— Зачем же ты повторяешь всякую чепуху? — перебил ее доктор. — Мы забираем ребятишек, когда подходит их срок. Просто они взрослеют, и мы переводим их в другое место. В этом нет решительно ничего страшного. Твоя подружка слышала звон, да не знает, где он. Она зря тревожится и зря вас пугает. Ты помнишь, как ее зовут?
— Не‑а. Я новенькая. Меня только вчера привезли. Я еще тут никого не знаю.
— Ну, а как она выглядит, ты, надеюсь, помнишь?
— Не‑а. Не знаю я. У нее такие волосы. Темные. И немножко еще светлые. Я забыла.
Доктор о чем‑то вполголоса заговорил с медсестрой. Пока они шушукались, Лира краем глаза наблюдала за их альмами: альм медсестры, хорошенький волнистый попугайчик, повадками до странности напоминал шпица сестры Клары — такой же аккуратненький и ко всему безразличный. Альм доктора — большая грузная бабочка, тоже вела себя как‑то на редкость апатично. Во‑первых, оба они почти не шевелились, хотя явно не спали. Попугайчик поблескивал глазками, бабочка вяло поводила усиками, но оба казались какими‑то неживыми. Альмы двух беседующих о чем‑то людей никогда себя так не ведут. Правда, может, разговор был очень скучный, неважный какой‑нибудь.
Наконец, доктор снова принялся за работу. Он взвесил сперва Лиру, а потом Пантелеймона на весах, затем рассматривал их через какой‑то специальный экран, слушал Лирино сердце, измерял пульс, велел девочке лечь на кушетку, а сверху опустил небольшую насадочку, вроде душа, откуда с легким шипением вырывалась пахнущая озоном воздушная струя.
В самый разгар какой‑то очередной процедуры раздался сигнал. С каждой секундой трезвон становился все громче и громче.
— Так. Пожарная тревога, — досадливо вздохнул доктор. — Ну что ж, ничего не поделаешь. На сегодня все, Лиззи, ступай. Сестра Бетти тебя проводит.
|
|
— Но, доктор, я же не могу вывести ее на улицу без куртки, — нерешительно сказала медсестра. — Все теплые вещи в спальном корпусе. Наверное, нам сперва нужно пойти туда?
Доктор явно злился из‑за того, что вся эта ерунда нарушала ход его научных изысканий.
— Вот‑вот, начинается, — буркнул он и раздраженно прищелкнул пальцами. — И, помяните мое слово, таких неувязок будет еще сколько угодно. Собственно, ради того, чтобы их выявить, они и затеяли эту дурацкую тревогу. Как все это не ко времени! Не раньше, не позже…
Лира почувствовала, что пора брать инициативу в свои руки.
— Когда меня вчера привезли, то сестра Клара все мои вещи положила в стенной шкаф. Она меня осмотрела, а вещи прямо там и остались в этой комнате. Давайте я их надену. Здесь совсем близко, я могу показать.
— Замечательно! Так мы и сделаем, — согласилась медсестра. — Ну‑ка, поживей.
Внутренне ликуя, Лира бежала следом за ней по коридору. Не прошло и минуты, как в руках у девочки оказался целый ворох одежды: шуба, сапоги, чулки из оленьей кожи. Все это она в мгновение ока натянула на себя. Сестра Бетти тем временем застегивала теплую стеганую куртку.
Одевшись, они помчались к выходу. На открытой площадке перед корпусами уже топтались на холоде человек сто. Тут были и дети, и взрослые; кто приплясывал от возбуждения, кто раздраженно хмурился, но по большей части в толпе царила растерянность.
— Именно, — говорил один из сотрудников, — именно так. Такие учебные тревоги необходимы хотя бы для того, чтобы мы наглядно убедились, какой хаос начнется, случись на станции настоящий пожар.
|
|
Кто‑то из взрослых свистел в свисток и отчаянно размахивал руками, безуспешно пытаясь привлечь к себе внимание. Лира заметила в толпе Роджера и сделала ему знак. Он тут же дернул за рукав Билли, и мгновение спустя, незаметно для посторонних глаз, всех троих словно прибило друг к другу в человеческом водовороте.
