К их числу следует отнести людей, у которых нет текущего заболевания (патогенеза, синдрома, необходимости лечить), но чья высшая нервная деятельность находится под влиянием обстоятельств, не связанных с психической жизнью.
Прежде всего, речь идет о так называемых минимальных мозговых дисфункциях. Их причины неочевидны и уходят в пренатальный (дородовой) период развития, когда повреждающие влияния могут быть самыми разными. Детям, которых относят к этой группе (данный вариант более заметен в детские годы), свойственны неугомонность, нетерпеливость, рассеянность, что мешает обычному развитию как в интеллектуальном, так и в социальном отношении. В коллективе они сразу попадают в число непослушных, за которыми нужно все время присматривать во избежание рисковых ситуаций. Родители и воспитатели, вынужденные считаться с непоседливостью как неотвратимой реальностью, стараются приспособить ребенка к тем условиям, где приходится учиться. Увеличивают время рекреаций, давая возможность «сбросить моторное напряжение», дома предоставляют более полноценный отдых, понимая, что в основе инициативности лежит не сила, а слабость высшей нервной деятельности, применяют фармакологические средства, улучшающие адаптацию, и т. д. Если при этом память и мышление достаточно сильны от природы и хорошо развиты благодаря усилиям близких, дети успевают комбинировать получаемые впечатления в более или менее устойчивые навыки. Когда же собственные задатки и способности невелики, слабость познающей воли быстро сворачивает психическую активность на путь пустой мечтательности, а расторможенность в сфере инстинктов создает воспитанию ощутимые помехи. А если учесть, что при такой дисфункции часто встречаются плохой сон (удлинение периода засыпания, отражение в снах событий дня, устрашающие сновидения), ночное недержание мочи, логоневроз, страх темноты, обмороки и рвота в духоте и при вестибулярной нагрузке, формирование навыков работы над собой выливается в серьезную проблему, решать которую родителям приходится в сотрудничестве как с учителем, так и с врачом, а посредником, организующим их взаимодействие, выступает психолог. Небрежное воспитание, как правило, ведет к серьезным деформациям личностного плана, когда отрицательный социальный опыт «выставляемого за дверь» трансформируется в патохарактерологическое развитие.
К подростковому возрасту моторная гиперактивность спадает, но остаются признаки эмоциональной незрелости, отставание в развитии логического мышления, наивность во взаимодействии с окружающими, что в целом делает подростка зависимым либо от семьи, либо от среды неформального общения.
В тех случаях, когда на первый план выступает недостаточность сдерживающих начал (инстинкта самосохранения, страха неизвестного, боязни наказания и т. п.), это свойство и обусловленные им отклонения в поведении обозначают термином «органическая психопатизация ». Не считая такое отделение от «минимальной мозговой дисфункции» достаточно обоснованным (причина по-прежнему остается неустановленной), мы считаем себя обязанными предоставить слово сторонникам этой концепции.
«С раннего детства обнаруживается необычная крикливость, непоседливость, постоянное стремление к движению. Мимика поражает грубой выразительностью. Долго сохраняется привычка все хватать. Внимание быстро перебегает с одного предмета на другой. Такие дети ни минуты не остаются в покое. Приходилось слышать, что в детстве их привязывали к кровати, стулу, чтобы немного отдохнуть от суеты. Несмотря на подвижность, моторные навыки развиваются с запаздыванием. Ходить и говорить начинают позже обычного. Позже в сравнении со сверстниками научаются одеваться, мыться, шнуровать ботинки. Школа с первых дней становится мучением для них, а они для школы. Не в силах долго усидеть на месте, такие дети на уроках начинают бегать по классу, отвечать за других, прячутся под парту и там играют. Пишут они грязно, неряшливо, их тетради и книги вечно замызганы, а одежда испачкана. Крайне затруднена выработка поведенческих тормозов. Всякое "нельзя" дается с большим трудом. Все желания они хотят исполнять в ту же минуту. Кроме того, в детстве отмечаются невропатические симптомы. С начала пубертатного периода картина моторной бестормозности сменяется поведенческой неустойчивостью. Внешне такие подростки могут становиться даже несколько вяловатыми. В тех случаях, когда признаки мозговой дисфункции смыкаются с эпилептоидностыо, расстройства настроения могут приобретать разрушительный характер»[22].
