– Сегодня пойдем на охоту, – добавляет она.
Я смотрю ей в глаза и вижу эту загадочную перемену, прикрытую мягким, успокаивающим выражением лица.
Голос Рози звучит знакомо, но взгляд – новый, неизвестный мне. Нам необходимо выйти на охоту – и не только затем, чтобы получить информацию. Охота возвращает мне единение с сестрой, сращивает разделенное пополам сердце. В этом нет никакого смысла, учитывая, чем сейчас заняты фенрисы, но охота дает мне возможность расставить все по своим местам – не только с Рози, но и с Сайласом. Общее дело связывает нас, несмотря на странное выражение, с которым смотрит на меня сестра.
– Сегодня вечером выйдем пораньше, – предлагаю я.
– Договорились. Знаешь, может, изменим план? – Сайлас относит тарелки к раковине. – Информация нужна нам быстро, значит, устроим необычную охоту.
– Что ты предлагаешь? – спрашиваю я.
Все становится на свои места: мы с Сайласом, как прежде, собираемся на ночную охоту.
– Давай разделимся, охватим большую территорию, – произносит Сайлас.
Я хмурюсь, но возразить мне нечего.
«Нет, Рози в одиночку не справится! Мы должны охотиться все вместе, чтобы восстановить прежние отношения между нами тремя…»
Я согласно киваю.
Протестовать бессмысленно: тактика, предложенная Сайласом, и впрямь хороша, к тому же гибнут люди.
Несколько часов спустя мы втроем стоим внизу. Свет фонарей пятнает лица Сайласа и Рози. На мгновение мне чудится, что их лица искажены шрамами, как и мое. Сестра волнуется, но я знаю, что она этого в жизни не признает.
«Ты способна охотиться одна в этом городе, Рози. Даже лучше меня».
– Встретимся на этом самом месте. В три часа ночи? – предлагаю я, ощупывая рукоятку топора.
– В два, – поправляет меня Сайлас. – Ладно тебе, Летт, некоторым иногда надо спать. К тому же если мы ничего не разузнаем до двух, то и дальше вряд ли повезет.
Я криво усмехаюсь.
– Договорились, в два. Если будете кого‑нибудь преследовать, не бросайте добычу. Рози, если наткнешься на группу… – Сестра смотрит растерянно и обиженно. Не хочу этого говорить – я знаю, ей будет неприятно, но… – Рози, будь осторожна. Я тебя прошу.
Сайлас чуть заметно шевелит губами, будто повторяет мои слова. На душе становится легче.
– Ладно, – соглашается Рози, затягивая на талии пояс с ножами.
– Я вернусь в парк, где мы видели тех троих… – объясняю я, стараясь скрыть нетерпение.
Их было пятеро… Если бы только снова их встретить. На этот раз я не стану дожидаться трансформации.
– Рози, может, тебе пойти на Семнадцатую улицу?
– В деловой район? А смысл? Там сейчас никого, – упрямится сестра и нехотя кивает, услышав мой недовольный вздох.
– А Сайлас…
– Я займусь северной частью города. В шикарных кварталах проще вычислить фенрисов. – Он поглаживает рукоять топора и поправляет рюкзак.
– Договорились. Значит, встречаемся в два, – напоминаю я.
Мы еще мгновение медлим, смотрим друг другу в глаза. Сайлас задерживает взгляд на Рози. Неужели он волнуется за нее так же, как я?
Наконец мы расходимся. Сайлас удаляется в противоположном направлении, а мы с Рози расстаемся в начале Андерн‑стрит, на прощание соприкоснувшись кончиками пальцев. Я чувствую, как сердце сестры начинает биться быстрее по мере того, как она удаляется. Наше сердце, которое я надеялась собрать воедино во время охоты. Нет, не сегодня.
«Не будь эгоисткой, Скарлетт. Ты нужна „стрекозам“».
Иду по парку, склонив голову и натянув капюшон. Это место бросает мне вызов. Здесь я потерпела неудачу и теперь должна доказать, что умею охотиться. На сей раз я сразу ухожу в самый дальний закоулок, где деревья уступают место одноэтажным коттеджам и дорожкам. Иду на ритмичные удары музыки и гул беседы, пока не выхожу к домику, переоборудованному в клуб под названием «Чердак».
