На следующее утро отслужили короткую и печальную панихиду, простую и грубоватую, однако выслушанную с глубоким почтением, и обоих погибших подняли с крышки люка и отправили за борт. Но пока я провожал взглядом их короткий полет в синее море, меня осенила идея, и часть дня я посвятил обсуждению ее с капитаном, после чего оставшееся до заката время занимался размещением и установкой своей электрической аппаратуры. Завершив это дело, я вышел на палубу и хорошенько огляделся. Вечер выдался ясный и тихий, и в таковом качестве превосходно подходил для задуманного мной эксперимента, ибо после гибели обоих матросов ветер угас самым внезапным и многозначительным образом, и водная гладь вокруг уподобилась прозрачному стеклу.
Я уже полагал, что в известной степени понимаю основную причину странных, пусть и неопределенных явлений, свидетелем которых стал в предшествующий вечер… причем явления эти, согласно мнению капитана Томпсона, были непосредственной причиной гибели двоих моряков.
Я считал, что причину этих событий следует искать в малоизвестном, но совершенно понятном явлении, именуемом в науке аттрактивными вибрациями. Харзам в своей монографии, посвященной индуцированным потусторонним явлениям, указывает на то, что таковые непременно вызываются наведенными, то есть временными вибрациями, возникающими благодаря какой-то внешней причине.
Вопросы эти сложны для понимания в столь короткой беседе, как наша, однако после долгого раздумья я решил произвести эксперимент и проверить, сумею ли создать отвращающую контрвибрацию, что трижды удалось сделать Харзаму, и лишь отчасти удалось мне сделать однажды — по причине несовершенства аппаратуры, находившейся в моем распоряжении.
Как я только что говорил, технические соображения едва ли уместны в столь кратком рассказе, да и едва ли они буду интересны вам, предпочитающим удивительную и сверхъестественную сторону моих расследований. Тем не менее, даже такой информации достаточно, чтобы показать вам направление моих поисков и позволить разумно проследить мои надежды и ожидания в отношении так сказать «отвращающих» вибраций.
Посему, когда солнце спустилось к десяти градусам над видимым горизонтом, мы с капитаном начали вглядываться в море, чтобы вовремя обнаружить появление теней. Наконец я заметил под самым солнцем ту самую движущуюся серую тень, которую видел вчера, и почти одновременно капитан Томпсон сообщил мне, что видит такую же дымку на юге.
Когда мы заметили подобные облачка на севере и востоке, я немедленно включил свои электрические приборы, посылавшие отвращающее воздействие к далеким и едва заметным теням, невозмутимо приближавшимся к судну.
Еще в самом начале вечера капитан велел убрать все паруса, кроме топселей, заявив, что до исправления погоды не станет рисковать абсолютно никем. Согласно его словам все чрезвычайные и сверхъестественные явления всегда происходили в спокойную погоду. И в данном случае слова его оказались совершенно оправданными, поскольку в ночную вахту на судно обрушился самый жуткий шквал, сорвавший с реи передний топсель.
Когда поднялся ветер, я лежал на рундуке в салоне, но сразу же выбежал на полуют, когда корабль накренился под напором чудовищного дуновения. Воздух давил на мачты с сокрушительной силой, грохот его оглушал.
Однако за всем грохотом бури, за натиском шквала я ощущал действие некой сверхъестественной и грозной силы, самым неприятным образом напрягавшее мои нервы. Происходившее нельзя было объяснить никакими естественными причинами. Однако, несмотря на то, что ветер сорвал топсель, Томпсон не послал на реи ни единого человека.
— Пусть их рвутся! — проговорил старый капитан. — Если бы это можно было позволить себе, я оставил бы наверху на эту ночь одни реи!
Примерно в два часа ночи шквал с удивительной внезапностью прекратился и небо над кораблем очистилось. После этого мы со шкипером оставались на полуюте, часто поглядывая на освещенную верхнюю палубу. И один из таких взглядов явил мне нечто странное: словно бы некая невозможная тень промелькнула между моими глазами и оттертыми добела досками палубы. Тем не менее, тень промелькнула и исчезла, а я не мог с уверенностью сказать, что увидел нечто конкретное.
