Хуже того, в стене помещения за кинотеатром, где они спали на раскладушках, зияли три оконных проема без стекол, из потолка торчала голая электрическая лампочка, одеялами им служили пальто, а головы приходилось мыть в раковине туалета для посетителей кинотеатра.
Как бы ни было уязвлено их самолюбие, Beatles приходилось мириться с тем, что их судьба целиком и полностью находится в руках Уильямса и Кошмидера. Жилищные условия Derry Wilkie And The Seniors были такими же убогими, но они говорили, что останутся играть в стрип–клубе после истечения срока их контракта с Бруно. Таким образом, Beatles могли надеяться на то, что займут их место в «Keiserkeller». Приуныв поначалу, они постепенно приободрялись, по мере того как их музыка находила все больший отклик у публики.
Beatles продержались в «Indra» семь недель, играя по шесть часов за вечер с пятнадцатиминутными перерывами после каждого часа. Тем временем в связи с паузами в выступлениях Derry Wilkie And The Seniors из «Keiserkeller» происходил отток постоянных посетителей. Как полагал Бруно, остаток вечера они проводили в ненавистном ему «Тор Теп», слушая Шеридана. Разумеется, он не мог требовать, чтобы группа Дерри Уилки работала круглосуточно без перерыва, но нужно было принимать какие–то меры. Для заполнения возникавших пауз Кошмидер сколотил сборную инструментальную группу, в которую вошли Сатклифф из Beatles, Хоуи Кэйси и пианист Стэн Фостер из Derry Wilkie And The Seniors, а также немецкий барабанщик, которого переманили из другого клуба.
Однако проблемы, возникшие вследствие разнородности состава и ропота со стороны обескровленных Beatles и Derry Wilkie And The Seniors, в сочетании с жалобами на изменения в программе «India» заставили Кошмидера распустить новую группу и перевести Beatles в «Keiserkeller».
В «Indra» возобновились сеансы стриптиза, и это не вызвало никаких протестов, что совершенно не удивительно, ведь для Рипербан индустрия подобных развлечений была примерно тем же самым, что металлургия для Шеффилда. Обнажавшиеся перед своими победителями, немцы обоих полов боролись в грязи, занимались сексом с животными и представляли разного рода непристойности, зачастую приглашая зрителей поучаствовать в их забавах. Джордж вспоминал: «Все обитатели этого района были гомосексуалистами, трансвеститами, сутенерами или проститутками, а мне, оказавшемуся среди всего этого, минуло в ту пору всего 17 лет». В Ливерпуле он бы прошел мимо, если бы из темной подворотни его окликнула проститутка, но здесь, без материнского надзора, вполне мог лишиться невинности в объятиях жрицы любви, демонстрирующей свои сомнительные прелести в окне борделя. «Приезжая в Гамбург, эти бедняги, как правило, знали, что здесь творится, — вздыхал Ян Хайнес из Jets, — но не обращали внимания на мои предостережения, а потом возвращались в старую, добрую Англию с гонореей, сифилисом и прочими венерическими заболеваниями».
Кроме того, имели место более традиционные расстройства — головная боль, сыпь и другие побочные эффекты употребления стимулирующих средств в целях борьбы с усталостью. «Проблема заключалась в том, — говорил Дэйв Ди, — что после очередного выступления мы не могли заснуть, а весь следующий день ждали, когда кончится действие таблеток. Естественно, в четыре часа утра нам снова приходилось принимать таблетки». Леннон мог бы добавить к этому: «Выступления, напитки, девочки — когда уж тут спать?» Они со Стюартом уже были знакомы с бензедрином, к которому их приучил поэт–битник Ройстон Эллис, чьи пафосные стихи Beatles однажды облекли в музыкальную форму в «Jacaranda». Теперь же они открыли для себя прелудин, средство подавления аппетита на основе амфетамина, недавно запрещенный в Британии, но еще имевшийся в свободной продаже в немецких аптеках. В каждом ночном заведении на Ди Гроссе Фрайхайт имелся запас прелудина, предназначавшегося для обслуживающего персонала, и отнюдь не в целях уменьшения аппетита.
В «Keiserkeller» музыканты Бруно также получали бесплатно пиво и салаты. И то, и другое можно было с относительным комфортом поглощать прямо на сцене, когда возникала такая необходимость. Завтракали они во французских кафе кукурузными хлопьями с молоком. На ленч в Британской миссии моряков, находившейся на Йоханнес Боллверк в пригороде Давидсвахе, где располагались доки, им подавали что–нибудь с чипсами. Для юного Джорджа эта неизменная диета была чем–то вроде психологической связи с домом.
