Джексон Пирс
Красные сестрицы
Пересказанные сказки – 1
Джексон Пирс
КРАСНЫЕ СЕСТРИЦЫ
Посвящается моей сестре
От автора
Создание первой книги – тяжкий труд. Написание второй книги – «Красные сестрицы» – стало невероятно сложной задачей. А сейчас я панически боюсь взяться за третью, но, к счастью, рядом со мной есть те, кто помог Скарлетт и Рози обрести голоса, историю и сердце. Перед ними я в вечном долгу.
Моя сестра, Кэти Пирс, не только стала для меня источником вдохновения, но еще и объяснила, какие именно раны Скарлетт, Рози и Сайлас могут получить в драке, не нарушая законов медицины.
Я благодарна дедуле Пирсу, который помог Рози выбраться из тоннеля метро.
Спасибо Сондре Митчелл за ее отзыв на «Красных сестриц» и за то, что она разложила все по полочкам и помогла книге по‑настоящему засверкать.
Спасибо Роз Грин, которая переводила с английского на немецкий – для меня и для бабули Марч.
Спасибо Син Балог, Ребекке Андерсон и Джейсону Мэллори за то, что прочли без пяти минут «готовую» книгу.
Спасибо клубу выпускниц 2009 года – за постоянную поддержку, советы и сладости.
Спасибо моему редактору, Джилл Дембовски, за то, что поверила в сестер Марч. Редкий редактор решился бы надеть красный плащ и прислать автору фотографию.
Спасибо моим родителям – за поддержку и за то, что в детстве возили меня на Яблочный фестиваль (и прикалывали к моей одежде бумажные яблоки).
И отдельное спасибо папе – я уверена, в этом есть и его заслуга.
ПРОЛОГ
СКАЗКА, СЕМЬ ЛЕТ НАЗАД
Неизвестный приближался.
«Чужие по этой дороге не ходят», – одновременно подумали сестры. И уж конечно, тут, в захолустье, нечего делать мужчинам в деловых костюмах. Тем не менее по тропинке навстречу сестрам шел изыскано одетый чужак; облачка пыли поднимались при каждом его шаге и оседали на отворотах безупречно выглаженных брюк.
|
|
Старшая сестра удивленно вскинула брови и прислонилась к белому забору; младшая с наслаждением доедала вишневое мороженое, подтаявшее на полуденном солнце.
Незнакомец подошел к ним и приветливо кивнул.
– Привет, малышки! – невозмутимо поздоровался он.
Солнечные лучи отражались от его приглаженных светлых волос; на лицо, едва тронутое морщинами, падали тонкие полоски теней.
– Мне уже одиннадцать! – Старшая сестра горделиво задрала подбородок.
– Ах, простите! Здравствуйте, юные леди! – со смехом исправился незнакомец.
Старшая девочка с притворным равнодушием крутнулась на месте, подол красного платья взметнулся, словно купол парашюта. Незнакомец смотрел на нее, и его улыбка таяла. Глаза потемнели, выражение лица стало натянутым, он напряженно облизнул губы – от этого сердце у старшей сестры ушло в пятки. Она замерла, не закончив поворот, выхватила из липкой ладошки младшей сестры палочку от мороженого и замахнулась, словно дубинкой.
– Ваша мама дома? – спросил мужчина, вновь придав лицу приятное выражение.
– Мама здесь не живет, – заявила младшая девочка, пиная одуванчик. – У тебя странные глаза! – добавила она, сощурившись от солнца и вглядываясь в лицо незнакомца.
Радужки чужака были цвета темной охры – красно‑коричневые, будто опавшие листья.
– Рози! – рассердилась старшая.
|
|
– Ничего страшного. – Незнакомец шагнул к ним. – Это чтобы лучше вас видеть, милые мои. А папа дома? Или брат?
Старшая девочка тряхнула темными кудряшками.
– Дома только бабушка.
– Позовешь ее?
Девочка поколебалась и смерила его взглядом. Наконец кивнула и обернулась к домику.