На последней фразе этой цитаты мы хотели бы остановиться подробнее. Мы видим, что стремление врачей отделить все, что имеет хотя бы предположительно биологическую основу, от собственно личностного, где они бессильны повлиять на ситуацию, ведет к весьма сомнительным ассоциациям. В данном случае речь идет о попытке отнести к одной рубрике состояния, выделенные по признаку недостаточной социабельности (органическая психопатия) и отличающиеся всего лишь тугоподвижностью, вязкостью психических процессов (эпилептоидность). Этот шаг, сделанный в XIX веке Ч. Ломброзо, на долгие годы демонизировал представления врачей о феноменах, обозначаемых терминами с корнем слова «эпи», если не извратив, то сильно деформировав представления о его психологической сущности.
Не вдаваясь в полемику, мы приводим мнения достаточно авторитетных специалистов с разными точками зрения, оставляя за собой возможность комментировать их взгляды в рамках, на которые можем претендовать, имея собственный опыт.
«Две черты характера определяют эпилептоидного психопата. В одних случаях возрастает склонность к дисфориям и аффективность (эксплозивный вариант). В других на первый план выступают нарушения влечений (перверзный вариант). Последние чаще всего проявляются садистско-мазохистскими склонностями. Такие подростки получают чувственное наслаждение, мучая, изощренно истязая малышей, слабых и беззащитных, зверски избивая и добивая до смерти животных. Но и у самих подростков на теле можно видеть следы порезов и ожогов от папирос, нанесенных себе. В крайних случаях обнаруживается стремление к самокалечению, заглатыванию инородных тел, введению игл в собственное тело. Нарушения влечений могут проявляться страстью к поджогам, а также в сексуальных извращениях. Одной из нечастых, но ярких форм нарушения влечений является патологическая страсть к незавершенным самоудавлениям» (А. Личко).
И это при всем том, что эпилептоидность как комплекс психических особенностей, сопровождающих неврологическое заболевание, патогенез которого состоит в расстройстве электрохимических процессов в центральной нервной системе, заключается не более чем в замедленном темпе психических процессов: вязкости мышления, застойности чувств, стабильности волевого усилия. Такого склада человек испытывает постоянный дискомфорт в общении с окружающими людьми, которые его «недослушали», «отмахнулись», «не дождались». Спасаясь от неудобств «вечно дезорганизованной» жизни, он старается максимально запрограммировать весь ее уклад. Каждая вещь находится строго на своем месте. Режим – по раз и навсегда установленному расписанию. Инициатива со стороны минимизирована. Работе с бумагами отдается явное предпочтение. При этом стремление навязать свою волю окружающим, вполне естественное для человека с твердым духом, когда оно не может быть реализовано вовне (не все бывают согласны терпеть деспотические замашки), направляется внутрь личности. Устойчивость цели, упорство, верность себе, готовность на большие усилия, способность к отчуждению без тоски по отождествлению дают большие преимущества. Но, конечно, когда окружающие не считаются с индивидуальными отличиями психики эпилептоида, фрустрационное напряжение может выплеснуться по незначительному поводу на оказавшихся «под рукой» людей, что производит тягостное впечатление на окружающих.
Особенно если учесть два обстоятельства, усугубляющие момент. Испытывая «раздражение против всех», любой человек скрывает его под маской слащаво-лицемерного поведения. Только обычным людям такая необходимость не свойственна или встречается достаточно редко, а здесь – это постоянный фон эмоциональной готовности. Кроме того, будучи в какой-то мере не лишен электрохимических отклонений в центральной нервной системе, эпилептоид больше других подвержен колебаниям настроения, когда нахлынувшие чувства в той или иной мере застилают ясность сознания. Понятно, что люди, ошарашенные тем, какие черти водятся в этом сверхупорядоченном омуте, подернутом ряской льстивых манер, склонны подозревать человека во всех смертных грехах. И это тогда, когда диапазон работоспособности даже при явном заболевании, по словам Н. Бурденко, колеблется от полной инвалидности до явной гениальности. Так что нам остается лишь процитировать авторов, имеющих другую точку зрения на природу эпилептоидности, чем та, с которой мы начали развивать мысль.
