее кровать.
– Предлагаю сделку, – шепотом проговорил он. – Поскольку этот осел Вэл выпал из игры, у нас появилось место для нового члена группы. Но только одно. По условиям сделки одновременно должно быть пятеро. Невероятное преимущество этого предложения, разумеется, в том, что ты живешь вечно. Это гарантирует, что ты не выкинешь какую‑нибудь глупость типа попасть под машину, как Вэл. Если присоединяешься – к тебе возвращается твоя юность. Ты стала бы блестящим выбором, Конни. Потому что… тогда твоя дочь.
Ее глаза округлились от ужаса.
– Но мы оставляем решение за тобой, – продолжил Вайли. – Обеих мы взять не можем. И не возьмем ни одну из вас, если не захотите. Видишь ли, – и он криво усмехнулся, а глаза слегка сверкнули, то ли отражая свет молнии, то ли сами по себе, – то, что мы поклонники дьявола, еще не означает, что мы – плохие ребята.
Наконец она преодолела свой паралич и бросилась на него…
От этого броска она проснулась.
Она огляделась по сторонам. Ничего не изменилось. За окнами по‑прежнему бушевала гроза, она находилась в своей комнате, и…
И тут она вскрикнула. Кубок был здесь – здесь, на ее ночном столике.
Она скатилась с кровати, схватила его и, спотыкаясь, поскальзываясь и едва держась на ногах побежала вниз по лестнице. Она выбежала наружу, в сад. Кубок сверкал в руке. Садовые инструменты валялись в беспорядке, потому что раньше ей некогда было собирать их. Схватив лопату, она принялась яростно рыть яму. Волосы промокли от дождя. Глядя на свои руки, вцепившиеся в лопату, она увидела, что они действительно в крови Вэла. Кровь возникла вновь, как раковая опухоль, но она не стала обращать на нее внимания. В данный момент ее занимало только одно: избавиться от этой вещи, от этого пугающего предмета.
Тело бросило в жар, с которым ничего не мог поделать дождь, капли которого барабанили по голове. Внутри вновь зазвучал голос ее матери – но она отключила его, лихорадочно выбрасывая из ямы все новые комья земли. Потом отбросила лопату, схватила кубок и уже примерилась швырнуть этот кубок туда, где ему было должное место…
Но в его блестящих боках увидела отражение своего лица.
Выглядела она как безумная старая ведьма. Весь макияж давно смыло, бесформенные сосульки волос, брызги крови, застывшие на лице, которые во мраке смотрелись как старческие пигментные пятна…
Вечная жизнь… возвращенная юность…
Она взглянула на кубок. В нем появилась жидкость, которой – она могла поклясться – раньше не было. Капли дождя падали внутрь, и было бы очень просто…
Теперь зазвучали другие голоса, нашептывающие, подбадривающие…
– Отдай это мне!
Этот голос раздался явно не в ее мозгу. Он раздался из‑за спины. Резко обернувшись, она увидела Винд.
Она держала лопату.
– Отдай это мне, мать. Быстро!
Конни мгновенно поняла все. Под раскат грома она поняла, что Вайли, а возможно, и кто‑то другой, точно так же явился и ее дочери.
Обеим было сделано одинаковое предложение.
Один выход. Одна возможность…
Голова гудела от множества тревожных, кричащих голосов. Но гром перекрыл их.
– Это мой, – с нажимом сказала Конни.
– Сука! – взвизгнула Винд. Глаза ее дико сверкнули, сознание помутилось. – У тебя был твой шанс. У тебя было более чем достаточно шансов! Ты проворонила все! Семью! Свою жизнь! Меня! Все! Какого черта тебе за это теперь награда?!
Это кричала не дочь. Однозначно. Винд не произнесла бы этого, не подумала. Винд не могла орать на нее, как безумное привидение. Видимо, это нечто иное, какой‑то толчок…
Толчок.
Винд толкнула ее. Конни попятилась, запинаясь, и гнев захлестнул сознание, не оставив ничего, кроме одной голой ярости.
– Потому что я заработала это! Я заслужила! Мучениями с матерью, с тобой, с сорока годами жизни в дерьме! И на этот раз, пропади все пропадом, я поступлю как надо! – Тело горело повсюду, где остались пятна крови Вэла, но она больше не обращала на это внимания. Все, что она видела – взгляд дочери, прикованный к кубку.
