мененный бешеным гневом, велел им связать сумасшедшего.
— Я должен здесь решать,— сказал он повелительным
голосом,— и здесь судят не по женским снам, а по извест
ным, несомненным признакам. Вот этот,—он указал на Ла-
бакана,— мой сын, потому что он привез мне кинжал, знак
моего друга Эльфи!
— Он украл его! — закричал Омар.— Моим простодуш
ным доверием он злоупотребил для измены!
Но султан не внимал голосу своего сына, потому что во
всех делах привык упрямо следовать только своему реше
нию. Поэтому он велел насильно вытащить из зала несчаст
ного Омара. А сам он, вместе с Лабаканом, отправился в
свои покои, негодуя на султаншу, свою супругу, с которой
он, однако, мирно прожил уже двадцать пять лет.
Султаншу это происшествие очень огорчило. Она была
вполне убеждена, что сердцем султана овладел обманщик,
потому что столько знаменательных снов показывали ей
того несчастного ее сыном.
Когда ее горе немного улеглось, она стала придумывать
средство, чтобы убедить своего супруга в его неправоте. Это
было, конечно, трудно, потому что человек, выдававший
себя за ее сына, вручил отличительный признак, кинжал, и
даже, как она узнала, от самого Омара услыхал так много о
его прежней жизни, что разыгрывал свою роль не выдавая
себя.
_ Сказка о ж н и ж о ж принце
■g*----------------------------------- ------------------------------------- ц $
Она призвала к себе людей, сопровождавших султана к
столбу Эль-Зеруйя, чтобы все подробно выслушать, а затем
стала совещаться со своими самыми доверенными рабыня
ми. Они выбирали и отвергали те и другие средства, нако
нец Мелехзала, старая, умная черкешенка, сказала:
— Если я верно слышала, почтенная повелительница, то
|
|
вручивший кинжал называл того, которого ты считаешь
своим сыном, Лабакана, помешанным портным?
— Да, это так,— отвечала султанша,— но что ты хочешь
сказать этим?
— Как вы думаете,— продолжала черкешенка,— не дал
ли этот обманщик вашему сыну своего собственного имени?
А если это так, то это дает нам превосходное средство ули
чить обманщика, которое я скажу вам только тайно.
Султанша подставила своей рабыне ухо, и та стала шеп
тать ей совет, который, по-видимому, понравился султанше,
потому что она тотчас же собралась идти к султану.
Султанша была умной женщиной, хорошо знавшей сла
бые стороны супруга и умевшей пользоваться ими. Поэто
му она сделала вид, что уступает ему и хочет признать сына,
но попросила только об одном условии. Султан, который
сожалел о своем раздражении против жены, согласился на
условие, и она сказала:
— Мне бы очень хотелось назначить им обоим испыта
ние в ловкости; другая заставила бы их, может быть, ездить
верхом, фехтовать и метать копья, но это вещи, которые
может делать всякий. Нет, я хочу дать им нечто такое, для
чего нужна проницательность. Пусть каждый из них приго
товит кафтан и шаровары, и тогда мы посмотрим, кто сде
лает самые прекрасные.
Султан засмеялся и сказал:
— Э, я думал, что ты выдумала нечто умное! Мой сын
должен состязаться с твоим помешанным портным в том,
кто сделает лучший кафтан? Нет, это вздор!
Но султанша сослалась на то, что он заранее согласился
на это условие, и султан, который был человеком верным
своему слову, уступил наконец, хотя поклялся, что если
даже помешанный портной сделает свой кафтан вдвое пре
|
|
краснее, он все-таки не сможет признать его своим сыном.
Султан сам пошел к своему сыну и попросил его поко
риться прихотям матери, которая уж непременно желает
видеть кафтан его работы. У доброго Лабакана от радости
ЗВиттьаеттьж Г а у ф _
114 ----------------------------------------------------1----------------------------------------------------►§
екнуло сердце. Если недостает только этого, подумал он про
себя, то у меня султанша скоро обрадуется.