— Ясно как божий день, мистер, — прозвучал у моего плеча голос капитана. — Я видел такую тень только однажды… в том плавании мы потеряли половину матросов. Думаю, надо поворачивать к дому. Добром все это не кончится.
Спокойствие, проявленное капитаном в такой ситуации, взволновало меня не меньше, чем подтверждение им того, что я действительно увидел некий сверхъестественный объект, пролетевший между мной и расположенной в восьми футах под моими ногами верхней палубой.
— Великий Боже, капитан Томпсон, — воскликнул я, — истинно адское зрелище!
— Именно так, — согласился он. — Я же говорил тебе, мистер, потерпи и увидишь. И это еще совсем не все. Подожди немного — и увидишь все море вокруг покрытым черными облачками, движущимися вместе с кораблем. И все же я не видел их на борту, кроме одного только раза. Могу только предполагать, что нас теперь ждет.
— И что же именно? — спросил я. Однако, невзирая на все расспросы, мне так и не удалось извлечь из капитана что-либо вразумительное.
— Сам увидишь, мистер. Подожди и увидишь. Ты попал на необычный корабль. — Примерно такими словами отвечал он на всякий мой вопрос.
После этого разговора я простоял на полуюте до самого конца вахты, опершись на поручень, разглядывая верхнюю палубу и иногда поглядывая на корму. Шкипер вновь принялся расхаживать по полуюту, однако теперь он то и дело останавливался возле меня и невозмутимым тоном спрашивал, не видел ли я еще кого из… этих.
Несколько раз мне удавалось заметить нечто неопределенное, мелькавшее в свете фонарей и исчезавшее… в некоторых местах время от времени начинал трепетать воздух, напоминая след, оставленный объектом, полунезримо пролетевшим здесь и тут же исчезнувшим, прежде чем мозг мой успевал запечатлеть что-то определенное.
Впрочем, ближе к концу вахты нам с капитаном было явлено нечто чрезвычайно удивительное. Он как раз подошел ко мне и остановился перед поручнем.
— А вот и еще один, — отметил он в своей обыкновенной спокойной манере, тронув меня за плечо и кивнув головой в сторону правой половины верхней палубы, в двух-трех футах слева от того места, на котором мы стояли.
В указанном им месте, примерно в футе над палубой, парило тусклое и расплывчатое темное пятно. Постепенно становясь более видимым, оно обнаруживало и движение: непрерывно кружащий маслянистый вихрь растекался от середины пятна наружу.
Тварь растеклась до нескольких футов в поперечнике, почти затмив собой освещенные доски палубы. Движение от центра к периферии ее сделалось теперь очень четким, и странный контур сей чернел и становился все более и более плотным, скрывая под собой палубу.
Я вглядывался с огромным интересом, и тут по твари из центра прокатилась волна разрежения и почти немедленно словно бы растворилась в воздухе, и от облачка осталась лишь округлая тень, повисшая между нами и палубой. Наконец тень эта еще более разредилась и исчезла, и оба мы обнаружили, что рассматриваем участок палубы, со всеми его досками и смолеными швами, освещенный выставленными на ночь фонарями.
— Весьма странно сие, мистер, — задумчиво проговорил капитан, нащупывая в кармане трубку. — Весьма странно.
Потом он раскурил трубку и вновь принялся расхаживать по полуюту.
Штиль затянулся на неделю, море уподобилось стеклу, и каждую ночь без предупреждения налетал этот необычайный шквал, поэтому капитан приказывал в сумерках крепить все, что можно было закрепить, и терпеливо дожидался подходящего ветра.
Каждый вечер я заново принимался за эксперименты со своими «отвращающими» вибрациями, но так и не добился никакого результата. Впрочем, не знаю, имею ли я право утверждать, что действия мои не возымели никакого эффекта: штиль постепенно принимал все более неестественный характер, а море все в большей степени становилось похожим на стеклянную равнину, возмущавшуюся лишь невысокими и пологими маслянистыми буграми. В отношении остального можно сказать, что днем вокруг царило безмолвие, настолько глубокое, что его следовало бы называть нереальным, ибо рядом с кораблем не пролетала ни одна морская птица, а движения судна оставались такими незаметными, что скрип деревянных частей и такелажа, обыкновенно сопровождающих штиль, раздавался достаточно редко.