— Ну, вот что, — решительно сказала девочка. — Пошли посмотрим, что к чему. Все одно никто не заметит. Они тут до вечера будут всех по головам считать. В крайнем случае скажем, что побежали за кем‑нибудь и заблудились.
Надо было выждать момент, чтобы никто из взрослых не смотрел в их сторону. В нужную минуту Лира схватила горсть снега, скатала в ладонях снежок и, не целясь, швырнула его в гущу детей. И тут же в воздухе засвистели снежные комья, потому что мгновение спустя в снежки уже играли все. Крики взрослых, отчаянно пытавшихся призвать шалунов к порядку, тонули в детском хохоте и визге. Воспользовавшись всеобщей суматохой, наша троица незаметно скользнула за угол дома.
Быстро идти по глубокому снегу они не могли, да это было и не нужно, за ними никто не гнался. Лира и мальчики перелезли через покатую, засыпанную снегом крышу одного из тоннелей и оказались на противоположной стороне. Перед ними расстилался какой‑то странный, почти лунный пейзаж: на фоне черного неба ясно выделялись находящиеся на равном расстоянии друг от друга кратеры и холмики, покрытые снежной пеленой. Белый снег отражал лучи фонарей, освещавших площадку по периметру.
|
|
— А чего мы ищем‑то? — спросил Билли.
— Пока не знаю. Посмотреть надо, — негромко отозвалась Лира. Она двинулась к небольшому приземистому зданию, стоявшему чуть поодаль. Сбоку на стене у него горела тусклая яндарическая лампочка.
Гвалт и хохот все так же звонко разносились в морозном воздухе. Дети явно вовсю упивались свободой, и Лира надеялась, что это продлится как можно дольше. Она решила обойти здание кругом, чтобы заглянуть в окно. Странная это была постройка: невысокая, метра два от земли, не больше, и, что интересно, в отличие от всех остальных корпусов станции, к этому домику не вели крытые тоннели, он стоял особняком.
Окна Лира не нашла, зато увидела дверь, на которой большими красными буквами было написано: “ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН”.
Девочка хотела толкнуть ее, но не успела она взяться за ручку, как Роджер тихонько выдохнул:
— Гляди! Птица! Ух ты!
В этом его “ух ты!” прозвучало изумление, потому что птица, стремительно летящая вниз, была вовсе не птица. Но Лира уже знала, кто перед ней.
— Это же альм ведуньи!
Два сильных крыла взвихрили снег, и с черного неба на землю рядом с детьми опустился альм‑гусь.
— Привет тебе, Лира, — промолвил Кайса. — Я неотступно следовал за тобой, хоть ты меня и не видела. Все это время я ждал, когда ты выйдешь на улицу. Ну, рассказывай.
В двух словах девочка поведала гусю о событиях последних дней. Но ей и самой не терпелось о многом спросить:
— А цагане? Где они? Джон Фаа жив? Они отбились от самоедов?
— Да. Почти все живы. Джон Фаа ранен, но легко, ты не волнуйся. Тебя захватили охотники. Они частенько нападают на путешественников и с добычей легко уходят от погони, потому что в одиночку могут двигаться куда быстрее, чем большой отряд. Твоим друзьям‑цаганам досюда еще день пути, не меньше.
Мальчишки с благоговейным ужасом взирали на альма‑гуся и на то, как Лира запросто с ним разговаривает. Им ведь никогда не приходилось видеть альма отдельно от человека, да и про ведуний они ничего не слыхали.
— Вот что, — повернулась к ним девочка, — нужно покараулить, не идет ли кто. Билли, ты идешь туда, Роджер, давай за угол и смотри за той дорогой, откуда мы пришли. Не зевайте. Мы быстро.
Мальчишки беспрекословно подчинились, а Лира снова занялась дверью.
