– Летт, ты меня пугаешь, – осторожно начинает Сайлас. – Что происходит?
Со вздохом переступаю через выбитую дверь, падаю на стул, облокачиваюсь на кухонный стол и закрываю лицо руками. Сайлас присаживается на корточки, кладет ладонь мне на спину.
– Летт?
– Дело в тебе. – Я поднимаю голову и заставляю себя сделать вдох. – Дело в тебе, Сайлас.
– А что я? – спрашивает он.
– Потенциальный фенрис – это ты.
Он не двигается, даже не дышит и не моргает.
– Не может быть, – шепчет он. – У меня пятеро братьев и три сестры. Я девятый ребенок.
Я с усилием сглатываю и мотаю головой, вспоминая плачевное состояние папаши Рейнольдса.
– Нет. Я сегодня навещала твоего отца. Он принял меня за твою мать и разговорился. Дядя Джейкоб тебе вовсе не дядя, а старший брат, первый сын твоего отца. Селия родила его до брака, так что ребенка пришлось отдать на воспитание твоим бабушке с дедушкой. Ты – десятый ребенок и седьмой сын.
– Значит, я… Летт, ты ошибаешься.
Голос у него дрожит, а лицо сделалось бледнее цветов магнолии.
– Сайлас, послушай, – мягко настаиваю я. – Все правильно, это ты. В прошлом месяце тебе исполнилось двадцать один. Ты – седьмой сын седьмого сына. Потенциальный фенрис.
Я беру его за руку, потому что не знаю, как еще поступить. Что можно сказать в утешение?
– Я ничего не знал. Почему они мне не сказали? – отстраненно спрашивает Сайлас.
– По‑моему, боялись, что ты расстроишься. Родители старались увозить тебя подальше каждый седьмой день рождения.
– Да, пляж… А потом… Господи!
Сайлас поднимает на меня глаза, рассматривает мои шрамы – один за другим.
– Летт, получается, что они приходили в Эллисон из‑за меня. Из‑за меня ты…
– Да, – отвечаю я шепотом. – Вы собирались уехать из города в тот самый день, когда пришел волк. Отец перевозил тебя с места на место, и стаи не могли тебя выследить. Они понятия не имели, кто ты, потому что никогда не видели тебя – до того самого дня в боулинге. Фенрисы тебя заметили, поняли, кто ты такой, и сбежали.
Сайлас берет меня за руку и говорит неожиданно умоляюще, как маленький мальчик:
– Летт, что делать? Если они за мной придут, получится, что я привел их ко всем, кто мне дорог – к Рози, к тебе…
Он умолкает и с облегчением осознает: по крайней мере его родные в безопасности – они с ним даже не разговаривают.
Я слезаю со стула и сажусь рядом с Сайласом на пол. Легко думать об использовании потенциального фенриса в качестве приманки, но теперь в этой роли оказался мой друг… Какой опасности подвергнется Сайлас, если мы попробуем с его помощью привлечь фенрисов? В отличие от нас с Рози ему ни разу не доводилось приманивать хищников, он их только убивал…
Я вздыхаю. Вилять бедрами и рисковать душой – разные вещи.
– Сайлас, мы что‑нибудь придумаем. Где моя сестра?
– Я… господи, если я превращусь в фенриса, то захочу ее убить, захочу…
Он опускает голову мне на колени и часто, взволнованно дышит. Я глажу его по волосам – так же, как если бы на его месте оказалась сестра. Она говорила, что ее это успокаивает.
– Сайлас, так где Рози? – снова спрашиваю я, приподнимая его голову.
Он выдыхает и собирается с мыслями.
– Наверное, ищет тебя. Может, в магазин за продуктами пошла?
Почему он отпустил ее одну?! Неужели не понимает, что Рози нуждается в защите? Хочется завопить во весь голос, однако я сдерживаюсь.
– Пойдем, – предлагает Сайлас. – Надо найти Рози, запереться в квартире, придумать план…
– Тебе нельзя никуда идти, – решительно перебиваю я. – Один укус – и все.
