Ничего. Ни искры, ни огня. Ничего.
– Ты прав, – признаю я шепотом. – Я ничего не почувствовала.
– На охоте все по‑другому. – Сайлас усаживается на траву и берет меня за руку. – Все нормально, Летт. Ты влюблена в охоту, а мы с Рози не способны на такое. Да, мы охотники, только нам необходимо большее, а тебе – нет. Ты – часть охоты, а охота – часть тебя.
– Ничего не могу с собой поделать, – выдавливаю я сквозь слезы. Когда это я успела расплакаться? – Ничего не могу поделать, такая уж я есть. Вот такая… Это все, что у меня осталось.
– Я понимаю, – мягко говорит Сайлас, помогая мне подняться на ноги. – Все нормально.
– По‑моему, я не смогу измениться, – шепчу я. – Не могу остановиться… Я все думаю об охоте, и о потенциальном фенрисе, и об этом Портере, и…
Сайлас успокаивающе улыбается и качает головой.
– Летт, мне никогда не хотелось, чтобы ты стала другой.
Он берет меня за руку и слегка пожимает мои пальцы. Я медленно накрываю его руку своей ладонью. Мы – напарники, и остаемся ими всегда, даже когда я ненавидела его, даже когда он был за тысячу миль от меня, даже когда он полюбил мою сестру… Даже когда нам было бы легче навсегда расстаться.
С минуту мы молчим.
– Я обещал Рози, что приведу тебя домой, – наконец говорит он.
Я качаю головой. В мыслях царит неразбериха.
– Сайлас, я не могу. По крайней мере, пока.
– Я так и думал, – терпеливо соглашается он. – Ну, я тогда пойду?
Я киваю. Не знаю, что еще сделать. Сайлас разворачивается и уходит.
Он не оглядывается, но я только рада, потому что у меня по лицу опять текут слезы.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
РОЗИ
Я возвращаюсь домой с раскрасневшимися и припухшими от слез щеками. В квартире меня дожидается только Баламут, но я почему‑то совсем не удивлена. Умываюсь, выключаю свет и беру кота к себе на диван в надежде, что он утешит меня, пока кто‑нибудь наконец не придет. Я зарываюсь лицом в мягкую серую шерстку, но через несколько секунд Баламут срывается в погоню за каким‑то жуком.
|
|
Открывается дверь. Пришел Сайлас. Несмотря на полутьму, я вижу, как он смотрит мне в глаза и плотно сжимает губы. Слова не нужны. Киваю и чувствую, как к горлу подступает знакомый ком. Сайлас разувается и садится рядом со мной на диван, закрыв лицо ладонями. Баламут, пробегая мимо, кусает его за щиколотку и спешит дальше по своим делам. Сайлас вполсилы шлепает кота.
– Не нашел? – спрашиваю я наконец.
– Нашел. Она не стала возвращаться, – мягко отвечает он.
Мое лицо застывает, и я сворачиваюсь клубком у подлокотника. Скарлетт не пошла домой. Половинка моего сердца безумно болит.
Сайлас вздыхает, придвигается ближе, берет меня за плечи и пытается обнять. Я хочу, чтобы он прижал меня к себе, хочу вдыхать аромат его кожи, провести рукой по его рубашке, ощутить жар его тела. Меня что‑то останавливает. Я отстраняюсь и качаю головой.
– Я…
Мне хочется сказать, что я не могу. Не могу касаться его прямо сейчас, не могу обнимать его, хотя мое тело жаждет прижаться к Сайласу. Я люблю сестру. Именно это причинило ей боль. Именно это ее оттолкнуло.
Сайлас печально кивает:
– Ничего, Рози. Давай‑ка тогда поспим, что скажешь?
– Точно! – выпаливаю я. – Правильно! А с утра попробуем убедить ее вернуться домой, – добавляю я твердо.