Стены клуба покрыты граффити, и каждый раз, как распахивается дверь, улица наполняется звуками гитар и барабанов. Перед входом – длинная очередь. Тени четко вырисовываются на кирпичной стене. Молодежь считает, что вот это и есть настоящая жизнь, что мир состоит из удачных причесок, классной одежды и проносящихся мимо машин. Они не видели дневного света.
«Если человек видел свет, то в темноте он чувствует себя одиноко», – думаю я про себя, подныривая под нелепый громадный внедорожник. Здесь идеальный наблюдательный пост: сразу видно, кто пойдет за девушками, которые стайками выскальзывают из клуба. Присаживаюсь на обочине и стараюсь нагнать на себя скучающий вид, словно просто жду, что кто‑то подойдет, возьмет меня за руку и поведет в клуб. Несколько человек бегло осматривают меня, но тут же отворачиваются.
«Наблюдай. Просто наблюдай».
Текут минуты. У многих «стрекоз» машины припаркованы неподалеку, за девушками никто не крадется. Может, фенрисы этот клуб не облюбовали? Наверное, надо пойти в другое место. Я встаю, и тут из дверей клуба выходят три девушки. Одна из них пьяна и сползает по ступенькам так, будто ее ноги набиты ватой. Две подружки поддерживают ее, хотя сами не в лучшем состоянии. На углу они останавливаются и громко спорят, указывая в противоположных направлениях. Наконец девицы приходят к согласию и идут вдоль по улице. От стены «Чердака» отделяется тень – мужчина в черном пальто, неотличимый от остальных любителей громкой музыки – и следует прямиком за тремя подвыпившими подругами.
Фенрис, я это чувствую! Есть что‑то первобытное в его широких шагах и непринужденных движениях. Перехожу на противоположную сторону, двигаюсь за ними. Наверное, не стоит дожидаться трансформации, нельзя оставить хищнику шанс сбежать, надо убить его прямо сейчас. На сей раз я не приманка. Делаю осторожный шаг вперед, как кошка, крадущаяся за мышью. Пальцы смыкаются вокруг рукояти топора.
А потом я слышу смех – радостный, чудовищно искристый смех. Мои ровесницы, непохожие на «стрекоз» из клуба, смеются наивно, по‑детски. Нет, это тоже «стрекозы», только попроще – в джинсах и футболках, идут по улице, взявшись за руки и покачивая «хвостиками». Фенрис жадно смотрит на них, нюхает воздух и плотоядно ухмыляется, почуяв аромат духов. Ничего, что вокруг полно народу: я прикончу это чудовище и сбегу, меня не найдут.
Но есть одно препятствие. Когда видишь, что на самом деле представляет собой фенрис – это меняет тебя самого. Это все меняет, даже если волк не вырывает у тебя глаз или кусок кожи. «Стрекозам» никогда не стать прежними. Они заглянут в глаза тьме, поймут, что она существует, несмотря на сияющие тени и сверкающий блеск для губ. Они не смогут с прежним безразличием смотреть новости, не отнесутся по‑старому к мужчине, который обратит внимание на их юные фигуры. Они изменятся навсегда. Я не просто прикончу фенриса, я расправлюсь с глупым и невинным неведением этих девушек.
«Давай, чудовище! Перекидывайся! Направь мою руку! Превратись в волка у всех на глазах! Дай мне сразиться с тобой!»
Фенрис приближается к девушкам и отбрасывает сигарету на мостовую. В этот миг неоновые огни высвечивают символ стаи посреди набухших вен у него на запястье: стрела.
Я стискиваю топор так крепко, что ладони начинает покалывать, и чувствую, как вздуваются мои кровеносные сосуды. Стая Стрелы! Продолжаю пялиться на «стрекоз», рассчитывая, что еще немного, и мною овладеет звериная сила – тогда я смогу броситься в бой. Девушки кокетливо отбрасывают волосы и пританцовывают на месте, словно породистые лошади – воплощенная красота и изящество, сияющая кожа, туфли на каблуках… Волк улыбается, пожимает им руки, поглаживает свои блестящие волосы, которые – я‑то знаю! – скоро превратятся в тусклый мех.