– Бабуля Марч! Тут какой‑то человек пришел!
Никто не ответил.
– Бабуля Марч! – позвала она громче.
Распахнулась дверь, задев герберы, высаженные на клумбе у самой стены дома. На крыльцо вышла бабуля Марч, отряхивая крошки с фартука в цветочек, – она пекла пирог на день рождения соседского мальчишки. Во двор донесся звук включенного телевизора – музыкальная заставка популярного шоу сплеталась со щебетом воробьев.
– Скарлетт, солнышко, что такое? – как всегда спокойно спросила бабушка.
Скарлетт подтолкнула Рози поближе к дому.
– Тут пришел человек – чужой… – объяснила она с ноткой беспокойства в голосе, и сестры проскочили мимо бабушки в дом.
Рози устроилась на кухне перед крошечным телевизором, а Скарлетт замерла за широкой бабушкиной спиной, все еще сжимая в руках красную палочку от мороженого.
Бабушка сняла фартук, под которым обнаружились джинсы, и вопросительно поглядела на незнакомца.
– Добрый день, мэм! Я представляю компанию «Цитрусовый сад». Мы рассчитываем расширить дело, продавая цитрусовые напрямую конечному потребителю. Оплата при доставке, через три‑шесть недель. Не хотите посмотреть каталог?
– Цитрусы? Апельсины? – переспросила бабуля Марч с немецким акцентом.
Она поманила мужчину к себе. Тот открыл калитку и подошел, вытянув руку для приветствия.
|
|
– Да, мэм. Апельсины, грейпфруты, мандарины.
Незнакомец пожал бабулину ладонь, и рукав его темно‑синего пиджака подернулся вверх, обнажив странный черный знак на запястье.
Скарлетт прищурила зеленые глаза и присмотрелась получше. На руке у чужака виднелась стрела. В отличие от татуировок дровосека, который жил неподалеку, рисунок на запястье незнакомца больше походил на неотъемлемую часть кожи.
Бабуля Марч проследила за взглядом внучки и почему‑то хмуро поджала губы. В воздухе повисла тишина. Взгляд коммивояжера затуманился, как уже случилось, пока он разглядывал Скарлетт у калитки.
– Нет, спасибо, нам цитрусы не нужны, – неожиданно жестко ответила бабуля Марч.
Поначалу никто не двигался, и это напомнило девочке то, как замирают перед дракой собаки. Незнакомец снова облизнул губы, окинул бабулю Марч долгим взглядом, потом жутковато улыбнулся.
– А не передумаете?
Бабуля захлопнула дверь.
Как только щелкнул замок, бабушка кинулась к внучкам. Скарлетт в ужасе отшатнулась, завидев побледневшее лицо и широко распахнутые зеленые глаза. Палочка от мороженого упала на пол.
– Versteckt euch! Прячьтесь немедленно! – хрипло зашептала бабуля Марч, поспешно указав на спальню в глубине дома.
Рози оторвалась от телевизора и испуганно схватила сестру за руку. Скарлетт хотела спросить бабулю Марч, что происходит, но не смогла найти слов: с другой стороны двери раздался разъяренный утробный рык, от которого кровь стыла в жилах.
Бабушка задвинула засов на двери, схватила ярко‑желтый кухонный табурет и подперла им дверную ручку, которая как раз начала бешено дергаться.
– Милые мои внученьки, я вас ему не отдам!
Бабуля Марч кинулась к телефону и набрала номер.
– Чарли! Чарли, он здесь! За дверью! – быстро зашептала она папаше Рейнольдсу, тому самому дровосеку, который жил неподалеку. – Чарли, скорее!
Бабушка швырнула трубку на рычаг зеленого телефона и потащила к двери диванчик.
Раздался низкий вой, а затем снаружи яростно заскреблись.
Бабуля Марч, еле сдерживая слезы, повернулась к внучкам.
– Скарлетт, за меня не волнуйся! Прячьтесь скорее! – умоляла она.