После полудня в хорошую погоду Beatles отправлялись в Тюммендорф на побережье Северного моря, чтобы поваляться на пляже перед ночными трудами, или же ехали на трамвае в до сих пор неисследованный ими район Гамбурга в поисках развлечений. В магазине одного из таких районов Джон и Пол приобрели сапоги и кепи со свастикой солдат африканского корпуса вермахта.
Джордж, наиболее углубленный в себя среди Beatles, тем не менее первым из них вышел на сцену в ковбойских ботинках и кожаной куртке, купленной у официанта клуба. Эти элементы одежды будут определять имидж группы на протяжении следующих двух лет. В «Indra» черная униформа Beatles еще разбавлялась серыми брюками и розовато–лиловыми жакетами, но после перехода в «Keiserkeller» они заработали от игравших в «Тор Теп» британских музыкантов прозвище Маленькие Черные Ублюдки. Приобретя черные кожаные брюки, они действительно стали похожи на жуков по цвету и текстуре, но их пышные прически, отливавшие бриолином, вызвали фурор среди ветеранов Соммы и Дюнкерка, все еще подбривавших волосы.
Выступления Beatles на сцене также отныне заслуживали внимания. После первой недели довольно вялой игры на престижном подиуме «Keiserkeller» они неожиданно обрели себя, услышав раздраженный вопль Аллана Уильямса «Make show, boys!» («Сделайте шоу, ребята!»), подхваченный посетителями клуба, кричавшими «Mach schau!». Впоследствии этот клич, превратившийся в «Let's go!» («Вперед!»), вызывал у каждого члена группы желание превзойти своих товарищей в разного рода ужимках. Особенно старался Джон, пытаясь подражать тем рок–н-ролльщикам, которые своим поведением на сцене неизменно вызывали восторг публики. «Они хорошо двигаются, — говорил впоследствии лидер Spencer Davis Group завсегдатаям Рипербан, — музыкальные способности не имеют такого значения».
Beatles вдруг почувствовали себя непринужденно и раскованно, увидев, что публика поддерживает их, переживает каждый промах и приветствует каждый удачный пассаж. Вдохновленные энтузиазмом своих новоявленных фэнов, осаждавших сцену, забиравшихся на столы и находившихся под воздействием стимуляторов, Beatles в конце своего выступления выглядели такими же свежими и энергичными, как и в его начале, в семь часов вечера. Теперь их ничто не могло удержать, хотя, как вспоминал Джордж, «к утру головы у нас гудели от грохота». Маккартни мог отложить гитару в сторону и обратиться к танцующим с призывом хлопать в такт басовому барабану Пита.
Наиболее активное участие в этих действах принимали рокеры, одетые в кожаные куртки и джинсы, байкерские ботинки и майки. Иногда так одевались и девушки, но чаще они приходили в ярких юбках, туфлях на шпильках и с высокими круглыми прическами.
По сравнению с тем, что творилось в «Keiserkeller», вечера в Виррале представлялись именинами викария. Стоило кому–нибудь затеять драку, на него тут же наваливались до дюжины официантов и вышибал. Иногда сам Кошмидер, вооруженный эбонитовой дубинкой, выскакивал из своего офиса и бросался в хаос опрокинутых столов и разбитой посуды. В назидание остальным истекавшего кровью хулигана поднимали высоко вверх и выносили на улицу. Однажды из «Тор Теп» вышел пошатываясь человек с торчавшим из шеи крюком, каким пользуются портовые грузчики. Более традиционные средства поддержания мира — налитые свинцом дубинки, ножи с выкидными лезвиями, пистолеты и даже автоматы по 350 дойчмарок — можно было купить в одном из магазинов Рипербан с незатейливым названием «Armoury» («Оружие»).
Юный Джордж чувствовал себя не очень уютно в подобной атмосфере. Однако благосостояние Beatles зависело от их положения «среди всех этих гангстеров». Предводители мафиозных кланов и более или менее состоятельные дамы, считая для себя унизительным танцевать среди рокеров, стучали по крышкам столов в такт барабанам Пита. Восхищение новой группой Бруно воплощалось в коробках с бутылками и подносами с блюдами, которые посылались музыкантам, дабы они подкрепились во время выступления или же в качестве предварительной оплаты за исполнение номеров на заказ.