«Даже среди больных с явными проявлениями эпилепсии редко встречаются люди "с молитвенником в руках и бесконечной низостью в душе", как о них иногда пишут в учебниках психиатрии. Также редки и "асоциальные эпилептические типы". Большинство из тех, кого называют эпилептоидами, это в сущности добросердечные люди, привязчивые и прямодушные; в работе они прилежны, основательны и добросовестны; они преисполнены благодарности к учреждениям и лицам, которые устроили их на работу, и признательны за всякое проявление участия, теплоты и уважения к их личности. Они могут стать невыносимыми, если окружающие люди не будут относиться с должным вниманием и терпением к их особенностям, словоохотливости, многоречивости, обстоятельности и педантизму»[23].
Нам остается лишь выразить сожаление по поводу того, что в нашей стране предвзятое отношение к людям с эпилептоидной акцентуацией характера поддерживается многими авторами, бездумно переносящими ошибки прошлого в день текущий.
Психическая деятельность может страдать из-за общей слабости, вызванной соматическим (физическим) недомоганием, когда на первом плане такие признаки, как слабость активного внимания и эмоциональная неустойчивость. При появлении препятствий к достижению цели фрустрационное напряжение разряжается гневом или отчаянием, сопровождаясь головной болью, обостренной чувствительностью к свету, звукам, запахам. Мышление легко соскальзывает в игру воображения, а память – в поток непроизвольных воспоминаний. Но главная личностная характеристика – способность исходить из собственных намерений – остается за человеком. Астения лишь подрывает его возможности и меняет стиль поведения.
Подобные состояния знакомы каждому, кого хоть раз в жизни заставляли тяжело работать, лишали пищи на более или менее длительное время, истощали воспалительные заболевания и т. п. Обычно для восстановления сил хватает отдыха, но иногда он недоступен по стечению обстоятельств: затяжное хроническое заболевание, необходимость вместе с борьбой за жизнь кормить ребенка грудью, полевые условия военной службы и т. п. Если же фактор физического истощения защитных сил организма усугубляется эмоциональным давлением, то и личность не остается в стороне. Активная воля, направленная на реализацию собственных стремлений, уступает место пассивной подчиняемости. Мышление выскальзывает из логических рамок в мир воображения с присущим тому слепым доверием к чувствам. Последние, в свою очередь, обостряются, когда речь идет о сиюминутных впечатлениях, но притупляются, когда нужно предвидеть более отдаленные перспективы. В результате появляется равнодушие к риску, ослабевает инстинкт самосохранения и человек может действовать легкомысленно, «очертя голову» и «махнув рукой на последствия».
Ключевым моментом, позволяющим установить факт влияния астении на мотивы поведения, выступает ослабление внутренних позиций личности, утомление от необходимости удерживать статусные роли, а ориентиром – те способы, которыми он при этом пользуется. Это может быть пустая мечтательность, уход в мир навязчивостей, переключение на поиск у себя несуществующих болезней, отказ от сотрудничества или даже сосуществования с людьми.
В детские годы астения выступает как нередкая причина задержки психического развития.
И, наконец, настроение человека, которое, как известно, сильно зависит от биохимического фона (витальные чувства создаются внутренними рецепторами), также может быть подвержено влияниям извне личности. Речь идет об акцентуациях характера, где главным признаком выступает немотивированная смена настроения (циклоидной по классификации А. Личко).
Подробно описанный Э. Кречмером, «циклоидный темперамент» как вариант «конституционного расстройства настроения», по его мнению, разворачивается на базе определенных черт характера: а) общительность, ласковость, добросердечие, душевность; б) веселость, остроумие, горячность, живость; в) спокойствие, впечатлительность, мягкость. Они определяют манеру поведения вне значительных колебаний настроения и присутствуют на высоте эмоциональных отклонений, придавая и веселости, и мрачности оттенок, присущий именно циклоидному характеру. По стилю поведения люди такого склада предстают как: болтливо-веселые (они всегда там, где весело и шумно, при каждом разговоре делают громкие замечания, любезны, довольны и подвижны, но иногда тягостны в общении вследствие недостатка такта); спокойные юмористы (они говорят мало, но, будучи урожденными рассказчиками, всегда интересно, в обществе и на занятиях воспламеняются, доброжелательно относятся к людям и детям, считаются с каждым, умеют общаться); тихие душевные люди (немного флегматичные скромные люди, которые не много на себя берут, так как себе не доверяют, но добросовестны и исполнительны).