Сайлас упрямо мотает головой и вскакивает на ноги.
– Я должен пойти. Не могу же я бросить ее…
– Если чуть‑чуть выждать, от тебя еще семь лет не будет никакого проку для хищников – лунная фаза завтра закончится. Может, нам даже удастся выманить волков из города: прыгнем в машину и будем гнать, пока ты не перестанешь быть потенциальным фенрисом…
– Я люблю Рози! – Сайлас с силой бьет руками по столешнице. – Летт, ты ведь знаешь, что я ее люблю! Знаешь, что не могу здесь оставаться!
Откуда мне знать, каково это – влюбляться? Я вижу огонь у Сайласа в глазах, решительность у него на лице – и понимаю, что не смогу остановить его, не заставлю усидеть дома.
– Ладно… – Я медленно киваю. – Тогда хватай оружие.
Сайлас кивает в ответ, берет охотничьи ножи с кухонного стола и пристегивает топор за спину. Мы прилаживаем дверь на место и выходим. По пути к супермаркету я непрестанно озираюсь по сторонам. Один укус – и все. В любой момент откуда ни возьмись может выскочить фенрис, ранить Сайласа и похитить его душу. По спине у меня бегут мурашки.
Наконец мы добираемся до магазина.
– Ее здесь нет, – сообщает Сайлас.
Мы носимся по всем отделам, но на глаза попадаются лишь немногочисленные скучающие покупатели.
– Куда она еще могла пойти? – растерянно спрашиваю я.
– Не знаю… – бормочет Сайлас, беспокойно перебирая волосы.
Какой‑то бизнесмен наталкивается на Сайласа, и я хватаюсь за топор… Нет, ничего страшного, обычный человек. Мы с напарником тревожно переглядываемся. Я неожиданно понимаю, что Сайлас куда больше меня осведомлен о привычках Рози.
– Думай! Может, она решила пойти в центр досуга, на занятия? – спрашиваю я.
Сайлас качает головой.
– Может, она в библиотеке? Вернемся домой и подождем…
– Нет, не могу я просто так сидеть… Надо ее найти! – Сайлас встревоженно озирается, его лицо блестит от бисеринок пота.
– Давай проверим парк, – предлагаю я. – Может, Рози решила поохотиться.
– Вполне возможно, – соглашается Сайлас с наигранной убежденностью.
Мы спускаемся по центральной тропинке Пьемонт‑парка. Ничего не видать, ни единого признака, что сестра здесь побывала. С каждой минутой моя уверенность тает.
«С ней ничего не случилось. Просто я разволновалась. Все в порядке», – убеждаю себя я.
Приближаемся к центральному фонтану, окаймленному цветочными клумбами.
– Что это? – Сайлас испуганно умолкает.
На дорожке валяются продукты. По склону холма текут желтки разбитых яиц, пакет молока киснет на солнце.
– Скарлетт… – дрожащим голосом начинает Сайлас, припадает к земле и водит ладонью по разбросанным продуктам, словно боясь их потревожить.
– Нет! – резко бросаю я. – Нет. Я должна была ее защищать…
Я лихорадочно оглядываюсь вокруг в поисках хоть какого‑то знака, что с сестрой ничего плохого не случилось.
«Рози вот‑вот покажется на дорожке!»
– Летт… – мягко окликает меня Сайлас так, как будто уже потерпел поражение.
Он поднимает что‑то с бортика фонтана и медленно возвращается ко мне. Сердце у меня замирает и уходит в пятки. На ладони Сайласа лежит прядь волос Рози, стянутая обрывком красной ткани. В лоскуток завернута тщательно выписанная записка.
«Завтра в одиннадцать вечера, на станции Саттон. Обменяем ее на тебя».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
РОЗИ
Приманка.
Я – приманка. Конечно, я всегда ею была, но сейчас все по‑другому. Я зачем‑то понадобилась фенрисам. Наверное, хотят заманить Скарлетт в западню в наказание за то, что сестра на них охотится. В любом случае меня прикончат. Слова Альфы по‑прежнему звучат у меня в голове: «Не сейчас». Меня убьют позже.