Девочка втолкнула Рози в бабушкину комнату и захлопнула дверь. Сестры забились в угол между кроватью и книжными полками, сплелись в тугой комок и сидели там, вдыхая запах бельевой отдушки и мускусный аромат старых философских книг. В соседней комнате раздавались скрипы: бабуля Марч сражалась с диванчиком. Снова послышался утробный вой, потом раздался треск, и на пол посыпались обломки двери.
Бабуля Марч что‑то громко кричала по‑немецки, но ее голос заглушали другие звуки: мебель валилась на пол, рвалась обивка, гремела кухонная утварь. Скарлетт до крови прикусила нижнюю губу.
По крошечному домику разлилась густая, зловещая тишина, прерываемая возгласами участников телешоу.
Сестры прильнули друг к другу, словно обратившись в два зеркальных отражения; им казалось, будто между ними билось одно сердце. Рози вцепилась в густые темные волосы Скарлетт и спрятала лицо у сестры на шее. Скарлетт одной рукой успокаивающе гладила младшую сестру по голове, а второй пыталась нашарить под кроватью что‑нибудь – ну хоть что‑нибудь! – чем можно защититься. Что‑нибудь посерьезнее палочки от мороженого. Полоску света под дверью заслонила тень – Скарлетт вздрогнула. Наконец ее пальцы нашарили под кроватью гладкую ручку зеркальца.
Тень двигалась туда‑сюда, точно маятник. Звук шагов прерывался хриплым рыком и скрежетом когтей по деревянной двери. Скарлетт зачарованно наблюдала за этими ритмичными движениями и вскрикнула, когда шаги неожиданно замерли. Тень так тяжело навалилась на дверь, что казалось, дерево в любой момент может разлететься в щепки. Рози закричала. Старшая сестра ударила зеркальцем о тумбочку, разбила стекло, а потом, вся дрожа, вытащила из рамы самый большой осколок.
Алюминиевая ручка двери медленно повернулась. На какой‑то миг Скарлетт показалось, что это бабуля Марч, как обычно, решила проведать их перед сном. Девочка крепко зажмурилась.
«Это просто бабуля Марч. Меня здесь нет, Рози здесь нет – мы в кровати».
Дверь скрипнула. Скарлетт заставила себя открыть глаза и стиснула зубы, заметив, как пухлые щечки сестры дрожат от страха. Дверь приоткрылась, поток света выхватил сестер из темноты. Общее сердце забилось сильнее. Дверь распахнулась, и девочки оказались на свету, не в силах скрыться от темного силуэта, который вырисовывался в дверном проеме.
На пороге стоял чужак – коммивояжер – и в то же время совсем не он. У него по‑прежнему были светлые волосы, но теперь ими беспорядочно и неестественно поросло все тело. В громадных глазах плескалась пустота, необъятный рот удлинился, словно лицо растянули в стороны, а в открывшейся пасти виднелись длинные заостренные клыки. Спина выгнулась, будто все кости переломали, плечи ссутулились, ноги подобрались к телу. Длиннющие крюкастые когти оставляли на дощатом полу глубокие царапины. Чудовище неумолимо приближалось к девочкам.
Зверь пригнулся, протискиваясь в проем. Черты, которые все еще придавали ему сходство с человеком, стремительно улетучивались. Нос удлинился и стал похож на собачий, а губы растянулись еще больше. Хищник рванулся вперед и оперся руками – нет, лапами! – на пол. Все его тело покрыл густой грязный мех. А запах! От этого существа исходил гнилостный, трупный смрад – запах волка. Сестры брезгливо поморщились. Зверь жадно смотрел на девочек, и в его глазах читался злобный восторг.
Скарлетт с усилием сглотнула и сдавила осколок так сильно, что порезала руку. Она с трудом сдержала слезы. Больше всего на свете ей хотелось вскочить и бежать. Телеведущий все говорил и говорил, как будто ничего не случилось, как будто не виднелось на полу у волка за спиной бабушкино тело.
