вечно омрачать твои дни. Я прощаю тебя от всего сердца! Но
позволь мне еще один вопрос: как ты попал под этой вне
шностью в пустыню? Что ты предпринял, купив мне в Кон
стантинополе дом?
— Я поехал назад в Александрию,— отвечал спрошен
ный.— В моей груди кипела ненависть ко всем людям, пла
менная ненависть особенно к тем народам, которые называ
Сказка о ж н и ж о ж принце
ются образованными. Поверь мне, среди моих мусульман
мне было лучше! Едва я пробыл в Александрии несколько
месяцев, как последовала высадка моих соотечественников.
Я видел в них только палачей моего отца и моего брата, по
этому я собрал из своих знакомых нескольких единомыш
ленников и присоединился к тем храбрым мамелюкам, ко
торые так часто делались ужасом французского войска. Ког
да поход был кончен, я не мог решиться вернуться к мирным
занятиям. Я стал жить со своими друзьями скитальческой,
бродячей жизнью, посвященной борьбе и охоте. Я живу до
вольным среди этих людей, которые почитают меня как сво
его государя; ведь если мои азиаты и не так образованы, как
ваши европейцы, то они зато очень далеки от зависти и кле
веты, от эгоизма и честолюбия.
Цалейкос поблагодарил незнакомца за его сообщение, но
не скрыл от него, что нашел бы более соответствующим его
званию, его образованию, если бы он жил и действовал в хри
стианских, в европейских странах. Он схватил руку незнаком
ца и стал просить его ехать с ним, жить и умереть у него.
Тронутый гость посмотрел на грека.
— Из этого я узнаю,— сказал он,— что ты мне вполне
простил, что ты любишь меня. Прими за это мою искренней
шую благодарность.
ЯВильаельж Taytp _
126 ----------------------------------------------------— ------------------------------------------------ *S
Он вскочил и во весь свой рост встал перед греком, ко
торый почти испугался воинственной наружности, мрачно
сверкавших глаз и глухого таинственного голоса своего го
стя.
— Твое предложение прекрасно,— сказал незнакомец,—
для всякого другого оно было бы заманчиво, но я не могу
воспользоваться им. Мой конь уже стоит оседланным, мои
слуги уже давно ждут меня. Прощай, Цалейкос!
Друзья, которых судьба так чудесно свела вместе, обня
лись на прощанье.
— А как мне назвать тебя? Как зовут моего гостя, кото
рый вечно будет жить в моей памяти? — спросил грек.
Незнакомец долго смотрел на него, еще раз пожал ему
руку и сказал:
— Меня называют господином пустыни, я — разбойник
Орбазан!
Я л ш а н & р и ш ш й ш е й х
и еао н е в о л ь н и к и
лександрийский шейх Али Бану был стран
ным человеком. Когда он утром шел по го
родским улицам, обвитый чалмой из пре
краснейшего кашемира, в праздничном пла
тье и богатом поясе, стоившем пятьдесят
верблюдов, когда он шел медленным, вели
чественным шагом, мрачно наморщив лоб,
нахмурив брови, опустив глаза и через каж
дые пять шагов задумчиво поглаж ивая
свою длинную, черную бороду; когда он шел так в мечеть,
чтобы читать верующим поучения о Коране, как этого тре
бовал его сан, люди на улице останавливались, смотрели ему
вслед и говорили друг другу: «Вот прекрасный, предста
вительный человек».—«И богатый, богатый человек,—при
бавлял, конечно, другой.— Ведь у него дворец в гавани
Стамбула! Ведь у него поместья, поля, много тысяч голов
скота и много рабов!» —«Да,—говорил третий,—и татарин,
который недавно прислан к нему из Стамбула, от самого
султана — да благословит его Пророк! — говорил мне, что
наш шейх пользуется большим уважением у рейс-эфенди1,
у капиджи-паши2, у всех, даже у самого султана».— «Да,—
восклицал четвертый,— его шаги благословенны! Он бога
тый, знатный человек, но... но... вы знаете, что я подразуме
ваю!» — «Да, да! —бормотали при этом другие.— Это прав
да, и у него есть свое горе, мы не хотели бы быть на его ме
сте. Он богатый, знатный человек, но... но...»