Что касается установок на деятельность и жизнь в обществе, этого склада люди чаще выглядят как беспечные любители жизни (Г. Кречмер употребляет для их характеристики эпитет «пестрая жилетка»), энергичные практики («сидят во всех комитетах, работают неутомимо, умеют со всеми ладить»).
Во взаимодействии с людьми ярко проступает готовность в любой момент слиться со средой, каждая мелочь которой, каждый предмет окрашивается для них теплым чувственным тоном. В последующие годы психологи нашли термины, уточняющие описания своих предшественников, и назвали «синтонность» эмпатией, когда человека влечет к другому индивидуально, и аффилиацией, когда стремление к эмоциональному отождествлению распространяется на реальное социальное окружение.
К сожалению, такой фон время от времени сменяется мрачными периодами, когда настроение падает, интерес к жизни пропадает, люди избегают новых впечатлений, предпочитают не выходить из дома, тяжело переносят всякую ломку привычных стереотипов (переезд, смена места работы, развод с супругом и т.п.). Даже мелкие неурядицы переживаются тяжело, а серьезные неудачи, особенно задевающие самолюбие, наводят на мысль о своей никчемности и могут подтолкнуть к разрыву отношений с близкими. О специфике внутреннего мира в таком состоянии Л. Н. Толстой писал А. Фету.
«Мысль о самоубийстве была так соблазнительна, что я должен был употреблять против нее хитрость, чтобы не привести слишком быстро в исполнение. Я не хотел торопиться только потому, что хотелось употребить все усилия, чтобы распутаться. Если не распутаюсь – всегда успею, – говорил я себе… И это сделалось со мной, когда я был совершенно счастлив – все у меня было: семья прекрасная, средства большие, все возрастающая слава, уважение близких, здоровье, сила телесная».
Нормальное развитие личности на измененной почве само по себе достаточно проблематично, если ориентироваться на полноценное воплощение личности, но, к сожалению, такие люди сплошь и рядом бывают вынуждены преодолевать трудности, которые на их пути воздвигает ненадлежащее воспитание.
Рекомендуемая литература
Ганнушкин П. Б. Избранные труды. М., 1964.
Дистль Г. М. Генетика человека в обществе. М., 1999.
Жислин С. Г. Очерки клинической психиатрии. М., 1965.
Леви-Брюль Л. Сверхестественное в первобытном мышлении. М., 1994.
Личко А. Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. Л., 1977.
Демоз Л. Психоистория. М.,1994.
Фуко М. История безумия в классическую эпоху. М., 2000.
Эфроимсон В. П. Генетика этики и эстетики. М., 1995.
Лекция 4
Социальное отчуждение
при девиантном развитии личности
Детство в тягость человеку
Ж. П. Сартр
Как в филогенезе, так и в онтогенезе личности легко заметить, что детство как ценность, которой руководствуются и которой служат взрослые люди, присутствует в обществе лишь при достаточно высоко развитой культуре. До ХII в. художники изображали ребенка не иначе, как маленького взрослого, В природосообразно ориентированном сообществе детей вовлекают в реальную жизнь, как только позволяет уровень их развития (у бездомных цыган дети начинают попрошайничать с самых ранних лет). В России ХIХ в. существовала образовательная повинность для крестьянских детей, которых родители не хотели отвлекать от производительного труда, В социально примитивных субкультурах (например, в уголовной) ребенка воспринимают как «мелкого взрослого», и вообще, стоит заколебаться нравственным основам общества, как на наших глазах детей вовлекают в индустрию развлечений и рыночные отношения, нацеленные на эксплуатацию низменных побуждений человека. Насилие над детьми становится самой популярной темой криминальных сюжетов телевидения, где отвращение к пороку незаметно подменяется обыденностью его присутствия в повседневной жизни человека, считающего себя нормальным членом общества и даже продвинутым читателем, например, «Лолиты» В. Набокова. Культура детства, если ее не поддерживать постоянными усилиями общества и государства, склонна деградировать, с этим фактом приходится считаться, хотели бы мы этого или нет.