Девочка взглянула в злые охряные глаза чудовища. Хищник наклонил косматую голову. Сама не понимая, что делает, Скарлетт толкнула Рози под кровать, вскочила на ноги и выставила перед собой осколок зеркала. Она сделала шаг вперед, потом еще один, приблизившись к чудовищу настолько, что ощутила удушающую вонь гниения. Волк широко раскрыл огромную пасть, показал девочке ряды длинных клыков и перепачканный кровью язык. В голове у Скарлетт крутилась одна‑единственная мысль, и девочка повторяла ее снова и снова, пока та не сделалась молитвой: «Я осталась одна, и теперь я должна тебя убить».
ГЛАВА ПЕРВАЯ
СКАРЛЕТТ МАРЧ
Он идет за мной.
Наконец‑то учуял запах моих духов, я уж устала круги накручивать у старого железнодорожного депо! Притворяюсь, будто не слышу монотонный звук его шагов в темноте за спиной, и плотнее кутаюсь в алый плащ. Наигранно вздрагиваю, когда легкий ветерок перебирает мои блестящие волосы.
«Вот так… ближе. Тебе же хочется меня сожрать! Мое сердце восхитительно на вкус…»
Я медлю на углу: во‑первых, надо убедиться, что преследователь по‑прежнему идет за мной, а во‑вторых, хочется выглядеть растерянной и напуганной – девочка‑подросток, которая заблудилась в опасном районе. Мостовая поблескивает в свете уличных фонарей, и я стараюсь держаться от них подальше. Вся загадочность пойдет насмарку, если он увидит бугристую зазубренную линию на месте моего правого глаза. Повязка прикрывает шрам, но не полностью. К счастью, волк слишком увлечен алым плащом и о таких мелочах не задумывается.
Я круто сворачиваю и направляюсь вниз по переулку. Преследователь не отстает. В этой части города ресторанчики и кафе после захода солнца превращаются в бары, в воздухе стоит тяжелый запах прогорклого пива, но человек, идущий по моим следам, различает приторный аромат моих духов среди алкогольного смрада. Впрочем, человеком моего преследователя назвать трудно: хищники постепенно теряют человеческую душу. Я ускоряю шаг – это один из первых фокусов, которым я научилась. Беги от зверя, и он от тебя не отстанет.
Кончиками пальцев касаюсь истертой рукояти топорика, спрятанного за поясом под покровом красного плаща. Плащ выполняет сразу несколько функций: красный цвет распаляет страсть, вожделение и похоть, а ткань скрывает от волков смертоносное оружие. Но самое главное – плащ служит мне своего рода формой, превращает меня из искалеченной сироты в орудие мести.
– Мисс! – окликает меня преследователь, как только я выхожу с противоположного конца аллеи.
Попался.
Я манерно вскрикиваю и оборачиваюсь, не давая красному капюшону соскользнуть с головы.
– Вы меня напугали! – говорю я, прижимая руку к груди там, где бьется сердце; только его не коснулись клыки фенрисов.
Мои руки покрыты шрамами так же, как и лицо, но отметины невелики; скорее всего изголодавшийся охотник их проглядит. Легко привлечь внимание волка к моим волосам, длинным ногам, талии, а вот прятать шрамы пришлось поучиться.
– Извини, – говорит он и выходит из переулка.
Мой преследователь выглядит вполне нормально, даже привлекательно. Волосы с рыжинкой, крепкий подбородок и легкая небритость делают его похожим на звезду футбольной команды старшеклассников. На нем голубая рубашка‑поло и джинсы. Если бы я не знала, легко поверила бы, что он только что вышел из ближайшего бара. Это все, конечно, часть иллюзии: психопаты молоденьких девушек не привлекают, надо выглядеть приятным и вменяемым. Продемонстрируй девчонкам классную прическу, стильные шмотки – тогда глупышки не заметят, что зубы у тебя заострились, а в глазах зажегся голод.