– Конечно, – шепотом соглашается Сайлас.
|
|
Колокол бьет двенадцать, но мне кажется, что уже гораздо позже. Подхватываю Баламута и бреду в крошечную спальню, которую мы делим с сестрой. За моей спиной Сайлас снимает рубашку и разворачивает плед. Интересно, крепко ли он будет спать? Я ложусь на кровать, болезненно ощущая пустующую половину сестры. Хватаю подушку Скарлетт и зарываюсь в нее лицом, вдыхаю запах ее волос, на самую малость отличающийся от моего. Как жить в мире, где сестра меня ненавидит? Слезы обжигают лицо, льются на подушку. Меня терзает ненависть к самой себе. Я на мгновение перестаю плакать, когда замечаю, что в спальню проник свет с улицы – Сайлас осторожно раздвигает занавески алькова и прислоняется к стене, скрестив руки на обнаженной груди. Волосы падают ему на лицо. Сайлас бесшумно протискивается в узенький промежуток между моей кроватью и стеной, опускается на пол, подтягивает колени к груди, склоняет голову и берет меня за руку, нежно поглаживая большим пальцем тыльную сторону моей ладони.
Я соскальзываю с кровати, обернув одеяло вокруг ног, и пристраиваюсь к Сайласу на колени, уткнувшись лицом ему в шею. Он крепко обнимает меня, словно боясь отпустить. Я понимаю, что нужно подняться, лечь в кровать – будто в знак верности сестре, – но что‑то удерживает меня на месте, не дает отстраниться от груди Сайласа, которая так размеренно поднимается и опадает, или от его рук, которые хранят меня, словно драгоценность, или от его губ, которые нежно дотрагиваются до моего лба.
Мы засыпаем, так и не сказав ни слова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
|
|
СКАРЛЕТТ
Я не знаю, ни куда идти, ни что делать, ни с кем поговорить. Не умею разговаривать с незнакомцами, не умею поддерживать светскую беседу или обсуждать погоду, столкнувшись с кем‑то в лифте. Так что я блуждаю по городу – молчаливая и стойкая, – пока утренний туман укутывает землю. Меня избегают даже бездомные, будто я поражена проказой. Я пытаюсь охотиться, но меня снедает страх. Фенрисы стаи Стрелы теперь знают, кто мы, и в одиночку я с ними не справлюсь. Будет гораздо проще сдаться.
Так проходит день.
На следующий день я для порядка захожу в библиотеку и вбиваю имя Портера в поисковик, ни на что особенно не рассчитывая. Сплю я в парке, под кустами коралловых азалий, укрывшись плащом вместо одеяла. Как‑то раз ко мне привязывается полицейский, но увидев меня без глазной повязки, тут же теряется, и я почти физически ощущаю, как у него пересыхает в горле. Коп советует поискать другой ночлег и оставляет меня в покое. Я блуждаю как потерянная, вздрагиваю каждый раз, когда мне кажется, что я заметила Рози или Сайласа. При виде влюбленных парочек сердце у меня начинает взволнованно биться. Мне не хочется, чтобы Рози с Сайласом меня отыскали. Я боюсь этого и одновременно надеюсь увидеть, как они смеются, держатся за руки, гуляют вдвоем. Может, я мазохистка, но подобное зрелище наполнило бы меня завистью и ревностью. Я бы ощутила боль – по крайней мере хоть что‑то, после мертвого изнуряющего чувства, которое переполняет меня все эти дни.
Большую часть третьего дня я кругами катаюсь в метро, пока до меня не доходит, что я наблюдаю, как возвращаются домой те же самые люди, которые у меня на глазах ходили по магазинам, в парк и на обед. С трудом заставляю себя сойти на следующей остановке, бреду куда глаза глядят, удивленно озираюсь: в этой части города мне еще не доводилось бывать. Узнаю логотип на указателе, который показывает дорогу к дому престарелых «Винсент», – там теперь живет отец Сайласа. Некоторое время мнусь на углу. Со мной уже несколько дней никто не разговаривал. Папаша Рейнольдс всегда хорошо к нам относился и заботился о нас с тех самых пор, как погибла бабуля Марч – пока мама наконец не приехала. Про мои шрамы ему известно, так что таращиться он не станет. По крайней мере до того, как у него началась болезнь Альцгеймера, за ним этого не водилось. Наверное, папаша Рейнольдс меня и вовсе не помнит. Что, если он закричит? Вдруг я его напугаю?