1 Рейс-эфенди — министр иностранных дел.
2 Капиджи-паша — начальник охраны сераля султана.
tno Лильвельж Гарф 0
12$ —— ►£;
У Али Бану был великолепный дом на самом красивом
месте в Александрии. Перед домом была широкая терраса,
обнесенная мраморной оградой и осененная пальмовыми
деревьями. Там он по вечерам часто сидел и курил свой ка
льян. В это время двенадцать богато одетых рабов в почти
тельном отдалении ожидали его знака. Один нес его бетель,
другой держал его зонтик от солнца, у третьего были сосу
ды из чистого золота, наполненные дорогим шербетом, чет
вертый держал опахало из павлиньих перьев, чтобы отго
нять мух от господина, другие были певцами и держали
лютни и духовые инструменты, чтобы услаждать его музы-
_ йлексан^рийский ш ейхш и невольники
& --------------------------------- — ----------------------------------- 129
кой, когда он требовал этого, а самый ученый из всех дер
жал несколько свертков, чтобы читать ему.
Но они напрасно ожидали его знака. Он не требовал ни
музыки, ни пения, не хотел слушать изречения или стихо
творения мудрых поэтов древних времен, не хотел ни пить
шербет, ни жевать бетель. Даже раб с веером из павлиньих
перьев напрасно трудился, потому что господин не замечал,
если муха жужжа вилась около него.
Прохожие часто останавливались, удивлялись великоле
пию дома, богато одетым рабам и удобствам, которыми все
было обставлено. Но взглянув затем на шейха, когда он так
угрюмо и мрачно сидел под пальмами, устремив взор толь
ко на синеватые облачка своего кальяна, они качали головой
и говорили:
«Право, этот богач — бедный человек. Он, у которого
много, беднее того, у которого нет ничего, потому что Про
рок не дал ему уменья наслаждаться этим». Так говорили
люди, смеялись над ним и шли дальше. Однажды вечером,
когда шейх, окруженный всем земным блеском, опять сидел
под пальмами перед дверью своего дома и печально и оди
ноко курил свой кальян, недалеко оттуда стояли несколько
молодых людей. Они смотрели на него и смеялись.
— Право,—сказал один,— шейх Али Бану —глупец. Ес
ли бы я имел его сокровища, я употребил бы их иначе. Вся
кий день я проводил бы роскошно и весело. Мои друзья обе
дали бы у меня в больших комнатах дома, и ликование и
смех наполняли бы эти печальные залы.
— Да,—подхватил другой,—это было бы не так плохо, но
много друзей расточат состояние, будь оно даже так вели
ко, как у султана, да благословит его Пророк! А если бы я
так сидел вечером под пальмами на этом прекрасном месте,
то рабы у меня там пели бы и играли, пришли бы мои танцо
ры, танцевали бы, прыгали и представляли бы разные чудес
ные вещи. При этом я очень важно курил бы кальян, при
казал бы подать мне дорогой шербет и наслаждался бы всем
этим, как повелитель Багдада.
— Шейх,— сказал третий из этих молодых людей, кото
рый был писателем,— шейх, говорят, ученый и мудрый че
ловек; и действительно, его поучения о Коране свидетель
ствуют о начитанности во всех поэтах и писателях мудрос
ти. Но так ли, как это подобает разумному человеку,
устроена и его жизнь? Там стоит раб с полной рукой сверт-
5 Вильгельм Гауф
JBuльвельж Га д а _
130 ----------------------------------------------------— ------------------------------------------------
ков. Я отдал бы свое праздничное платье за то, чтобы про
честь только один из них, потому что это, наверно, редкие
вещи. А он! Он сидит, курит и не обращает внимания на
книги. Если бы я был шейхом Али Бану, слуга читал бы мне,
пока не задохнулся бы или пока не наступила бы ночь. И да
же тогда он еще читал бы мне, пока я не заснул бы.