Мужчина смотрит на дорогу. Вдалеке виднеются силуэты: на углу переругиваются провинциальные головорезы и мелкая шпана. Так не пойдет – он не будет убивать у людей на виду, а я не хочу драться там, где нам могут помешать. Все мы – и я, и волки – предпочитаем преследовать добычу под покровом темноты, во всяком случае, когда это возможно. Днем я возьмусь за волка только в безвыходном положении.
Мой преследователь делает шаг вперед. Он ненамного старше меня – ему от силы двадцать два. Правда, когда фенрисы изменяются, то перестают стареть, так что трудно сказать наверняка. После трансформации волк практически бессмертен, если, конечно, никто его не убьет.
Преследователь улыбается, белые зубы поблескивают в темноте. Обычной девушке он бы понравился, она захотела бы прикоснуться к нему, обнять и поцеловать. Обычная, глупая девушка…
– Красотке вроде тебя не стоит гулять одной по ночам, – спокойно говорит волк, но я слышу, как тяжело он дышит, и замечаю, как он шарит глазами по моему красному плащу.
Волосы у него на руках превращаются в шерсть: он слишком голоден и не в состоянии сдерживать трансформацию. Я никогда не убиваю фенриса, пока он не перекинется. Не стоит рисковать и заставлять кого‑то проходить через те же мучения, которые пришлось пережить нам с сестрой. Не хочу становиться убийцей и всегда жду, несмотря на то, что неизменно оказываюсь права.
Я переминаюсь с ноги на ногу, нервно оглядываюсь по сторонам и шагаю через дорогу, покачивая бедрами.
– Я заблудилась! Мы с подругой собирались тут встретиться… – заученно говорю я.
Еще немного, и ряд крошечных магазинчиков отгородит нас от улицы. Фенрис смеется, издавая низкий, похожий на рычание звук.
– Заблудилась, значит? – повторяет он, подходя ко мне. – Давай я тебя провожу.
Он протягивает руку, и я смотрю вниз – на запястье виднеется черная татуировка, безупречное изображение монеты. Из стаи Монеты? Странно, это не их территория. Делаю еще шаг назад. Теперь я скрыта от взглядов прохожих, а если волк подойдет поближе, то и он скроется из виду.
– Все нормально… – бормочу я.
Он усмехается – думает, что пугает меня, и это щекочет его чувства. Волкам недостаточно просто устроить бойню и сожрать девушку – сначала им надо нагнать на жертву страха. Я поворачиваюсь к нему спиной и быстро иду вперед. Плащ развевается на ветру и дразнит хищника.
«Давай иди за мной. Пора умирать».
– Погоди‑ка! – восклицает он.
Теперь голос звучит низко, почти утробно. Он противится трансформации, но голод одерживает верх – я каким‑то образом это чувствую. Жажда крови туманом висит в воздухе. Зверь хочет разорвать меня, вонзить клыки мне в глотку. Я останавливаюсь, и капюшон соскальзывает с головы. Подставляю кудри ветерку, слушаю, как преследователь стонет с отвратительным мне наслаждением, и обхватываю привычные изгибы рукояти топорика.
«Погоди, не оборачивайся».
Он еще не перекинулся. Если он разглядит шрамы у меня на лице, все прикрытие пойдет коту под хвост. Нельзя допустить, чтобы фенрис сбежал – его надо уничтожить. Он заслуживает смерти.
– Я тут подумал… – Слова застревают у него в горле, голосовые связки деформируются. – Нечего такой красавице в полном одиночестве разгуливать здесь, на углу. Могут неправильно понять…
Мои губы складываются в усмешку, и я вытягиваю топорик из‑за пояса. Одежда фенриса с шелестом падает на землю, когти клацают о мостовую.
– Мне все равно, я ведь не такая, – отвечаю я, не в силах подавить усмешку, и оборачиваюсь.
Передо мной не человек – зверь. Кто‑то зовет их вервольфами, но они больше похожи на обычных волков. Шерсть у хищника темная и маслянистая, на лапах переходящая в сизую кожу, покрытую темными пятнами. Он с рыком припадает к земле, потом оскаливается и щелкает пожелтевшими зубами. Свет фонарей выхватывает из темноты его огромную тушу и отбрасывает тень, которая дотягивается до моих ног. Я равнодушно выгибаю бровь, и тогда взгляд фенриса падает на поблескивающий у меня в руках топорик.