— Ты хочешь войти? — негромко спросил Кайса. — Зачем?
— Понимаешь, я уже знаю, чем они тут занимаются. Они альмов отрезают, — словно испугавшись собственных слов, девочка понизила голос. — Берут детей и отрезают от них альмов. Только где все это происходит? Может, здесь? Здесь же что‑то есть. Вот я и хотела посмотреть, только дверь заперта.
— Я помогу, — быстро ответил Кайса. Два могучих крыла взметнулись вверх: раз, другой, снежный вихрь рванулся в сторону двери, и в этот момент вдалеке что‑то явственно щелкнуло.
— Будь осторожна, — шепнул гусь девочке.
Лира потянула на себя примерзшую дверь и скользнула внутрь. Кайса не отставал ни на шаг. Пантелеймон места себе не находил от страха и беспокойства, но все‑таки не мог смириться с тем, что альм ведуньи своими глазами увидит, как он боится, поэтому несчастный зверек нырнул девочке под шубу, ища защиты у нее на груди.
Едва Лирины глаза привыкли к свету, она мгновенно поняла причину его паники. На стеллажах вдоль стен стояли ряды стеклянных ящиков и в каждом сидел альм, альм кого‑то из прооперированных детишек: заморенные котята, птички, крысы, еще какие‑то существа, бесплотные, словно выцветшие, раздавленные ужасом и страхом.
Кайса гортанно вскрикнул от гнева, а Лира судорожно прижала Пана к себе.
— Не смотри туда! Только не смотри, — шептала она.
— Где дети этих альмов? — прошипел гусь, дрожа от ярости.
Лира трясущимися губами рассказала о страшной судьбе несчастного Тони Макариоса. Она медленно обводила глазами эту невиданную темницу. Несчастные узники прилипли к стеклам своих ящиков‑камер. Лира слышала их тоненький визг. Они кричали от страха и отчаяния. В тусклом свете слабой яндарической лампочки, горевшей вполнакала, девочка заметила, что каждый ящик был снабжен карточкой с именем. Вот и надпись: “Тони Макариос”, но внутри никого нет. Вот еще один пустой, и еще, всего четыре или пять, и на каждом имя, но внутри никого.
С искаженным от гнева лицом Лира повернулась к гусю:
— Я хочу их выпустить! Я разобью эти чертовы банки и выпущу этих несчастных на волю!
Девочка лихорадочно оглядывалась вокруг в поисках чего‑нибудь потяжелее, но в комнате были только стеллажи с ящиками.
— Погоди.
Спокойный голос Кайсы заставил ее остановиться. Альм ведуньи был старше и мудрее, она должна была подчиниться.
— Послушай, — продолжал гусь, — нужно, чтобы все это выглядело так, словно кто‑то из сотрудников по оплошности забыл запереть дверь домика. Если они увидят битые стекла и твои следы на снегу, тебе несдобровать. Они мигом поймут, кто ты на самом деле, и тогда всему конец. А тебе нужно продержаться до прихода цаганского отряда. Остынь и делай то, что я тебе говорю. Возьми пригоршню снега и по моему сигналу развей его здесь, так чтобы снег попал на каждый ящик.
Девочка выскользнула на улицу. Билли и Роджер караулили у входа, с площадки по‑прежнему доносились детские голоса, взрывы хохота и отчаянный визг. Ничего не изменилось, ведь прошло не более минуты.
Подхватив обеими руками легкий пушистый снег, Лира метнулась назад. Она осторожно дунула в сторону одного стеклянного ящика, Кайса издал гортанный клекот, и в тот же миг задвижка щелкнула. Готово! Теперь еще один, и еще один, и…
Затем нужно было поднять передние стенки ящиков и выпустить узников на волю.
Первой из стеклянной клетки выбралась маленькая жалкая ласточка, но лететь она не могла. Гусь ласково наклонился над распластанным тельцем птички и осторожно приподнял ей клювом головку, помогая встать. Ласточка обернулась мышкой, она сжалась на полу в испуганный комочек. Пантелеймон юркнул к ней, чтобы ободрить и утешить.