Я больше не могу оставаться одна.
Решительно поворачиваю за угол, к больнице, огромному бело‑кремовому зданию, словно вышедшему прямиком из конца шестидесятых годов. Перед больницей на скамейках сидят медсестры в бледно‑розовых халатах, болтают и едят йогурты. Еще по дороге меня окатывает мощная волна больничного запаха: смесь физраствора, латекса и медицинского спирта. Я морщусь и, не обращая внимания на любопытствующие взгляды медсестер, прохожу в сверкающие раздвижные двери.
– Я могу вам… чем‑нибудь помочь? – с дежурной улыбкой окликает меня молоденькая девушка‑администратор и внезапно меняется в лице.
Зеркало подсказывает мне, что дело не только в шрамах: волосы у меня свалялись, одежда перепачкана и покрыта листьями. Я морщусь и стягиваю волосы в «хвост». Так хоть немного лучше.
– Здравствуйте! – От долгого молчания мой голос звучит хрипло, и я начинаю снова: – Здравствуйте, я пришла навестить Чарли Рейнольдса.
К администратору возвращается самообладание, и она требует бодрым профессиональным тоном:
– Представьтесь, пожалуйста.
– Скарлетт Марч.
– Извините, но вас нет в списке посетителей мистера Рейнольдса…
– Я вместо Сайласа Рейнольдса. Он не смог прийти и попросил присмотреть за отцом, – храбро вру я.
Девушка задумчиво пожевывает кончик ручки.
– Ладно. Пойдемте, я провожу.
Она ставит на стол табличку «Скоро вернусь» и ведет меня по больнице. Мы проходим мимо комнат, где сидят старики в инвалидных креслах, уставившись в телевизоры. Я сомневаюсь, что они и вправду что‑то смотрят. В некоторых комнатах шторы задернуты, сиделки разговаривают с пациентами мягким сюсюкающим тоном, который обычно используют при общении с детьми.
– Вот и умница! А теперь еще кусочек!
Я морщусь и стараюсь не слушать.
– Ну вот и пришли.
Девушка карточкой отпирает двойные двери, мы заходим в комнату, и двери захлопываются у нас за спиной. Я с трудом подавляю желание броситься прочь.
Комната коричневая: коричневые стены, коричневый ковер, коричневая мебель с кожаной обивкой. Единственное цветное пятно – зеленые пижамы пациентов. На шеях у стариков висят бирки с именами и медицинскими данными. Пациенты смотрят на меня разок и больше не оборачиваются, подозреваю, что не из вежливости, но я все равно признательна.
– Мисс Марч пришла к мистеру Рейнольдсу, – объясняет девушка из регистратуры мясистому медбрату, который больше похож на вышибалу в клубе, чем на сотрудника больницы.
Он с улыбкой кивает и указывает куда‑то вглубь, на небольшой круг из инвалидных кресел.
На папашу Рейнольдса.
Девушка приносит мне стул, но я стою и никак не могу отвести глаз. Неужели так люди себя и чувствуют, когда видят меня? Сажусь, ошеломленно рассматривая Сайласова отца. Время сокрушило некогда сильного и гордого человека: запястья исхудали, губы сморщились, изо рта тянутся ниточки слюны. Он тревожно озирается, словно ищет – что‑то или кого‑то. Папаша Рейнольдс одет не в больничную пижаму, а в серые спортивные штаны и белую футболку. Из‑за этого он кажется еще более выцветшим, а старческие пятна на коже проступают еще отчетливее.
– Мистер Рейнольдс? – оглушительно окликает его девушка.
Отец Сайласа оборачивается к ней, немного выпрямляясь в своем кресле.
– К вам пришла гостья, мисс Марч! Как здорово!
Папаша Рейнольдс смотрит на нее. Я усмехаюсь – мне знаком этот взгляд, который обычно сопровождался еще и язвительным замечанием: «Девочка, ты что, белены объелась?» Медсестра несколько тушуется, но потом улыбается мне и уходит.