Отвели две комнаты, одну для принца, другую для порт
ного; там они должны были доказать свое искусство. Каж
дому дали только достаточный кусок шелковой материи,
ножницы, иглу и нитки.
Для султана было очень любопытно, что-то за кафтан
сделает его сын; но и у султанши сердце билось беспокой
но: удастся ли ее хитрость или нет? Обоим для их дела на
значили два дня; на третий день султан велел позвать свою
супругу, и когда она явилась, он послал в те две комнаты,
чтобы принести оба кафтана и привести их мастеров. Лаба
кан вошел торжествуя и разложил перед изумленными взо
рами султана свой кафтан.
— Смотри сюда, отец,— сказал он,— смотри сюда, по
чтенная матушка, не мастерское ли произведение этот каф
тан! Я готов спорить с самым искусным придворным порт
ным, сделает ли он такой!
Султанша улыбнулась и обратилась к Омару:
— А что ты сделал, сын мой?
Он с негодованием бросил на пол шелковую материю и
ножницы.
— Меня научили укрощать коня и владеть саблей, и мое
копье попадает в цель на шестьдесят шагов, но искусство
иглы мне неведомо! Оно было бы даже недостойно воспи
|
|
танника Эльфи-бея, властелина Каира!
— О, ты истинный сын моего государя! — воскликнула
султанша.— Ах! Если бы я могла обнять тебя, назвать тебя
сыном! Простите, мой супруг и повелитель,— сказала она
затем, обращаясь к султану,— что я употребила против вас
эту хитрость. Вы и теперь еще не понимаете, кто принц и кто
портной? Правда, кафтан, который сделал ваш сын, велико
лепен, и мне очень хотелось бы спросить его, у какого мас
тера он учился!
Султан сидел в глубоком раздумье, недоверчиво смотря
то на свою жену, то на Лабакана, который, так глупо выдав
себя, тщетно старался преодолеть краску своего смущения.
— И этого доказательства недостаточно,— сказал сул
тан.— Но, благодарение Аллаху, я знаю средство открыть —
обманут ли я или нет!
Он приказал подать ему самую быструю лошадь, вскочил
на нее и поехал в лес, который начинался недалеко от горо
да. По старому преданию там жила добрая фея, по имени
0 Сказка о ж нижож принце
о * 115
Адользаида, которая уже часто в трудную минуту помогала
своим советом царям его рода. Султан поспешил туда.
Посреди леса было открытое место, окруженное высоки
ми кедрами. Там жила по преданию фея, и смертный редко
вступал на это место, потому что известный страх перед ним
с древних времен по наследству переходил от отца к сыну.
Приехав туда, султан сошел с лошади, привязал ее к де
реву, стал посредине места и сказал громким голосом:
— Если правда, что в трудную минуту ты давала моим
отцам добрый совет, то не отвергни просьбы их внука и по
советуй мне там, где человеческий разум слишком близорук!
Ш л ъ ы л ъ м ЗГауф _
Ив ---------------------------------------------------------------------------------------------------------
Едва он сказал последние слова, как один из кедров рас
крылся и вышла окутанная покрывалом женщина в длин
ных, белых одеждах.
— Я знаю, зачем ты пришел ко мне, султан Заауд! Твое
желание честно, поэтому тебе и будет моя помощь. Возьми
эти два ящичка! Пусть те двое, которые хотят быть твоими
сыновьями, выбирают. Я знаю, что тот, кто истинный сын,
не ошибется.
Так сказала фея и подала ему два маленьких ящичка из
слоновой кости, богато украшенные золотом и жемчугом; на
крышках, которые султан напрасно старался открыть, были
надписи, выложенные алмазами.
Когда султан ехал домой, он раздумывал, что бы могло
быть в ящичках, которые он при всем своем старании не
смог открыть. Надпись тоже не поясняла ему этого, потому
что на одном стояло «честь и слава», на другом: «счастье и
богатство». Султан подумал про себя, что и ему было бы
трудно выбрать между этими двумя вещами, которые оди
наково привлекательны, одинаково заманчивы.