Винд шагнула к ней, неловко, но злобно замахнувшись лопатой. Конни отступила и споткнулась о заступ. Быстро поставив кубок на землю, она схватила этот заступ.
Небо одобрительно рычало, в то время как две женщины яростно принялись мутузить друг друга. Конни удалось нанести скользящий удар, из носа Винд брызнула кровь. Винд по‑звериному бросилась вперед, лопата вонзилась в бок Конни, сбив дыхание и – она не могла понять наверняка – рассадив кожу или сломав ребро.
Визжа, они выкрикивали проклятия, выплевывая из себя годы горечи, оскорблений и боли. Каждая припомнила все, что было плохого в своей жизни, обвиняя в этом другую. В висках стучала кровь, глаза горели яростью, они дрались в жидкой грязи, нападая, промахиваясь, сцепляясь, визжа, чертыхаясь, пока не перестали узнавать друг друга. Пока не превратились в двух дьяволиц, двух исчадий ада.
И сверкнула молния…
И когда обе изготовились к бою, сжимая в руках простые садовые инструменты, которые превратились в орудия уничтожения, одна из них в мгновенном свете молнии увидела другую – увидела в очищающем свете, и это заставило ее вспомнить, кто они такие. Заставило ее вспомнить о связи между матерью и дочерью, которую невозможно разрушить, несмотря на любые уловки дьявола…
И она заколебалась, на мгновение взяв под контроль свои чувства.
Это было ошибкой.
Потому что острый металл, вскинутый другой, рассек ей голову с такой силой, что чуть не снес верхнюю часть черепа. Она покачнулась – умерев раньше, чем упала на землю, и капли ее крови брызнули в кубок, смешавшись с той жидкостью, которая была в нем.
Единственная оставшаяся в живых женщина стояла, тяжело дыша судорожно вздымавшейся грудью. На краткий, кратчайший миг она осознала жестокое зверство того, что совершила.
Но снова полыхнула молния, и снова начало жечь кожу; там, где кровь разукрасила ее тело, и затем выгорели все сожаления.
Она схватила кубок и с жадностью выпила его содержимое.
Никто не спорил: новая группа была выдающейся. "Фанкаменталс"[20]явно собирались затмить всех.
Публика уже завелась, ожидая их появления. И теперь Сара и Николь, лучшая утренняя команда ди‑джеев в этой области, готовилась их представить.
Сара важно прошлась по сцене в своей кожаной байкерской куртке и обтягивающих "левисах", заправленных в высокие, до колен, ковбойские сапоги.
– Ну что, горлопаны? Готовы к настоящему року?
– Да, конечно, дружище. – заорала толпа, повторяя фирменную фразочку Сары и Николь.
Николь, вторая половина самопровозглашенной лучшей утренней монархии, выплыла на сцену в черной кожаной мини‑юбке. Она вырядилась в черные леггинсы, туфли на шпильках и по меньшей мере в двадцать серебряных браслетов.
– Ну что ж, тогда приветствуйте новейшую, мерзейшую группу, о которой все говорят в этой стране! Они были у нас на утреннем часовом шоу, и вы все слышали их сингл – "Возьми Себе или Разбей". Мы горды тем, что можем представить вам – первое крупное появление у нас – "Фанкаменталс"!
"Фанкаменталс" вывалились на сцену и, пока исполняли свою вещь, толпа делала все, что и полагается делать толпе, – орала, вскакивала, хлопала, визжала, свистела, плясала и снова одобрительно свистела.
Забавны все‑таки тенденции в моде. С недавних пор на пик вернулись дешевые версии шестидесятых. Все "Фанкаменталс" были причесаны так, словно он или она только что вышли с коктейль‑приема у Кеннеди в 1962 году. Исключением были лишь чрезмерный сценический макияж и отсутствие рубашки под курткой у загадочной девицы – их ведущей солистки.
А под небольшой ее шляпкой можно было увидеть странную деталь: в шикарных каштановых кудрях, завивающихся вокруг подбородка, терялась стекающая по щеке одинокая кроваво‑красная слеза – последняя память от погибшего рокера, не стирающаяся, несмотря на все годы.
А сегодня ночью выйдет луна, чтобы спеть припев. Наверное, это будет новая песня, но луна знает слова наизусть.
