Наркомпрос
Ленинградский Облоно
Областной Ленинградский Детский дом
Ленинград, Фонтанка, 6 Телефон Ж-2–56–63
Дана настоящая Смирновой Наталье Осиповне в том, что ею взят из Ленинградского Областного Детдома воспитанник Трахтенберг Александр Павлович 1936 г. рожд. для сопровождения его к матери Трахтенберг М. П. в Свердловскую обл., Туринские Рудники, Базстрой НКВД.
Директор /нрзб/
Управделами /нрзб/ 13 января 1945 г.»{1202}.
21 января 1945 года
«…Меня привезли к маме зимой, на лошади, завернутым в тулуп, — вспоминал А. П. Арапов. — Там, в Краснотурьинске, уже находилась моя бабушка Нина Александровна, остановившаяся в доме своей дочери, Н. О. Смирновой. Для детей ссыльных бабушка вела группу французского языка, где стал заниматься и я. У меня даже сохранилась фотография с ее дарственной надписью: „Дорогому внуку моему Сашику от любящей его бабушки. На память о группе и Краснотурьинске, 14 декабря 1945 г. Скажу тебе немного слов: Живи, учись и будь здоров“.
А в конце декабря мама получила еще одну горькую весть — извещение о гибели брата за № 0523 от 22 декабря 1945 г. из краснотурьинского военкомата:
„Ваш брат к<расноармее>ц Арапов Ив. П., уроженец: г. Ленинграда
В бою за Социалистическую Родину, верный войнской присяге, проявил геройство и мужество, погиб 23 декабря 1941 г.
Горвоенком гв. ст. л-нт: Бабкин“»{1203}.
Горе-горькое захлестнуло сердце Марии Петровны… И единственным ясным лучиком в ее жизни был найденный сын, ее Сашенька. Выстоять в такой трудный час помогало участие родных и тех, кто поневоле находился рядом. Среди них — потомок знаменитого рода ученых — Эдуард Струве, который особенно тепло относился к Марии Петровне.
|
|
В условиях ссылки, товарищ по несчастью, за неимением поздравительной открытки, прислал ей сердечные слова на простом квадратике картона, и сегодня бережно сохраняемом ее сыном:
«М. П. Трахтенберг — правнучке Пушкиной:
Когда суровые минуют годы
И вновь придет июнь со свитой теплых дней, —
Припомнив эту вот торжественную оду,
Я вместе с Вами посмеюсь над ней.
Но и тогда в грядущий день рожденья
Поздравив Вас,
Я вспомнить буду рад
Дней трудовых уральское теченье
И Ваше трогательное угощенье:
Перловый суп — как нежный лимонад
И черный хлеб — как именинное печенье!
Э. Струве,
запоздалое поздравление ко дню рожденья 16 июня[250] 1945 года»{1204}.
Из заявления Марии Петровны Военному прокурору Ленинградского военного округа: «Мой брак с гр. Трахтенберг был прекращен 29 декабря 1951 года по решению Свердловского Областного Суда»{1205}.
А. П. Арапов вспоминал: «…Мама взяла фиктивный развод, перешла на свою девичью фамилию (Арапова) и дала ее мне, так как ее продолжали преследовать из-за немецкой фамилии отца…»
С 1-го по 7-й класс Саша Арапов учился в Краснотурьинске.
* * *
1949 год
* * *
В канун 150-летней годовщины со дня рождения А. С. Пушкина во дворике дома на Мойке, 12 был установлен памятник работы скульптора Николая Васильевича Дыдыкина (1894–1975).
27 марта 1953 года
В этот день была объявлена амнистия…
В итоге: из жизни Марии Петровны Араповой были вычеркнуты 17 лучших лет — 5 лет лагерей и 12 — ссылки (арестована в возрасте 37 лет, а вернулась — в 54).
В своем заявлении Военному прокурору от 23 мая 1956 г. она писала:
|
|
«На основании Указа об амнистии от 27 марта 1953 г. я возвратилась в Ленинград и в настоящее время проживаю и работаю в гор. Гатчина по адресу — ул. Хохлова, д. 25, кв. 1»{1206}.