«Не попадайтесь в его ловушку! Взгляните ему в глаза! Это не желание, а голод!»
Мне хочется кричать, предупредить их… Нет, нельзя. Они решат, что я свихнулась, к тому же в борьбе с волком я потеряю элемент неожиданности.
Под смех и разговоры «стрекозы» вместе с фенрисом удаляются от меня. Я скольжу следом, но они идут слишком быстро, и мне трудно не попадаться им на глаза. Неожиданно они сворачивают на Спринг‑стрит, которая освещена настолько хорошо, что я не решаюсь за ними последовать.
«Все нормально. Сосредоточься».
Я разворачиваюсь и бегу по параллельной улочке, рассчитывая опередить их, чтобы не потерять на следующем повороте. Добегаю до перекрестка и с волнением заглядываю за угол.
Их нет.
Ночь прорезает девичий визг – резкий и пронзительный.
Кидаюсь на звук, хотя из‑за эха, которое бьется между стеклянных стен, мне сложно разобрать, откуда он идет. Девушка снова кричит – от боли, и на этот раз ей вторит другая. Где же они? Я бегу вниз по Пичтри‑стрит и, наконец, замечаю слева узкий закоулок. В глубине прижались друг к другу две подружки, а возле них кружит и щелкает челюстями огромный волк. Где же третья девушка? У меня сводит живот.
Выхватываю топор и с боевым кличем бросаюсь в переулок.
«Я спасу вас!»
Волк яростно рычит и оскаливает поблескивающие желтоватые зубы. Я вскидываю топор – мне не успеть, придется бросать. Фенрис щелкает зубами, одна из девушек снова кричит от ужаса, клыки едва не пропарывают ей ногу. Я кидаю топор, лезвие со свистом взлетает в воздух, а я с разбегу падаю на влажную мостовую. Отталкиваюсь руками от земли и правой ладонью упираюсь во что‑то теплое и гладкое – девичий локоть; кость брошена на мостовую, как мусор. Асфальт залит алой кровью. К горлу подкатывает тошнота, хотя я всякого навидалась. Закрываю глаза и с трудом удерживаюсь на ногах.
Подбежав к выжившим «стрекозам», я с ужасом осознаю, что в переулке мы одни. Я промахнулась, и фенрис растворился в ночи – он плотно поужинал, набрался сил. Меня охватывает злость, язык сковывает от ярости. Я стремительно подхватываю топор с земли.
Девушки с воплем жмутся друг к дружке. В расширенных от ужаса глазах стоят слезы.
– Он убежал, – объясняю я.
Они смотрят на меня, на шрамы, на топор у меня в руке. Не знаю, что еще им сказать. Их подруга погибла. Сожрал ли волк ее прямо у них на глазах или выбрал себе жертву в темноте? Чья‑то подруга, дочь, внучка, чья‑то сестра попала в желудок фенриса. Меня мутит, я наклоняюсь над сточным желобом, потом делаю шаг к девушкам. Они снова испуганно кричат. Я закрываю изуродованное лицо капюшоном.
– Пойдемте поймаем такси. Вам надо домой.
Они дрожат и боятся сдвинуться с места, боятся дышать. Я знаю, каково им; неуверенно ковыляя по переулку, они думают, что это все – чудовищный, кошмарный сон. Неужели я выглядела так же, стоя перед сестрой много лет назад?
«Вам уже не помочь, „стрекозы“. Попрощайтесь с миром, который вы знали, добро пожаловать к входу в пещеру. Простите, что подвела».
Я вывожу их на главную дорогу, сажаю в такси – и отпускаю в ночь. Они не оглядываются, боятся, что я тоже часть их кошмара. Может, они и правы.