Потираю голову и осматриваю свою темницу. Кажется, это какое‑то техническое помещение, однако точно сказать трудно из‑за темноты, в которой вырисовываются очертания гигантского аппарата. В щель по контуру двери пробивается слабый свет, но все равно ничего не разглядеть.
Фенрисы за дверью сопят, рычат, дерутся и взвизгивают. Целый час я не двигаюсь: а вдруг, несмотря на приказ Альфы, за мной придут, если пошевелюсь. Мышцы деревенеют, и я стараюсь их размять, на четвереньках осторожно обползаю вокруг странного сооружения. Под ладонями скользят катышки крысиного помета. Аппарат огромен – холодная, привинченная к полу машина, кажется, стальная: тусклые блики скользят по металлическим поверхностям. Сбоку виднеется дверка, похожая на те, которыми закрывают предохранители. Я не решаюсь открыть ее, не желая привлечь внимание. Наверное, это какой‑то генератор, точно не знаю. В воздухе висит тяжелый запах дизельного топлива и машинного масла. Интересно, когда волки сообразят, что мертвая приманка ничем не хуже живой?
На полках у стены нахожу жестянки с жевательным табаком, емкости с моющим средством, какую‑то ветошь, гвозди, резиновый шланг, три малярные кисти – и зажигалку. Щелкаю ею, и в свете дрожащего пламени вижу швабру, прислоненную к полкам, и ведро. Газа в зажигалке почти не осталось, надо расходовать его поэкономнее.
В комнате нет ни окон, ни решеток, ни вентиляционных шахт. Единственный выход – через дверь, за которой меня поджидает огромная стая фенрисов.
Вздыхаю и сажусь, прижавшись спиной к бетонной стене. Лоб покрыт липкой коркой подсыхающей крови. Я снимаю плащ и заворачиваюсь в него как в одеяло. Скорее всего я – приманка для Скарлетт, вот только волки не подозревают, что сестра вряд ли придет мне на выручку. На четвереньках пробираюсь по комнате, запоминая каждый поворот, каждый острый угол, каждую полку. Мне придется выбираться отсюда самостоятельно – или готовиться к смерти.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
СКАРЛЕТТ
Сайлас бьет кулаком о стену. На костяшках выступает кровь, но он этого не замечает.
– Почему они мне не сказали! – рычит он в уже тысячный раз.
– Твои братья и сестры об этом не догадываются, – перебиваю я.
– А отец? Отец ни словом не обмолвился, даже когда понял, что начинает все забывать!
Сайлас хватает будильник и кидает его в окно. Стекло со звоном осыпается на мостовую. Я обхватываю голову руками – помочь Сайласу я не в силах, но спасти сестру обязана. Все в квартире напоминает мне о Рози. Такое ощущение, будто сестра здесь, рядом с нами, просто ее не видно и не слышно. Вытаскиваю из обтрепанной диванной обивки длинную нитку и накручиваю ее на палец, пока кожа не начинает саднить. Что может случиться с Рози за целый день?
– Твой отец хотел тебя защитить. Понимаешь, родных и близких всегда оберегают, – тихо замечаю я, встретившись взглядом с Сайласом.
Глаза моего напарника полны мучительной боли. Я встаю и принимаюсь расхаживать по комнате.
– Думай! – приказываю я, хотя у самой мысли скачут как сумасшедшие. – На пару мы с тобой справимся как минимум с восемью.
Я несколько преувеличиваю в расчете на то, что адреналин придаст нам силы.
– В стае Стрелы волков прибавилось. Теперь их, наверное, несколько сотен, – с горечью возражает Сайлас. – Мне нельзя попадаться: одна ранка – и все, я ничем не смогу вам помочь. Скарлетт, я не понимаю – откуда они узнали, что мы с Рози…
Он умолкает.
Я вздыхаю.