Рациональное и разумное отношение к детству подразумевает, что взрослые так строят свою воспитательную политику, чтобы ребенок максимально развил свои задатки и способности, пока его учат и готовят к самостоятельной жизни, но не попал под пресс недосягаемых требований (от каждого по способности). А поскольку природа оделяет людей по-разному, да и социальные возможности порою сильно отличаются, образовательная политика во все времена имела по меньшей мере три «вектора развития». Так называемое реальное обучение, нацеленное на определенную профессию, от начала до конца основывается на традициях социальной среды. Там учитель прежде всего лидер. Его собственные личностные качества имеют ведущее значение. Он не только мастер своего дела, но и волевой, сильный человек, с которым ученики соотносят себя на афффилиативной основе: чем ближе к лидеру, тем выше самооценка. Внимание лидера расценивается как награда даже тогда, когда тот о чем-то просит.
Такой стиль общения в развитом обществе естественен в начальной школе. При авторитарном строе его удерживают искусственно для «кухаркиных детей», которым никто не собирается в будущем предоставлять свободу нравственного выбора. В демократически ориентированном обществе подобные манеры оставляют для людей, которые примитивны по своему складу; в образовательных учреждениях с такими установками воспитатель без лидерских задатков не пользуется авторитетом. И какая-то часть населения остается на этом уровне, не вникая в идеалы, принципы и убеждения.
Коллективистический подход, присущий средней школе, формирует навыки жизни в системе. Здесь важнее всего твердость и ясность идеологических ориентиров (сословных, классовых, религиозных и т.п.). Учитель является членом управляющего слоя (корпуса), который властвует от имени соответствующих институтов (правовых, социальных, культурных); «девушкам вашего круга нужно приличия знать». Главнее всех директор, личность которого не имеет значения в глазах учеников, так как он предстает им в неком ореоле, не лишенном мистической силы тех нравственных принципов, от лица которых он командует. В обыденной жизни он недосягаем, как капитан, которые вечно сидит в своей каюте и просто так ни с кем из команды не общается, только в рамках строгого регламента.
Когда общество разобщено, коллективное воспитание носит корпоративный характер, например, гимназическое в дореволюционной России. Когда весь уклад жизни коллективистичен, оно определяет всю воспитательную ситуацию в целом. Как писал А. С. Макаренко, любой класс или группа воспитанников строят свои отношения на основе коллективных правил, усвоив которые им бывает легко вписаться в социальные отношения, так как общество и государство представляют собой тот же коллектив, только больших масштабов. Выпускники средней школы усваивают привычку ценить общественное выше личного и подчиняться общепринятому. Пока что «образ мыслей диктует образ жизни» (по В. А. Ядову). «Моя индивидуальность не подавляется, а возвышается, расширяется, возрождается при слиянии с семьей и государством», – писал Д. Джетиле (цит. По Неру Д. «Всемирная история»). И таких людей большинство. Можно без преувеличения утверждать, что дальнейшее развитие личности государству не интересно. Нужны, как мы уже говорили во второй лекции, экстремальные обстоятельства, чтобы оно сделало ставку на личность, способную к отчуждению от конформизма. Пока такой нужды нет, те, кто способен подняться выше, могут быть интересны как частный, но сомнительный в своей основе вариант.
Личностно ориентированный подход присущ воспитанию старшеклассников в школах, где учителя ориентируются на запросы и ожидания семьи в первую очередь, а на интересы государства потом, и в институтах, где принято не учить, а предоставлять возможность учиться. Теперь учитель – пример для подражания, носитель нравственных смыслов, человек, способный на жертвы во имя принципов, еще неподъемные ученикам (быть опрятным, не поддаваться соблазнам, не заискивать перед начальством, ставить духовное выше меркантильно и т.п.). Во всяком случае, таких хотели бы его видеть ученики и их родители.