Мне хочется подъехать до дома на автобусе, но вместо этого я иду пешком, старательно игнорируя потаенное, тянущее чувство под сердцем. Не могу отделаться от ощущения, что касаюсь оторванного локтя, чувствую его под пальцами. Эти мысли смешиваются с воспоминаниями о том, как я вырвалась из спальни бабули Марч, с головы до ног покрытая кровью убитого фенриса. Я надеялась упасть в бабулины объятия, а вместо этого не нашла даже ее останков – только разорванный окровавленный фартук. Такое впечатление, что фенрисы специально оставляют от жертвы именно то, что заслоняет всю счастливую память о погибшем.
В ночи раздается громкая музыка, где‑то поскрипывают автомобильные шины, но улица пуста. Я бреду как зомби, мертвая и бесчувственная. Или почти бесчувственная. Меня переполняет ненависть к самой себе. Волк на свободе. Я должна была остановить его и не смогла.
Интересно, повезло ли Рози?
Мысль об успехе сестры должна радовать, но в душе зреет выматывающая, отвратительная ревность, которая вот‑вот вырвется наружу. Охота поет во мне, успокаивает и утешает меня. Я – охотник. Или была им. Теперь я просто неудачник. Срываю повязку с глаза и сбрасываю плащ с плеч.
Наркоман сидит на ступеньках у входа в дом, но на меня не огрызается. Просто смотрит туда, где должен быть мой второй глаз, а потом уступает мне дорогу с достоинством, которое меня настораживает. Тусклые отблески уличных фонарей высвечивают черные слезы, вытатуированные у него на лице, и мне кажется, что мои шрамы тоже татуировка. Тяжело и медленно взбираюсь по ступенькам до самого верхнего этажа.
– …Нет, серьезно, родители были уверены, что у них будет девочка. А на свет появился я, и они вроде как разочаровались.
– Правда? Это многое объясняет, – хихикает сестра.
Ее голос так похож на голоса «стрекоз», что мои щеки заливает краска – из‑за этого да еще из‑за зрелища, которое предстает моим глазам: Рози лежит на диване, Баламут дремлет у нее на животе, а Сайлас откинулся на спинку одного из стульев и задрал ноги на стол с граффити. Они оба в пижамах, выглядят по‑домашнему – расслабленно, даже скучающе. Не похоже, что они охотились, сходили с ума, защищали «стрекоз» от фенриса и выбивались из сил, чтобы сделать мир немного лучше. И с растерзанной живьем девушкой они дела не имели.
– Скарлетт?!
Рози произносит мое имя с тревогой и удивлением.
Я бросаю плащ и повязку на пол и неторопливо запираю за собой дверь. Меня переполняет гнев.
«Дыши, Скарлетт. Главное – не кричи».
– Летт? Что с тобой? – окликает меня Сайлас.
Ножки стула клацают о пол, и я слышу шаги за спиной.
– Я не успела… Девушка погибла. Ее сожрал фенрис, – говорю я, оборачиваюсь к ним и стискиваю зубы. В голове попеременно мелькают образы «стрекоз», вытатуированной на запястье стрелы и бабули Марч.
– Скарлетт… – начинает Рози.
– Не вини себя, – твердо говорит Сайлас.
Я вскидываю брови и резко отвечаю:
– Я вышла на охоту, чтобы спасти этих дурочек, а не прохлаждалась здесь в приятной компании!
– Летт, погоди‑ка. Мы ведь договорились встретиться здесь в два.
– И что? – шиплю я в ответ.
– Скарлетт, уже четыре часа утра.
Рози сбрасывает Баламута на пол и босиком подходит ко мне.
Смотрю на встроенные в радио часы – на табло светятся цифры четыре ноль три. Я ухожу в ванную, ополаскиваю лицо и возвращаюсь в комнату. Рози с Сайласом подались ближе друг к другу и настороженно смотрят на меня. Сестра все еще не такая, как прежде, и это пугает.