Вернувшись во дворец он велел позвать султаншу, ска
зал ей решение феи, и она исполнилась чудной надеждой,
что тот, к кому ее влекло сердце, выберет ящичек, который
несомненно докажет его царственное происхождение.
Перед троном султана были поставлены два стола; на них
султан собственноручно положил оба ящичка, а затем взо
шел на трон и одному из своих рабов дал знак открыть дверь
зала. Через открытую дверь стеклось блестящее собрание
пашей и эмиров государства, созванных султаном. Они опу
стились на великолепные подушки, положенные вдоль стен.
Когда все они сели, царь второй раз дал знак, и был вве
ден Лабакан. Он гордым шагом прошел по залу, бросился
ниц перед троном и произнес:
— Что повелит мой государь и отец?
Султан поднялся на троне и сказал:
— Сын мой! Возникли сомнения в законности твоих
притязаний на это имя. Один из тех ящичков содержит под
тверждение твоего истинного происхождения — выбирай!
Я не сомневаюсь — ты выберешь должное!
Лабакан поднялся и подошел к ящичкам. Он долго раз
думывал, что ему выбрать, и наконец сказал:
— Почтенный отец! Что возможно выше счастья быть
твоим сыном, что благороднее богатства твоей милости?
<£каша л жкижпж тшние
Я выбираю ящичек, на который указывает надпись: «счастье
и богатство»!
— Мы после узнаем, правильно ли ты выбрал. Пока сядь
там на подушку к мединскому паше! — сказал султан и дал
знак своим рабам.
Ввели Омара. Его взгляд был мрачен, выражение лица
печально, и его вид возбуждал среди присутствовавших все
общее участие. Он бросился перед троном ниц и спросил о
воле султана.
Султан объявил ему, что он должен выбрать один из
ящичков. Омар встал и подошел к столу.
Он внимательно прочел обе надписи и сказал:
— Последние дни научили меня, как ненадежно счастье,
как преходяще богатство; но они меня научили также, что в
груди храброго живет несокрушимое благо, честь и что свет
лая звезда славы не заходит вместе со счастьем. Хотя бы мне
суждено было отказаться от короны, жребий брошен —
«честь и слава», я выбираю вас!
Он положил руку на выбранный им ящичек, а султан
велел ему остановиться и дал знак Лабакану подойти к сво
ему столу. Лабакан тоже положил руку на свой ящичек.
Султан велел принести сосуд с водой из священного ко
лодца Земзем в Мекке, вымыл руки для молитвы, обратил
лицо к востоку, бросился ниц и стал молиться:
— Бог моих отцов! Ты уже веками хранил наш род чис
тым и незапятнанным! Не допусти недостойного опозорить
имя абассидов1, в этот час испытания не оставь своей помо
щью моего истинного сына!
Султан поднялся и опять взошел на трон. Всеобщее ожи
дание сковало присутствовавших, они едва смели дышать.
Было бы слышно, как идет по залу мышка, в таком безмол
вном напряжении были все; самые задние вытягивали шеи,
чтобы через передних посмотреть на ящички.
Теперь султан сказал:
— Откройте ящички! — И ящички, которые прежде не
могла открыть никакая сила, открылись сами.
В ящичке, выбранном Омаром, на бархатной подушечке
лежала маленькая золотая корона и скипетр; в ящичке Л а
бакана —большая игла и немного ниток. Султан велел обо
1Абасс — дядя Мухаммеда.
<о ®ильвельж ЗГауф 0
И8
им поднести свои ящички к нему. Он взял коронку из ящ и
ка в руку, и удивительно было смотреть: когда он взял ее,
она стала делаться больше и больше, пока не достигла вели
чины настоящей короны. Он возложил корону на голову
своему сыну Омару, который стал перед ним на колени,
поцеловал его в лоб и велел ему сесть по правую руку. Об
ратившись к Лабакану, он сказал:
— Старая пословица говорит, что сапожник должен ос
таваться при своей колодке! Очевидно, и тебе суждено ос
таваться при своей игле. Хотя ты не заслужил моей милос
ти, но за тебя просил один человек, которому я сегодня ни
в чем не могу отказать. Поэтому дарю тебе твою жалкую
жизнь, но если хочешь от меня доброго совета, то поспеши
уйти из моей страны!