– В боулинге Альфа сказал: «Мы его нашли». Тогда им и стало ясно, кто ты такой и как использовать Рози.
– Они не попытались обратить меня, потому что… у них не было численного преимущества? Ты бы меня защитила, мы бы победили. Теперь Альфа знает, на что мы способны, и прекрасно подготовился. Рисковать он не захочет, особенно учитывая, что лунная фаза почти закончилась… – Сайлас с надеждой вскидывает брови. – Может, раздобыть ружья?
– Нет, убить волков не так просто, да и где мы оружие возьмем… – Я качаю головой.
– Так, времени у нас до завтрашнего вечера. Остаются почти сутки… Что еще можно… С чего это завтрашний вечер такой особенный? – бормочет Сайлас.
Я качаю головой и, раскрутив в руке один из ножей сестры, бросаю его в дверь. Клинок входит в дерево с пронзительным треском, но не совсем туда, куда я целилась – у Рози рука вернее. Если бы только она не забыла ножи…
– Лунная фазы заканчивается в одиннадцать часов сорок одну минуту. Все члены стаи, которые рыскали в окрестностях, возвращаются в город. Фенрисы не хотят тебя упустить. А если отыскать их логово и заявиться туда пораньше?
– В таком случае они убьют Рози. – Сайлас нервно рвет на себе волосы. – Скарлетт… Я знаю, что делать.
– Как?
– Давай обменяем меня на Рози.
Я скрещиваю руки на груди.
– Ты готов пожертвовать душой ради жизни моей сестры?
Сайлас тяжело дышит, на лбу у него выступают бисеринки пота.
– Да. Так и поступим. Пошли, сейчас же.
Он идет по направлению к двери.
– Постой!
Я преграждаю Сайласу путь, кладу руку ему на грудь и заставляю присесть на стул.
Обменять – его на нее. Сайлас и Рози – неотъемлемые составляющие всего, что имеет для меня значение. Я всего лишь дополнение, а значит… Нет, спасти сестру должна я! Впрочем, сейчас не время для выяснения отношений, для ревности и зависти.
– Летт, обменяй меня. И… и убей, как только меня обратят.
– Сайлас, заткнись! – рявкаю я. – Волки не отпустят Рози, даже если получат тебя. Мне кажется… – Я тяжело сглатываю. – Знаешь, ее отдадут… тебе – после того, как ты…
Закончить эту фразу выше моих сил.
Лицо Сайласа делается бесцветным, только голубые глаза светятся страхом и отчаянием.
Я решительно сжимаю губы.
– Слушай, а если притвориться, что мы согласны? Ты придешь к ним, будешь вести себя так, словно решил им уступить, а я… Не знаю. Ну, что‑нибудь придумаю. Я не вижу другого способа подобраться к фенрисам и не дать им убить Рози.
Сайлас смотрит на меня, и к нему постепенно приходит понимание.
– Выходит, ты используешь меня как приманку? Точно так же, как и хотела поступить с потенциальным фенрисом?
– Да.
– И каким образом ты собираешься их всех убить?
– А мне и не надо убивать их всех. Надо только вывести оттуда Рози. Как только они ее отдадут, мы смоемся, – объясняю я.
– Как‑то слишком легко звучит, – качает головой Сайлас. – Фенрисы догадались, что проще всего подманить меня на Рози: выследили, где мы живем, подслушали в боулинге, что она ходит в супермаркет, подстерегли ее в парке… Так просто они на обмен не купятся.
– Ты прав, – соглашаюсь я.
Мы с Сайласом задумываемся над одним и тем же вопросом, хотя и не решаемся произнести его вслух. Если дело дойдет до обмена – честного обмена, без подвоха, – пожертвуем ли мы Сайласом ради Рози?
Мой ответ известен. В голове бьется подлая, темная мыслишка: Сайлас забрал у меня сестру. Если он станет фенрисом, я получу ее обратно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
РОЗИ
За дверью раздаются испуганные вопли. Я вздрагиваю, понимая, что ничем не могу помочь несчастной девушке. По крикам и всхлипам трудно определить ее возраст. Она кричит, и я бьюсь всем телом о железную дверь, содрогаясь от ужаса.