— А! Хорошо вы знаете, как устроить себе прекрасную
жизнь,—засмеялся четвертый.— Есть и пить, петь и танце
вать, читать изречения и слушать стихи жалких поэтов! Нет,
я поступил бы совсем иначе! У шейха великолепнейшие
лошади и верблюды и пропасть денег. На его месте я поехал
бы, поехал бы на край света, и даже к москвитянам, даже к
франкам. Ни одна дорога не была бы для меня слишком
длинной, чтобы видеть великолепие света. Так я поступил
бы, если бы был вот тем человеком!
— Молодость — прекрасное время и возраст, когда бы
ваешь весел,— сказал старик невзрачного вида, стоявший
около них и слышавший их речи.— Но позвольте мне ска
зать, что молодость также глупа и иногда болтает вздор, не
зная, что делает.
— Что вы хотите сказать этим, старик? — удивленно
спросили молодые люди.— Вы подразумеваете при этом
нас? Какое вам дело, что мы порицаем образ жизни шейха?
— Если кто знает что-либо лучше другого, то пусть он по
возможности исправит его ошибку — так хочет Пророк! —
возразил старик.— Правда, шейх благословлен сокровища
ми и имеет все, чего желает сердце, но у него есть причина
быть угрюмым и печальным. Вы думаете, он всегда был та
ким? Нет, я видел его еще пятнадцать лет тому назад, когда
он был бодрым и живым, как газель, жил весело и наслаж
дался своей жизнью. Тогда у него был сын, радость его дней,
прекрасный и образованный, и кто видел его и слышал его
разговор, должен был завидовать шейху в этом сокровище,
потому что ему было только десять лет, и однако он был уже
так учен, как другой едва в восемнадцать.
— И он у него умер? Бедный шейх! —воскликнул моло
дой писатель.
— Для шейха было бы утешением знать, что его сын ото
шел в жилища Пророка, где ему жилось бы лучше, чем здесь
в Александрии. Но то, что ему пришлось испытать, гораздо
хуже. То было время, когда франки, как голодные волки,
^ Ялексан&рийский шейх и еао невольники
& ------------------------------------------------------------------------- Ш
пришли в нашу страну и стали воевать с нами1. Они одоле
ли Александрию, отсюда пошли все дальше и дальше и на
чали войну с мамелюками. Шейх был умным человеком и
умел хорошо ладить с ними. Но потому ли что они зарились
на его сокровища, или потому что он помогал своим едино
верным братьям — я не знаю этого точно —словом, однаж
ды они пришли в его дом и стали обвинять его, что он тай
но помогает мамелюкам оружием, лошадьми и съестными
припасами. Он мог как угодно доказывать свою невинов
ность — ничто не помогло, потому что франки грубый, же
стокосердный народ, когда дело идет о вымогательстве де
нег. Поэтому они взяли заложником в свой лагерь его моло
дого сына, которого звали Кайрам. Шейх предлагал им за
него много денег, но они хотели заставить его предложить
еще больше и не отпускали сына. Вдруг от их паши, или кто
он был, им пришел приказ садиться на корабли. Никто в
Александрии не знал об этом ни слова, и вдруг они очути
лись в открытом море, а маленького Кайрама, сына Али
Бану, они, вероятно, утащ или с собой, потому что о нем
никогда уже больше ничего не слыхали.
— О, бедный человек! Как жестоко поразил его Аллах! —
единодушно воскликнули молодые люди и с состраданием
посмотрели на шейха, который печально и одиноко сидел
под пальмами, окруженный великолепием.