– Скарлетт, успокойся, – начинает она. – Пока мы тебя дожидались, я испекла печенье с арахисовым маслом. Присядь, отдышись…
– Присядь?! – почти взрываюсь я. В груди клокочут чувства, поднимаются от пяток до самой макушки, картинка перед глазами двоится, троится… – Я пришла сюда, думала поспать пару часов, а потом снова на охоту. Надо же что‑то делать… А мой напарник и милая сестрица просто… сидят! Да как вы можете отдыхать, зная, что мир наводнен чудовищами? Кто, кроме вас, их остановит?!
Мой голос звучит тоненько, в горле тяжелым комом стоят слезы, но я не плачу. Я никогда не плачу, хотя мне очень хочется.
Есть ли им до этого дело? Я думала, что мы собрались здесь по одной и той же причине. Рози – моя сестра! Как ей может быть все равно? Ради нее я сражалась с волками, я закрыла ее собой, и теперь – в обмен – мне необходимо, чтобы ей было дело до того, что мне важно.
– Летт, но ведь… – мягко начинает Сайлас, подходя ко мне. – Нельзя ведь охотиться всю жизнь. Посиди с нами…
Сайлас иногда умеет говорить так, как будто кроме нас с ним в комнате никого нет. Больше всего на свете я хочу взять его за руку, присесть и хотя бы на мгновение забыть об охоте, махнуть рукой на свои обязанности… Сайлас и Рози – красивые, не изуродованные люди, члены привилегированного клуба. Они с легкостью могут проговорить всю ночь напролет вместо того, чтобы выслеживать фенрисов.
Сайлас с Рози прижимаются друг к другу, словно защищаясь от меня, словно я – какой‑то чужак, а не сестра и не напарница. Я ошеломленно качаю головой и ухожу в ванную, с грохотом захлопнув за собой дверь. Включаю ледяной душ, отсекая приглушенные шепоты, вой сирен на улицах города и сдавленные всхлипы, которые вырываются из моего уродливого, исковерканного шрамами горла.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
РОЗИ
На следующей неделе я пропускаю занятие в центре досуга. Каждый вечер готовлю китайскую лапшу, а утром мы доедаем остатки. Из квартиры почти не выходим. Такое ощущение, что время замерло. Мы со Скарлетт отодвигаем диван к стене и тренируемся в комнате. Сестра занимается этим, потому что, по ее словам, без тренировок я потеряю хватку. А я – потому, что без тренировок она, наверное, спятит. Скарлетт отсчитывает дни до следующего полнолуния, как заключенный считает шаги до электрического стула.
Конечно, я и сама могу свихнуться. Я влюбилась в дровосека, но этого не должно было случиться! У Скарлетт на любовь времени нет, так почему оно должно найтись у меня? Я с трудом сдерживаю признание в своих чувствах. Сестра целыми днями копается в записях про фенрисов, поэтому Сайлас выманивает меня из дома, уговаривает пройтись по нашей улице, или даже дальше. Мы с ним теряемся в потоке разговоров. Я стараюсь не касаться его – не потому, что не хочу, а потому, что мне кажется, что если я коснусь его руки или как бы случайно обниму, то уже не смогу остановиться. Мне хочется, чтобы он подхватил меня на руки, как тем вечером в Эллисоне… Сайлас нужен мне – и это вызывает у меня и восторг, и страх.
Скарлетт все знает.
Не то чтобы вправду знает… Впрочем, она ведь не дура. Время от времени сестра кидает на нас с Сайласом подозрительные взгляды. По‑моему, она догадывается, что мы с ним проверяем на прочность связи, соединяющие нас троих, только не подозревает, что мы с Сайласом заодно.
Я охотник. Гляжу на хмурое лицо Скарлетт и понимаю: мне нельзя действовать. Надо подождать, пока чувства пройдут. Сестра спасла меня от верной смерти, и если Скарлетт хочется, чтобы я провела свою жизнь в охоте на фенрисов, то эту цену мне придется заплатить.
К следующему вторнику Скарлетт и Сайлас притаскивают еще одну охапку книг из библиотеки. Странный набор – дикие волки, чудовища, легенды и мифы… Сестра близка к отчаянию и перечитывает тома, которые при всем желании не помогут нам вычислить потенциального фенриса. Я заставляю ее завтракать и обедать, а сама чувствую, что готова взорваться. Под кожей бурлит энергия, подстегивает меня сделать что‑нибудь, что угодно – только бы не сидеть в квартире.