Играя по семь раз любимую песню какого–нибудь последователя Аль Капоне, Beatles не забывали прикладываться к бутылке шампанского. Благодаря почтению со стороны криминальных авторитетов им обеспечивалась защита в пределах сферы влияния этих поклонников.
Кошмидер неофициально освободил Джорджа от необходимости соблюдать закон о комендантском часе, запрещавшем лицам, не достигшим 18 лет, посещать клубы Рипербан после полуночи. Выйдя однажды вечером в зал «Keiserkeller», Бруно заметил взметнувшийся над девичьими головами плакат с надписью «Я люблю Джорджа». При этом девушки кричали, требуя, чтобы «das liebschen Kind» («милый мальчик») пел ведущий вокал. Леннон иногда делал Джорджу знак рукой, и тот старательно подпевал ему с просветленным лицом в «I Forgot To Remember To Forget» Пресли или «Your True Love» Карла Перкинса, едва не касаясь губами микрофона.
Еще больший ажиотаж вызывал Пит Бест, сосредоточенно, ни на кого не глядя трудившийся за своей ударной установкой. Он воздерживался от прелудина, не особенно злоупотреблял алкоголем и ночным эскападам предпочитал здоровый сон, в результате чего стоял несколько особняком по отношению к другим членам группы. Его веселье на сцене и за ее пределами носило скорее вынужденный, нежели естественный характер. Впоследствии они вспоминали, что он вел продолжительные беседы со своими коллегами–барабанщиками — Джеффом Уоллингтоном из Deny Wilkie And The Seniors и Ринго Старром из Rory Storm And The Hurricanes, группы, заменившей их в «Keiserkeller».
Джордж поначалу относился к Ринго с безразличием и даже антипатией — «неприятный тип с серыми волосами», как он отзывался о нем в ту пору, — но спустя 20 лет в одной из его песен прозвучат такие слова: «Ты не любишь кого–то и ничего не хочешь слушать, а потом он может стать твоим другом». Ринго едва ли был виноват в том, что его группе, только что прибывшей из Англии, положили более высокую зарплату, чем Beatles. Узнав об этом, Джон тут же попросил Рори одолжить ему разницу на покупку новой гитары.
Beatles гораздо лучше ладили с группой Сторма, нежели с высокомерными Seniors, и когда Аллан Уильямс профинансировал запись Лу Уолтерсом нескольких номеров в крошечной студии за центральным вокзалом Гамбурга, Джордж, Джон и Пол с радостью согласились ему помочь. Уолтерс, позаимствовавший у Бадди Холли его эстетику, пел в равной мере хорошо и басом, и фальцетом. В работе над кавер–версией «Summertime» ему аккомпанировали Ринго Старр и трое из Beatles (Пол играл на басе).
К тому времени сцена «Keiserkeller», скрипевшая еще в эпоху Jets, совсем расшаталась. Две группы договорились окончательно доломать ее и тем самым вынудить Бруно соорудить новую. Энергично топая и прыгая во время выступлений, Rory Storm And The Hurricanes в скором времени сумели осуществить этот замысел, но дело кончилось тем, что Кошмидер вычел из их зарплаты расходы на ремонт сломанной сцены. Он начал поглядывать на этих вновь прибывших англичан с подозрением. Будучи не в силах воспрепятствовать тому, что Beatles с уважением относятся к Тони Шеридану, он не мог допустить, чтобы предатели из «Тор Теп» оскверняли «Keiserkeller» своим присутствием. Двое членов Jets, переодевшись матросами и наклеив фальшивые усы, пробрались туда и уселись за столик прямо перед сценой, однако их довольно быстро опознали и вынесли вон за руки и за ноги. Beatles наблюдали за этой процедурой со сцены, и Леннон, следуя своей природной склонности к черному юмору, церемонно представил музыкантов на чудовищном немецком.
Из членов Beatles только Пит и Пол учили немецкий в школе, но все они быстро освоили необходимый набор бытовых фраз, несмотря на свойственное находящимся за границей британцам пренебрежение к иностранным языкам, особенно проявившееся среди футбольных хулиганов в 80–х. Куражась, Джон произносил со сцены истеричные речи, подражая Гитлеру, и отпускал шутки на тему войны, чем поначалу вызывал у публики недоумение, затем шок и в конце концов смех. Джордж хотя и хихикал в такие моменты за его спиной, но участвовать вместе с ним в магазинных кражах отказывался, как отказался участвовать в безуспешной попытке ограбления пьяного матроса, на которого выступление Beatles произвело такое впечатление, что он решил угостить их.
