В Сан-Хуан, Онате публично вынес приговор. Все лица мужского пола старше 25 лет были приговорены к отрезанию ступней (в итоге, это наказание было применено только к 24 молодым мужчинам) и «труду в личном рабстве» (слугами у частных лиц) в течение следующих двадцати лет. Младше этого возраста и все женщины были приговорены к пожизненному рабству. Девочки в возрасте до 12 лет передавались под ответственность Отца Алонсо Мартинеса, кто должен был распределить их по испанским семействам «этого королевства и где-нибудь еще», а мальчики переходили в собственность Висенте де Зальдивара, который мог поступать с ними на свое усмотрение.
Маловероятно, что между Калифорнией и Великими Равнинами, между Колорадо и Мексикой, был хотя бы один проживавший там индеец, не узнавший о резне в Акома прежде, чем дожди смыли пятна крови с развалин Небесного Города.
(Пуэбло Акома в 1870-х годах).
В 1599 году, Висенте де Зальдивар во главе отряда из 25 солдат отправился прокладывать маршрут к Калифорнийскому заливу. Он шел сначала на юг, а потом от горы Сандия повернул на восток к племени хумано-томпиро, которое нашел весьма грубым и негостеприимным. Они отказались дать ему еду и одеяла. По-видимому, из-за того, что апачи сильно превосходили его экспедицию в численности, Зальдивар решает не настаивать со своими просьбами, но посылает Онате сообщение об оскорблении испанцев. Затем он поворачивает на запад, и дальнейшие сведения отрывочны. Видимо экспедиция затянулась, так как, судя по его сообщению, она проходила через многие воинственные народы, такие, как апачи: «которых очень много, и они рассеяны на более чем 200 лиг (более 800 километров) на запад». Несомненно, что по мере продвижения, он столкнулся с западными апачами в горах в районе современного Флагстафа, так как другой солдат написал, что они встретили «апачей, крусадос и тепекуанес». «Крусадос» -это явапаи, а «тепекуанес»-пима реки Хила на юго-западе Аризоны.
Нахальство в отношении любого испанца и отказ платить дань были двумя вещами, к которым губернатор был особенно нетерпим, и он повел сильное войско к деревням-пуэбло хумано. Когда, в ответ на его требования, хумано дали испанцам всего несколько одеял, Онате заявил, что он намерен наказать тех, кто отказался снабдить поставками Зальдивара. И он сделал более, чем это: одно пуэбло было подожжено и бежавшие жители расстреливались мушкетным огнем. Шестеро из них были убиты, многие ранены и два захваченных лидера повешены. Удовлетворившись содеянным, Онате вернулся в Сан-Хуан. Но его действия лишь усилили ненависть хумано ко всем белым людям.
Некоторые ученые считают, что апачи обосновались на Юго- Западе незадолго до прибытия туда экспедиции Коронадо и его помешанных на золоте бандитов. Но это было опровергнуто не только археологическими изысканиями, но и установленными фактами экономической составляющей их жизни. К середине 16-го века апачи поддерживали тесные связи с доминирующими в регионе племенами пуэбло: Пекос, Тева, Таос, Хемес, Пикурис, Керес, Зуни и другими. И это не могло сложиться за короткое время. Апачи являлись весьма предприимчивыми торговцами наравне с хопи и мохаве, - известными коммерсантами. Они поддерживали торговый конвейер, включавший бизоньи и оленьи шкуры, вяленое мясо, сало и кожаные изделия племен, населявших регион с юга Великих Равнин до долины Рио-Гранде по всей её длине и ширине и даже дальше. Их торговые экспедиции отправлялись далеко в Мексику, на юг Техаса и на запад до реки Литтл-Колорадо. В обмен на свои товары они получали бирюзу, полудрагоценные камни, украшения из различных материалов, маис, хлопковые одеяла, краски, деревянную и керамическую посуду, корралы и раковины с побережья Тихого океана и Мексиканского залива. При этом апачи нередко находились в состоянии войны с кем-либо. Часто причиной тому были споры по поводу торговых привилегий. В основном они сильно конфликтовали с пауни и другими племенами равнин, а также с пима, папаго и собайпури Аризоны. Иногда апачи брали чью-то сторону в столкновениях между племенами пуэбло, и почти всегда этому служили экономические причины. Торговля была необходимой частью (так же, как и других племен) их существования, и они стремились сохранить свои торговые каналы, или коммерцию, без барьеров. Это неизбежно вело к розне между племенами. Тем не менее, во многих насильственных действиях между индейцами пуэбло, апачи оказывали кому-либо лишь дипломатическую поддержку, не прибегая к военной силе. Образно говоря: представители разных пуэбло выясняли отношения на ринге, а апачи находились вне него, болея за своих фаворитов. Но даже такое моральное поощрение, ввиду их общеизвестности как злобных воинов, оказывало на другие племена большое влияние. Испанцы, конечно, из-за своего стремления к доминированию, нарушили этот баланс, но, прежде, чем это случилось, произошли события, которые определили ход апачской истории на следующие двести лет, и даже больше.