Из рассказов ее сына: «После возвращения из ссылки в августе 1954 года мы снимали „углы“, т. к. дом бабушки (дом Араповых. — Авт.) был заселен. Жили рядом с ним… Вместе с нами жила моя бабушка по отцу Нина Александровна, через год уехавшая к своему младшему сыну Михаилу, жившему с семьей в Ташкенте. Потом снова вернулась в Ленинград и попеременно жила то у дочери своей „Татуси“ на Большом проспекте Петроградской Стороны, то у сына „Гиги“ на улице Шаумяна, то у нас с мамой в Гатчине, где по соседству жила подруга детства мамы тетя Лёля — Елена Георгиевна Карпенко, урожденная Клодт, с которой мама была дружна в течение всей жизни.
В результате вихря революции, войн и блокады от ее большой семьи осталась только сама тетя Лёля и две ее дочери — Мария и Ольга Александровны, которых мама очень любила.
Однажды на Пасху мама пришла на могилу родителей (могила бабушки, Александры Андреевны, погибшей на 64-м году жизни, находится рядом с могилой моего деда, Петра Ивановича Арапова, на старом гатчинском кладбище в Солодухино). У могилы она застала двух старичков-трубачей из полкового оркестра, которые сразу узнали в маме дочь их „отца-командира“, и признались: „Петр Иванович к нам хорошо относился, а за мордобой изгонял из полка…“
После амнистии, в конце 50-х годов, мы с мамой как-то пришли в Александро-Невскую лавру на Тихвинское кладбище: она хотела мне показать, где были похоронены ее дед и бабушка Александра Петровна, а могилы Араповых снесены, нет и их фамильного склепа…»[251]
|
|
8 июля 1953 года
В Пензе в возрасте 80 лет от ишемической болезни сердца скончалась внучка Н. Н. Ланской — Е. Н. Бибикова, автор «Воспоминаний о Пушкине и его потомках», которые она закончила 29 января 1949 г., за 4 года до кончины. Похоронена на Митрофаньевском кладбище г. Пензы.
Из воспоминаний М. М. Бушека о двоюродной сестре своей матери: «Последнее ее письмо было в 1942 г., где она писала, что ее выслали в глухой район, потому что она родилась в Висбадене, т. е. на территории Германии. В конце 1942 г. умерла моя мать, затем старшая сестра, меня призвали в Армию, и переписка прекратилась»{1207}.
Из письма главного хранителя Пензенской картинной галереи Надежды Михайловны Валукиной авторам этой книги:
«…Я училась в школе, но хорошо ее помню. Женщину эту знали многие интеллигентные люди нашего города, ее нередко встречали в Лермонтовском сквере, у памятника поэту (установленного в 1892 г., скульптор И. Я. Гинцбург. — Авт.) …В ней по-прежнему была степенность, достоинство, неспешность. Тот же высокий большой лоб, округлость лица. И что удивительно: добрый, спокойный взгляд, спокойное умиротворенное выражение лица. Отсутствие недовольства, недоброжелательства, злости. Хотя как начиналась ее жизнь и как она закончилась!.. она жила отдельными частными уроками иностранного языка. Потомки тех, кто когда-то жил у них в имениях в качестве прислуги, помогали ей, чем могли: продуктами, одеждой и всегда говорили, что барыня (Елизавета Николаевна) была добрая. Ходила она в мужском пиджаке, явно с чужого плеча, с простым холщовым мешком (сумкой)… Хранящаяся в фондах Пензенской картинной галереи мебель Араповых поступила до 1927 г. Видимо, поступила из имений. Елизавета Николаевна, когда бывала в галерее, гладила рукой „свою“ мебель и говорила: „Это мое, это тоже мое…“ и никогда она не позволяла себе говорить о несправедливости того, что у них реквизировали, отобрали…
О своей сестре Наталье (по второму мужу Анненковой. — Авт.) говорила очень скупо, видимо, это было нелегко. В то время иметь родственников за границей тоже было не то, чтобы опасно, но сложно. <…> О сестре Марии (Офросимовой. — Авт.) разговора как-то не было»{1208}.
Развела судьба сестер, разбросала по белу свету, не дотянуться через границы, кордоны, запреты.