Ходило немало странных историй о похождениях Beatles в Гамбурге. Многие из них впоследствии опровергались, ибо у музыкантов оказывалось железное алиби: в момент тех или иных приписываемых им деяний они выступали. Кстати сказать, другие английские музыканты вели себя не лучше. Так, член группы Джонни Хатча Big Three однажды вышел на сцену, имея на теле лишь фартук, а один из Undetakers облачился в шкуру гориллы и опустошил несколько магазинов на Ди Гроссе Фрайхайт.
Как бы Beatles ни пытались произвести впечатление отчаянных ребят, которым все нипочем, для Тони Шеридана «они вовсе не были такими, какими хотели казаться». Уроженец Норвича, убежденный южный шовинист, Шеридан называл их «гораздо более умными, чем большинство северян–ливерпульцев, никогда не отличавшихся интеллектом». Словно в подтверждение этого Джордж не раз говорил, что Beatles являются продуктом интерпретации рок–н-ролла, свойственной для гимназий, — и ведь действительно, все пятеро учились в учебных заведениях данного типа. Хотя и одетые в стиле рокеров, они принадлежали к так называемой «академической элите» и поэтому привлекали, на подсознательном уровне, «экзистенциалистов», которые опасались рокеров (имея на то все основания), но при этом осмеливались переступать порог «Keiserkeller», чтобы увидеть Beatles. «Там, на севере, мы бы читали «On The Road», и они бы читали «On The Road», — отмечал Маккартни. — Нас бы интересовали одни и те же вещи».
Благодаря атмосфере, царившей в ливерпульском художественном колледже, Beatles прониклись идеями экзистенциализма, особенно Леннон, являвшийся страстным поклонником Жюльетт Греко. Тони Хэнкок изобразил приверженцев этого философского направления в своем фильме «The Rebel» в виде претенциозных битников, представителей среднего класса — в беретах, старых свитерах, с десятидневными бородами и в белой губной помаде, — пишущих абстракционистские картины, сочиняющих стихи в свободной форме и поющих джаз в Париже, традиционной обители богемы.
Первыми из немецких экзистенциалистов — «экзис», как их называли, — кто познакомился с Beatles, были иллюстратор по имени Клаус Вурман и его подружка фотограф Астрид Кирхгерр. По всей вероятности, гамбургским студентам наскучила холодность Дэйва Брубека, Modern Jazz Quartet и других создателей «модной» музыки, чьими пластинками были завалены их жилища. Буйная непринужденность английских групп и их не очень профессиональный рок–н-ролл вызвали настоящее воодушевление в среде немецких интеллектуалов. Главным элементом этой музыки был ритм, придававший заряд необычайной энергии.
Облаченные в одежды темных тонов, «экзис» жались к сцене, когда рокеры затевали в зале очередную потасовку. Однако со временем они начали чувствовать себя более комфортно, сначала в «Keiserkeller», а затем и в «Top Ten». Это произошло отчасти от того, что они стали одеваться как рокеры, но главным образом благодаря их дружбе с музыкантами. «Они хотели выяснить, что мы собой представляем, — говорил Тони Шеридан, — а мы находили их забавными. Они рассказали и показали нам много такого, чего мы без них никогда бы не узнали и не увидели».
Для Клауса и Астрид самым загадочным членом Beatles являлся не Пит, а Стюарт, раздираемый противоречиями художник, постоянно скрывавший глаза за стеклами солнцезащитных очков, бесполезных осенью в Германии. Не случайно Клаус впоследствии стал играть именно на бас–гитаре. Он не перестал восхищаться Стюартом даже после того, как тот стал любовником Астрид.
Возможно, страсть в его душе разожгла обезоруживающая тевтонская прямота Астрид, но Джорджа, который при всем его природном уме отнюдь не был интеллектуалом, тоже тянуло к ней. Их очаровывала в ней ошеломляющая независимость — собственный автомобиль, собственное жилище (пристройка к родительскому дому), та легкость, с какой она сменила Вурмана на Сатклиффа. Ее отказ быть для Стюарта тем, чем была Синтия для Джона, совершенно противоречил представлениям Джорджа о роли женщины, бытовавшим в северной Англии.