Папаша Рейнольдс нерешительно переводит взгляд на меня и с улыбкой протягивает мне дрожащую руку. Я отворачиваюсь, чтобы ему не был виден мой искалеченный глаз, осторожно пожимаю мягкие старческие пальцы.
– Селия, – говорит он хриплым высоким голосом, совсем не похожим на прежний. – Селия, милая моя, как хорошо, что ты пришла!
Я ошарашенно гляжу на него. Этот человек меня не помнит. В детстве он вырезал мне лошадку‑качалку, вместе с бабулей Марч учил меня кататься на велосипеде, не морщась смотрел на мои шрамы… Он меня не помнит. Насколько же труднее приходится Сайласу!
– Я не Селия, – мягко поправляю я. – Папаша Рейнольдс, это я, Скарлетт. Скарлетт Марч.
Он снова поднимает на меня глаза.
– Да, Селия… Любимая…
Я со вздохом опускаюсь на стул, продолжая сжимать морщинистую ладонь папаши Рейнольдса. Он встретил Селию, свою будущую жену, еще в школе. Когда Сайласу исполнилось восемь, Селия умерла. Как можно перепутать меня с той, кого когда‑то любил? Я совсем не похожа на Селию, красивую изящную блондинку… С усилием сглатываю и качаю головой. Я совершила ошибку. Даже взгляд папаши Рейнольдса переменился, больше этот человек ни в чем не напоминает того, кто заменил мне отца и чей совет я так отчаянно хочу услышать. Теперь он похож на испуганного мальчишку.
– Наверное, мне пора, – хрипло шепчу я.
– Нет, Селия, подожди! – Папаша Рейнольдс удерживает мою ладонь, пригвождая меня к месту, и смотрит на меня полным боли взглядом. – Мы ведь не хотели. Мы не виноваты, просто так все вышло.
– Знаю, – быстро отвечаю я, хотя понятия не имею, о чем идет речь. – Конечно, мы не виноваты.
– С ним все будет хорошо. Его воспитают мои родители. Все наладится.
– Конечно, все будет хорошо.
Пытаюсь встать, но старик на удивление крепко меня держит, прижав мою руку большим пальцем.
– Селия, прошу тебя. Другого выхода у нас нет. Нам ни за что не разрешат пожениться, если мы его оставим.
Я вздыхаю и решаю пойти на поводу у старика.
– Кого оставим?
Он дотрагивается до моих волос, не замечая листьев и травинок, застрявших в прядях.
– Джейкоба, нашего малыша. Он будет счастлив, Селия. И мы будем счастливы.
Я молчу. В голове у меня бешено крутятся разнообразные мысли и ассоциации.
– Джейкоба?
Насколько мне известно, Джейкоб – брат папаши Рейнольдса, Сайласов дядя. Наверное, я что‑то не так поняла. Высвобождаю волосы у него из рук.
– Папаша Рейнольдс! – начинаю я громким голосом, неприятно похожим на тот, которым говорила медсестра из регистратуры. – По‑моему, ты что‑то путаешь. Давай поговорим о чем‑нибудь еще. Например, расскажи мне еще разок, как Сайлас застрял на дереве. Тебе ведь нравится эта история.
Я пытаюсь выдавить из себя теплую улыбку, но кажется, она мне не очень дается, потому что папаша Рейнольдс, прищурившись, разглядывает меня, и внезапно его лицо меняется, становится напряженным. Старик высвобождает руку и стремительно придвигает ко мне инвалидное кресло, тычет подлокотником мне в колени.
– Скарлетт! Малышка Скарлетт Марч, – ласково говорит папаша Рейнольдс и смотрит на меня так, будто он мой дедушка. Он поджимает губы и рассматривает мою глазную повязку. – Ох, деточка. Бедная моя детка. Как твои раны? Заживают?
– Все в порядке, папаша Рейнольдс. Давно зажили.
По крайней мере теперь он меня узнал.
– Милая моя… Это ведь я во всем виноват… – Он умолкает.
– Конечно же, нет. Ты никак не мог к нам успеть, – отвечаю я с досадой.