Зверь прыгает.
Я готова.
Мощные мышцы вскидывают его в воздух и несут прямо на меня; хищник рычит, и звук похож на скрежет камней. Я пригибаюсь и скольжу ему навстречу. Он почти пролетает у меня над головой, но разворачивается в прыжке. В самый последний миг я вскидываю топорик, и лезвие царапает переднюю лапу волка. Затем я раскручиваю оружие влево и на лету вспарываю заднюю лапу. На меня обрушивается поток крови.
Фенрис, повизгивая, падает, на землю у меня за спиной. Ну, давай, волк! Только попробуй сбежать! Если уж он ввязался в драку, ни в коем случае нельзя дать ему уйти. Голодный и истощенный хищник опасен вдвойне. Нет, схватка должна закончиться смертью волка. Впрочем, сегодня мне попался экземпляр не из пугливых.
Он все еще рассчитывает меня слопать: с клыков стекает слюна, глаза прищурены. Фенрис расхаживает передо мной, под шкурой перекатываются мышцы. Он растягивает черные губы, обнажает клыки и кидается вперед. Отступаю в сторону, взмахиваю топором, пытаюсь достать противника – промахнулась! Он бросается снова. Нет времени вскидывать топор. Я загораживаюсь лезвием как щитом и позволяю телу расслабиться. Фенрис врезается в меня, и я падаю на тротуар, а волк напарывается грудью на топор, и собственный вес насаживает его на острие. Упираюсь ногами в живот зверя и отбрасываю тушу себе за спину. Вскакиваю на ноги. Морщусь, почувствовав, как кружится голова, а по плечам стекает струйка крови – я поранилась, когда упала на асфальт. Давай, соберись!
Моргаю. Волк исчез. Нет, не исчез – я чувствую его запах. Прислушиваюсь, затаив дыхание.
Фенрис врезается в меня с мощью автобуса – с правой, слепой стороны. Клыки вспарывают мне кожу на боку. От острой, пронизывающей боли уцелевший глаз начинает слезиться, все плывет. Я снова падаю на мостовую и выпускаю из рук топор. Волк давит меня всем весом, я слышу его тяжелое дыхание. Я не сопротивляюсь – это было бы ему только в радость. Кровь из раны на его груди стекает мне на живот. Чудовище прижимает морду к моему лицу, и я различаю неистовый взгляд хищника.
Спокойно. Он расслабится. Допустит оплошность. У меня будет всего одна возможность вырваться, надо быть начеку. Клочья шерсти забивают нос и рот, грязь со шкуры смешивается с моим потом. Хочется дотянуться до охотничьего ножа на поясе, но обе руки заняты – удерживают оскаленную пасть. Хищник давит все сильнее, и я начинаю задыхаться. Он сдавливает мне легкие, из его пасти вырывается зловонное дыхание. Меня начинает подташнивать.
Затем ночную тишину неожиданно нарушает четкий, мерный звук. Шаги? Ни я, ни фенрис не успеваем среагировать, и тут сильный удар сбоку отбрасывает зверя с моего тела. Судорожно глотаю воздух, будто вырвавшись из‑под толщи воды. «Вставай, вставай! Живо!» Я перекатываюсь на живот, краешком глаза различаю мужскую фигуру, полускрытую тенью, узнаю знакомую походку. Мой спаситель поворачивается к фенрису, который скорчился в нескольких ярдах от меня.
– А я‑то думал, за столько лет ты научилась не подпускать волков со слепой стороны, – замечает пришелец.
Я с улыбкой встаю. Хищник рычит и кидается ко мне. Я отклоняюсь, вонзаю охотничий нож ему в переднюю лапу. Волк неуклюже отпрыгивает, но успевает разорвать мой плащ.
– Я бы его достала. Просто ждала подходящего момента.