— Его жена, которую он очень любил, умерла у него от
горя по сыну. А сам он купил себе корабль, снарядил его и
склонил франкского врача, который живет там внизу, у ко
лодца, ехать с ним во Франкистан разыскивать пропавшего
сына. Они сели на корабль, долгое время были в море и на
конец приехали в страну тех гяуров2, тех неверных, которые
были в Александрии. Но там, говорят, как раз в это время
происходили ужасные события. Они убили своего султана,
паши, богатые и бедные отрубали друг другу головы, и в
стране не было никакого порядка. Напрасно они в каждом
городе искали маленького Кайрама — о нем никто не знал,
и франкский доктор посоветовал наконец шейху уехать,
потому что иначе, пожалуй, сами они могли лишиться сво
их голов.
' Речь идет о походе Наполеона I в Египет (1799 г.).
2 Гяур — иноверец.
5*
ш _____________________деи/тьзельж Г а д а __________________________
Таким образом, они опять вернулись, и со времени сво
его приезда шейх стал жить так, как теперь, потому что гру
стит о своем сыне, и он прав. Не должен ли он думать, ког
да ест и пьет: «Может быть, теперь мой бедный Кайрам при
нужден голодать и ж аждать?» И когда он одевается в
богатые шали и праздничные одежды, как это подобает его
сану и достоинству, не должен ли он думать: «Теперь он,
пожалуй, не имеет чем прикрыть свою наготу?» И когда он
окружен певцами, танцорами и чтецами, своими рабами,
разве он не думает тогда: «Может быть, теперь мой бедный
сын должен прыгать и играть перед своим франкским пове
лителем, когда он захочет этого?» А что причиняет ему ве
личайшее горе — это мысль, что маленький Кайрам, нахо
дясь так далеко от страны своих отцов и среди неверных,
которые насмехаются над ним, изменит вере своих отцов, и
ему нельзя будет обнять своего сына в райских садах! По
этому он и ласков так со своими рабами и дает большие
суммы на бедных. Ведь он думает, что Аллах вознаградит за
это и тронет сердца франкских господ его сына, чтобы они
обращ ались с ним ласково. И всякий раз, как наступает
день, когда у него был отнят сын, он освобождает двенадцать
рабов.
— Об этом я тоже уже слышал,— сказал писатель.— Но
носятся странные слухи. О его сыне ничего не упоминалось,
но, кажется, говорят, что шейх странный человек и совер
шенно особенно падок до рассказов. Говорят, что он каждый
год устраивает между своими рабами состязание, и того, кто
расскажет лучше всех, освобождает.
— Не очень полагайтесь на людские толки,—сказал ста
рик.— Это происходит так, как я говорю, а я знаю это вер
но. Возможно, что в этот тяжелый день он хочет развесе
литься и велит рассказывать ему истории, но рабов он ос
вобождает ради своего сына. Однако вечер становится
прохладным, и я должен идти дальше. Селям-алейкум, да
будет с вами мир, молодые люди, и в будущем лучше думай
те о добром шейхе.
Молодые люди поблагодарили старика за его сообщения,
еще раз посмотрели на печального отца и пошли вниз по
улице, говоря друг другу: «Не хотел бы я быть шейхом Али
Бану».
Вскоре после того как эти молодые люди говорили со
стариком о шейхе Али Бану случилось так, что они во вре-
_ александрийский шейх и еао невольники
ф --------------------------------- 1--------------------------------------- №
мя утренней молитвы шли опять по этой улице. Они вспом
нили старика и его рассказ, все пожалели шейха и взгляну
ли на его дом. Но как они изумились, увидав, что там все
великолепнейшим образом украшено! С крыши, где гуляли
наряж енные рабыни, развевались флаги и знамена, зала
дома была устлана прекрасными коврами, к ним примыка
ла шелковая материя, которая была постлана на широких
ступенях лестницы, и даже на улице было постлано прекрас
ное тонкое сукно, которое иной пожелал бы себе на празд
ничную одежду или на покрывало для ног.
— Э, как же сильно переменился шейх в немного дней! —
сказал молодой писатель.— Он хочет дать пир? Хочет дать
работу своим певцам и танцорам? Посмотрите на эти ков
ры! Есть ли у кого-нибудь в целой Александрии такие пре
красные! И это сукно на простом полу; право, жаль его!