Как и все остальные, Астрид считала Джорджа «мальчиком». Когда она подарила Джону на Рождество сборник произведений маркиза де Сада, Джордж поинтересовался, не комедии ли это. Впрочем, спустя десять лет Астрид высказалась в том смысле, что «мальчик» стал самым талантливым из Beatles.
Когда у Астрид и Стюарта возник роман, Джордж уже не был настолько наивным, чтобы навязывать им свое общество, как в случае с Джоном и Синтией. Среди «экзис» был его ровесник, Юрген Фолльмер, являвшийся автором плаката «Я люблю Джорджа». Самый юный член Beatles запомнился ему главным образом трепетным отношением к своему внешнему виду.
Во время второго визита группы в Гамбург Стюарт, а затем и Джордж позаимствовали у Юргена, Клауса и Астрид прическу «шляпка гриба», весьма распространенную тогда в Германии. Правда, перед возвращением домой Джордж вернулся к прежнему стилю. Хотя дамы и выражали восторг по поводу прически а–ля Генрих V новоявленной британской поп–звезды Адама Фэйта, парня, появившегося в таком виде на улицах Ливерпуля, непременно стали бы дразнить «девчонкой», если даже кок Пресли все еще считался признаком женственности. Рокеры в «Keiserkeller» смотрели на них с удивлением, другие музыканты откровенно насмехались над ними, но, как рассказывал Маккартни, все Beatles, за исключением Беста, сделали себе прически, как у Фолльмера.
В конце концов, дело было не в прическах. «Мы стали хорошей группой, — говорил Джордж, — потому что нам приходилось играть по восемь часов за вечер. У нас накопился большой репертуар, включавший оригинальные вещи, но в основном состоявший из старых рок–н-ролльных номеров. Типичные воспоминания персонала «Keiserkeller» о Beatles того периода: Джон и Пол сочиняли песни в их импровизированной спальне, в то время как Джордж пил заработанные ими за вечер напитки, болтал с девчонками или осматривал вместе с «экзис» достопримечательности города. В то время очень мало композиций Леннона—Маккартни исполнялось публично. Испытывая недостаток в материале, в «Indra» они были вынуждены играть некоторые номера по четыре раза за вечер, и это заставляло их репетировать все, что только приходило на ум.
Они отдавали предпочтение тем песням, кавер–версии которых исполняли музыканты, вызывавшие у них уважение, например «Over The Rainbow». Играя «Ain’t She Sweet», Beatles подражали не Джину Винсенту, а Даффи Пауэру, чья интерпретация им нравилась больше. Они исполняли даже юмористическую песенку американского комика Лу Монта «Sheik Of Araby» только потому, что она была записана в рок–н-ролльном стиле, и ведущий вокал пел Харрисон. В их репертуар также входили маловыразительные стандартные номера вроде «September Song», a также любимая вещь Джорджа «True Love» Бинга Кросби и Грэйс Келли из фильма 1956 года «High Society».
В те дни, когда вокальный баланс достигался за счет простого регулирования расстояния до микрофона, поначалу пение на три голоса давалось Джону, Полу и Джорджу не без труда, но со временем они отточили свое мастерство. Даже ритмические чудачества Джона обращались в их пользу. «Мы учились жить и работать вместе, — говорил Джордж, — адаптировались к пожеланиям публики, вырабатывали свой собственный стиль — и это был наш стиль. Мы развивались в тех направлениях, которые больше всего соответствовали нашим наклонностям и способностям».
Однако прогресс в музыке никоим образом не соотносился с развитием отношений внутри группы. Время от времени «мальчик Джордж» подвергался насмешкам по поводу того, что в соответствии с немецкими законами несовершеннолетним запрещалось появляться на улицах красных фонарей. Более серьезная проблема, чем эта или непостижимое отчуждение Пита, заключалась в ревности, которую Пол испытывал к Стюарту как к близкому другу Джона — настолько близкому, что Леннон отказывался замечать убожество техники бас–гитариста группы, недалеко продвинувшегося за пределы трех базовых рок–н-ролльных приемов, несмотря на несколько месяцев работы в Гамбурге. Если бы Пол купил гитару раньше Стюарта, атмосфера в группе была бы более умиротворенной, Сатклифф, возможно, не сошел бы так рано в могилу, а музыкально одаренный Маккартни не чувствовал бы себя лишним на сцене, пританцовывая с отключенной гитарой на шее или изображая Литтл Ричарда за фортепьяно, из которого Стюарт выдергивал струны, чтобы заменить порванные струны на своей бас–гитаре.