Пристыженный, уничтоженный на месте, бедный порт-
ной-подмастерье не мог ничего возразить. Он бросился ниц
перед принцем, и слезы выступили у него из глаз.
— Сможете ли вы когда-нибудь простить меня, принц? —
сказал он.
— Верность к другу, великодушие к врагу — гордость
абассида! —отвечал принц, поднимая его.—Ступай с миром!
— О, ты мой истинный сын! — воскликнул растроган
ный старый султан и упал на грудь сына.
Эмиры, паши и все вельможи государства встали со сво
их мест и воскликнули:
— Да здравствует новый царский сын!
Среди всеобщего ликования Лабакан, со своим ящичком
под мышкой, выскользнул из зала.
Он пошел вниз, в конюшни султана, взнуздал своего
коня Мурву и выехал за ворота по направлению к Алексан
дрии. Вся его жизнь принцем показалась ему сном, и толь
ко великолепный ящичек, богато украшенный жемчугом и
алмазами, напоминал ему, что это был не сон.
Когда он наконец опять прибыл в Александрию, он
подъехал к дому своего старого мастера, слез, привязал
конька у двери и вошел в мастерскую. Мастер, не сразу уз
навший его, засуетился и спросил, чем может служить ему.
Посмотрев же на гостя ближе и узнав своего старого Лаба-
кана, он позвал подмастерьев и учеников, и все как бешеные
бросились на бедного Лабакана, не ожидавшего такой встре
чи, стали бить и толкать его утюгом и аршином, колоть
Сказка о ж к и ж о ж принце
§ 119
иголками и щипать острыми ножницами, пока он в изнемо
жении не упал на кучу старого платья.
Когда он так лежал, мастер стал делать ему выговор за
украденную одежду. Напрасно Лабакан уверял, что он толь
ко для того и вернулся, чтобы все возместить ему, напрас
но предлагал тройное вознаграждение за убытки,— мастер
и подмастерья опять накинулись на него, порядком поколо
тили и вышвырнули за дверь. Избитый и в лохмотьях, Л а
бакан сел на коня Мурву и поехал в караван-сарай. Там он
приклонил свою усталую, разбитую голову и предался раз
мышлениям о земных страданиях, о заслуге, так часто не
признаваемой, и о ничтожестве и непрочности всех благ. Он
заснул с решением отказаться от всякого величия и сделать
ся честным гражданином.
На другой день он не раскаялся в своем решении, пото
му что, по-видимому, тяжелые руки мастера и его подмас
терьев выбили из него всякое величие.
Он продал свой ящичек за высокую цену торговцу дра
гоценными камнями, купил себе дом и устроил мастерскую
для своего ремесла. Когда он все хорошо устроил и даже
повесил перед своим окном вывеску с надписью «Портной
Лабакан», он сел и найденными в ящичке иглой и нитками
стал чинить кафтан, который ему так ужасно изорвал его
мастер. Его отозвали от этого занятия, а когда он опять хо
тел сесть за работу —какое странное явление представилось
ему! Игла, никем не направляемая, усердно продолжала
шить; она делала столь тонкие, красивые стежки, каких не
делал даже Лабакан в свои самые вдохновенные минуты.
Право, даже ничтожнейший подарок доброй феи полезен
и имеет большую цену! Но этот подарок имел еще другую
цену: кусочек ниток никогда не выходил, как бы прилежна
ни была игла.
Лабакан приобрел много заказчиков и скоро стал самым
известным портным в окружности. Он кроил одежду, делал
на ней своей иглой первый стежок, и игла тотчас же без
остановочно работала дальше, пока одежда не была готова.