Люди, которые прошли эту стадию личностного развития, способны воспринять свободу как осознанную необходимость и на них можно положиться. Недаром, чем ближе общество к демократическому устройству, тем больше оно старается дать высшее образование всем желающим. Пусть не все найдут себе престижную работу по специальности, здесь потребуется не диплом, а личные способности, но с таким человеческим материалом можно быть уверенным, что по ходу прогресса люди не пропадут и не сгорят «в огне губительной свободы». Для остальных, в ком многолетняя покорность воспитала враждебность ко всему, что требует работы нал собой, любые реформы, как правило, оборачиваются серьезными страданиями.
Справедливости ради нужно напомнить, что стремление унифицировать воспитательные подходы было связано не только с идеей тотального коллективизма, благородный порыв «отказаться от реального воспитания с детства» с тем, чтобы «сначала научить быть людьми, а уже потом купцами, юристами, солдатами», озвученный Н. И. Пироговым, который был вынужден в расцвете лет сменить кафедру хирургии на должность попечителя учебного округа, хорошо выглядел на бумаге. Как предупреждал К. Юнг, «высокий идеал воспитания личности не стоило бы применять к детям, ведь то, что понимается под личностью вообще, а именно, определенная, способная к сопротивлению и наделенная силой душевная целостность, есть идеал человека взрослого»[24]. Так что недаром, при всей гуманности своих взглядов, Н. И. Пирогов все-таки не отменил телесного наказания в школах, должно быть понимая, что до известного возраста давление на задатки личности разрушает больше, чем элементарная порка.
Так выглядят общие установки воспитания, которые формируют отношение к детству общества и государства. В крайних случаях судьба целых поколений может быть деформирована решительными политиками, исходящими из ложных представлений о природе человека, но в обычной жизни все бывает много проще и гораздо конкретнее. Каждый день в реальной жизни ребенку приходится строить отношения с неумными, невротичными или легкомысленными родителями, которые погрязли в проблемах, навеянных их собственными недостатками, и приноравливаться к учителям, которые истолковывают требования и ожидания государства, общества и семьи на свой манер, отягощенный многими предрассудками. В своем изложении мы разделим издержки воспитательной ситуации на три варианта: педагогическая депривация, семейная изоляция, социальная запущенность.
Педагогическая депривация – воспитательная ситуация, исходящая из установки «ребенок существует для того, чтобы соответствовать ожиданиям взрослых и обязан слушаться их при любых обстоятельствах». «Грубо забитым» – по П. Лесгафту – детям приходится развиваться в обстановке, когда естественные потребности развивающейся личности игнорируются в пользу более или менее надуманной схемы воспитания во имя отвлеченных целей. Типичный пример такого похода – истолкование мысли Л. Выготского о том, что обучение должно опережать развитие. Будучи высказано в качестве рекомендации, имеющей узко прикладное значение – детям нужно давать задание, соответствующее «зоне развития», чтобы не выходить за рамки доступного пониманию, будучи воспринято как лозунг (с учетом политической ситуации, идеологической догмы и уровня образования самих педагогов) «все, что методически правильно дано ученику, должно быть усвоено», повлекло за собой сдвиг мировоззрения в профессиональной среде, оправдывающий отчуждение тех, кто по своим свойствам был недостаточно восприимчив к традиционным формам обучения и воспитания. Педагогическая дискриминация, естественно, смягчалась здравым смыслом учителей, но и тех, кто предпочитал не думая следовать педологически извращенным установкам, было не мало.
Воспитательные схемы и штампы, которыми родители и педагоги угнетают детство, могут быть самыми разными и не них дело, главное в другом – какие естественные для конкретного возраста естественные социальные потребности были проигнорированы. Неважно, на какое препятствие натолкнулся ребенок в своем развитии; если возникло фрустрационное напряжение, оно будет искать выход в любом случае, и наша задача, представлять себе, что из этого обычно получается.
В младенчестве депривация выглядит как перегрузка самостоятельностью, для которой нет ни сил, ни интересов. «Ребенок должен уметь сам справляться со своими страхами», «проревется – успокоится», подобные рецепты, когда дети просто устают и засыпают, а не делают выводы и меняют манеру поведения, далеко не редкость в обыденной жизни родителей, склонных доверять предрассудкам вообще и педагогическим в частности. Холодный тон общения обкрадывает эмпатийность характера.