Море как будто сделалось символом простора и уединения, и мне даже казалось, что нет нигде никакой суши, нет вокруг никакого мира, и только великий океан разбегается во все стороны от нашего корабля. Налетавшие по ночам загадочные шквалы принимали все более бурный характер, и иногда я готов был подумать, что ветер способен вырвать из корабля сам рангоут его, однако, к счастью, мы не испытали подобных повреждений.
Шли дни, я убедился наконец в том, что эксперименты мои дают весьма четкие результаты, хотя и противоположные тем, которые я надеялся получить, ибо теперь на закате похожее на дым серое облачко поднималось в каждой стороне горизонта сразу же после того, как я выключал свои вибрации, в результате чего я прекратил новые попытки, и эксперименты мои приобрели чисто поисковой характер.
Наконец после того, как такое состояние дел затянулось уже на целую неделю, я провел долгие переговоры со старым капитаном Томпсоном, и он согласился разрешить мне провести смелый и окончательный эксперимент. Я намеревался оставить вибрации включенными на полную мощность от самого заката до рассвета и вести тщательное наблюдение за результатами.
Все было приготовлено к этой цели. Спустили большие паруса и брамселя, свернули все остальные паруса, закрепили все, что было на палубе. С носа спустили плавучий якорь, вытравили длинный трос. Так сделали для того, чтобы судно развернулось носом к волне, с какой стороны света ни налетел бы на нас очередной из таинственных ночных шквалов.
Вечером команду отправили в носовой кубрик и велели матросам веселиться, спать или заниматься собственными делами, но только не выходить ночью на палубу, что бы ни происходило на ней и вокруг корабля. На всякий случай мы заперли левую и правую двери. После этого я нанес первый и восьмой знаки обряда Саамаа на каждую притолоку, соединив их тройными линиями, скрещенными на каждом седьмом дюйме. «Вы, Аркрайт, глубже меня погрузились в магические науки и знаете, что это означает».
После этого я окружил весь носовой кубрик снаружи проводом и подсоединил его к своей аппаратуре, которую расположил в кормовой кладовой для парусов.
— В любом случае, — объяснил я капитану, — матросы практически рискуют не больше, чем во время пусть и жуткого шторма. Реальная опасность будет грозить тем, кто будет осуществлять воздействие. Путь прохождения вибраций образует своего рода гало вокруг приборов. Мне придется находиться возле них, чтобы управлять вибрациями, и я охотно иду на этот риск, однако вам лучше оставаться в своей каюте, и три помощника должны сделать то же самое.
Однако старый капитан отказался от такой возможности, а три помощника выпросили у него разрешение остаться наверху, чтобы увидеть самое интересное. Я самым серьезным образом предупредил их о том, что они могут оказаться в весьма неприятной и безвыходной ситуации, но они готовы были рискнуть, и должен сказать, что я не пожалел об их присутствии.
После этого я занялся делом, прибегая к их помощи, когда это было необходимо, и таким образом привел в порядок все свое оборудование. Затем я провел свои провода из каюты сквозь световой люк, выставил на ноль циферблат вибратора и отрегулировал прерыватель, прочно привернув свои машинки к палубе полуюта в свободном месте между передней стороной светового люка и крышкой ящика для парусов.
Далее я усадил капитана вместе с тремя помощниками рядом друг с другом и велел им не двигаться, что бы ни происходило. После этого я взялся за дело уже в одиночестве и мелом нарисовал охвативший нас всех вместе с моей аппаратурой временный Пентакль.
Потом я постарался побыстрее разместить вокруг нас трубки моего Электрического Пентакля — спешка объяснялась тем, что уже начинало смеркаться. И как только это было сделано, я подключил ток к вакуумным трубкам, и вокруг нас немедленно вспыхнуло тусклое болезненное и бледное свечение, казавшееся холодным и нереальным в последнем вечернем свете.
Сразу же после этого я отправил вибрации во все стороны пространства и уселся возле пульта. Тут я снова переговорил с остальными, предупредив их о том, если им дороги собственные жизни, Пентакль нельзя покидать, что бы они ни увидели или ни услышали. Моряки согласно закивали, и я понял, что они полностью осознают степень неведомой опасности, которой подвергаемся все мы.