Сайлас со стоном оборачивается к двери ванной – Скарлетт принимает душ.
– И все из‑за этого проклятого волка! Если бы она его прикончила, то расслабилась бы. Чем ей помочь? Что я упустил?
– Ничего, – вздыхаю я. – Тут ничем не поможешь. Ты же ее знаешь.
– Да, – тихо соглашается Сайлас, но взгляд у него все равно виноватый. – Но она ведь не всегда такая. Сейчас у нее сердце не на месте. Как думаешь, из‑за меня… – Он идет на кухню, потупив взгляд. – Из‑за меня ты от нее отдаляешься?
Я удивленно моргаю. Неужели Сайлас пытается узнать, что он для меня значит? Сайлас наливает себе воды, а я в это время лихорадочно подыскиваю слова.
– Это ведь я уговорил тебя пойти на занятия… – произносит Сайлас. – Из‑за меня Скарлетт решила, что она тебя теряет, а мне просто хотелось, чтобы у тебя появилась собственная жизнь. Наверное, не стоит совать нос не в свое дело…
– Нет‑нет! – быстро возражаю я. – Сайлас, я сама приняла это решение.
– Ладно… – Сайлас морщится и протирает запотевший стакан. – Не хочу вас рассорить. По себе знаю, что такое оказаться по разные стороны баррикад с обозленными родственниками. Я никогда не смог бы так поступить с тобой и Скарлетт. Если честно, не знаю, что буду делать, если потеряю вас. Вы – все, что у меня осталось… А она похудела, ты заметила?
– У нас с Летт все будет в порядке. У нас ведь всегда все в порядке, – мягко отвечаю я, хотя и не уверена, правда ли это.
Отчего мне хочется, чтобы сестра вышла из комнаты и оставила меня наедине с Сайласом? Отчего я чувствую, что предаю Скарлетт, строя планы у нее за спиной? Если бы я продолжала воспринимать Сайласа как друга, то смогла бы обнять его в поисках утешении, однако в душе растет страх, что объятие выйдет слишком тесным, а прикосновение – чересчур нежным. Как у нас с сестрой все может быть в порядке, если мои мысли заняты исключительно ее напарником?
Я скрещиваю руки на груди и опираюсь о стол. Да, Скарлетт похудела, под глазами залегли темные круги, а по ночам она беспокойно ворочается в постели, хотя раньше за ней этого не водилось. Сестру заботят волки, а я в это время лежу без сна и мечтаю о парне, который всего в нескольких метрах от меня. Нехорошо.
– Рози, прости! – восклицает Сайлас, заметив мое опечаленное выражение лица.
Я качаю головой, улыбаюсь, но обмануть друга не так‑то просто. Он медленно облокачивается о стол рядом со мной и касается моей руки кончиками пальцев. Начало похоже на дружеский жест.
– Рози…
Я плотно сжимаю губы, а он тем временем проводит ладонью по моей коже, обхватывает меня за плечи и замирает. Похоже, он осознает, что объятие вышло за грань дружеского. От этой мысли у меня кружится голова, но та же самая мысль заставляет меня положить руку ему на талию. Я закрываю глаза, чувствую дыхание Сайласа на своей коже, слышу размеренное биение его сердца. Его губы так близко! Будь я посмелее, я бы поцеловала его. С трудом сдерживаю вздох. В груди копится воздух, а я не выпускаю его наружу, хотя желаю этого больше всего на свете. Больше всего на свете хочу прижаться к Сайласу…
В ванной Скарлетт выключает душ. Сайлас резко отдергивает руку, а я отшатываюсь от него. Голова кружится.
– Так о чем я говорил? – с легким недоумением спрашивает Сайлас. – Ладно, давай вернемся к потенциальным фенрисам, волкам и прочим важным штукам…
Он мотает головой, словно отгоняя туман.