— Знаешь, что я думаю? — сказал другой.— Он, навер
но, принимает высокого гостя, ведь такие приготовления де
лают тогда, когда дом удостаивает своим посещением влас
титель великих стран или эфенди султана. Кто же сегодня
может приехать сюда?
— Посмотри-ка, не идет ли там внизу наш недавний ста
рик! Э, он ведь все знает и, вероятно, может дать объясне
ние и относительно этого. Эй! Почтенный! Не подойдете ли
вы немного к нам?
Так они крикнули, а старик заметил их знаки и подошел
к ним, узнав в них тех молодых людей, с которыми говорил
несколько дней тому назад. Они обратили его внимание на
приготовления в доме шейха и спросили его, не знает ли он,
какого же высокого гостя ожидают.
— Вы, может быть, думаете,—отвечал он,—что Али Бану
празднует большой веселый праздник или его дом удоста
ивает посещением великий человек? Это не так, но сегодня,
как вы знаете, двенадцатый день месяца рамадана, а в этот
день его сына увели в лагерь франков.
— К лянусь бородой Пророка! — воскликнул один из
молодых людей.— Ведь все это имеет вид свадьбы и торже
ства, а между тем это его знаменитый день печали. Как вы
примирите это? Сознайтесь, шейх все-таки немного тронул
ся рассудком.
— Вы все еще так скоро судите, молодой друг? — спро
сил улыбаясь старик.— И на этот раз ваша стрела была, ко
нечно, остра и резка, тетива вашего лука была туго натяну
Шлъылъм Га д а _
134 ----------------------------------------------------— ------------------------------------------------»g
та, а попали вы далеко не в цель. Знайте, что сегодня шейх
ожидает своего сына.
— Так он найден? — воскликнули юноши и обрадова
лись.
— Нет, и он, может быть, долго не найдется, но знайте:
восемь или десять лет тому назад, когда шейх тоже однаж
ды проводил этот день в печали и скорби, тоже освобождал
рабов и кормил и поил много бедных, случилось так, что он
велел подать кушанье и питье одному дервишу, который,
устав и ослабев, лежал в тени этого дома. Дервиш был свя
тым человеком и опытным в пророчествах и гадании по
звездам. Подкрепленный ласковой рукой шейха, он подошел
к нему и сказал: «Я знаю причину твоего горя; ведь сегодня
двенадцатый день рамадана, и в этот день ты потерял свое
го сына? Но утешься, этот день печали будет для тебя тор
жественным днем; знай, когда-нибудь в этот день твой сын
возвратится». Так сказал дервиш. Для каждого мусульмани
на было бы грехом сомневаться в словах такого человека.
Хотя это и не облегчило скорби Али, однако он всегда в этот
день ожидает возвращения сына и украшает свой дом, залу
и лестницы, как будто сын может явиться каждый час.
— Удивительно! —воскликнул писатель.—А я хотел бы
сам посмотреть, как все там великолепно приготовлено, как
шейх сам грустит среди этой роскоши, а главное —хотел бы
послушать, как ему рассказывают его рабы.
— Нет ничего легче этого,—отвечал старик.—Надсмотр
щик рабов этого дома —мой друг с давних лет и в этот день
всегда дает мне местечко в зале, где среди толпы слуг и дру
зей шейха один человек незаметен. Я поговорю с ним, что
бы он пропустил вас; вас ведь только четверо, и это, пожа
луй, можно устроить. Приходите в девятом часу на эту пло
щадь, и я дам вам ответ.
Так сказал старик, а молодые люди поблагодарили его и
удалились, исполненные желания увидеть, как все это про
изойдет.
К назначенному часу они пришли на площадь перед до
мом шейха и встретили там старика, который сказал им, что
надсмотрщик рабов позволил ввести их. Старик пошел впе
ред, но не по богато украшенным лестницам и не через во
рота, а через боковую калитку, которую тщательно опять
запер. Потом он повел их через несколько коридоров, пока
они не пришли в большую залу. Здесь со всех сторон была
_ александрийский шейх и еао невольники
& --------------------------------- --------------------------------------- 135
большая давка; там были богато одетые люди, знатные лица
города и друзья шейха, которые пришли утешать его в горе.