Лира работала не покладая рук, открывала одну стеклянную клетку за другой. Не прошло и нескольких минут, как все альмы были на свободе. Что‑то лепеча, они сгрудились вокруг девочки, некоторые тянули шеи, чтобы потереться об ее ноги, но табу чужого человека удерживало их. Как отчетливо Лира понимала, что чувствуют эти несчастные! Они стосковались по теплу настоящего, осязаемого человеческого тела. Они так хотели услышать знакомый стук сердца, прижаться к груди и затихнуть, совсем как ее Пан.
— Надо спешить, — сказал Кайса. — Тебе нужно успеть вернуться, пока тебя не хватились. Мужайся, дитя мое. Цагане уже близко, держись. А я помогу этим страдальцам вновь обрести своих детишек. Только… — Голос гуся дрогнул. — Только им уже никогда не стать единым целым. Они разделены навеки. Это самое чудовищное изуверство, которое мне доводилось видеть. Ступай, Лира, о своих следах не беспокойся, я их замету. Ступай, не мешкай.
— Хорошо. Я только хотела спросить… А ведуньи, они правда летают? Я ведь их тогда ночью своими глазами видела, не приснилось же мне!
— Конечно, дитя мое, но почему ты спрашиваешь?
— Просто… А ведуньи могут удержать воздушный шар?
— Ну конечно могут, только…
— А почему Серафина Пеккала не прилетает?
— Это очень сложный вопрос. Сейчас не время вдаваться в подробности. Просто поверь мне. Тут задействованы могущественные силы, и Серафина Пеккала в первую очередь блюдет интересы своего клана. На самом деле все, что происходит сейчас здесь — лишь отражение того, что творится в большом мире. Это звенья одной цепи. Лира, дитя мое, не мешкай, тебя ждут. Беги, детка, беги!
Она выскочила на улицу. Навстречу ей, утопая по грудь в снегу, мчался Роджер. Расширенными от ужаса глазами он следил за бесплотными фигурками осиротевших альмов, которые один за другим покидали страшное узилище.
— Это же… это же альмы, как тогда, в склепе, помнишь? В колледже, а, Лира? Это же… альмы!
— Да, да, только тихо. Билли ни слова. Никому ни слова. Быстро бежим назад.
За их спиной раздалось хлопанье могучих крыльев. Кайса заметал следы детей, а несчастные альмы‑узники то жались к нему, то отшатывались прочь, и в воздухе едва слышно разносились их жалобные всхлипы. Вот наконец снежное поле вновь стало ровным; тогда гусь собрал вокруг себя своих призрачных подопечных. Выгнув длинную шею, он что‑то сказал, и один за другим, медленно, с великим трудом альмы стали менять обличье. Было видно, чего им это стоило, но вот наконец рядом с Кайсой выстроилась стайка птичек, которые послушно потянулись за альмом‑гусем. Неуклюжие, как только что оперившиеся птенцы, они беспомощно махали крыльями, падали в снег, барахтались, бежали, спотыкаясь на непослушных ногах, пока, наконец, не оторвались от земли. Неровный клин поднялся в воздух, такой бледный, почти прозрачный на фоне чернильного неба. Медленно и неуверенно он начал набирать высоту. Кто‑то вдруг ослаб, кто‑то испугался, кто‑то терял силы и волю, кто‑то складывал крылышки, но могучий серый гусь был рядом, поддерживая, опекая, нежно, но твердо направляя их вперед, пока ночная тьма не поглотила стаю.
Роджер рванул Лиру за рукав:
— Бежим! Их, наверное, уже загнали!