…А со стен галереи смотрели портреты ее родных: деда, мамы, сестры Наташи; сама она, шестилетняя, смотрела оттуда, из того времени, будто бы вопрошая: ну, как тебе там живется-можется, Елизавета Николавна, внучка жены Пушкина?..
23 мая 1956 года
Из запроса М. П. Араповой Военному прокурору Ленинградского военного округа:
«…Хотя я амнистирована и судимость в силу Указа от 27.III.1953 г. с меня снята, однако, надо мною тяготеет прошлая судимость, позорящая мое доброе имя и честь Советского гражданина, подвергавшегося незаслуженному осуждению.
При таком положении для меня имеет жизненно важное значение полная реабилитация с прекращением в отношении меня дела в уголовном порядке. Этот вопрос связан с вопросом о квалификации преступления, за которое был осужден мой бывший муж, и с вопросом о правильности его осуждения в мае 1937 г. вообще, так как я подлежу полной реабилитации с прекращением дела как в том случае, если мой бывший муж был осужден за преступление, которое не влекло ответственности членов его семьи (т. е. не измену Родине), так, тем более, и в том случае, если будет установлено, что он был осужден неправильно.
Считаю необходимым отметить, что и с точки зрения ст. 58–1 — в. ч. II. санкция в виде заключения в ИТЛ была применена ко мне незаконно, как не предусмотренная этой статьей, которая устанавливает для членов семьи изменника лишение избирательных прав и ссылку в отдаленные районы Сибири, но не заключение в исправительно-трудовой лагерь.
Ввиду изложенного, прошу Вас, товарищ Военный Прокурор Ленинградского Военного Округа истребовать в порядке надзора дело Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 1937 г. по обвинению моего бывшего мужа Трахтенберга Павла Осиповича и дело бывшего Особого Совещания при НКВД СССР, по которому я была осуждена постановлением от 9 октября 1937 г., и сделать представление Генеральному Прокурору СССР об опротестовании как приговора Военной Коллегии Верховного Суда СССР от мая месяца 1937 г. в отношении Трахтенберга Павла Осиповича, в случае установления неправильности такового, так и постановления бывшего Особого Совещания при НКВД СССР от 9 октября 1937 г., коим я была осуждена как член семьи изменника Родины к заключению в ИТЛ сроком на 5 лет, на предмет их отмены и прекращения этих дел в уголовном порядке, как в отношении моего бывшего мужа Трахтенберга П. О., так и меня»{1209}.
Три месяца спустя Мария Петровна получила ответ:
«ВОЕННЫЙ ТРИБУНАЛ
ЛЕНИНГРАДСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА
5 сентября 1956
№ 901-Н-56/5750
СПРАВКА
Дело по обвинению гражданки ТРАХТЕНБЕРГ Марии Петровны, 1903 года рождения, уроженки г. Ленинграда, — пересмотрено Военным Трибуналов Ленинградского Военного Округа 3 сентября 1956 г.
Постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 9 октября 1937 года в отношении — ТРАХТЕНБЕРГ Марии Петровны, — ОТМЕНЕНО и дело производством прекращено за отсутствием состава преступления.
ВРИО председателя ВТ ЛенВО — полковник юстиции Ананьев».
Год спустя Мария Петровна получила еще один документ:
«Форма № 30
Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР
28 августа 1957 г.
№ 4н03335/57
Москва, ул Воровского, д. 13.
СПРАВКА
Дело по обвинению ТРАХТЕНБЕРГА Павла Осиповича, до ареста — 17 января 1937 года — работавшего инженером-конструктором ЦКБС-I при заводе им. Жданова, пересмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР 29 июля 1957 года.
Приговор Военной коллегии от 4 мая 1937 года в отношении ТРАХТЕНБЕРГА П.О. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено.
ТРАХТЕНБЕРГ П.О. реабилитирован посмертно.
Председательствующий судебного состава Военной Коллегии Верховного Суда СССР — полковник юстиции Цырлинский».
И все… Ни сожаления, ни сочувствия, ни раскаяния… А еще три месяца спустя, 27 ноября 1957 года, Мария Петровна получила документ, который, мягко говоря, был далек от истины.