В дошкольные годы детям часто навязывают школьные стандарты поведения, для усвоения которых может быть и есть интеллектуальные предпосылки, но когнитивная ситуация в целом еще не созрела. Историянашей страны знает период бездумного подражания Западу, когда минуя все этапы предварительной подготовки (учебники с картинками, тетради с рисунками, игры развивающие) шестилеток просто взяли и отдали в казарму начальных классов, Теперь никто не вспоминает, чем такие эксперименты обернулись самим детям, а те в свою очередь забыли (что бы мы делали, если бы детские годы не пропадали из памяти?) свои огорчения, но профессиональное сообщество твердо уяснило себе, что одна способность понять задание не означает готовность к школе. Отвращение к системе как насильнице можно заложить задолго до того, как человек начнет задавать себе соответствующие вопросы.
В младшем школьном возрасте педагогическая дискриминация нередко задается самой манерой использования коллективистических ориентаций. Ведь учитель в глазах учащихся остается прямым и непосредственным лидером, так что если он использует систему как средство, способное «гнуть, ломать и калечить личность» (по В. И. Ленину), заложить основы психологии раба, для которого высокие слова не более, чем плеть в руках хозяина очень даже просто. Недаром одним из первых шагов в направлении защиты прав детства перестроившегося СССР был запрет на вовлечение детей в политические организации и движения. Если же родители склонны безоговорочно доверять школе, где такие методы в порядке вещей, риск отчуждения от того, что в последующем должно стать ядром личности, многократно возрастает. Именно сейчас психология аутсайдера может начать свое формирование.
В отроческом возрасте, когда от давления системы можно улизнуть в семью и среду, начинается время протестных реакций по типу экологической ниши, Те, кто может уйти в семейную сферу, становятся домоседами, благо, виртуальный мир открывает им доселе неведомые перспективы. А затем, если привычки и навыки принадлежать семье, человек становится (в зависимости от иных свойств и качеств личности) мещанином по духу, тираном близких, паразитом и т.п. Те, кто уходит в среду (семья как социальный гарант не годится) примыкают к «уличному племени» в разных вариантах детской безнадзорности. Привычки и навыки существования вне системы закладывают причины, по которым в последующие годы человек может захотеть отказаться переносить принятые нормы во внутренние смыслы поведения (захотеть стать отщепенцем).
В подростковом возрасте нестыковка воспитательной ситуации с потребностями просыпающейся личности зависит от так называемой педагогической неконгруэнтности. Например, тот, кто уже созрел для личностно ориентированной самостоятельности, попадает в условия жестко организованного коллективизма (военное училище) или туда, где властвует средовые традиции (профессиональное училище). Нормальные для того круга сверстников отношения покажутся унизительными, В истории СССР было время, когда в профессионально-технические училища стали направлять основную массу старшеклассников. Вспыхнули конфликты, когда учащиеся возмутились манерами мастеров производственного обучения, а те объясняли, что этим (нецензурной манерой выражаться) она – дело было в училище дл портних – хотела показать, что «все мы тут заодно, все свои и не будем стесняться». Или, напротив, не достигнув в личностном развитии соответствующего уровня, подросток получает столько доверия, что не может с ним справиться и видит лишь возможность разнузданности, Будучи выставлен за дверь, он искренне недоумевает, чем он хуже других. Так что сейчас могут появиться переживания человека, оказавшегося некстати в чуждой среде – враждебное отношение аутсайдера к культуре, отказавшейся считаться с его притязаниями.
Изоляция, когда ребенок существует как сосуд для проекции собственного бессознательного, ведет в самой общей форме к тому, что психологический фольклор обозначил словами «родители – невротики воспитывают невротика, какой бы схемы воспитания они ни придерживались». Так что «мягко забитые» (по П. Ф. Лесгафту) дети в чем-то похожи друг на друга в своей основе, хотя в конкретной судьбе могут быть весьма значительные отличия.