Проваливаясь по колено, они помчались к Билли, который ждал их на углу главного корпуса. Дети, видать, наигрались и замерзли, а может, взрослым наконец удалось каким‑то образом обуздать их, так что теперь они с грехом пополам построились перед центральным входом и, нещадно толкаясь, ждали своей очереди, чтобы войти внутрь. Лира и ее спутники незаметно вынырнули из‑за угла и смешались с толпой. Воспользовавшись общей сутолокой, Лира шепнула:
— Скажите остальным, пусть будут наготове. Нужно, чтобы каждый знал, где его теплая одежда. По моему сигналу надо быстро одеться и бежать, но только по сигналу, а пока — молчок, понятно?
Билли кивнул, а Роджер спросил с любопытством:
— А сигнал‑то какой?
— Пожарная тревога. Придет время — услышишь.
Им пришлось долго ждать, пока их всех пересчитают, пока каждого найдут в длиннющем списке и поставят против его фамилии крестик. Список был составлен не по алфавиту, а в порядке поступления детей на станцию, кроме того, никому никогда не приходило в голову разбить детишек на четкие группы. Конечно, поработай кто‑нибудь из сотрудников хоть недельку в самой обычной школе, дело пошло бы куда быстрее. Но сейчас было очевидно, что взрослые с трудом справляются с толпой детей, и, хотя уже никто не бегал и не шалил, в воздухе чувствовались всеобщая растерянность и смятение.
Лира подмечала каждую мелочь, каждый промах. Да у этих взрослых очень много слабых мест: они ворчат по поводу пожарной тревоги; они не торопятся к выходу; они не знают, где именно должна храниться верхняя одежда; они не в состоянии построить детей в две шеренги… И каждое из этих слабых мест можно обернуть себе на пользу.
Процедура проверки уже почти закончилась, как вдруг случилось еще одно непредвиденное обстоятельство. Случилось то, чего Лира боялась больше всего на свете.
Откуда‑то сверху донесся все нарастающий гул. Все подняли головы и начали вглядываться в черноту неба. В ледяном воздухе отчетливо раздавался рокот газовых двигателей дирижабля.
К счастью, он приближался к станции со стороны, противоположной той, куда Кайса, дикий гусь, увел за собой стайку альмов. Гул моторов становился все ближе и ближе и вот, наконец, дирижабль повис в небе над станцией. По взбудораженной толпе пронесся ропот. Гладкие серебристые бока выпукло поблескивали в лучах яндарических фонарей, и к ним примешивался свет бортовых огней самого дирижабля, горевших на носу и по бокам.
Вот пилот сбросил скорость и начал понемногу сбавлять высоту. Теперь наконец Лира сообразила, для чего предназначалась гигантская мачта перед входом. Ну конечно же! Это была причальная мачта! Взрослые, не теряя времени, загоняли детей в корпус. Все взгляды были прикованы к дирижаблю. Какие‑то люди уже карабкались по лестницам на мачту, готовясь принять причальные концы. Двигатели ревели, взметая с земли снежный вихрь. В иллюминаторах показались лица пассажиров.
Лира украдкой подняла глаза. Сомнений быть не могло. Пантелеймон в ярости выгнул спину и вцепился ей когтями в шубу, потому что вниз на землю с любопытством смотрела прелестная темноволосая дама с золотистым тамарином в руках. Миссис Кольтер. Это была она.
Глава 16
Серебряная гильотина
Лира мгновенно надвинула поглубже свой пушистый меховой капюшон и торопливо пошла внутрь корпуса вместе с остальными детьми, стараясь не задерживаться в дверях. Сейчас некогда было раздумывать о том, что они скажут друг другу при встрече. Куда важнее было так припрятать шубу и прочие теплые вещи, чтобы в случае надобности она могла тут же их найти и надеть.
К счастью, в корпусе царила такая неразбериха, что на Лиру никто не обратил особого внимания. Взрослые подгоняли детей и хотели только одного: чтобы они поскорее разошлись по палатам и не путались под ногами у пассажиров дирижабля. Лира мигом стащила с себя шубу, штаны и сапоги, скатала одежду в плотный узел и, прижимая его к груди, начала пробираться по запруженному детьми коридору в свою палату.