Однако возможность более активного участия представилась Полу раньше, чем рассчитывал кто–либо из Beatles. Несмотря на упреки со стороны Бруно, они ходили в «Тор Теп», и не только для того, чтобы просто послушать Jets. Иногда они присоединялись к ним на сцене, когда в «Keiserkeller» случались перерывы, и произвели впечатление на владельца «Тор Теп» Петера Экхорна. 1 декабря закончился контракт Jets, Экхорн предложил Beatles не только более высокую зарплату, но и комнату с кроватями на втором этаже здания клуба, представлявшуюся роскошными апартаментами по сравнению с их убогой норой в «Keiserkeller». Кроме того, согласно отзывам Jets, Петер был щедрым человеком и от него можно было ожидать премий и других добавок к зарплате, если дела клуба шли хорошо. И, наконец, клиентами «Тор Теп» в основном были не рэкетиры, головорезы и моряки, а туристы и тинейджеры из среднего класса.
Залучив к себе Шеридана, Экхорн не остановился на этом и переманил к себе ключевых служащих из персонала Бруно, включая грозного Хорста Фашера, главного вышибалу. Кошмидер предпринял ответные меры. Beatles получили уведомление об увольнении через месяц. Он также напомнил музыкантам о статье контракта, запрещавшей им работать в другом гамбургском клубе без его разрешения, а они такого разрешения не получали. Понимая, что с помощью своих обширных связей Экхорн сумеет обойти юридические препоны, Бруно нанес еще более мощный удар, отказав Харрисону в защите от действия закона о комендантском часе для несовершеннолетних.
Менее чем через две недели после ухода из «Keiserkeller» членам Beatles было предписано представить в полицию паспорта. Поскольку Джорджу оставалось до восемнадцатилетия три месяца, он нарушал закон, в силу чего подлежал депортации из Западной Германии.
За день до высылки он дал урок игры на гитаре Полу и Джону, решившим остаться в Гамбурге. После месяца работы в «Тор Теп» у них появилась возможность отыграть сезон в Берлине. Еще одна перспектива открывалась в парижском «Le Golf Drouot» после отъезда выступавшей там на постоянной основе британской группы Doug Fowlkes And The Air–dales. Несмотря на все усилия правительства заглушить ростки подрывающего основы национальной культуры рок–н-ролла, во Франции уже имелись свои рокеры — Chats Sauvages, Les Chausettes Noires и парижский Пресли, 17–летний Джонни Холлидэй.
Поскольку французы не были столь строги к своим подросткам, посещавшим общественные места после полуночи, Джордж мог бы воссоединиться с Beatles, если бы они отправились в «Le Golf Drouot». Однако это было слабым утешением для Джорджа, когда он собирал свои пожитки перед возвращением домой. У него было тяжело на душе. Ему казалось, что группа вполне сможет обойтись без его услуг. Quarry Men в свое время избавились от Эрика Гриффитса, кто сможет помешать Beatles найти нового соло–гитариста, коль возникнет такая необходимость? У них имелся большой выбор: Гамбург в ту пору был наводнен группами из Мерсисайда. «Из Ливерпуля приехало много по–настоящему хороших гитаристов, — вспоминал Билл Харри. — Ники Крауч из Fawn's Flamingos… Пэдди Чемберс — он вполне мог бы присоединиться к ним».
На центральном вокзале Гамбурга его провожали только Астрид и Стюарт. Ошеломленный, подавленный и очень юный Джордж обнялся с ними, а затем погрузил чемодан, усилитель и гитару в купе второго класса длинного, высокого, чужого вагона. Неопытный путешественник, он не выходил, подобно остальным пассажирам, размять ноги на остановках во время мучительно долгого переезда до голландского города Хук–ван–Холланд. Из окна открывался унылый равнинный ландшафт, от которого веяло холодом.
Занималась бледная заря, когда он нес свой багаж между бетонных стен таможенного поста в Нью–хэйвене. Когда ливерпульский поезд, придя в движение, резко дернулся вперед, он наконец смог уснуть, вероятно, ощутив приближение дома. Спустя несколько часов Джордж очутился под огромным стеклянным куполом вокзала Lime Street. Рядом с шеренгой такси пожилой человек с трубкой во рту подметал асфальт вдоль обочины. Продавец газет выкрикивал из своего киоска заголовки номера «The Liverpool Echo» за вторник 22 ноября 1960 года.