Были рабы всех видов и всех национальностей. Все имели
грустный вид, потому что любили своего господина и огор
чались вместе с ним. В конце залы, на богатом диване, си
дели знатнейшие друзья Али, и рабы служили им. Около
них на полу сидел шейх: печаль о сыне не позволяла ему
сидеть на праздничном ковре. Он подпирал рукой голову и,
по-видимому, мало слушал утешения, которые ему нашеп
тывали друзья. Напротив него сидели несколько старых и
молодых людей в одежде рабов. Старик объяснил своим
молодым друзьям, что это те рабы, которых в этот день Али
Бану освобождает. Среди них были и франки, и старик осо
бенно обратил внимание на одного из них, который был
выдающейся красоты и еще очень молод. Шейх только за
несколько дней до этого купил его за большую сумму у од
ного торговца рабами из Туниса и все-таки теперь же осво
бождал его, думая, что чем больше франков он возвратит в
их отечество, тем раньше Пророк освободит его сына.
Когда везде подали прохладительное, шейх дал знак над
смотрщику рабов. Надсмотрщик встал, и в зале наступила
глубокая тишина. Он подошел к рабам, которые отпуска
лись на свободу, и сказал внятным голосом:
— Вы, которые сегодня будете свободны по милости мо
его господина Али Бану, шейха Александрии, поступите
теперь по обычаю этого дня в его доме и начинайте расска
зывать.
Они пошептались между собой. А затем заговорил один
старый раб и стал рассказывать...
К а р л и к H o t
осподин! Совсем не правы люди, думающие,
что феи и волшебники существовали толь
ко во времена Гаруна аль-Рашида, власте
лина Багдада, или даже утверждающие, что
те повествования о деятельности духов и их
повелителей, которые слышишь от рассказ
чиков на городских рынках, неверны. Феи
существуют еще и теперь, и не так давно я
сам был свидетелем одного происшествия,
в котором явно участвовали духи, как я вам расскажу.
Много лет тому назад в одном значительном городе мо
его милого отечества, Германии, скромно и честно жил са
пожник с женой. Днем он сидел на углу улицы и чинил баш
маки и туфли. Делал он, может быть, и новые, если это кто-
нибудь доверял ему; но в таком случае он должен был
сперва покупать кожу, так как был беден и не имел запасов.
Его жена продавала овощи и фрукты, которые разводила в
маленьком садике за городом, и многие охотно покупали у
нее, потому что она была чисто и опрятно одета и умела кра
сиво разложить и выставить свой товар.
У них был красивый мальчик, приятный лицом, хорошо
сложенный и для своего восьмилетнего возраста уже до
вольно большой. Он обыкновенно сидел около матери на
овощном рынке, относил также домой часть плодов тем
женщинам или поварам, которые много закупали у жены
сапожника, и редко возвращался с такой прогулки без кра
сивого цветка, монетки или пирога, потому что господам
этих поваров было приятно видеть, когда приводили в дом
красивого мальчика, и они всегда щедро одаривали его.
» ----------------------------------------------Ж а и ш _ Н «-------------------------------------- t)J
Однажды жена сапожника, по обыкновению, опять сиде
ла на рынке; перед ней было несколько корзин с капустой
и другими овощами, разные травы и семена, а также, в кор
зиночке поменьше, ранние груши, яблоки и абрикосы. Ма
ленький Якоб — так звали мальчика —сидел около матери
и звонким голосом выкликал товары: «Посмотрите, госпо
да, сюда, какая прекрасная капуста, как душисты эти травы!
Ранние груши, сударыни, ранние яблоки и абрикосы, кто
купит? Моя матушка отдаст очень дешево!»
Так кричал мальчик.
В это время на рынок пришла одна старуха. Она имела
немного оборванный вид, маленькое острое лицо, совершен
но сморщенное от старости, красные глаза и острый кривой
нос, касавшийся подбородка.