Там еще никого не было. Девочка подтащила тумбочку к стене, встала на нее ногами и, дотянувшись до потолка, со всей силы надавила на панель. Она действительно поддалась, и в открывшийся зазор Лира мигом закинула свои сапоги и теплые штаны. Оставалась шуба. Повинуясь какому‑то безотчетному зову, она вытащила из сумочки на поясе веритометр, сунула его в карман шубы и только потом закинула ее наверх.
Ну все, дело сделано.
Лира спрыгнула на пол, подвинула тумбочку на место и шепнула Пану:
— В случае чего попробуем дурочку свалять. Если они нас увидят, скажем, что, дескать, похитили… О цаганах ни слова, о Йореке Бьернисоне тоже.
Лира с удивительной остротой сознавала, что весь страх, который могло вместить в себя ее естество, направлен только на миссис Кольтер, подобно тому, как стрелка компаса всегда направлена строго на север. Странно, что она никогда не задумывалась об этом раньше. Она ведь успела повидать немало по‑настоящему страшных вещей, но все это, даже чудовищные по своему изуверству последствия операций, которые мертвяки проделывали над детьми, не так ее пугало. Она чувствовала, что сильная, что справится. Но стоило ей хотя бы мысленно представить себе миссис Кольтер, ее нежный голос, ее бойкого альма — золотистого тамарина, как у Лиры начинало предательски сосать под ложечкой, по лицу разливалась мертвенная бледность, а к горлу подкатывала дурнота.
Но ведь цагане уже совсем близко. Думай о них. Думай о Йореке Бьернисоне. И не выдавай себя. Все эти мысли вихрем проносились в Лириной голове, когда она бежала в столовую, где уже стоял страшный гвалт.
Дети выстроились в очередь к раздаточному окошку. Каждому полагался стакан горячего какао и кусок кекса. Многие все еще не сняли теплые куртки и так и стояли в них.
Все разговоры кружились вокруг дирижабля и его пассажиров.
— Это она, с альмом‑тамарином.
— А тебя что, тоже она приманила?
— Она обещала, что маме моей напишет, а сама наверняка не написала.
— И никогда не говорила, что здесь детей убивают. Правда же, она нам ни слова про это не сказала!
— Но самое страшное — ее альм, обезьяныш. Он мою Кароссу когда схватил, то я подумал — все. Он ее чуть не убил. И меня всего прямо зашатало…
Все дети в столовой были напуганы не меньше Лиры. Она нашла глазами Анни и двух других девчонок и подсела к их столику.
— Мне надо вам кое‑что сказать. Только это страшная тайна.
— О‑о‑о! — Три пары глаз заблестели от любопытства.
— Отсюда можно сбежать, — заговорила Лира, еле шевеля губами. — Нас обязательно спасут, помощь уже совсем близко. Может быть, это случится завтра, а может, даже раньше. Но мы должны быть наготове, и как только прозвучит сигнал, всем надо хватать теплую одежду и бежать. Запомните: не ждать, не прятаться. А сразу же бежать. Но без теплой одежды вы замерзнете насмерть, так что надо взять куртку, шапку, сапоги, поняли? Как только вы услышите сигнал.
— А какой сигнал‑то? — нетерпеливо спросила Анни.
— Сигнал пожарной тревоги, такой же, как сегодня. Мы все устроим. Знать будут только ребята. Взрослым ни слова. А самое главное, ЕЙ ни слова.
Детские личики засветились надеждой. Новость в ту же секунду облетела всю столовую. Лира сразу почувствовала, насколько приезд миссис Кольтер изменил общее настроение. Там, на улице, дети шалили, играли, были полны сил. Стоило им увидеть миссис Кольтер, как самый шум их голосов стал другим: в нем звенел отчаянный, панический страх, загнанный глубоко внутрь. Зато теперь, когда они говорили друг с другом, в этих разговорах чувствовалась общая цель и даже какая‑то сила. Как же много может сделать пусть самая слабая искра надежды!