А потом мы стали ждать. Все были в непромокаемой одежде, поскольку я ожидал бурных и весьма неожиданных выходок со стороны стихии, готовые к любой ночной буре. Не забыл я и еще об одном важном деле и во время конфисковал все спички, чтобы никто по забывчивости не раскурил трубку, ибо световой луч может стать тропой для некоторых Сил.
Вооружившись морским биноклем, я стал обшаривать горизонт. Вокруг корабля, на всех милях, уходивших к далекому горизонту на поверхности моря, собирался странный и смутный мрак. Он становился все более явным, и мне уже показалось, что это легкий и низкий туман ложится на воду вдали от корабля. Я внимательно вглядывался вдаль, капитан и трое помощников также следовали моему примеру с помощью своих биноклей.
— Набегает на нас на скорости в несколько узлов, мистер, — негромко промолвил старик. — Искушаем судьбу, скажу я вам. Надеюсь только, что все закончится благополучно.
Капитан ограничился лишь этими словами, и за последующие невероятные часы ни он сам, ни помощники его не проронили ни звука. Ночь сгущалась над морем, мы впятером потеряли из вида наползавший на нас круг тумана, погрузившись в глубокое и угнетавшее нас безмолвие посреди бледного свечения Электрического Пентакля.
По прошествии некоторого времени сверкнула странная и бесшумная молния. Под словом «бесшумная» я имею в виду то, что если вспышки ударяли вблизи от нас, озаряя гладкую поверхность моря, то грома не было; потом, мне казалось, что и сами вспышки не были подлинными. Странно сказать, однако именно такое впечатление сложилось у меня. Вокруг нас словно бы сверкали знаки, символы молний, но не было самого электричества. Конечно, я не пытаюсь воспользоваться здесь этим словом в его техническом смысле.
Вдруг странное содрогание сотрясло весь корабль от носа до кормы и затихло. Оглядевшись по сторонам, я обратил свой взор к четверым морякам, ответившим мне взглядами, полными испуга и немого удивления, но никто из них не промолвил и слова.
Миновало минут примерно пять, в течение которых не было слышно буквально ни звука, если не считать тихого жужжания моей аппаратуры, и не было видно совсем ничего, кроме бесшумных молний, вспышка за вспышкой освещавших море вокруг корабля.
А потом произошло нечто совершенно необычное. Странная дрожь вдруг снова прокатилась по корпусу корабля и стихла. Следом за этим корабль закачало, сперва от носа до кормы, а потом с борта на борт. Не могу подобрать иного сравнения, лучше показывающего суть движения корабля, но мне показалось, что его подхватила рука невидимого гиганта, принявшегося крутить и вертеть наше судно в каком-то непонятном и болезненном ритме. Так продолжалось, насколько я могу судить, минуты две, после чего корабль несколько раз встряхнуло сверху донизу, после чего по корпусу опять пробежал трепет и настал полный покой.
После этого в течение целого часа ничего практически не происходило, корабль лишь дважды тряхнуло, причем после второго раза повторилась та странная качка, но уже в ослабленном виде. Продлилась она в течение нескольких секунд, после чего вокруг опять воцарилась зловещая и гнетущая ночь, черную тишину которой лишь время от времени пронзали бесшумные вспышки молний. Все это время я старательно изучал облик моря и атмосферы вокруг корабля.
Очевидно было только одно: окружавшая корабль серая стена еще более придвинулась к судну, так что даже при самых ярких молниях можно было увидеть лишь четверть мили чистой воды вокруг корабля, после чего перед взглядом возникала сумрачная стена, в которой не было глубины и которой по-прежнему не хватало силы, так что нельзя было понять, реальна ли она на самом деле или же некое непонятное явление скрыло от глаз далекое море. Не знаю, понятно ли выразил я свою мысль?
Странные бесшумные молнии делались все более интенсивными, вспышки их начинали происходить более часто. Так продолжалось до тех пор, пока они не стали практически непрерывными, и окружавший нас участок моря оказался постоянно залитым светом. И все же яркие молнии как будто бы не могли погасить бледный свет неких тусклых огней, в безмолвном множестве круживших вокруг нас.
Тут я начал испытывать странные и непонятные затруднения при дыхании. Каждый вздох давался с большим трудом и сопровождался неприятным ощущением. Три помощника и капитан также задыхались, короткими залпами хватая воздух, и слабое жужжание вибратора доносилось до моего слуха как бы из огромной дали. А вокруг нас царила такая тишина, что ее скорее можно было уподобить тупой головной боли, терзающей мозг.