Государство, словно смущаясь содеянного, сообщало о смерти ее мужа, причина которой, место и время якобы не известны…
Вот этот документ:
Так, даже через 20 лет после трагедии, вдове лгали о судьбе ее мужа.
Павел Осипович был расстрелян 5 мая 1937 г., ночью, в 1 час 20 минут, в подвалах НКВД города Ленинграда. В свидетельстве же о смерти: причина смерти — прочерк, место смерти — прочерк, дата смерти — ложь.
С этим Мария Петровна жила долгие годы. Ей никто не мог сказать правду, но своим любящим и растерзанным сердцем она чувствовала, что мужа давно уже нет на свете.
Сестра Павла Осиповича — Наталья Осиповна Смирнова, все эти годы поддерживала с ней и племянником связь, несмотря на то что Мария Петровна жила с сыном в Гатчине, а семья Смирновых в Ленинграде:
«С Новым Годом, новым счастием дорогие Мара и Сашик. Большое спасибо за поздравление, я думала, что вы позвоните. Как твое Мара здоровие? Я себя чувствую тоже не важно, какая то все время слабость. Как будешь чувствовать себя лучше — позвони. Как хорошо, что Сашуня будет учиться дальше. Он молодец. Ну пока всего хорошего, привет и поздравление от Васей. Позвони.
Целую. Татуся»{1210}.
19 июня 1957 года
К юбилею города Ленинграда в сквере на площади Искусств, перед Русским музеем, был открыт бронзовый памятник Пушкину работы скульптора М. К. Аникушина (2.X.1917–18.V.1997) и архитектора Василия Александровича Петрова (31.III.1916–3.XII.1992). Высота памятника составила больше восьми метров вместе с гранитным постаментом, на котором высечено: «Александру Сергеевичу Пушкину».
Михаил Константинович Аникушин по поводу работы над памятником сказал: «Я хотел, чтобы от памятника, от фигуры Пушкина веяло радостью и солнцем»{1211}.
| 
* * *
1957 год
* * *
После полной реабилитации Араповы наконец могли вернуться в Ленинград — они получили комнату на улице Ленсовета (в «коммуналке», в которой проживало еще две семьи) — свой угол!
«А до того, еще живя в Гатчине, Мария Петровна, которую никуда не брали на работу как жену врага народа, устроилась санобработчиком — ходила в респираторе по подвалам, травила ядом крыс. Однажды в темноте оступилась, сломав ногу, потеряла трудоспособность. Но в семье не принято было жаловаться на жизнь или опускать руки под ударами судьбы», — рассказывала О. А. Крупникова.
Рассказ о жизни матери в Гатчине продолжал ее сын Александр Павлович:
«В одном из домов, где мама занималась санобработкой, гатчинские старожилы узнали в ней дочь командира кирасиров, и, сжалившись, вернули семейное фото из дома Араповых, который был разграблен после убийства бабушки и гувернантки Мажель. На фото 1907 года мама — семилетняя девочка, сидящая в повозке, запряженной пони, а рядом — ее отец, мать и гувернантка-англичанка. Это было полвека назад.
А тогда, в 1957 году, я поступил в техническое училище, получил профессию токаря и стал работать на заводе „Электросила“. Позднее, без отрыва от производства, продолжал учиться в вечернем техникуме и был переведен в отдел главного технолога инженером по проектированию технологической оснастки».
Переехав в Ленинград, сын взял на себя заботу о матери; ее пенсия за это время «выросла» с 34-х аж до 46-ти рублей в месяц.
29 ноября 1957 года
В Управление КГБ Ленинградской области от А. П. Арапова поступило заявление, в котором он просил возместить стоимость вещей, конфискованных в связи с арестом его отца.
15 апреля 1958 года
Из УКГБ ЛО под грифом «Секретно» за подписью зам. нач. Управления тов. Парфиненко пришло «Заключение», которое гласило:
«Определением Военной Коллегии Верховного суда СССР от 29 июня 1957 г. прежний приговор в отношении Трахтенберга П. О. отменен и дело о нем прекращено за отсутствием состава преступления.
Гражданские дела по имущественному вопросу за 1936–1941 гг. в архиве Народных судов г. Ленинграда не сохранились.
Имущественное дело № 208Д-37 на 10 листах на Трахтенберга П. О. уничтожено в УНКВД ЛО по акту от 3/1Х. 41 г.