Скоро мастер Лабакан имел заказчиком весь город, потому
что работал прекрасно и необыкновенно дешево. Только над
одним жители Александрии покачивали головой,— что он
работает совсем без подмастерьев и при запертых дверях.
Так исполнилось изречение ящичка, обещавшее счастье
и богатство. Счастье и богатство, хотя и в скромной мере,
ЗВилы аельж Гар ср 0
сопровождали доброго портного, и когда он слышал о сла
ве молодого султана Омара, которая была у всех на устах,
когда он слышал, что этот храбрый султан — гордость и
любовь своего народа и ужас своих врагов, тогда прежний
принц думал про себя: «Однако лучше, что я остался порт
ным, ведь добиваться чести и славы очень опасная вещь».
Так жил Лабакан, довольный собой, уважаемый своими
согражданами, и если со временем игла не потеряла своей
силы, то она еще и теперь шьет вечными нитками доброй
феи Адользаиды.
С восходом солнца караван выступил и скоро пришел в
Биркет эль-Гад, или Источник Паломников, откуда до Ка
ира было только три часа пути. В это время караван ожида
ли, и скоро купцы с радостью увидели, что навстречу им
идут их друзья из Каира. Они въехали в город через ворота
Бебель Фальх, потому что въезжать через эти ворота, если
ехать из Мекки, считается счастливым предзнаменованием,
так как через них проехал Пророк.
На площади четверо турецких купцов простились с не
знакомцем и греческим купцом Цалейкосом и пошли со
своими друзьями домой. А Цалейкос указал незнакомцу
хороший караван-сарай и пригласил его пообедать с ним.
Незнакомец согласился и обещал явиться, как только пере
оденется.
Грек сделал все приготовления, чтобы хорошенько угос
тить незнакомца, которого во время путешествия он полю
бил. Когда кушанья и напитки были расставлены в надле
жащем порядке, он сел ожидать своего гостя.
Он услыхал, как незнакомец медленными и тяжелыми
шагами поднимался по коридору, который вел к его комна
те, и встал, чтобы радушно встретить и поприветствовать его
у порога, но открыв дверь он в ужасе отступил назад, пото
му что перед ним предстал страшный Красный Плащ. Он
еще раз бросил на него взгляд,— это был не обман: та же
высокая, повелительная фигура и маска, из-под которой на
него сверкали темные глаза; красный плащ с золотым ши
тьем был уж слишком хорошо знаком ему по самым ужас
нейшим часам его жизни.
В груди Цалейкоса заволновались противоречивые чув
ства. Он давно примирился с этим образом своих воспоми
наний и простил ему, но его вид опять растерзал все его
(£кагка л жнижаж ппшшг
раны. Все те мучительные часы страха смерти и та скорбь,
которая отравила расцвет его жизни, мгновенно пронеслись
в его душе.
— Чего ты хочешь, ужасный человек? — воскликнул
грек, когда привидение все еще неподвижно стояло на по
роге.— Уйди скорей отсюда, чтобы мне не проклинать тебя!
— Цалейкос! — сказал из-под маски знакомый голос.—
Цалейкос! Ты так встречаешь своего гостя?
Говоривший это снял маску и откинул плащ — это был
незнакомец Селим Барух.
Но Цалейкос, по-видимому, еще не успокоился. Ему
было страшно незнакомца, ведь уж слишком ясно он узнал
в нем того неизвестного с Ponte Vecchio. Но старая привыч
ка к гостеприимству победила, и он молча сделал незнаком
цу знак сесть к нему за стол.
— Я угадываю твои мысли,—заговорил незнакомец, ког
да они сели.— Твои глаза вопросительно смотрят на меня.
Я мог бы молчать и никогда больше не показываться твоим
взорам, но я должен дать тебе отчет и поэтому решился,
даже с опасностью, что ты проклянешь меня, явиться перед
тобой в своем старом виде. Ты однажды сказал мне: «Вера
моих отцов повелевает мне любить его, притом он, может
быть, несчастнее меня!» Поверь этому, друг мой, и выслу
шай мое оправдание.