– Умоляю вас, я сделаю все, что захотите! Я никому не скажу, кто вы такие!
Слова почти невозможно разобрать из‑за слез. Раздается хруст и треск – волки перекинулись. Я как наяву вижу кошмарные ухмылки на широченных пастях.
– Пощадите! – захлебывается девушка.
Они бросаются на нее; мой отчаянный крик не заглушает звук рвущейся плоти.
* * *
Каждое лето наши губы и руки покрывали пятна ежевичного сока, пальцы слипались от потеков фруктового мороженого. В воздухе стоял резкий запах ловушек для майских жуков. Папаша Рейнольдс разжег угли для гриля, поджарил гору гамбургеров. Бабуля Марч накинула клетчатую скатерть на столик для пикника, который своими руками соорудили братья Рейнольдс. Она сновала туда‑сюда, на кухню и обратно с мисками салата и дольками персиков.
– Ты снова водишь! – с торжеством воскликнул Сайлас, опрокинув меня на траву.
Я захохотала и бросилась догонять его самого, его братьев и Скарлетт. Мы играли в салки, сбивая друг друга с ног.
– Рози, быстрее! Ты же можешь быстрее! – крикнула мне сестра.
Мне, самой младшей, а значит, и самой медлительной, казалось ужасно обидным, что я не могу тягаться с остальными. Вокруг носились братья Рейнольдс, вытягивали руки и отдергивали, как только я бросалась вперед – и падала. Старшим братьям Сайласа игра наскучила, они поджидали, пока я подбегу совсем близко, а потом резво отскакивали. Я же нацелилась на сестру. Я знала, как она играет, и предвидела каждый ее шаг.
Я бежала за Скарлетт, и наши длинные темные волосы одинаково развевались на ветру: одна и та же девочка, только постарше и помладше. Нагнать сестру мне не удавалось, и я собралась признать поражение и постыдно разреветься, как вдруг Скарлетт театрально повалилась на землю, и я коснулась ее плеча. Собрав последние силы, я подбежала к столику и гордо плюхнулась на скамейку – нашу «базу».
– Молодец, Рози! – Папаша Рейнольдс улыбнулся мне, потом брызнул на угли еще чуть‑чуть бензина, и огонь вспыхнул, посылая в лазурное небо клубы черного дыма.
* * *
Резко просыпаюсь и с трудом сдерживаю крик, увидев вокруг одну черноту вместо голубого неба и зеленой травы. Голова раскалывается на куски. Я сжимаю губы, чтобы ни один звук не вырвался наружу. За дверью слышится хриплое дыхание сонных фенрисов. Сколько еще времени пройдет, прежде чем голод возьмет верх, и они меня сожрут? Мой запах волки чуют даже за стальной дверью, и если один из них поддастся искушению, инстинкты стаи возьмут свое. Дверь – не важно, запертая или нет – не удержит стаю.
Подтягиваю колени к груди, обхватываю голову руками и вспоминаю Сайласа. Интересно, чем он сейчас занимается? Может, решил, что я пошла разыскивать сестру или просто бросила его и сбежала? Надеюсь, что нет. Я в жизни бы так не поступила. Вздыхаю и пытаюсь представить себе, что Сайлас рядом, обнимает меня, его дыхание согревает мне шею, а щетина слегка щекочет щеку. В этой комнате, похожей на пещеру, трудно что‑либо воображать… Слезы жгут глаза. Мне так и не довелось признаться, что я люблю его.
Скарлетт не стала бы плакать. Она бы нашла выход.
«Думай, Рози, думай! Хватит вспоминать Сайласа, оригами, завтраки в кафе… Думай о побеге».
Я снова закрываю глаза, но на сей раз вместо мечтаний обращаюсь к сестре, ко второй половинке моего сердца. Она – единственная, кто смог бы справиться с закрытой дверью и целой стаей голодных фенрисов.