Папаша Рейнольдс редко говорил о случившемся, и мне тяжело думать о том, насколько трудно старику переживать все заново и страдать от гнета вины.
– Нет, я виноват. Виноват. – Он качает головой и пальцами растирает виски. В уголках покрасневших глаз выступают слезы.
Я испуганно выпрямляюсь на стуле.
– Нет, папаша Рейнольдс, ты ведь пытался успеть…
– И ты, и малышка Рози, и… Господи, бедняжка Леони! – Он называет бабулю Марч по имени и чуть не плачет. – Мы старались. Мы так старались, просто в тот год задержались на день. Всего на один день! Успей мы на день раньше – и они бы не пришли! В этом‑то и был секрет: надо было все время перевозить его с места на место, тогда они ни за что бы не нашли его вовремя.
– Они? – Это ведь не может быть то, о чем я думаю, да? – Папаша Рейнольдс! Объясни по порядку, о чем ты? Прошу тебя.
Старик качает головой, будто это что‑то очевидное, о чем я непременно должна знать, а потом его взгляд вновь меняется.
– Селия, на побережье им нас не найти. Мы отвезем его туда, как в прошлый раз, когда ему исполнилось семь. Возьмем с собой детей и целый месяц проведем на пляже. Даже Джейкоба… А тройняшек заберем домой из школы. Всех наших деток.
– То есть Сайлас…
– Всех возьмем и отпразднуем там его день рождения. Сайласу не стоит знать правду. – Он небрежно взмахивает рукой, а потом откидывается назад, как будто пытается заглянуть в соседнюю комнату. – Надо перевозить его с места на место. Пока мы переезжаем, волки его не найдут.
Я делаю резкий вдох. Ну конечно, какая я дура! И как я не догадалась? Сил хватает только на шепот:
– Джейкоб – твой сын. А Сайлас – седьмой сын седьмого сына, так?
– Селия, мы ведь думали, что родится девочка! Как и тройняшки, еще одна девочка! И врачи сказали, что девочка, но ошиблись. Мы убережем его, сможем всех увозить каждый седьмой день рождения. Спрячем его до конца лунной фазы. Они никогда не отыщут его, любимая. Никогда.
– Выходит… Выходит, поэтому волки и явились в Эллисон? Когда на нас напали, Сайласу как раз исполнилось четырнадцать. Сайлас – потенциальный фенрис. – Я закрываю глаза. – Тот самый потенциальный фенрис, которого мы разыскиваем.
Осознание накатывает на меня оглушительной волной. Ему только что исполнился двадцать один год. И хотя с самого дня рождения прошло уже некоторое время, наступила только первая лунная фаза после него. Мой Сайлас… Нет, Сайлас Рози… может стать фенрисом. Может превратиться в чудовище, с которым мне придется сражаться. Может потерять душу. Это бы уже случилось, если бы мы не переехали сюда из Эллисона и не блуждали бы по всему городу. Сайлас… Это он. Он – та самая приманка, которую я так долго разыскивала.
Я резко открываю глаза и смотрю на старика.
– Папаша Рейнольдс, а Сайлас знает? Вы ему рассказали?
Он снова смотрит на меня теплым дедовским взглядом.
– Скарлетт! Малышка Скарлетт Марч! Как твои раны? Заживают?
– Папаша Рейнольдс, мы говорим о волках! – настойчиво перебиваю я. Мясистый медбрат поднимается на ноги и с любопытством на меня смотрит. – Сайлас знает, что он потенциальный фенрис?
– Откуда ты узнала, что Сайлас… – бледнеет старик.
– Вы ему сказали? – чуть не перехожу я на крик.
– Нет. Никто, кроме нас с Селией, понятия не имел… Ох, Скарлетт! Что же мы с тобой сделали! А Леони… Бедняжка Леони, это все мы виноваты. На день припозднились. Задержались в Эллисоне, чтобы переждать грозу. Леони…
Папаша Рейнольдс закрывает лицо руками и всхлипывает, глухо, по‑старчески, без слез. Его плач больше напоминает попытку надышаться воздухом.