Документы о реализации вещей в доход Государства в Дзержинском и Фрунзенском (по месту жительства арестованного) Райфинотделах г. Ленинграда за 1937 г. не сохранились.
Допрошенная в качестве свидетеля Васильева В. А. показала, что она лично видела, как из квартиры Трахтенберга П. О. выносили и грузили вещи … „в доме говорили, что вещи Трахтенберга П. О. взяли органы НКВД, в связи с его арестом“.
Исходя из показаний свидетелей и наличия исполнительного листа Нарсуда 32 участка Фрунзенского р-на г. Ленинграда имущественного дела на Трахтенберга П. О., которое было уничтожено,
Постановили:
Возместить Араповой Марии Петровне и матери Трахтенберга П. О. — Трахтенберг Нине Александровне стоимость конфискованных в 1937 г. вещей…»{1212}.
30 августа 1958 года
В ответ на заявление М. П. Араповой о возмещении стоимости конфискованных при аресте вещей на сумму около 7,5 тысяч рублей отдел госдоходов Ленгорфинотдела выплатил сыну расстрелянного П. О. Трахтенберга — 1364 рубля.
* * *
1959 год
* * *
В Пушкинских (некогда — Святых) Горах на Псковщине, у стен Святогорского монастыря, неподалеку от могилы Поэта, был установлен памятник А. С. Пушкину работы скульптора Екатерины Федоровны Белашовой. Архитектор постамента — Л. Холмянский.
* * *
1965 год
* * *
На 95-м году жизни, пережив мужа и троих из пяти своих детей, умерла бабушка Александра Арапова (мать отца) — Нина Александровна, которую похоронили на Большеохтинском кладбище. Долгие годы она все надеялась, все ждала своего сына Павла из лагеря, не зная, что его давно уже нет в живых.
Казалось, что она прожила за всех своих детей почти целый век…
Целый век ожидания… Горького и бесплодного. Но разве разлученные на целую жизнь осиротелые души тех, кто еще жив, — это ли не трагедия?.. Трагедия, как и тысячи других. Об одной из них, имевшей, к счастью, неожиданный исход, поведала Ольга Александровна Крупникова, дочь Елены Георгиевны Карпенко:
«У мамы было четыре брата и сестра Танечка, умершая в 1921 г. в 17-летнем возрасте. Брата Константина не стало годом раньше. Ему было всего 16. Позднее на Беломоро-Балтийском канале погиб 43-летний брат Александр. Точнее, исчез. Это было в 1943 г., а о братьях Сергее и Борисе вообще не было никаких вестей. В ноябре 1941 г. не стало моего отца, блокадной весной 1942 г. — бабушки, Надежды Константиновны. У мамы остались только мы с сестрой Мусей.
В 1966 году, спустя два десятилетия после войны, в мамину коммуналку на 4-й линии Васильевского острова позвонил по телефону незнакомый мужской голос и спросил: „Не вы ли урожденная Клодт фон Юргенсбург?“.
Оказалось, что мамин брат Борис Георгиевич Клодт был дружен со своим тезкой неким Б. Г. Польмари, в 1970 году отправлявшимся из Парижа в СССР на встречу со старшим братом и вызвавшимся помочь разыскать единственную сестру друга, оставшуюся в Союзе. В удачу верилось слабо, и все же, попав в Ленинград, Польмари принялся по телефонному справочнику обзванивать всех абонентов по фамилии Карпенко, так как единственное обстоятельство, которое ему было известно, — это то, что в 1919 г. в Ессентуках мама вышла замуж за офицера Александра Герасимовича Карпенко.
Когда Польмари объяснил, в чем было дело, мама долго не могла поверить в то, что она разом обрела не только двух братьев, но и сестер, живущих за границей, которых также считала давно пропавшими.
Много времени ушло на бумажную волокиту, и вот наконец летом 1970 года мамина двоюродная сестра Елена Павловна Костанда прислала приглашение посетить Францию, чтобы погостить у родных. Маме было уже 75 лет, и ей одной отправиться в такую дальнюю дорогу было трудно, и поэтому вместе с нею поехала моя сестра Муся, Мария Александровна Карпенко.