«Думай как Скарлетт».
Воображаю себя на ее месте, почти ощущаю шрамы на коже и поток энергии, который охватывает сестру во время охоты. Понимаю, что она чувствовала, когда на нее набросился фенрис, когда мама от нее отказалась. Осознаю то, что она чувствует на охоте. Я – Скарлетт. Я уверена в своих силах и не стану ждать, пока меня спасет дровосек или охотник. Нет, я сбегу сама.
Я продолжаю уподобляться Скарлетт, ловлю себя на мысли о еде из китайской забегаловки… Впрочем, учитывая то, что я не ела уже целую вечность, это наверняка говорит мой собственный голод. Наш домик на рассвете – такой, каким его видит сестра – тихий и безмятежный, утопающий в голубоватом свете.
Философия… С этим сложнее. Я, в отличие от Скарлетт, философствовать не люблю, но если я сомневаюсь в правильности охоты, сестра всегда приводит в пример историю, которую нам часто рассказывала бабуля Марч – про детей, вышедших из пещеры на свет. О том, как солнце поначалу ослепило их и как им пришлось к нему привыкнуть. И я, и Скарлетт поверили в существование фенрисов, когда поняли, что они реальны, а не просто тени на стене пещеры. Скарлетт эта история очень нравилась. Сестра говорила, что все остальные живут в пещере, и только люди, которые знают о фенрисах, способны увидеть солнечный свет. Конечно, есть еще и те, кто видит свет, но жить предпочитает в тени. Мистер Каллер, например, верит, что его сын сошел с ума, а не превратился в чудовище. Честно говоря, я не помню, каково не знать о фенрисах. Скарлетт сохранила в памяти нашу жизнь до нападения, но у меня в голове все размылось, а воспоминания – скорее плод чужих рассказов, а не мои собственные впечатления.
А может, я – прямая противоположность сестры? Может, волки – мои тени? Хочется поверить, что они являются частью меня, что они – неотъемлемая часть моего существования, как и существования Скарлетт. Но я успела повидать солнечный свет, успела почувствовать, каково быть обычной девушкой, которая может любить и целовать – так как же мне вернуться в тень?
Открываю глаза и делаю резкий вдох. Ну конечно! В голове медленно зарождается план. Я уверена в своих силах и не стану ждать, пока меня спасет дровосек или охотник. Я сбегу сама.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
СКАРЛЕТТ
Молчание висит над нами словно удавка.
– Это я виноват, – бормочет Сайлас.
Я не отвечаю, опасаясь, что могу с ним согласиться. В утреннем воздухе церковные колокола звонят девять. Мы не ложились всю ночь.
Нам не о чем говорить и нечего планировать, остается только ждать. Меня разрывает пополам. Охотник внутри меня настаивает, чтобы я дождалась подходящего момента и только тогда нанесла удар. Та часть меня, которая хранит половинку сердца Рози, требует, чтобы я немедленно мчалась выручать сестру и сразилась с любым чудовищем, которое встанет у меня на пути. Где сейчас Рози? Ей не холодно? Почему‑то я постоянно волнуюсь, что она замерзнет. Надеюсь, у нее найдется что‑нибудь, чтобы согреться.
– Скарлетт, пообещай мне кое‑что, – медленно начинает Сайлас.
Он сидит на диване и смотрит на меня. Я подпираю стену в противоположной части комнаты, покачиваю ногой, и Сайлас следит взглядом за моими шнурками.
– Ага, – неразборчиво отвечаю я.
– Если… Если фенрисы меня зацепят… Если я потеряю душу, превращусь в одного из них… Что бы ни случилось с Рози, если меня зацепят…
Он смотрит на меня, потом отводит глаза и нервно сглатывает.
Я прищуриваюсь.
– Сайлас, ты что, просишь тебя убить?
Он медленно кивает.
– А еще передай моим родным, что мне очень жаль нашего отчуждения. Не моя вина, что дом достался мне…
Сайлас отводит глаза.