Минуты медленно сменяли друг друга, и вот я вдруг увидел кое-что новое. Вокруг корабля плавали в воздухе серые силуэты, настолько нечеткие и неясные, что сперва я даже не был уверен в том, что вижу их, однако по прошествии некоторого времени стало понятно, что это далеко не так.
Беспрестанно полыхавшие молнии уже более четко выхватывали из тьмы их очертания… тени стали темнее и заметно увеличились в размере. Казалось, что они находятся в нескольких футах над уровнем моря… они становились горбатыми.
Примерно с половину часа, показавшуюся мне бесконечно более долгой, я рассматривал эти странные силуэты… горбатые горки тьмы, плававшие над самой поверхностью воды и двигавшиеся вокруг корабля в неторопливом и вечном, на взгляд, кружении, превращавшем для меня все происходящее в подобие некого сна.
А потом обнаружилась новая подробность: каждая из этих горок, обращаясь вокруг корабля, начала пульсировать. Я заметил в это самое время, что таким образом они сообщают судну подобные колебания, поначалу настолько слабые, что движение судна едва можно было заметить.
Однако колебания корабля становились все более ощутимыми, сперва поднимался нос, следом за ним вздымалась корма, словно бы корабль был подперт посередине. Потом движение это прекратилось, и судно стало на ровный киль, что сопровождалось некими резким содроганиями, похожими на то, как если бы кто-то постепенно опускал судно в поддерживающую его воду.
Тут вдруг немыслимые молнии разом погасли, и мы оказались в полной темноте, и только бледное и болезненное свечение Электрического Пентакля парило над нами, да слабо жужжала в кромешной тьме моя аппаратура. Представляете ли вы себе, каково было нам пятерым в напряжении, бдении и удивлении ожидать того, чему предстояло быть?
Началось все совсем не страшно — чуть дернулся вверх правый борт корабля, дернулся второй раз, потом третий, и все судно отчетливо накренилось на левый борт. Движение продолжалось неторопливыми и ритмичными рывками, разделявшимся явно просчитанными паузами, и я вдруг понял, понимаете ли, в какой колоссальной опасности мы оказались, ибо некая неведомая и колоссальная сила переворачивала наш корабль под покровом предельной черноты и безмолвия той ночи.
— Бог мой, мистер, прекрати это! — донесся до меня хриплый и полный тревоги голос капитана. — Еще мгновение — и мы перевернемся! Перевернемся!
Опустившись на колени, он оглядывался по сторонам, отчаянно цепляясь за палубу. Трое помощников капитана также держались за палубу руками, чтобы не соскользнуть к борту по крутому склону. В этот самый миг борт корабля дернулся в последний раз, и палуба стала едва ли не отвесной стеной. Я протянул руку к вибратору и переключил его.
Палуба немедленно несколько выровнялась, поскольку борт рывком опустился на несколько футов. Далее движение продолжалось теми же рывками, пока корабль снова не оказался на ровном киле.
Но когда это произошло, я сразу же ощутил изменение в напряженности атмосферы и услышал доносящийся со стороны правого борта громкий шум. Это взревел ветер. За первой ослепительной вспышкой молнии последовали другие, над нами забушевал гром. Вой ветра, налетавшего на нас с правого борта, превратился в оглушительный визг. А потом молнии погасли, и раскаты грома растворились в жутком вопле ветра. Доносившийся до нашего слуха из тьмы страшный вой покрывал все прочие звуки. Казалось, что где-то в миле от корабля посреди моря вдруг вырос колоссальный утес, посылавший вниз, оглушительные, чудовищные по силе вопли. Я понимаю, что слова эти могут показаться вам странными, но просто не могу выразиться иначе, потому что именно таким воспринимал я происходящее… как можно иначе описать ту странную и глухую пустоту над нашими головами… пустоту, тем не менее, полную доносившихся к нам сверху звуков. Понятно ли я говорю? Необычайное было ощущение… необычайное, и вместе в нем чудилась нотка величия, как если бы мы вдруг очутились у подножия какого-то чудовищного по своей сущности, затерянного мира.