– Мисс, у вас какие‑то неприятности? – спрашивает медбрат, приближаясь к нам быстрыми уверенными шагами.
– Нет‑нет. – Я вскакиваю на ноги и отхожу от папаши Рейнольдса. – Нет, просто уже пора.
Необходимо предупредить Сайласа. Рассказать Рози. Я разворачиваюсь и выбегаю из больницы так, что ветер свистит в ушах, а сердце бешено колотится в груди.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
РОЗИ
– Ничего не получается, да? – шепчет Сайлас, слегка сжимая мою руку.
Я рывком выхожу из сковавшего меня оцепенения.
– Ты про нас? – уточняю я с тревогой.
Он ласково улыбается, проводит ладонью вниз по моей руке и сжимает мои пальцы.
– Нет, я про охоту без Скарлетт.
Я согласно киваю. Мы уже несколько часов сидим возле «Чердака» – ждем и наблюдаем. Сестра нам на глаза не попадалась. Без нее в охоте нет азарта и энергии. Честно говоря, я вышла на охоту не из‑за фенрисов, а в надежде наткнуться на сестру. Может быть, мы отыщем ее у какого‑нибудь клуба, и тогда я брошусь ей на шею, попрошу прощения. Конечно, Скарлетт перестанет злиться, мы пойдем домой, закажем еду в китайской забегаловке, а между нами с Сайласом… все будет кончено?
Он привлекает меня к себе и целует в лоб, в нос, в губы – настолько нежно, что я таю от удовольствия, несмотря на все тревоги, и прижимаюсь головой к его груди. Нельзя допустить, чтобы наши отношения закончились, ведь нам так… хорошо. Я не могу оставаться только охотником и никем больше.
– Может, и к лучшему, что волки не попадались нам на глаза? – Сайлас спрыгивает со стенки, на которой мы сидели, и я следую за ним. – Стая Стрелы знает нас в лицо…
– Нет. Фенрисы не сидят на месте. Если бы они собирались расставить ловушку, они бы давно это сделали, – отвечаю я.
Мы беремся за руки и направляемся обратно в квартиру.
– Ты говоришь, как сестра, – удивленно вскидывает брови Сайлас.
Я улыбаюсь. Почему‑то его слова меня немного утешают.
Наркоман распахивает свою дверь, следит, как мы поднимаемся по лестнице. Я заметила, что у кого бы из нас ни оказались ключи, мы обязательно сначала ждем несколько мгновений и только потом открываем дверь, словно даем Скарлетт возможность появиться в квартире. Сегодня за дверью нас поджидает только Баламут. Сайлас идет в душ, а я забираюсь в кровать, хотя понимаю, что в итоге окажусь на диване, рядом с Сайласом. Я больше не могу спать одна. Дыхание Сайласа, тепло его тела, утешения, заверения, что все будет в порядке, помогают мне заснуть и подготовиться к еще одному утру без сестры.
* * *
Когда я просыпаюсь, Сайласа уже нет дома. Он завел привычку искать Скарлетт по утрам, когда в городе еще нет толпы. Иду в ванную, плещу водой в лицо, раздумываю над тем, что приготовить на завтрак. Я так давно не выходила за продуктами, что из еды у нас осталась только банка томатного соуса для спагетти. Наверное, стоит сходить в магазин… Со вздохом беру плащ, спускаюсь по лестнице и выхожу из дома.
Слоняюсь по магазину, скидываю в корзину продукты: хлеб, яйца, макароны… В последнее время я не в настроении готовить, предпочитаю еду попроще. Расплачиваюсь, не сказав ни слова кассирше, которая за молчание окатывает меня холодным взглядом. Она кладет мои покупки в пакет, засунув хлеб под поддон с яйцами, и я выхожу на улицу. С тех пор как мы с Сайласом забросили поиск потенциального фенриса и перестали охотиться, мне некуда торопиться.