– А что сказать папаше Рейнольдсу? – тихо спрашиваю я.
– Ничего. – Он качает головой. – Ничего ему не говори. Пусть забудет меня. И когда… когда тебе придется… В общем, не тяни.
Я делаю глубокий вдох. Справлюсь ли я?
– Да, Сайлас, конечно. Обещаю.
– Ладно.
Он кивает и снова опускается на диван, медленно, как больной, которому тяжело даются резкие движения. Мы сидим в молчании. У меня урчит в животе, но есть не хочется. Как думать о еде, если сестру держат в заложниках?
– Ей не холодно? – тихонько спрашивает Сайлас.
– Что? – переспрашиваю я.
Он оборачивается ко мне.
– А если она замерзает?
– Знаешь, я тоже об этом волнуюсь…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
РОЗИ
Пора.
Смеркается, светящаяся щель вокруг двери темнеет. Фенрисы, проснувшись, лают друг на друга, завязывают драки, глухо рычат, лязгают когтями. Некоторые скребут дверь, но их собратья по стае протестующе щелкают зубами. Не обращая на них внимания, обползаю вокруг генератора в центре комнаты, нахожу боковую дверцу, запускаю пальцы под панель и тяну на себя.
Ничего не выходит. Проржавевший острый край дверцы режет ладони, они начинают кровоточить. Задерживаю дыхание и дергаю еще раз. Дверца поддается, осыпая ржавчиной пол под генератором и мое лицо. Крепко зажмуриваюсь и медленно отжимаю панель от генератора: старые петли ломаются, и тяжелая металлическая створка остается у меня в руках. Опускаю ее на пол и протираю глаза. В нос бьет резкий запах дизельного топлива.
Шарю по грязным полкам за спиной, ощупывая тряпье и бутылки с чистящим средством, наконец, хватаю шланг. Оборачиваюсь к генератору и запускаю руки в открывшуюся полость. Провода, провода… Ничего не видно, но я надеюсь, что пальцы сами распознают, что я ищу. Подцепляю ногтями охапку кабелей, дотрагиваюсь до металлического прямоугольника защелки, без особого усилия поворачиваю ее вправо, открываю топливный бак. Настороженно вскидываю голову. Конечно, фенрисы почуют запах солярки.
Сдвигаю провода в сторону, заталкиваю конец шланга в топливный бак. Сколько там еще осталось? Шланг быстро погружается в жидкость – это радует. Оглядываюсь на дверь, беру другой конец шланга в рот, втягиваю топливо – и отшатываюсь, жадно ловя ртом воздух. Обжигающие дизельные пары попадают в легкие, но, похоже, уловка сработала. Шланг извивается в ладонях, топливо с тихим плеском стекает на пол. Направляю конец шланга к щели под дверью, горючее медленно сочится наружу. Укладываю шланг на одну из бутылок с чистящим средством, переступаю через озеро солярки и отрываю от блузки полоску ткани. Снаружи волки начинаются принюхиваться. Один из фенрисов скребется и воет под дверью, его голос звучит наполовину по‑человечьи, наполовину по‑звериному.
«Джон жил в пещере со своей сестрой Мэри. Там они родились, там и жили всю свою жизнь и все время держались в темной глубине, потому что у входа по стенам двигались огромные чудища. Джон и Мэри не знали, что чудища были просто тенями».
Перевязываю правый глаз полоской ткани: не так удобно, как повязка сестры, но ничего, сойдет. Стягиваю ткань, чтобы ничего не видеть этим глазом. Волки собираются под дверью, сопение и рык порой прерываются громким воем. Некоторые из них оборачиваются людьми и зовут Альфу.
«В один прекрасный день в пещеру пришла их бабушка. Она взяла Джона и Мэри за руки, подвела внуков прямиком к чудищам, а потом объяснила, что это только тени».
Голос бабули Марч, рассказывающей мне историю, звучит спокойно и ясно, а память о запахе кондиционера для белья, пропитавшего наши пушистые одеяльца, вытесняет из моих ноздрей резкий запах солярки, которая толчками льется из генератора.