Я закусываю губу. Хочется выбраться отсюда – мне просто необходимо выйти, иначе оглушительное желание быть рядом с Сайласом поглотит меня. Если я не найду причины ускользнуть и отвлечься, Скарлетт наверняка все поймет. Я ненадолго, схожу за продуктами или еще куда‑нибудь, а Сайлас поможет сестре с расследованием. Нельзя же и дальше раскошеливаться на китайскую еду! Я встречаюсь взглядом с Сайласом: его глаза как два кусочка неба в нашем унылом жилище.
– Я скоро вернусь, – поспешно бормочу я и кидаюсь к двери.
– Подожди! – скороговоркой шепчет Сайлас.
Он перекидывает мне пояс с ножами.
– На всякий случай!
Ловлю пояс и застегиваю его на талии. Сайлас лукаво улыбается. Интересно, он знает, как на меня действует его улыбка?
Я слабо улыбаюсь в ответ, закрываю за собой дверь и выхожу из подъезда. Когда я последний раз выходила на улицу? Ноздри щекочет сигаретный дым и свежий воздух. Я выбегаю из нашего обшарпанного закутка, перебираю купюры в кармане и направляюсь прямиком к супермаркету: за продуктами, а потом сразу домой.
Порывистый ветер путает мои волосы. Вокруг сигналят машины, на перекрестке пробка, и я проскакиваю между такси на противоположную сторону. Может, сходить на коротенькое занятие? Я так долго думала только об охоте. Перед глазами стоит Сайлас – он поддерживает и ободряет меня.
В полчаса уложусь.
Центр досуга в нескольких кварталах отсюда, но я пробегаю их в мгновение ока. Если сосредоточиться на том, чтобы не врезаться в прохожих, на том, чтобы точно ставить одну ногу перед другой, из мыслей уходит крошечная искорка вины. Я влетаю в центр и протягиваю улыбающейся регистраторше свою карточку.
– На какое занятие? – спрашивает она.
– М‑м… – Просматриваю расписание: украшение тортов, танец живота, биржевые торги… – Вот, рисунок с натуры! – определяюсь я. – Погодите… А карандаши и бумагу надо приносить с собой?
– Нет, все материалы включены в стоимость. Третья комната, занятие скоро начнется. Милочка, а тебе восемнадцать есть?
Вопрос застает меня врасплох.
– Ага, – торопливо подтверждаю я.
Женщина кивает и возвращается к работе.
Ну, мне же есть шестнадцать. Это почти одно и то же. Скарлетт восемнадцать. Значит, Сайласу… Ого! Что парень его возраста нашел в такой девчонке, как я? Я же почти ребенок.
Захожу в комнату и устраиваюсь за свободным мольбертом неподалеку от стула, установленного в центре. Вокруг меня расположились говорливые женщины средних лет, но я их даже не слышу. Может, я неправильно поняла Сайласа? Может, это только я испытываю какие‑то чувства?
В комнату входят двое мужчин: один постарше, усатый, а второй – помоложе, с рыжеватыми волосами, в спортивных штанах и поношенной футболке. Кстати, второй похож на Сайласа. Да что я, одержима, в самом деле? В парне и впрямь есть что‑то от моего дровосека: полные губы, волнистые волосы… Я отворачиваюсь, чтобы больше на него не пялиться.
– Ну что, дамы, готовы? – бодро спрашивает усач.
В комнате раздается громкое шуршание – все ищут чистые страницы в огромных альбомах, установленных на мольбертах. Я нерешительно провожу несколько линий.
Не‑Сайлас сбрасывает футболку, обнажая слегка обозначенные мышцы на незагорелой груди, потом берется за пояс спортивных штанов, и я удивленно выгибаю бровь… Штаны падают на пол.
Под ними нет ничего. Вообще.
Уголь выскальзывает из неожиданно вспотевших пальцев.
Не‑Сайлас перешагивает через сброшенную одежду и проходит в центр комнаты. Сияющий свет ламп отражается от гладкого живота. Натурщик улыбается как ни в чем не бывало – будто и не стоит тут совершенно голый. Я каким‑то образом умудрилась сесть практически рядом с ним. Мне видно… ну… все… Мысли начинают путаться. Я на мгновение зажмуриваюсь. Лицом парень похож на Сайласа, и из‑за этого я не перестаю гадать, похож ли он на него во всем остальном.