А затем ветер рухнул на нас, ошеломляя своим голосом, силой и яростью. Мы были раздавлены и оглушены. Судно качнулось на правый борт просто под напором ветра на такелаж и борт. Вся ночь сделалась единым воплем, обрушивавшим на нас снежно-белую пену неисчислимыми тоннами. Мне не приходилось переживать ничего подобного. Все мы распластались на полуюте, держась за все, во что только могли вцепиться пальцы… Пентакль давно разлетелся на атомы, и мы находились в полной темноте во власти невероятного шторма.
К утру буря улеглась, и к вечеру мы уже бежали под свежим ветерком; тем не менее, насосы работали во всю силу, так как мы заработали весьма основательную течь, оказавшуюся настолько серьезной, что через два дня нам пришлось пересесть в шлюпки. Впрочем, нас подобрали в ту же самую ночь, и нам не пришлось испытать сколь-нибудь серьезных неприятностей. Что касается «Ярви», корабль сейчас благополучно покоится на дне Атлантического океана, где ему и место до скончания света.
Завершив свой рассказ, Карнакки выбил трубку.
— Но вы еще не объяснили нам, — запротестовал я, — что именно сделало этот корабль таким зловещим? Не рассказали, чем именно отличался он от всех остальных кораблей? Почему его посещали эти тени и видения? Каково ваше мнение об этом?
— Ну, — начал ответ Карнакки, — с моей точки зрения, он являлся фокусом. Этим техническим термином я хочу сказать, что корабль этот испускал «аттрактивные вибрации», то есть обладал силой притягивать к себе все оказывавшиеся поблизости психические волны, как это делает медиум. Способ, которым приобретаются эти «вибрации» — если снова воспользоваться техническим термином, конечно, остается предметом для предположений. Корабль мог нажить такую способность за годы своего существования, благодаря каким-то подходящим для этого условиям, или он мог быть наделен этой способностью с того самого дня, как на верфи был заложен его киль. Я хочу сказать, что к такому итогу могло привести все: состояние атмосферы, уровень электрических напряжений… даже удары молотков и случайное сочетание материалов. И это лишь, если говорить об уже известных факторах. Однако огромное количество неизвестных не позволяет нам вести праздные разговоры на эту тему. Мне хотелось бы напомнить вам собственное мнение о том, что некоторые разновидности сверхъестественных явлений могут иметь своей причиной аттрактивные вибрации. Как я уже отмечал, такие вибрации могут возникать при постройке корабля… потом при соответствующих условиях в некоторых сочетаниях материалов, безусловно, могут наводиться электрические токи. Словом, более подробный разговор на эту тему мне кажется бесполезным. Скорее я хочу напомнить вам о том, что стеклянный стакан будет вибрировать, отзываясь на прикосновение к некоторой клавише пианино, и пресечь дальнейшие вопросы своим собственным, до сих пор не имеющим ответа: а что такое электрический ток? И когда мы сумеем получить ответ на него, тогда придет время и для следующего шага, совершаемого уже в более догматичной манере. Мы находимся всего лишь на границе неизведанной и загадочной страны. И в таковом случае я полагаю, что оптимальным выбором для всех вас является дом и постель.
Столь резким образом завершив свой рассказ, Карнакки с максимальной любезностью выставил нас на тихую и промозглую набережную, от всей души поблагодарив каждого за пожелания доброй ночи.
Находка
Получив от Карнакки привычную открытку с приглашением отобедать, я поторопился отправиться на Чейни Бок, где нашел пришедших ранее Аркрайта, Тейлора и Джессопа, и по прошествии нескольких минут мы уже сидели вокруг обеденного стола.
Мы, как всегда, хорошо отобедали, и, следуя негласному обыкновению, принятому на наших собраниях, Карнакки говорил буквально обо всем на свете, но только не о том, чего ждали мы от него. И лишь когда все мы удобно разместились в креслах, он начал рассказ, уютно попыхивая трубкой.
— Дело вышло очень простое, требовавшее минимального умственного анализа. Я как-то разговорился с Джонсом из издательства «Малбри и Джонс», выпускающего «Библиофила» и «Книжный стол», и он упомянул, что натолкнулся на книгу, носящую название «Акростихи Дампли».