Сосредоточение внимания на ограниченном круге впечатлений при их монотонной повторяемости всегда ведет к утрате способности самостоятельно управлять своими действиями. У детей, которых воспитывают в обстановке изоляции, таким ограничителем (психологической оградой) чаще всего является невропатически измененное восприятие, когда тягостные предчувствия заставляют родителей опасаться всего на всякий случай. Кроме того, вовлечение ребенка в круг переживаний взрослого человека, ему еще не понятных и недоступных в принципе, обязывает приноравливаться к психологии тех, кто своей сопричастностью к жизни ребенка как бы присасывается к источникам детской эмоциональности, обкрадывая чувственный мир ребенка незаметно для последнего. Естественно, место тех жизненных впечатлений, которые нужны для гармоничного развития личности, занимает мистика, где сказка и обыденная реальность переплетаются самым невообразимым образом.
В младенчестве дети только радуются ежеминутному общению с родителями, так как присутствие матери исчерпывает их потребность во внешних впечатлениях. Темпы развития задатков личности притормаживаются, но «затисканные» дети не чувствуют себя ущербными.
Дошкольники, изолированные от сообщества сверстников, формируют себе социальную среду, податливую воздействию (сейчас ребенок должен обязательно кем-то командовать), из игрушек и животных, которые, естественно, не могут отвечать действием (принимать энергию), и та выплескивается в ночных страхах, расстройствах аппетита, ночном энурезе и иных проявлениях так называемой детской невротичности.
В младших классах, не изжив аффилиативной потребности реального общения, такие дети воспринимают школу как чуждую им среду, где властвую непонятные им стремления. Усвоенные ранее тревожные предчувствия переходят в когнитивную форму и становятся подозрительностью. Ипохондрическая манера уклониться от нежелательных экспектаций становится привычной. «Симулянт» – нередкое прозвище «маменькиных сынков».
В отроческом возрасте индуцированная родителями ипохондричность обрушивается на них самих, Дети не хотят отчуждаться от семьи, становясь домашними тиранами с постоянной готовностью критиковать взрослых по любому поводу, а в случае отпора с их стороны, демонстрировать свою беспомощность с угрозой тяжелых последствий «бездушного отношения». Наступает время, когда дети начинают высасывать родительскую эмоциональность, не позволяя тем расходовать чувства на стороне.
В подростковом возрасте, когда потребность в социальных экспериментах наступает при любой системе воспитания, «домашние дети» могут оказаться наивно доверчивыми или безрассудно (от незнания) смелыми в незнакомой, чуждой по духу и враждебно настроенной среде. Понятно, что большинство детей, воспитанных в обстановке изоляции, избегают лишних рисков и остаются в привычном кругу отношений, от которых полагалось бы эмансипироваться. А поскольку это сделать общепринятым способом страшновато, семья становится тем полем, где человек получает опыт межличностных конфронтаций. Недостаткам близких людей придается слишком большое значение, а на утрясание конфликтов с ними уходит много сил. Бесконечное «самокопание» или внутрисемейная рефлексия, как это принято обозначать в наши дни, закладывает прочный фундамент отчуждения в отношениях с людьми, не утратившими здравых мнений о социальных пропорциях жизненного пространства и склонных воспринимать подобную драматизацию как занятие, лилипутское по масштабам мысли.
Будучи взрослыми людьми, люди, выросшие в обстановку семейной изоляции, сохраняя о себе вполне благоприятное мнение и даже излишне самоуверенные в привычном кругу, зачастую оказываются некстати в обычной жизни, где их никто не хочет понимать соответственно их притязаниям. Крах самооценки (к тому же нередко усиленной нежеланием понимать со стороны предмета сердечных увлечений) может быть причиной того, что у человека появится комплекс изгоя – не знающего, куда приложить свои силы и от этого засомневавшегося в смысле и значении общественной жизни.
Запущенность – манера воспитания, когда взрослые регрессируют к примитивным формам социальной организации взаимодействия с подрастающим поколением, полагаясь на двор и школу. Там среда расставляет людей по позициям соответственно задаткам выживания и способности учиться у самой жизни, но, к сожалению, такой расклад возможен лишь на обочине цивилизации.
В младенчестве такой подход самый нежелательный. Страх как естественное состояние психики блокирует развитие. Дефицит эмпатийности (как отметила в своем исследовании М. И. Лисина) будет чувствоваться до конца дней, но и в ближайшем будущем он даст о себе знать весьма чувствительно.
В дошкольном возрасте дети, к