– Дамы, внимание! Натурщик позирует семь минут. Готовы?
Усач устраивается за последним свободным мольбертом.
Домохозяйки, наводнившие комнату, одновременно кивают. Я вздрагиваю.
– Начали!
Старший мужчина запускает секундомер.
Не‑Сайлас стоит в позе, напоминающей о «Давиде» Микеланджело, вот только мраморные глаза Давида смотрят в пустоту, а натурщик в упор уставился на меня.
«Рисуй!»
Хватаю с подставки под мольбертом кусок угля и торопливо черчу в альбоме беспорядочные линии. Нельзя все время смотреть в сторону, а то натурщик решит, что я его не рисую. Я быстро вскидываю глаза, старательно избегая той области, к которой снова и снова возвращается мой взгляд. Голова кружится.
Сколько прошло времени? Семь минут – уж точно. Я штрихую грудь мужчины на своем рисунке. Интересно, как выглядит грудь Сайласа?
«Прекрати! Не смей!»
У старшего срабатывает таймер.
– Закончили!
Шорох угля по бумаге смолкает.
«Спасибо, счастье‑то какое…»
– И – следующая поза!
Не‑Сайлас отворачивается, и я вижу только его каштановую шевелюру, бок, а также… Да сколько раз мне придется рисовать… эту область? Хуже всего, что теперь, когда не видно лица, он еще больше похож на Сайласа. Точь‑в‑точь Сайлас. Поскольку натурщик больше смотрит на меня, я задерживаю взгляд на его теле немного дольше.
К концу занятия я успеваю нарисовать восемь средненьких набросков – на каждом в области паха зияет пробел. Домохозяйки ревностно сравнивают свои рисунки. Натурщик натягивает штаны и футболку, вежливо кивает на прощание и выходит из класса. Я снова воображаю обнаженного не‑Сайласа.
Выскакиваю из комнаты, бросив наброски на мольберте – что бы я сказала про них Сайласу и Скарлетт?
«Хватит думать про Сайласа, хватит!»
В отделе замороженных продуктов супермаркета меня обдает приятное дуновение кондиционеров. Хватаю мороженое и горошек – все что угодно, лишь бы похолоднее. Пакет с горошком я прижимаю к шее и встаю в очередь на кассу. Растерянность наконец оставляет меня, и я на секунду забываю об обнаженном натурщике. Тороплюсь домой, на ходу подсчитывая, сколько же времени я отсутствовала. Толкаю входную дверь и… покупки валятся из рук.
Сайлас приветствует меня улыбкой. Солнечные лучи, льющиеся в комнату сквозь грязные оконные стекла, играют на его груди, чуть тронутой загаром. Штаны соблазнительно обхватывают бедра, и я невольно вспоминаю свои наброски, на которых низ живота не‑Сайласа выглядел точно так же, как живот Сайласа реального. Выходит, все остальное у них, наверное, похоже… Мое лицо заливает румянец, а с губ срывается слабый вздох.
Скарлетт с силой бьет Сайласа в живот.
Он морщится и со стоном падает на пол. Сестра помогает ему подняться.
– Все равно тебе придется сегодня выбраться из дома! – выдыхает он.
Волосы у Скарлетт собраны в тугой «хвост», который раскачивается туда‑сюда – она смеется.
– Я выиграла! – восклицает она с улыбкой.
У нее на животе блестят влажные капельки. Струйки пота стекают по толстому шраму, пересекающему солнечное сплетение. Рубашка Скарлетт заткнута снизу под спортивный бюстгальтер – так сестра обычно одевается во время тренировок. Сайлас встает на ноги, потирает живот. Со мной они так не тренируются, а друг с другом Сайлас и Скарлетт всегда работают в полную силу. Раньше я им завидовала, но теперь скорее рада.
«Вот видишь, напарник сестры не отдаляется от нее из‑за меня. Мы по‑прежнему одна команда».