Гэри Бранднер
Мистер Пэнтс
За сценой, как обычно после шоу, царил хаос. Кондиционеры выключили, так что в воздухе висели пыль, табачный дым (на таблички "Не курить" никто внимания не обращал) и запах пота. Крепкие парни в джинсах и футболках с надписью "Рак мозга", смеясь и ругаясь, разбирали и упаковывали звукоусилители, динамики, осветительное оборудование, дымовые машины и прочие аксессуары концерта "хэви‑метал". Широкоплечие секьюрити сдерживали вопящих фанаток, пытающихся прорваться к своим кумирам.
Фарли Змерис вытер ладони о красный пиджак и вожделенно посмотрел на них. Взгляд пробежался по молодым грудям, жаждущим, чтобы их пощупали, пухлым губкам, готовым обхватить член. Да только груди эти предназначались не для рук Фарли, губки – не для его члена. С первого взгляда поняв, что он – не музыкант, фанатки забывали он его существовании.
Фарли показал пропуск сотрудника, и дюжие охранники пропустили его к гримерной, которую занимал Джоджо Кингман, вокалист "Рака мозга". Фарли остановился у двери, чтобы вынуть из ушей затычки. По правде говоря, хотя сам Фарли никогда бы этого не сказал, он терпеть не мог "хэви‑метал". Он ненавидел взрывные ударные и визжащие гитары. А более всего он ненавидел дикие вопли, которые выдавались за пение. Если б у него был выбор, он бы лучше слушал хор глухих трубачей. В уединении своей спальни он наслаждался музыкой Гарри Конника‑младшего. Но никогда, никогда и никому в этом бы не признался. Ему не только сказали бы, что он безнадежно отстал от моды, его выгнали бы с работы. А лишившись работы, он не смог бы и близко подойти к Валери Монс.
Фарли глубоко вдохнул и постучал.
– Отвали, – прохрипели из‑за двери.
Ноги Фарли уже согласились подчиниться, но мозг приказал стоять на месте. Он дал себе слово, что сегодня добьется своего. Постучал вновь.
– Отвали.
– Я займу у вас только минуту, – проверещал Фарли. – Пожалуйста.
– Святое дерьмо… ладно, заходи, только быстро.
Фарли открыл дверь, вошел. Увидел костюмы, тюбики и баночки с гримом, обертки от гамбургеров и чипсов, окурки. На туалетном столике стояла початая бутылка виски "Уайлд терк". Джоджо Кингман, ссутулившись, сидел перед зеркалом. Бледная обвисшая кожа блестела от пота. Остатки грима пятнали лицо, от левого глаза вниз тянулась черная полоска туши. Яркий свет безжалостно открывал множество морщинок, мешки под глазами. Волосы Кингман красил в иссиня‑черный свет. Как и брови.
Фарли и раньше видел рок‑звезд вблизи, и всегда его возмущала несправедливость, царящая в этом мире. Этот тридцатилетний развалина, который выглядел на двадцать лет старше, который вопил на сцене как резаный, выкрикивая что‑то бессвязное, мог поиметь любую женщину в удобное ему время. А вот девятнадцатилетний Фарли Змерис, симпатичный, пышущий здоровьем, с неплохим голосом, не мог подступиться к единственной в мире девушке, которую он так хотел.
– Ты кто?
Фарли назвался.
– Я тут работаю. Билетер.
– Хорошо. У двери куча фоток. Возьми, сколько хочешь, и уходи.
– Фотографии мне не нужны. Я хочу у вас кое‑что спросить.
Рок‑звезда кашлянул в полотенце.
– Спрашивай и отваливай.
– Дело в том, я… Все девушки – ваши. Снаружи беснуется толпа тех, кому просто не терпится отдаться.
– И что?
– Как вам это удается? В чем секрет?
– Черт, я же звезда. Женщины обожают трахаться со звездами. Вот и весь секрет. До свидания.
– Но разве нет чего‑то еще? Я видел много концертов. Далеко не все так притягивают девушек. Вы притягиваете. Еще несколько человек. Вы хоть намекните мне, как вам это удается? Что в вас особенного? Почему женщины липнут к вам?
Джоджо Кингман впервые отвернулся от зеркала и посмотрел на Фарли.
– А чего это тебя так разобрало?
– Моя девушка. Ну, в общем, не моя, но мне хочется, чтобы она ей стала. Она тут кассир. Может, вы ее заметили?
– С чего мне замечать кассира?