Остановились у тети Кити[252], маминой двоюродной сестры, которая жила с семьей на юге Франции, в Каннах. Им также удалось навестить и тетю Веру Майкову, подругу юности моей мамы и тети Марочки Араповой. Но самой большой радостью, конечно же, была встреча с мамиными родными братьями: Сергеем (жившим в Германии и одно время состоявшем на службе у короля Эфиопии Хайле Селасие I личным архитектором) и Борисом (проживавшим в США, живописцем, некогда состоявшим в переписке с Добужинским) и ее двоюродными сестрами: Еленой, Елизаветой, Екатериной и Евгенией, урожденными Клодт фон Юргенсбург. Все они, уехавшие с первой волной эмиграции, жили во Франции и были очень дружны между собой.
Целый месяц разговоров, расспросов, воспоминаний, объятий и слез… Месяц радостного общения, и вместе с тем печального, потому что все они были людьми преклонного возраста, и понимали, что другой такой встречи уже никогда не будет.
От тех памятных дней в кругу родных в нашем семейном архиве осталась фотография, на которой запечатлены слева направо, стоящими: моя сестра Муся, тетя Кити, ее сын Александр де Гримм, или „А́ка“, Павел Цветков (священнослужитель отец Павел, сын Евгении Павловны), мама, Анна Ивановна Циклаурова — тетка моей мамы, Елизавета Павловна, старший брат мамы — Сергей Георгиевич Клодт фон Юргенсбург; сидят: Евгения Павловна Цветкова, Раиса Наумовна, жена дяди Сережи, один художник — друг семейства, младший брат мамы — Борис Георгиевич Клодт фон Юргенсбург и Елена Павловна Костанда».
А в домашнем архиве А. П. Арапова сохранилась присланная из Парижа фотография Веры Майковой, с которой Мария Петровна состояла в многолетней переписке после возвращения из ссылки. «Внучка поэта Майкова жила во Франции под Парижем», — уточнил Александр Павлович.
Так совпало, что почти в то же время из Костромы в Париж поехала навестить своих родственников и Алла Михайловна Черевко, которая 8 ноября 1997 г. писала авторам этой книги:
«В Париже я была два раза по приглашению брата моего отца — дяди Бори: в 1969 и 1971 г. Он жил в Париже, об этом мы узнали только в 1968 г. Разыскал он нас через „адресный стол“ (это была хрущевская оттепель), потом прислал приглашение отцу и мне. У папы было обострение полиартрита, поэтому он не поехал. Я, после долгих сборов, всяких справок и бумажек от мужа, директора школы, Городского отдела народного образования и т. д., что я являюсь надежным элементом и на Западе оставаться не собираюсь, уехала одна.
В школе я учила немецкий язык, во Франции он не популярен, а французского я не знала. Родственники говорили чисто по-русски, без акцента, поэтому для общения проблем не было.
В Париже дядя Боря был близок со всеми родственниками Араповыми. Мы ездили к Наталье Николаевне Меликовой (Анненковой), которая жила в Версале. Там я встречалась и с ее сыном Сергеем, и сыном Марии Николаевны (Офросимовой), — Николаем. (А ее самой уже не было в живых.) Эти мальчики были однолетками моего отца, и в детстве они лето всегда проводили в родовом имении Араповых — Андреевке Пензенской губернии.
…Сергей был вдовец, а дети его жили в Англии, имея свои семьи. Николай был холостяк, а когда я была в Париже во второй раз, то и Николая уже не было в живых, и Натальи Николаевны — тоже. Умерла она в 1970 г. на 95-м году жизни. А когда я ее видела, она была бодра, с ясным умом. Каждое лето она ездила в Германию к своим друзьям. В период Второй мировой войны она жила в Алжире с сыном Сергеем.
В Париже Наталья Николаевна имела магазин мод: вышивка и дамское белье. Умерла в Версале. Ее младшая сестра Мария Николаевна Офросимова была Директриссой „Русского дома“ в Париже, где и умерла от рака горла (в 1946 г. — Авт.). Дочь М. Н. Офросимовой — Маша, вышла замуж за югослава.