Размышляя обо всем этом, Лира посматривала в сторону коридора, инстинктивно пригибая голову при малейшем звуке голосов взрослых, а они становились все ближе, вот и сама миссис Кольтер прошествовала мимо двери в столовую, мимоходом одарив детей ласковой улыбкой: милые крошки, как им тут тепло, как сытно и вкусно их кормят, какое дивное какао, какие чудные кексы! По столовой, казалось, пробежала дрожь. Дети замерли и завороженно смотрели на гостью. Она улыбнулась им еще раз и, не сказав ни слова, проследовала дальше. Мало‑помалу разговоры зазвучали вновь.
— Куда это они? — спросила Лира.
— Не знаю, — отозвалась Анни. — Может, в конференц‑зал. Нас туда водили, да, Кириллион? — наклонилась она к своему альму‑лисенку. — Там какой‑то дяденька лекцию читал, а другие, человек, наверное, двадцать, его слушали. Сперва он мне велел встать и делать все как он скажет. Сначала он проверять начал, может ли Кириллион от меня отдельно быть. Потом велел ему отойти как можно дальше, а после вообще меня загипнотизировал, правда. Он еще какие‑то штуки делал, только я больше ничего не помню. А сам зал знаешь какой здоровый? Там столько стульев, столы всякие и что‑то вроде сцены. Слушай‑ка, Лиззи, а ты как думаешь, они расскажут ей, как мы во время пожарной тревоги бесились? Наверняка нет. Они ее сами до смерти боятся, еще больше, чем мы.
Весь остаток дня Лира держалась поближе к девчонкам. Она старалась говорить поменьше, слушать побольше, по сторонам не зевать и выглядеть как можно незаметнее. Их отвели в спортзал, потом на урок рукоделия, а там и ужин подоспел.
Перед сном детям позволили поиграть в общей комнате, довольно просторной, хоть и обшарпанной. Там стоял стол для пинг‑понга да валялись какие‑то настольные игры и растрепанные книжки без начала и конца. В какой‑то момент дети почувствовали, что на станции происходит подспудный аврал: взрослые или сновали туда‑сюда, или же с озабоченными лицами о чем‑то вполголоса нервно шушукались. Лира догадалась, что они обнаружили пропажу альмов и теперь ищут виноватого.
К счастью, миссис Кольтер она за весь вечер так и не увидела. Подошло время ложиться спать. Теперь Лире необходимо было заручиться поддержкой девочек.
— А как тут по вечерам, обход бывает? — спросила она. — Они что, ходят и смотрят, спим мы или нет?
— Ну, ходят, конечно, — неуверенно сказала Белла, — фонариком посветят по палате и уйдут. Никто особенно не смотрит. Так, зайдут разок…
— Отлично. Мне надо сходить кое‑что разведать. Тут в потолке лаз есть, мне мальчишка один сказал…
Лира начала объяснять, но Анни, не дослушав, тут же выпалила:
— Я с тобой.
— Погоди. Лучше я одна, иначе они нас мигом хватятся. А так вы можете сказать, что спали и ничего не видели и не слышали.
— Но если бы мы вдвоем…
— Они нас сцапают.
Оба альма — дикий кот Пантелеймон и лисенок Кириллион так и ели друг друга глазами. Обоих била дрожь. Вот Пан выгнул спину, оскалил зубы и еле слышно зашипел. Кириллион отступил назад, отвернулся и начал с безразличным видом тщательно вылизывать шерстку.
— Ну ладно, — вздохнула Анни, сдаваясь.
Как правило, подобные стычки между двумя детьми всегда разрешались именно таким образом: один альм просто признавал превосходство другого, а детям даже в голову не приходило оспаривать исход, они принимали его без тени недовольства, как данность, поэтому Лира не стала ничего объяснять Анни, ведь и так все было ясно.