Ш ла она опираясь на длинную палку, и все-таки нельзя
было сказать, как она шла, потому что она хромала, сколь
зила и шаталась, как будто на ногах у нее были колеса и
каждую минуту она могла опрокинуться и упасть своим
острым носом на мостовую.
Ж ена сапожника стала внимательно разглядывать эту
женщину. Ведь уже шестнадцать лет, как она ежедневно
сидела на рынке, и никогда она не замечала этой странной
фигуры. Она невольно испугалась, когда старуха заковыля
ла к ней и остановилась у ее корзин.
— Вы Ханна, торговка овощами? — спросила старуха
неприятным, хриплым голосом, беспрестанно тряся головой.
— Да, это я,— отвечала жена сапожника.— Вам что-ни
будь угодно?
— Посмотрим, посмотрим! поглядим травки, поглядим
травки! есть ли у тебя то, что мне нужно? — сказала ста
руха.
Она нагнулась к корзинам, влезла обеими темно-корич
невыми отвратительными руками в корзину с травами, схва
тила своими длинными паукообразными пальцами так кра
сиво и изящ но разложенные травки, а потом стала под
носить их одну за другой к длинному носу и обнюхивать.
У жены сапожника почти защемило сердце, когда она уви
дала, что старуха так обращается с ее редкими травами, но
она ничего не решилась сказать,— ведь покупатель имел
право рассматривать товар, и, кроме того, она почувствова
ла перед этой женщиной непонятный страх.
1Ло ®ильвельж Гауф 0
128;
Пересмотрев всю корзину, старуха пробормотала:
— Дрянь, дрянная зелень, из того, что я хочу, нет ниче
го. Пятьдесят лет тому назад было гораздо лучше. Дрянь,
дрянь!
Такие слова рассердили маленького Якоба.
— Слушай, ты, бесстыжая старуха! — сердито закричал
он.—Ты сперва лезешь своими гадкими коричневыми паль
цами в прекрасные травы и мнешь их, потом держишь их у
своего длинного носа, так что их никто больше не купит, кто
видел это, а теперь ты еще бранишь наш товар дрянью; а
ведь у нас все покупает даже повар герцога!
Старуха покосилась на смелого мальчика, противно за
смеялась и сказала хриплым голосом:
— Сынок, сынок! Так тебе нравится мой нос, мой пре
красный, длинный нос? У тебя будет на лице такой же и до
самого подбородка!
Говоря так, она скользнула к другой корзине, в которой
была разложена капуста. Она брала в руку великолепней
шие белые кочны, сжимала их так, что они трещали, потом
опять в беспорядке бросала их в корзину и говорила при
этом:
— Дрянной товар, дрянная капуста!
— Только не раскачивай так гадко головой! — испуган
но воскликнул малютка.— Ведь твоя шея тонка, как коче
рыжка, она легко может переломиться, и твоя голова упадет
в корзину. Кто ж тогда захочет купить?
— Тебе не нравятся тонкие шеи,— со смехом пробормо
тала старуха.— У тебя совсем не будет шеи! Голова будет
торчать в плечах, чтобы не упасть с маленького тельца!
— Не болтайте с маленьким таких ненужных вещей,—
сказала наконец жена сапожника, рассерженная долгим пе-
ребиранием, рассматриванием и обнюхиванием.— Если хо
тите купить что-нибудь, то поторопитесь: ведь вы у меня
отгоняете всех других покупателей.
— Хорошо, пусть будет по-твоему! —воскликнула стару
ха с злобным взглядом.—Я куплю у тебя эти шесть кочнов.
Но посмотри, я должна опираться на палку и ничего не могу
нести. Позволь своему сынку отнести товар ко мне на дом,
я дам ему за это хорошую награду.
Малютка не хотел идти с ней и заплакал, боясь безобраз
ной женщины, но мать строго приказала ему идти, считая,
& ---------------------------------------------- I W W J t e -------------------------------------- ш
конечно, грехом взвалить эту ношу только на старую, сла