– А кроме того, второй такой красавицы я не видел.
– Да, естественно. И ты хочешь ее оттрахать.
Фарли почувствовал, что краснеет.
– Ну… вы понимаете…
– Хочешь или не хочешь?
– Хочу, – выдавил из себя Фарли.
– Так что тебя останавливает?
– Не могу подступиться к ней. Перепробовал все. Старался очаровать, не замечал, дарил подарки, писал письма. Никакого эффекта. И, прежде чем отступиться, решил обратиться к вам. Вдруг вы знаете что‑то такое, что заставив ее заметить меня.
– Между прочим, знаю, – неожиданно для Фарли ответил Кингман. – Но ты уверен, что хочешь услышать мой секрет?
Сердце Фарли учащенно забилось.
– Мечтаю об этом!
– Пусть будет по‑твоему. – Рокер поднялся, встал к Фарли лицом. – Смотри на меня внимательно. Что ты видишь?
И Фарли понял, что не может оторвать глаз от нижней половины рок‑звезды. Светло‑коричневые штаны обтягивали низ живота и ноги, как вторая кожа. Крошечные лучики света, казалось, проникали сквозь ткань, открывая каждую родинку, каждый прыщик на коже. А особо выделялся цилиндр, словно сосиска лежащий на внутренней части бедра.
– Что скажешь? – нарушил затянувшуюся паузу Кингман.
– Ваш… ваш… ваш…
– Мой член. Что с тобой? Не можешь произнести это слово вслух?
Фарли лишь таращился на него. Кингман покачал головой.
– Член, между прочим, есть у каждого, так? И твой, возможно, ничуть не хуже моего.
К Фарли вернулся дар речи.
– Так в чем секрет?
– В штанах, парень, в штанах. Они сшиты на заказ. Надень такие штаны и, обещаю тебе, женщины не оставят тебя в покое. В том числе и твоя… как ее зовут?
– Валери.
– Вот‑вот.
Фарли вновь уставился на штаны. Даже в обшарпанной гримерной они завораживали взгляд.
– Где мне их купить? – пискнул он.
Кингман сел. Великолепные штаны натянулись, полностью повторив изгибы его тела, на их ровной поверхности не появилось ни складки. На верхнем листке блокнота написал несколько слов, вырвал листок, протянул Фарли. Тот прочитал:
Мистер Пэнтс. [21]
Моди Плейс, 369.
– Моди Плейс?
– Это на Беверли‑Хиллз, рядом с Родео‑драйв. Найдешь без труда.
Фарли смотрел на две строчки, как на магическую формулу, превращавшую свинец в золото.
– Даже не знаю, как мне вас благодарить.
– Просто отвали и оставь меня в покое. Я устал.
Фарли, пятясь, вывалился из гримерной, разве что не кланяясь. Протолкался сквозь охранников и толпу фанаток, пересек зал, где уборщики собирали мусор в большие пластиковые мешки, поднялся по ступенькам в бухгалтерию.
Валери Монс коротко взглянула на него, тут же вернулась к цифрам на дисплее компьютера. Медового цвета волосы мягкими волнами обрамляли ее лицо‑сердечко.
Фарли шумно сглотнул.
– Привет, Валери.
Ее бормотание могло сойти и за ответное приветствие.
– Скоро заканчиваешь?
– Нет.
– Слушай, я тоже никуда не тороплюсь. Может, пойдем куда‑нибудь, выпьем "коки" и все такое?
– Нет.
– Так я подвезу тебя домой.
– Меня подвезут.
– Может, завтра…
Валери вновь подняла голову. Брови сошлись над небесно‑голубыми глазами. Полные вишневые губки надулись. Да так, что у Фарли зашлось сердце.
– Угомонись, Фарли. Ты, возможно, хороший парень, но не для меня. Ты не в моем вкусе. Ты меня не возбуждаешь. Я не хочу с тобой встречаться. Ни сегодня, ни завтра, ни вообще. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, отстань от меня.
– Тогда спокойной ночи. – И Фарли вышел, сжимая в кулаке листок. "Что ж, – думал он, – завтра мы проверим твои слова".