Парень смеется, глаза поблескивают серо‑голубым огоньком в полутьме улицы.
– И что, этот твой момент наступил бы сразу после того, как мы вырезали «Скарлетт Марч» на могильном камне? – подначивает он.
Фенрис с рычанием пятится, зная, что бежать поздно: он убьет или его убьют. Я поднимаю с земли топор и присоединяюсь к юноше. Мой спутник нервно облизывает губы. Похоже, он от такого отвык – наверное, давно не охотился.
– Вот что, – начинаю я с ухмылкой, – я тут сама разберусь. Ну, если ты еще не дорос.
Он прищуривается, уголки тонких губ изгибаются в улыбке. Мы поворачиваемся к фенрису: волк, припав к земле, яростно буравит нас взглядом. Парень вытаскивает из‑за пояса пару ножей. Я раскручиваю в руке топорик.
– Он сначала на тебя бросится, – говорит парень.
– Точно, – соглашаюсь я. – А ты давай‑ка…
– Договорились, – с усмешкой кивает он.
Я качаю головой: надо же, все по‑прежнему – когда мы охотимся вместе, нам не нужны слова.
Мы подступаем к волку, и он атакует нас. Парень достигает цели первым: взвивается в прыжке над вздыбленной спиной фенриса и всаживает ножи зверю в бока с обеих сторон. Этого должно хватить, но я не позволю ему почивать на лаврах в одиночестве. Не сходя с места, швыряю в волка топорик. Лезвие рассекает воздух и бесшумно утопает у него в груди.
Фенрис смотрит на нас жадным, ненавидящим взглядом и валится на землю. В чудовище не осталось ничего человеческого – и ничего волчьего. Теперь это просто подыхающая тварь, звероподобная и омерзительная. Давлюсь от запаха гнили и скисшего молока. Я уже потеряла счет убитым мною фенрисам, но вонь каждый раз застает меня врасплох.
– Когда ты вернулся? И где топор? – спрашиваю я своего спутника, не отрывая взгляда от фенриса. Лучше подождать, пока тварь окончательно не издохнет.
– Примерно с час назад. Собственно, я не собирался прямо с дороги охотиться – вот и не захватил топор. Сообразил, что ты здесь, и домой заходить не стал. Знаешь, тебе бы завести какое‑нибудь хобби.
Качаю головой, слушая, как фенрис натужно, со свистом втягивает воздух. Язык хищника вываливается из пасти, и волк подыхает, издав последний хрип. Вспышка кромешной мглы окутывает мертвое тело, растворяет его в ночи. Тени угольным фейерверком брызжут по стенам, под машины, между лезвиями травинок.
Я перевожу взгляд на юношу.
– Рада тебя видеть, Сайлас.
Сайлас улыбается, вытирает кровь фенриса с ножей, прячет их в ножны.
– Я тоже рад тебя видеть, Летт.
– То есть рад видеть настоящего охотника в деле, – язвительно замечаю я.
Он подходит и обнимает меня. Я напрягаюсь – нет, ничего не имею против объятий, просто они мне редко достаются. В одноглазой девочке людям чудится что‑то отталкивающее. Но Сайлас знал меня до того, как появились шрамы. Я сдаюсь и обнимаю его в ответ.
Сайлас отпускает меня и, морщась, рассматривает пятна крови на джинсах.
– В охоте есть моменты, по которым я не слишком‑то скучал, – ворчит он. – Кстати, ты как?
Он указывает на рану у меня на боку.
– Все нормально, – отмахиваюсь я. – Ты что, в Сан‑Франциско ни разу не охотился?
Я вытираю топорик о край плаща. Кровь фенриса почти неразличима на алом полотне.
– Каюсь, виноват… Захотелось провести время с родным дядей.
– Да‑да, – вздыхаю я. Мне трудно понять, как можно долго жить без охоты, но подобные споры я неизменно проигрываю. – Как дядя Джейкоб?
– Ничего. – Сайлас пожимает плечами. – В смысле, для сорокалетнего мужчины, который живет практически отшельником.