Я должен начать издалека, чтобы быть для тебя вполне
понятным. Я родился в Александрии от христианских роди
телей. Мой отец, младший сын старого известного француз
ского дома, был в Александрии консулом своей страны.
С десятого года я воспитывался во Франции у брата моей
матери и только через несколько лет после начала револю
ции покинул свое отечество, чтобы с дядей, который в стра
не своих предков уже не был в безопасности, искать убежи
ща за морем, у моих родителей. Мы вышли на берег, испол
ненные надежды снова найти в родительском доме покой и
мир, которых нас лишил восставший французский народ.
Но увы! Я нашел в доме своего отца не все так, как должно
было быть. Правда, внешние потрясения бурного времени
туда еще не достигли, но тем неожиданнее посетило мой дом
глубокое горе. Мой брат, молодой, подававший надежды
человек, первый секретарь моего отца, только недавно же
нился на молодой девушке, дочери флорентийского дворя
нина, который жил по соседству с нами. За два дня до на
Шпъъгпъм ЭГарф _
122 ----------------------------------------------------- - ---------------------------------------------- >8
шего прибытия она вдруг исчезла, причем ни наша семья, ни
ее отец не могли найти от нее ни малейшего следа. Наконец
стали думать, что она во время прогулки решилась зайти
слишком далеко и попала в руки разбойников. Для моего
бедного брата эта мысль была почти более утешительна,
нежели истина, которая нам очень скоро открылась. Веро
ломная женщина уехала на корабле с одним молодым неапо
литанцем, с которым она познакомилась в доме своего отца.
Мой брат, крайне возмущенный этим поступком, употреб
лял все, чтобы наказать виновную, но напрасно: его попыт
ки, которые в Неаполе и Флоренции возбудили внимание,
послужили только к тому, чтобы довершить несчастье его и
всех нас. Флорентийский дворянин уехал назад в свое оте
чество под предлогом добиться права для моего брата, а на
самом деле, чтобы погубить нас. Во Флоренции он прекра
тил все те розыски, которые начал мой брат, и сумел так
хорошо воспользоваться своим влиянием, приобретенным
всякими способами, что мой отец и брат стали подозритель
ны для нашего правительства. Захваченные позорнейшими
средствами, они были отвезены во Францию и там умерщ
влены топором палача. Моя бедная мать сошла с ума, и толь
ко спустя десять долгих месяцев смерть избавила ее от это
го ужасного состояния, которое, однако, в последние дни
стало полным, ясным сознанием. Таким образом, теперь я
был на свете совсем один. Только одна мысль занимала мою
душу, только одна мысль заставляла меня забывать мою
печаль —это было то мощное пламя, которое в свой послед
ний час зажгла во мне моя мать.
В последние часы, как я тебе сказал, ее сознание верну
лось. Она велела позвать меня и спокойно говорила о нашей
судьбе и о своей кончине. А затем она всем велела уйти из
комнаты, с торжественным видом поднялась со своего бед
ного ложа и сказала, что я могу получить ее благословение,
если поклянусь ей исполнить то, что она поручит мне. Тро
нутый словами умирающей матери, я с клятвой обещал сде
лать все, что она скажет мне. Затем она разразилась прокля
тиями флорентийцу и его дочери и, с ужаснейшими угроза
ми проклясть меня, поручила мне отомстить ему за мой
несчастный дом. Она умерла на моих руках. Эта мысль о ме
сти уже давно дремала в моей душе — теперь она пробуди
лась со всей силой. Я собрал остатки отцовского имущества
<£ка-гка а миимам nm tm t*
и поклялся себе рисковать всем для своей мести или само
му тоже погибнуть.
Скоро я был во Ф лоренции, где проживал тайно, как
только можно было; но мой план был очень затруднен по
ложением, в котором находились мои враги. Старый ф ло
рентиец сделался губернатором и, таким образом, имел в
руках все средства погубить меня при самом ничтожном
подозрении. Мне пришел на помощь случай. Однажды ве
чером я увидел, что по улицам идет человек в знакомой
ливрее. Его нетвердая походка, мрачный взгляд и вполголо
са произносимые итальянские ругательства позволили мне
узнать слугу флорентийца, старого Пьетро, которого я знал
уже в Александрии. Я не сомневался, что он сердит на сво
его господина, и решил воспользоваться его настроением.