Наутро, отправившись в Беверли‑Хиллз, Фарли, к своему изумлению, сразу наткнулся на Моди Плейс. Обычно напутствие "найдешь без труда" не соответствовало действительности. Но эта темная узкая улочка, скорее проулок, отходила от Родео‑драйв между Сансетом и Санта‑Моникой. В отличие от элегантных магазинов на знаменитой улице на короткой, в один квартал, Моди‑стрит стояли серые и обшарпанные дома. Единственная вывеска, деревянная доска, висела над дверью дома 369. Золотые буквы на коричневом фоне гласили: "МИСТЕР ПЭНТС". Тяжелые зеленые портьеры закрывали окно‑витрину, отсекая от посторонних интерьер магазина.
Переступив порог, Фарли вошел в темную, мрачную комнату, совсем не похожую на привычные торговые залы. Ни тебе выставочных стендов, ни манекенов, ни разложенных по полкам товаров. Да еще голый бетонный пол. Разве что стены украшали небольшие, восемь на десять дюймов, фотоснимки звезд рок‑музыки. Те же лица он видел на обложках "Роллинг Стоун". На этих крикунов женщины слетались, как мухи – на мед. Среди них красовалась и физиономия Джоджо Кингмана. Позади прилавка на единственном стеллаже лежали отрезы тканей. Закрытая деревянная дверь, должно быть, вела в подсобку.
По коже Фарли побежали мурашки. В магазине ему определенно не нравилось. Под взглядами легенд рока он подошел к прилавку, откашлялся.
– Есть тут кто‑нибудь?
Ответа не последовало, поэтому он забарабанил пальцами по прилавку.
Пошло еще тридцать секунд, прежде чем открылась дверь в дальней стене и с другой стороны к прилавку подошел старичок. Хрупкий, сгорбленный, с седыми волосами, горбатым носом и в очках без оправы с толстыми линзами. Вопросительно посмотрел на Фарли.
– Я… я бы хотел купить штаны.
– Естественно, – фыркнул старичок. – Иначе чего сюда приходить?
– Ваши особые штаны.
– Других я не продаю.
– Э… меня послал Джоджо Кингман. Из "Рака мозга".
Старик не отреагировал на знаменитое имя. Перегнулся через прилавок, оглядел Фарли с головы до ног, потом резко повернулся и исчез за дверью. У Фарли упало сердце. Опять облом. И он уже направился к двери, когда старик появился вновь. В руках он держал штаны цвета ржавчины.
– Примерьте эти.
– Э… у вас есть кабинка?
– Вам есть чего стесняться?
– Ну… нет. – Фарли взял штаны из рук старика. Мягкие, как тонко выделанная замша, легкие, как японский шелк. Теплые на ощупь. В сумраке магазина по рыжеватому фону пробегали золотые искорки. Со штанами в руках он отошел к задернутому портьерой окну. Золотые искорки поблескивали, как живые существа. Фарли провел материей по щеке. Такой нежной могла быть только ладонь любимой. Знаменитости взирали на него со стен.
С гулко бьющимся сердцем Фарли внимательно рассмотрел штаны. Ни молнии, ни пуговиц, ни крючков. Ни карманов, ни петель под пояс, ни складок, ни манжет. Бархатистая ткань чуть тянулась под руками.
– Собираетесь надеть или будете с ними играть? – спросил старик.
Фарли снял "рибоки", носки, джинсы, застенчиво глянув на старика, стянул трусы. Такие штаны следовало надевать только на голое тело.
Оставшись в одной белой футболке, сунул одну ногу в штанину, потом вторую. Штаны скользили по голеням, ласкали бедра, нежные, как масло, теплые, как губы любовницы. Пояс аккурат пришелся на талию, чуть пониже пупка. Штаны подошли ему идеально.
Торопливо Фарли надел носки и кроссовки, посмотрел на себя и ахнул. Все, все на виду. Штаны облегали тело, как вторая кожа, однако совершенно не мешали движениям, не сдавливали бедра и ягодицы. И его детородный орган.
– Я их возьму.
– Естественно, возьмете, – хмыкнул старик.
– Сколько?
– Сколько у вас есть?
– Вы берете кредитные карточки?
– Нет. Только наличные.
Фарли вытащил бумажник из кармана джинсов, пересчитал купюры.
– У меня только четырнадцать долларов.
Старик протянул руку, покрытую почечными бляшками.
– Давайте.
Фарли отдал деньги, свернул джинсы и трусы и выскочил из магазина, опасаясь, что старик передумает. И только на Родео‑драйв успокоился и сбавил шаг.