Обитатель пещеры
Несколько дней Джордж провел в праздности, размышляя о сложившейся ситуации. Неизвестно, сколько еще Beatles пробудут на континенте, и кто стал бы обвинять его в предательстве, если бы он на это время присоединился к другой группе? За время его отсутствия музыкальная сцена Мерсисайда заметно расширилась. Каждый пригород — от Биркенхеда с его Pathfinders до Кросби с его Ian And The Zodiacs — имел свою местную знаменитость. Словно грибы после дождя, возникали группы самого разного состава, включая секстеты и октеты. Некоторые из них являлись полностью женскими, другие — полностью черными. Было даже несколько женских и одновременно черных. Многие из них (подобно Quarry Men) играли за пиво и относились к этому как к развлечению. Но некоторые были настроены вполне серьезно, и среди них Remo Four, возникшие на руинах Viscounts Дона Эндрю и Колина Мэнли и считавшиеся лучшей инструментальной группой Ливерпуля.
Уже обладавший статусом полупрофессионала, Джордж представлял собой ценность для команды, имевшей подобное положение, например, Lee Castle And The Barons, в состав которой входил его старый знакомый Лез Стюарт. Однако в конце первой декады декабря 1960 года Beatles — за исключением Стюарта Сатклиффа, к тому моменту обрученного с Астрид, — вернулись домой. Их эпопея в «Top Ten» завершилась тем, что Беста и Маккартни выдворили из Германии на основании ложного обвинения в умышленном поджоге, инспирированного герром Кошмидером.
Пригласив к себе в качестве бас–гитариста бывшего члена Blackjacks Часа Ньюбая, Beatles выступили в «Casbah», а затем — в Сочельник — в «Grosvenor», вновь осторожно приоткрывшем свои двери для поп–музыки. Благодаря поездке в Гамбург, «успешному немецкому туру», как говорили в Ливерпуле, их охотно приглашали в различные заведения, но это были лишь отдельные выступления. 27 декабря их в последний момент включили в программу в «Lither–land Town Hall», и Джон Леннон потом вспоминал, что в тот вечер Beatles впервые приветствовали на родине с тем же энтузиазмом, что и в Гамбурге. Посетители, как обычно, спокойно танцевали под музыку Searchers и двух других групп, но стоило появившимся на сцене Beatles взять первые аккорды, как толпа рванулась к сцене. В подражание Шеридану они вели себя так, будто играют ради собственного удовольствия и им нет никакого дела до публики. «Мы действительно многим тогда понравились, — вспоминал Джордж. — Люди подходили к нам и говорили: «О, вы хорошо говорите по–английски».
Оглушительный успех Beatles в «Litherland Town Hall» дал пищу для размышлений многим музыкантам Мерсисайда. Член группы Dominoes Кингсайза Тэйлора Бобби Томсон «видел, что они станут великими, и я хотел, чтобы это произошло. Это было необычное ощущение. Все любили их». На самом деле их любили далеко не все. Некоторые видели в них лишь нечесаных, неопрятных ребят, которые курили на сцене и, согласно мнению Дона Эндрю, «устраивали ужасный, оглушительный шабаш». Вне всякого сомнения, они имели большое влияние на публику, но в музыкальном плане являли собой атавизм, поскольку в этот период поп–музыка была, как никогда за всю свою историю, безобидной и эфемерной. «В Англии большую популярность приобрели Cliff Richard And The Shadows, — говорил Джордж. — Они выхо дили на сцену в серых костюмах, при галстуках и с носовыми платками, а мы все еще играли вещи Джина Винсента, Бо Диддли и Рэя Чарльза».
На тот момент большинство наиболее ярких адептов классического рока ушли в мир иной (Бадди Холли), сидели в тюрьме (Чак Берри), подверглись остракизму со стороны общества (Джерри Ли Льюис), ударились в религию (Литтл Ричард), либо отошли от дел по другим причинам — братья Эверли служили в военно–морском флоте, тогда как сержант Пресли только что демобилизовался из армии. Хитпарады в Северной Америке и Европе возглавляли сменявшие друг друга скучные красивые мальчики с оленьими глазами, аккуратно уложенными волосами и застенчивыми улыбками, которых звали преимущественно Бобби.