Направляюсь домой, небрежно помахивая пакетом. Ветерок развевает складки алого плаща. Мне приходит в голову срезать через парк – может, Скарлетт здесь побывала? Взгляд безразлично блуждает по опрятным цветочным клумбам. Я вздыхаю. Скарлетт или Сайлас… Почему надо между ними выбирать? А может, выбор уже сделан? Я делаю шаг в сторону, на газон, чтобы пропустить на дорожке компанию бегунов.
– Мисс? – окликает меня мужской голос. – Мисс, осторожнее!
Я поднимаю голову и осознаю, что обращаются ко мне.
Один из спортсменов остановился рядом со мной. На лицо ему падает тень от козырька бейсболки.
– Что? – переспрашиваю я.
Бегун подходит ближе, и я замечаю на его мрачном лице проблеск усмешки.
– Осторожнее, мисс. Нельзя сходить с тропы.
– Извините, я не знала.
В этот самый момент он поправляет кепку и у меня перехватывает дыхание: на запястье блестит на солнце татуировка – стрела, заключенная в корону.
Все происходит очень быстро. Альфа хватает меня за руку. Я тянусь к ножам, но их нет – я оставила их дома! Скарлетт сто раз говорила мне всегда носить оружие с собой! Еще один бегун хватает меня за другую руку. Все бегуны – фенрисы – окружили меня, их лица то и дело превращаются в морды, зубы вытягиваются, становясь клыками, а глаза сверкают охрой. Вожак прижимает меня к себе. Я тщетно пытаюсь отстраниться и не дать ему касаться меня. Волков много, все они хохочут, воют и лают. Пытаюсь закричать, но рот мне затыкает наполовину поросшая шерстью рука. Альфа подбрасывает меня в воздух, словно куклу, и разглядывает с голодом и ненавистью в глазах.
Кто‑то накидывает мне на голову плащ и туго закручивает его у меня на шее. Трещит и отрывается подол, сумки с продуктами падают в траву. Альфа стискивает меня еще сильнее, разрывает тело когтями. Мы бежим – я слышу свист ветра, но вижу только пурпурную ткань. Пытаюсь высвободиться из волчьей хватки, но вожак силен, и я едва могу пошевелиться.
Снова кричу, но звук моего голоса теряется в тявканье и порыкивании остальных фенрисов. Они уже перекинулись и покусывают меня то за ноги, то за бока – не наносят серьезных ран, лишь чуть‑чуть надрывают кожу. Укусы саднят, и я вскрикиваю, заслышав победный вой. Дыхание Альфы становится низким и утробным, почти что чувственным. Бег длится целую вечность. Мне хочется кричать и биться в удушающей накидке, но я молчу. Я ведь охотник.
«Пусть я снова стану охотником!»
Волки замедляют шаг. Я изо всех сил прислушиваюсь, пытаясь понять, куда меня затащили: место тихое, совершенно лишенное оглушительного городского шума. Волки тяжело дышат, некоторые превращаются обратно в людей. Темнеет, внутренняя поверхность плаща теперь стала совершенно черной. Я снова начинаю биться – Альфа смеется и сжимает меня с новой силой, едва не ломая ребра, пока мне не начинает казаться, что я сойду с ума от паники и клаустрофобии. Внезапно он меня отпускает, я падаю и ударяюсь локтями о неровный цемент. Из легких вырывается весь воздух, но я тут же отползаю назад и сдергиваю красный плащ с лица.
Это не особенно помогает. Я в полной темноте.
Вокруг слышится тяжелое дыхание, я чувствую запах гнили и скисшего молока. Моих рук, лица, ног то и дело касается чья‑то шерсть, оставляя жирные следы. Постепенно глаза привыкают к темноте.
Передо мной распростерлось море охряных глаз. Сотни волков – кто‑то перекинулся, кто‑то нет – пристально и голодно уставились на меня. Альфа стоит у меня в ногах, сладострастно ощерившись. Меня мутит от запаха зверя.
– Привет, детка! А я боялся, что мы с тобой больше не увидимся.
Фенрисы хохочут и завывают, как безумные. Я лихорадочно осматриваюсь в поисках выхода, к которому не пришлось бы прорываться сквозь всю стаю. По‑моему, мы в тоннеле метро – неподалеку проложены рельсы, но граффити на стенах и разбросанные вокруг одеяла указывают на то, что тоннель заброшен.