В витринах параллельно ему шагало его отражение. Молодой человек, несущий свернутые джинсы, в простенькой белой футболке и… в волшебных штанах. Даже в отражении они поблескивали и двигались, как часть Фарли Змериса, но при этом жили собственной жизнью. Никогда раньше не чувствовал он себя так уверенно.
Наконец Фарли перестал любоваться собой и заметил реакцию окружающих его женщин. Молодые, старые, дурнушки, красавицы, ни одна не осталась безразличной. Все таращились на него. Женщины в автомобилях давили на тормоза и опускали стекла, чтобы лучше видеть. Молоденькие девушки переставали хихикать и смотрели во все глаза. Домохозяйки, идущие за покупками, няни, прогуливающие детей, деловые женщины, идущие на ленч, все, решительно все, не сводили глаз с одного места. Понятно, какого. А в глазах их пылала страсть. Фарли знал… точно знал, что любая из них отдастся ему без лишних слов, здесь и сейчас. От него требовалось только одно: поманить ее пальчиком.
Он улыбнулся своему отражению и забыл про женщин. У него есть дела поважнее. На Родео‑драйв он еще вернется. А сегодня ему будет принадлежать Валери Монс.
Валери еще не встала, когда он позвонил, и ему пришлось потратить немало усилий, чтобы уговорить встретиться с ним на ленче. Он убедил ее, сказав, что покажет нечто удивительное, чего она никогда не видела. Произнося эти слова, он поглаживал свой "игрунчик" через удивительные штаны, а на губах играла улыбка. Наконец, он знал, что так и будет, Валери согласилась.
В маленьком итальянском ресторанчике Фарли занял кабинку у дальней стены. На столе стояла свеча, звучал орган. Валери опоздала на десять минут. Войдя в зал, нахмурилась, огляделась с недовольным видом. В белых джинсиках и розовой блузке, соблазнительная, как подарочный торт. Заметила Фарли, направилась к нему.
– Так я пришла. Чем ты хотел меня удивить?
Фарли выскользнул из‑за стола, встал так, чтобы она увидела его во всей красе.
– И что ты думаешь?
Взгляд Валери упал на штаны. Глаза округлились.
– Боже мой! – выдохнула она. – Боже мой!
Фарли раскрыл объятия, и Валери с готовностью пришла в них, словно только об этом и мечтала. Прижалась к нему нижней половиной тела. Его мужское достоинство раздулось от гордости и желания. Чудесные штаны ничего не скрывали.
– Пойдем куда‑нибудь, – прошептала она ему на ухо.
– Ко мне? – Фарли едва контролировал свой голос.
– Да. Куда угодно. Только быстро!
Он взял Валери за руку и увлек к выходу из ресторана. Официантка застыла с меню в руке, изумленно таращась на волшебные штаны и интимные местечки Фарли, которые они выставляли напоказ.
Открывая дверь в свою холостяцкую квартиру, Фарли вспомнил, что он не убрал постель. И не помыл тарелку из‑ под овсянки и чашку из‑под кофе. Но Валери не обратила на беспорядок решительно никакого внимания. Постель притягивала ее, как магнит.
– Хочешь газировки или чего‑то еще? – спросил Фарли, чтобы придать происходящему хоть какой‑та налет романтичности.
– Я хочу только одного: чтобы ты вошел в меня, – ответила Валери. – Пожалуйста, Фарли, возьми меня?
Она начала раздеваться. Сняла блузку, обнажив полные груди, рывком расстегнула джинсы, стянула их с длинных стройных загорелых ног. Погладила волосы на лобке.
– Сюда, Фарли. Вставь его сюда.
Он выдержал паузу, наслаждаясь своей мужской силой, ее женской готовностью подчиниться этой силе. Не отрывая глаз от Валери, неторопливо потащил через голову футболку, положил на спинку стула. Сел, снял одну кроссовку, вторую, наслаждаясь ее взглядом, который не отрывался от его мужского достоинства. После того, как за кроссовками последовали носки, он встал, шагнул к кровати. Сунул большие пальцы за пояс штанов.
Нет. Попытался сунуть. Пояс не поддался. Между материей и кожей не влез бы и ноготь. Валери стонала от страсти, а он пытался стянуть штаны вниз ладонями. Ладони соскальзывали, штаны не сдвигались ни на йоту. Фарли схватятся за штанины, дернул, но и из этого ничего не вышло.