– Это ведь не его вина, – замечаю я, пока мы идем назад по аллее. – Твои братья и сестры по‑прежнему бесятся, что отец оставил все деньги Джейкобу?
– Ага. А еще больше их бесит, что он оставил мне здешний дом, – отвечает Сайлас себе под нос.
Вместо того чтобы стать учеником дровосека, он окончил школу. Его братья сочли такой поступок бесчестьем, а сестры‑тройняшки обозвали Сайласа неженкой. К тому же папаша Рейнольдс передал им с Джейкобом все имущество, а потом впал в старческое слабоумие… М‑да, похоже, родственникам есть на что злиться.
– Досадно.
Пытаюсь представить свою жизнь без сестры… не получается. Если Рози исчезнет, моя жизнь просто остановится. Я смотрю на Сайласа, надеясь, что мне удалась сочувственная улыбка. Он кивает в ответ.
На другом конце аллеи стоит машина – без колпаков на колесах и переднего бампера. Дверь со стороны водителя распахнута настежь. Заднее сиденье завалено вещевыми мешками и коробками из‑под фастфуда.
– Этот драндулет доехал до Калифорнии? – морщусь я.
– И не только! Я устроил так, что она теперь ездит на растительном масле, – отвечает Сайлас.
– Отсюда до Калифорнии – и ни единого фенриса! – вздыхаю я.
Сайлас усмехается и кладет руку мне на плечо.
– Летт, тебе просто необходимо какое‑нибудь увлечение. Я серьезно. Давай подброшу до дома.
Я залезаю на пассажирское сиденье, попутно скинув на пол несколько пустых бутылок из‑под газировки. Сайлас подходит к водительской двери, а я тем временем успеваю опустить стекло. Может, дело в том, что я нечасто езжу на машине, но в салоне у меня начинается клаустрофобия. Сайлас садится за руль и что‑то делает с проводами, которые торчат рядом с зажиганием. Машина с тарахтением заводится.
– Что у вас тут происходит? Я не знал, что стаи опять обхаживают Эллисон.
Я пожимаю плечами.
– Все началось не так давно. Этот, например, неделю тут крутился. Он из стаи Монеты. А от Стрелы и Колокола ни слуху ни духу.
Какие там стаи, на западном побережье? Такие же большие, как здесь, на юге? Столь же свирепые? Есть ли там кто‑нибудь, чтобы сними бороться, как я – здесь? Насколько больше я могла бы совершить, если бы жила в Калифорнии, а не в захолустной Джорджии? Поверить не могу, что Сайлас ни разу не охотился…
– Спасибо, что поздравила с днем рождения, – прерывает юноша мои мысли.
– Ой, Сайлас, я совсем забыла! Прости, пожалуйста. Так тебе теперь, наконец, и пить можно?
– Не настолько это увлекательно, как ты думаешь!
Мы выезжаем на окраину города и углубляемся в ночь. Разрозненные фермерские домики звездочками поблескивают на холмах; дорогу освещает только тусклый свет единственной фары. Снова проверяю, не осталось ли на топорике или ноже следов крови, и заворачиваю оружие в плащ. Откидываю противосолнечный козырек, заглядываю в зеркальце и недовольно морщусь. Слюнявлю пальцы и пытаюсь пригладить волосы, которые торчат во все стороны, будто меня дернуло током.
– Похоже, в Эллисоне все по‑прежнему… Эй, с каких пор тебя волнует прическа? – интересуется Сайлас.
– С этих вот самых, – быстро отвечаю я.
Мы сворачиваем на грунтовую дорогу. Я поправляю блузку, потом запихиваю плащ и оружие под сиденье. По обеим сторонам дороги растет высокая трава, стрекот сверчков и цикад врывается в открытое окно и кажется мне оглушительным. Я утираю пот со лба.
– Погоди‑ка… Ты пытаешься скрыть, что охотилась!
– Слушай, – вздыхаю я, – я обещала Рози, что отпущу ее на охоту в одиночку, но этот фенрис…