Один из волков кидается на меня из толпы. Я напрягаюсь, готовлюсь отразить атаку, жду, что вслед за ним ринется стая. Сколько я продержусь, если они набросятся всем скопом? Минуту? Полминуты? Волк подпрыгивает, и я вижу только огромные клыки, нацеленные мне в лицо.
Альфа отбрасывает нападающего. Фенрис переворачивается в воздухе и пролетает по полу, со стоном превращаясь в человека. На боку у него кровоточит глубокая рана.
– Нет! Пока рано! – шипит вожак.
Он наклоняется, хватает меня за руку, выворачивая сустав, резко вздергивает на ноги и тащит к желтой металлической двери, которая чем‑то перепачкана. Неужели кровью? Человеческой? Он берется за ручку и распахивает дверь.
– Никому ее не трогать! Дверь не открывать! Ясно? Мертвая она нам ни на что не сдалась, – грозно приказывает вожак.
Стая согласно перешептывается и подвывает.
Альфа выбрасывает руку вперед и заталкивает меня в темную комнату. Я ударяюсь о какой‑то твердый металлический предмет, падаю на пол, и голова взрывается от удара. Фенрис подходит ближе и вскидывает руку: на пальцах отрастают когти. Невероятное самообладание. Вожак тянется к моему лицу, но я не кричу. Не могу пошевелиться, голова раскалывается, я до смерти напугана. Какой из меня охотник?
Альфа хватает меня за волосы, когтями срезает прядь и стремительно выходит из комнаты.
Дверь захлопывается, со скрежетом задвигается засов.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
СКАРЛЕТТ
Быстрее, быстрее! Надо бежать! Спотыкаюсь на поворотах, ноги горят. Я сама не понимаю, что делаю. Надо было сесть на метро, но в слепой панике мне это даже не пришло в голову. Может, я уже опоздала. Прошло несколько дней, а фенрисы ведь говорили, что на обращение потенциального волка осталось совсем немного времени. Что, если прямо сейчас, в этот самый момент, Сайлас теряет душу? Их кандидат был прямо у меня под носом! Потенциальный фенрис. Сайлас. Потенциальный фенрис – мой друг.
Или мой бывший друг. Возможно, после романа с Рози нашей дружбе пришел конец. Я не уверена, какие у нас теперь могут быть отношения, но что‑то гонит меня вперед. Грудь разрывается от боли, словно вместо воздуха я вдыхаю огонь, и мне больше всего на свете хочется остановиться. На пути появляются знакомые улицы. Пот заливает мне глаз, рубашка липнет к груди. Я уже так близко – квартира за углом. Сайлас ведь и не подозревает! Понятия не имеет, что может превратиться в чудовище!
Протискиваюсь через толпу оборванцев на углу и вихрем несусь вверх по лестнице, выкрикивая имя Сайласа. На лестничных пролетах распахиваются двери, жильцы глазеют, но мне все равно. У меня нет ключа от квартиры.
«Пожалуйста, окажись дома!» – мысленно умоляю я.
Бью плечом в дверь. К счастью, она легко поддается, слетает с петель и ударяется о стену в коридоре.
– Сайлас! – ору я на всю квартиру.
Ответа нет. Влетаю внутрь, тщетно пытаясь восстановить дыхание, а в груди поднимается тревога. Его нет, значит, я опоздала. А Рози? Где она?
– Летт?
Я стремительно оборачиваюсь. Сайлас поднимается на площадку, бросает вопросительный взгляд на дверь, затем на меня.
– Что с тобой? Господи, мы тебя обыскались…
– Покажи запястья! – Я хватаюсь за топор, и мое сердце сжимается от страха.
– Это еще зачем?
– Запястья! – срываюсь я на крик.
Сайлас колеблется, потом все же показывает обе руки. На запястьях чисто. Я киваю и приближаюсь к нему, чтобы заглянуть в глаза – серо‑голубые, не охряные. С облегчением вздыхаю: он ни в кого не превратился. Пока.