Брат папы — Борис Михайлович Бушек, офицер царской армии, в Первую мировую войну был ранен, затем оказался в Турции, а когда в России произошла революция, — на родину он не вернулся, а эмигрировал во Францию. Женат он был на княгине Трубецкой, у которой от брака с Лопухиным уже было четверо детей: два сына и дочери — Любовь и Александра.
Осенью 1977 года к нам в Россию приезжал мой двоюродный брат Дмитрий (1920–1993) — сын дяди Бори. Дима жил в Сан-Паулу, в Бразилии. Сам дядя Боря приехать не смог, ему было 83 года, здоровье ухудшалось и вскоре он умер, так и не увидев своего брата и Родины.
Дима же был и в Петербурге, и в Москве. Поскольку Кострома была закрытым городом для иностранцев, то мы встречались в Петербурге у моего двоюродного брата Олега Глебовича Гончарова — праправнука Дмитрия Николаевича Гончарова, старшего брата Натальи Николаевны Пушкиной-Ланской…»{1213}.
| 
| 
Любопытная деталь. Старая любительская фотография 1957 года из семейного альбома Аллы Михайловны сохранила картину дружеского застолья молодых супругов Черевко. Среди гостей крайний справа — будущий директор Пушкинского Дома Николай Николаевич Скатов, и не подозревавший тогда, что рядом с ним крайняя слева — родственница Натальи Николаевны и потомок рода Араповых — Алла Михайловна, урожденная Бушек.
Другие потомки Натальи Николаевны из тех, кто оставались на Родине и делили с ней ее горький хлеб, долгие годы поддерживали друг друга письмами.
14 июля 1974 года
Ирина Евгеньевна Гибшман (праправнучка Натальи Николаевны и Пушкина) — М. П. Араповой (правнучке Натальи Николаевны и Ланского).
«Дорогая Мара! Как раз все последние дни возвращалась мыслью к Тебе, собиралась написать, думала о том, что мы очень бегло встретились и мало поговорили. И вот письмо от Тебя. Передача мыслей на расстоянии? Спасибо, что думаешь и заботишься обо мне. „Потомки Пушкина“[253] у меня есть, спасибо. Я как раз хотела спросить Тебя, есть ли у тебя эта книжка, а если нет — выслать. „У книг своя судьба“ — у меня тоже есть — прислал кто-то из ленинградских друзей. Кстати, Ты не знаешь более подробный адрес „Книга — почтой“? — это на случай, если мне понадобится.
„Пушкинские места Ленинграда“ я купила в Ленинградском „Доме книги“ в июне, так что у меня она есть, а Евгения Семеновна (Шалина, сотрудник музея-квартиры Пушкина на Мойке, 12. — Авт.) достала мне еще экземпляр, т. к. не знала, что я достану сама. Я ее попросила получить для меня автографы авторов и потом прислать мне этот ее экземпляр. Но так как у Тебя этой книги нет, пусть она передаст ее Тебе. А Ты свой экземпляр, о котором меня спрашиваешь, не отдала Гале? — Я что-то не помню. Иначе, куда он мог у Тебя деться?
Сколько времени будут в Эрмитаже „Сокровища Тутанхомона“? Если знаешь, напиши, пожалуйста. В августе я, может быть, если все будет благополучно, заеду дня на 3–4 в Ленинград, тем более, что очень нужно и хочется побывать в г. Пушкине, во Всесоюзном Музее Александра Сергеевича Пушкина (в июне все было галопом, и я не успела даже зайти в Музей, была только в Лицее). Потом в Выру и в Кобрино (пушкинские места под Ленинградом. — Авт.).
Да Ты ведь не знаешь, что у меня родился внук! Александр! Или просто — Сашка. Родился 15 июня, завтра ему месяц. Теперь у меня пятеро внуков (4 внучки и внук).
Я чувствую себя неважно. На днях делала анализы желудочного сока и желчи. Желудочный сок — пониженная кислотность. Желчь — скверная. Предполагали, что в печени камни. К счастью, рентген не обнаружил. Лечу больше колени, делаю массаж. В Архангельске я пробуду весь июль, пиши.
Крепко целую, самый сердечный привет Саше.
Ирина.
Ты ничего не написала о себе. Как здоровье?»{1214}.
| 