– Скорее, Фарли, – стонала Валери. Она извивалась на мятой простыне, груди перекатывались из стороны в сторону, рука поглаживала влажную киску.
– Я пытаюсь, – процедил он сквозь стиснутые зубы. Пот лил с него ручьем. Попытки избавиться от покупки не приносили результата.
– Черт побери, перестань играть со мной! Я сойду с ума. Оттрахай меня, Фарли! Оттрахай!
– Я не играю! Я не могу снять штаны!
– О Боже! – Валери встала, начала одеваться. – Сукин ты сын!
– Подожди, подожди! – вскричал Фарли. – Не уходи!
Он метнулся в маленькую нишу‑кухню, выдвинул ящик, схватил острый как бритва нож. Попытался подсунуть лезвие под пояс, но только поранил живот. Осторожно ткнул острием в бедро. Материя не порвалась. Железо ее не брало.
Хлопнула входная дверь. Валери вылетела из его квартиры и из жизни. Фарли сидел на полу в кухне и плакал. Следующие два часа он, без всякого успеха, пытался разрезать, разорвать, хоть что‑то сделать с поблескивающими штанами. Наконец поднялся и потащился к двери.
Люди, прогуливающиеся по Родео‑драйв, оборачивались на Фарли, который, хныкая, как маленький ребенок, плелся по тротуару, в одних лишь заговоренных штанах. На каждом углу он хватался за столб с табличкой, на которой значилось название улицы, отходящей от Родео‑драйв, и сквозь слезы всматривался в название. Потом с губ его слетал протяжный стон, и он тащился дальше.
Разумеется, Моди Плейсон не нашел.
Как и мистера Пэнтса.
А потом ноги у него подогнулись и он упал у дверей роскошного магазина кожаных шмоток. К этому моменту Фарли уже знал, почему рок‑звезды кричат на концертах.
Дэвид Дж. Шоу
Сделали!
В двадцати ярдах от него Джембоун, в синем луче прожектора, издал достойный хорошей баньки вопль и скакнул вверх, сжимая одной рукой промежность, а другой – членообразный радиомикрофон. Ахтунг, перцы!
"Шизует, – подумал Ники. – Хочет сесть на шпагат".
Это выглядело извращенно, чувственно. Ники было больно смотреть, как Джембоун приземляется в идеальном шпагате, – больно смотреть, как хозяйство певца с грохотом опускается на подмостки. Ники содрогнулся.
Больно думать, что они только что наплевали на свою страховку. Ведь Джембоун обещал, ах, как он обещал…
Суперчистые подростки в танцующем партере глотали все без разбору. Они только что сказали "нет" наркотикам, сексу, чему‑то там еще, и у них осталась только музыка – заполнять их пустые извилины.
Музыка напоминала шум аварийной посадки военного транспортного самолета на футбольный стадион. Только громче. Даже с учетом "Стингеров" и дважды обколотых фэнов.
Ники занимал стратегическую высоту за стояками усилителей Хай‑Фай. На противоположной стороне сцены он видел стадионного менеджера, стоявшего по колено в тумане из СO2, и вид тот имел совсем не радостный. Черт возьми, да у этого надутого пижона блокнот. Он грыз карандаш и потел. Ники знал, что у него в ушах затычки из воска, и готов был поклясться, что у этого парня волосы отступают к затылку, когда гремит музыка.
А блокнот нужен, чтобы прикинуть примерный ущерб, нанесенный арене.
"Пиши‑пиши, мать твою, – подумал Ники. – Мы тут тебе зажжем".
Условия их скороспелого закулисного соглашения предполагали, что, если руководство арены позволит металлической группе "Газм" выйти за рамки полуторачасового шоу и исполнить кое‑что "на бис", на чем настаивал Джембоун, здание к утру будет по‑прежнему стоять на месте. "Ладно, – подумал Ники. – Все четко". "Газм" выскочил обратно под аплодисменты и вопли настолько осязаемые, что волосы на голове шевелились. Ребята прогнали "Вызвать полицию" (пассаж с сиреной неизменно поднимал толпу на ноги), "Тяжелую машину" и "Спикера на танке". Группа убежала со сцены и тут же, разбрызгивая капли пота, прискакала обратно, чтобы исполнить "Мотопилу" и "Слишком крутой, чтобы прятаться".