Девчонки общими усилиями натаскали на Лирину кровать всяких одежек и накрыли их сверху одеялом, чтобы казалось, что здесь спит человек. Они торжественно поклялись, что никому ничего не скажут. Лира опасливо прислушалась, не идет ли кто по коридору, и, убедившись, что все тихо, подтащила тумбочку в угол палаты, вскарабкалась на нее, отжала потолочную панель и, подтянувшись на руках, протиснулась в открывшуюся щель.
— Никому ни слова, — шепнула она на прощанье, глядя сверху на три испуганных запрокинутых лица.
Лира осторожно задвинула панель на место и осмотрелась по сторонам.
Она стояла на четвереньках в узком металлическом тоннеле, свод которого поддерживали перекрещивающиеся балки и распорки. Потолочные панели были сделаны из какого‑то полупрозрачного материала, поэтому они слегка пропускали свет, так что худо‑бедно можно было разглядеть тесный извилистый коридор высотой не более полуметра, который уходил далеко вперед. Из‑за бесконечных хитросплетений труб и трубочек в нем было легко заблудиться, но Лира сообразила, что если держаться ближе к металлической стенке и ни в коем случае не наступать на панели, чтобы не продавить их, то всю станцию можно пройти из конца в конец. Главное — двигаться как можно тише и осторожнее.
— Совсем как тогда, в колледже, — шепнула девочка Пану, — помнишь, когда мы хотели пробраться в Рекреацию?
— Если бы ты все это тогда не заварила… — буркнул Пан, но Лира не дала ему договорить.
— Я заварила, мне и расхлебывать.
Она покрутила головой, пытаясь хотя бы приблизительно определить, где находится конференц‑зал. Кажется, вон там. Ну что, тронулись?
Дело это оказалось нелегким. Тоннель низенький, не выпрямишься, так что ползти приходилось на четвереньках. Кроме того, мешали постоянные препятствия: то массивный квадратный в сечении воздуховод, а под него иначе как на животе не протиснешься, то трубы отопления, через которые, наоборот, надо перелезать поверху. Металлический тоннель опирался на потолочные перекрытия и внутренние стены, и на этих его участках Лира чувствовала под собой твердую, надежную опору; жаль только, что стены были очень узкими. Кроме того, их острые шершавые углы до крови ободрали ей руки и коленки. Очень скоро на ней живого места не осталось: вся в порезах, грязная, пыльная.
К счастью, она пусть хоть очень смутно, но представляла себе, где находится. Узел с теплыми вещами должен был помочь ей найти дорогу назад, Лира предусмотрительно пристроила его точно над лазом в свою спальню.
Девочка медленно ползла по тоннелю. Если сквозь потолочные панели свет не пробивался, значит, комната под ней была пуста. Время от времени она слышала какие‑то голоса и замирала, но, как выяснилось, это разговаривали всего лишь повара на кухне да медсестры, у которых, наверное, была специальная комната, вроде преподавательской в колледже Вод Иорданских. Не услышав ничего интересного, Лира продолжала ползти дальше.
Вот наконец она добралась до места, где, по ее расчетам, находился этот злосчастный конференц‑зал. Лабиринт труб здесь обрывался: воздуховод и отопительная система располагались в дальнем углу, а широкие прямоугольные панели потолка заливал ровный электрический свет. Приникнув ухом к одной из них, Лира услышала приглушенные мужские голоса. Сомнений быть не могло. Она нашла то, что искала!
Настороженно прислушиваясь, девочка попыталась подползти как можно ближе к говорящим. Важно было не делать резких движений, так, чтобы расстояние сокращалось на волос, не больше. Наконец ей это удалось. Распластавшись вдоль металлической стенки тоннеля, она замерла, вытянув шею куда‑то вбок, чтобы лучше слышать, что делается внизу.
Из конференц‑зала доносилось позвякивание ножей и вилок и перезвон бокалов. Судя по всему, беседа проходила во время ужина. Лира ясно различала четыре голоса: три мужских и один женский, без сомнения принадлежавший миссис Кольтер. Речь шла о пропавших альмах.