– Если я открою дверь, красавица, тебе не поздоровится… – шипит в дверную щель Альфа.
Я намерена довести свой план до конца. Конечно, если дверь не откроется, я погибну, но ведь другого выбора у меня нет. Я успела привыкнуть к темноте и безошибочно протягиваю руку к зажигалке на полке.
Ну, начнем!
Щелкаю зажигалкой, и после долгих часов темноты крохотный огонек кажется мне океаном света. Волки с силой скребутся в дверь, когти вспарывают металл. Топливо из шланга вытекает ровной струйкой, и я рассматриваю огонек единственным открытым глазом.
Глаза у меня слезятся, я слышу угрозы Альфы, волчий вой, безумный хохот тех, кто успел принять человеческую форму, похрустывание позвоночников – фенрисы то и дело меняют свое обличье и рвутся внутрь. Их голод смешивается с желанием узнать, отчего тоннель наполняется горючим. Альфа раздает приказания глухим утробным порыкиванием. Я смотрю на огонь, и перед глазами мелькают образы: мы со Скарлетт в детстве, языки в пятнах ягодного сока; вот я навещаю сестру в больнице после нападения; вот придерживаю для нее боксерскую грушу, когда Скарлетт начала тренироваться для охоты; день, когда я впервые вышла на охоту с ней и Сайласом; миг, когда я поняла, что люблю Сайласа; день, когда мы целовались в грозу…
Время замедляет ход. Альфа открывает засов, дверь распахивается, и я за какую‑то долю секунды успеваю разглядеть сотни волков, которые неотрывно смотрят на меня голодными красными глазами. Слюна из распахнутых пастей стекает на пол.
«И тогда бабушка вывела своих внуков на яркий‑преяркий свет».
Фенрисы кидаются вперед. Я приседаю на корточки, подношу зажигалку к потоку горючего. Солярка вспыхивает в мгновение ока, языки пламени взлетают вверх и высвечивают граффити. Огонь обжигает руку. Я отбрасываю зажигалку и отталкиваюсь, как спринтер на олимпийском старте.
«У них сразу же заболели глаза, потому что они долго жили в пещере и ни разу не видели солнца».
Волки, ослепленные огненным сиянием, пытаются прикрыть глаза лапами. Мой глаз – тот, который остался открытым, – уже привык к свету. Пламя лижет мне плащ и ноги, на коже вздуваются волдыри ожогов, но я проскакиваю мимо волков, которые, закрыв глаза, щелкают зубами у моих лодыжек. Мне нужно пройти через море огня и острых клыков. Альфа выкрикивает приказы, и фенрисы пытаются бежать в погоню, но слепо мечутся кругами и падают в огонь. Вокруг звучит скулеж и вой – единый, оглушительный вопль агонии.
«Вперед, вперед! Не останавливайся!»
Уже виднеются ступеньки, но фенрисы у двери не так пострадали от огня, и их глаза адаптировались к свету. Я кидаюсь по лестнице, ноги горят от усталости и ожогов, а волки, объятые голодом и яростью, мчатся ко мне, раскрыв пасти. Через одного я перепрыгиваю, другого пинаю ногой в челюсть, уворачиваясь от клыков. Когтистая лапа раздирает мне бок…
«Ничего страшного! Вперед, вперед!»
Прорываюсь через последнюю линию волчьей обороны, и прохладный ночной воздух омывает кожу, облегчая боль от ожогов. Хватаю повязку и передвигаю ее на другую сторону лица, открывая тот глаз, который пребывал в темноте: теперь я в состоянии различить что‑то после огненной бури, неожиданная перемена мне не страшна, все отлично видно. Гулкий звук моих шагов по мостовой наполняет пустую улицу. Из задымленного тоннеля вырываются фенрисы – из ослепительного света в ослепляющую темноту.
Не важно, куда бежать, надо убраться подальше, пока волки не опомнились. Между домами эхом отдается яростный волчий вой.