Единственный известный ныне экземпляр этой книги находится в Кайленском музее. И эта вторая копия, найденная мистером Людвигом оказалась подлинной. Малбри и Джонс вынесли такое заключение, и всякий человек, знакомый с их репутацией, охотно примет их вердикт.
Я услышал о книге от своего старого приятеля Ван Дилла, голландца, обедавшего в нашем клубе.
— Что вам известно о книге, называющейся «Акростихи Дампли?» — спросил я его.
— С тем же успехом, друг мой, вы можете спросить меня, что мне известно о вашем Лондоне, — ответил он. — Знаю все, что положено знать, то есть очень немногое. Был напечатан только один экземпляр этой замечательной книги, и сейчас он находится в Кайленском музее.
— Именно так я и полагал, — проговорил я.
— Книгу эту написал Джон Дампли, — продолжил он, — презентовавший ее королеве Елизавете по случаю сорокалетия. Они испытывала страсть к словесным играм подобного рода… однако Дампли вознес эту литературную гимнастику на чрезвычайную высоту, пересказывая непристойные сплетни двора с ехидным остроумием, притворной невинностью и непревзойденным мастерством в области злословия.
Набор рассыпали, а рукопись сожгли сразу же, после того как был отпечатан предназначенный для королевы экземпляр. Книгу ей поднес лорд Вельбек, каждый год выплачивавший Джону Дампли двадцать английских гиней и двенадцать овец, а также двенадцать бочонков пива Миллер Эббот — чтобы держал язык за зубами. Он хотел, чтобы его считали автором книги и потому, вне сомнения, снабдил Дампли самыми скандальными и интимными подробностями жизни видных представителей двора, о которых написана эта книга. Имя лорда поместили на обложке вместо имени Дампли; хотя в те времена умение хорошо писать не ставилось в заслугу человеку знатного происхождения, однако присущее «Акростихам» остроумие высоко ценилось при дворе.
— А я и не знал, что книга была настолько известной, — проговорил я.
— Она пользовалась истинной славой в узком кругу, — продолжил Ван Дилл, — благодаря своей уникальности и ценности — исторической и литературной. Сегодня найдутся коллекционеры, готовые запродать душу дьяволу ради второго ее экземпляра. Однако найти ее невозможно.
— Случается, что происходит и невозможное, — возразил я. — Мистер Людвиг предложил на продажу второй экземпляр. Меня просили исследовать этот вопрос. Отсюда и мой интерес к книге.
Ван Дилл взорвался негодованием:
— Это невозможно! Еще один обман!
Тут я прибег к своему оружию:
— Господа Малбри и Джонс признали ее несомненно подлинной, а их мнение, как вам известно, является в высшей степени авторитетным. Не вызывает сомнений и рассказ мистера Людвига о том, как он купил эту книгу у старьевщика на Черинг-Кросс-род. Он купил эту книгу у Бентлоуза, и я только что побывал у него. Мистер Бентлоуз утверждает, что подобное приобретение вполне возможно, хотя и едва ли вероятно. В любом случае он находится в глубокой тоске — по вполне понятным причинам!
Ван Дилл поднялся на ноги.
— Поехали к Малбри и Джонсу, — проговорил он взволнованным тоном, и мы отправились прямиком в контору знаменитых библиофилов, где Дилла прекрасно знали.
— Что здесь происходит? — провозгласил он уже на самом пороге кабинета издателей. — Что это еще за ерунда с «Акростихами» Дампли? Покажите мне эту книгу. Где она?
— Профессор интересуется недавно обнаруженным экземпляром «Акростихов», — объяснил я находившемуся за своим столом мистеру Малбри. — Он несколько расстроен полученным от меня известием о находке.
Наверное, во всей Англии не нашлось бы другого человека, которому Малбри показал бы эту книгу по столь короткой рекомендации, кроме, разве что ее законного владельца. Однако Ван Дилл относится к числу великих специалистов книжного дела, и Малбри просто повернулся в своем кресле и отпер дверцу большого сейфа. Достав из нее завернутый в бумагу том, он встал и церемонно вручил его профессору Диллу.
Буквально выхватив книгу у него из рук, Ван Дилл сорвал с нее обертку и подбежал к окну, чтобы иметь больше света. И там почти что час рассматривал ее, с помощью увеличительного стекла изучая шрифт, бумагу и переплет.