Он, по-видимому, был очень поражен, увидев меня здесь, и
стал жаловаться мне на свое горе, что ни в чем не может
больше угодить своему господину, с тех пор как он стал гу
бернатором. Мое золото, при поддержке его гнева, скоро
склонило его на мою сторону. Теперь самое трудное было
устранено, я нанял человека, который во всякий час откры
вал мне двери моего врага, и вот мой план мести созревал
все быстрее. Мне казалось, что жизнь старого флорентийца
имеет слишком ничтожное значение сравнительно с ги
белью моего дома. Он должен был видеть убитым свое са
мое любимое существо, а это была его дочь Бианка. Ведь это
она совершила с моим братом такое постыдное злодеяние,
ведь все-таки она была главной причиной нашего несчастья.
Моему сердцу, жаждавшему мести, было даже очень желан
ным известие, что именно в это время Бианка хочет во вто
рой раз выйти замуж. Было решено, что она должна умереть.
Но для самого меня это дело было страшно, а силам Пьет
ро я тоже слишком мало доверял; поэтому мы стали высмат
ривать человека, который мог бы исполнить это. Среди фло
рентийцев я никого не решался нанять, потому что против
губернатора никто не предпринял бы ничего подобного.
Тогда Пьетро пришел в голову план, который я впослед
ствии привел в исполнение; вместе с тем он предложил тебя,
самого подходящего как иностранца и врача. Ход дела ты
знаешь. Мое предприятие разбивалось, по-видимому, толь
ко о твою чересчур большую осторожность и честность.
Поэтому нужен был случай с плащом.
, пл ®ильв«льж ЗГауф 0
Пьетро открыл нам калитку у дворца губернатора. Он же
и вывел бы нас, если бы мы не убежали, испуганные ужас
ным зрелищем, которое представилось нам через щель в
двери. Гонимый ужасом и раскаянием, я убежал больше чем
на двести шагов, пока не упал на церковной паперти. Там
только я опять опомнился, и моей первой мыслью был ты
и твоя страшная участь, если тебя найдут в доме.
Я пробрался к дворцу, но не мог найти никакого следа ни
от Пьетро, ни от тебя. Калитка была отворена — таким об
разом я стал по крайней мере надеяться, что ты мог бы вос
пользоваться удобным случаем к бегству.
Но когда наступил день, страх быть открытым и непре
одолимое чувство раскаяния уже не позволили мне оста
ваться в стенах Флоренции. Я поспешил в Рим. Представь
себе мое смущение, когда через несколько дней везде стали
рассказывать эту историю, прибавляя, что убийцу, греческо
го врача, поймали. Я вернулся во Флоренцию с боязливым
опасением; ведь если уже раньше моя месть казалась мне
слишком сильной, то теперь я проклинал ее, потому что для
меня она была слишком дорого куплена твоей жизнью.
Я приехал в тот самый день, который лишил тебя руки.
Я умолчу о том, что я чувствовал, когда видел, как ты
входишь на эшафот и так мужественно страдаешь. Но в то
время, когда твоя кровь лилась ручьем, во мне утвердилось
решение усладить тебе остальные дни твоей жизни. Что
произошло дальше — ты знаешь. Мне остается только еще
сказать, зачем я совершал с тобой это путешествие.
Как тяжелое бремя, меня угнетала мысль, что ты мне все
еще не простил; поэтому я решил прожить с тобой много
дней и наконец отдать тебе отчет о том, что я сделал с тобой.
Грек молча выслушал своего гостя. Когда гость окончил,
он с кротким взглядом подал ему правую руку.
— Я хорошо знал, что ты должен быть несчастнее меня,
потому что тот ужасный поступок, как темная туча, будет