В апреле 1601 года пять солдат самовольно оставили службу в провинции (Новая Мексика) и направились верхом на юг, при этом они неминуемо должны были проезжать через земли хумано. Они не углубились далеко на их территорию, когда индейцы, дожидавшиеся своего шанса отплатить Онате, атаковали их и убили двоих. Остальным троим удалось бежать и возвратиться в Сан-Хуан, где они взмолились перед Онате о милосердии к ним. Неизвестно, как он их наказал, но из-за убийства двоих испанцев, пусть и дезертиров, Онате объявляет хумано войну, и посылает против них большую карательную экспедицию под командованием незабвенного Висенте де Зальдивара. Ну а этот не преминул воспользоваться случаем подтвердить свою репутацию мясника Акома. За шесть дней его люди убили шестьсот мужчин, женщин и детей, уничтожили полностью три города хумано и захватили четыреста индейцев в плен. Каждый солдат был вознагражден личным рабом мужского пола.
Онате получил приказ от вице-короля арестовать Бонилью и Хумана. Когда он выступил на север, пришел индейский слуга и сообщил, что Бонилья давно убит, и он единственный уцелевший из экспедиции Бонилья-Хумано. Этот индеец, по имени Хусепе, и рассказал то, что мы сегодняя имеем об этой эпизоде истории Юго- Запада. Но Онате не знал пока о месторасположении ржавого оружия Хумана, которое не было еще обнаружено на Пургатори. Он знал лишь то, что экспедиция направлялась на северо-восток через Великие Равнины, и некоторые места, где они останавливались на отдых, видел Висенте де Зальдивар и его люди во время их перехода в 1598 году к реке Канейдиан. Неизвестно, как долго Онате находился под влиянием древнего мифа о несметных сокровищах Куивиры, но вряд ли он предпринял столь трудное и продолжительное путешествие, если бы не считал, что что-либо ценное может быть найдено внутри равнин. Хотя, возможно конечно, что он был озабочен и получением знаний о северной стране. Имеются признаки того, что он полагал, что сможет проложить маршрут к Северному Морю, и это стало бы величайшим достижением, что сулило ему как великие почести, так и большое денежное вознаграждение. Его сопровождали семьдесят солдат, два падре и множество индейских слуг. Несколько больших повозок, запряженных лошадьми и мулами, тащили необходимые припасы, и они стали первыми колесными приспособлениями, что прочертили на Великих Равнинах две, уходящих вдаль полосы. Проводником служил уже известный Хусепе. В июле экспедиция пересекла реки Пекос и Гальинас, и вышла к притокам реки Канейдиан. Там их встретили «некоторые индейцы из племени апачей, которые были радушны и выказывали знаки мира. Губернатор отнесся к ним также великодушно, и хотя вначале появилось их немного, в течение следующих двух дней мужчины, женщины и дети стекались в лагерь и подтверждали свое миролюбие поднятием руки к солнцу, что является их выражением дружбы. Они принесли нам небольшие плоды -черные и желтые, которые растут в изобилии повсюду вдоль реки. Эти плоды были размером с небольшие томаты и имели все признаки целебности, поскольку мы ели их без каких-либо ограничений и это не принесло никакого вреда».
Весь август экспедиция продвигалась на северо-восток, и отчет об этом путешествии был составлен «надежным и заслуживающим доверие человеком», вероятно священником: «Как-то мы нашли ранчерии, населенные племенем апачей. У нас с ними не было никаких проблем, даже, несмотря на то, что мы пересекали их землю. Не нашлось ни одного индейца, который осмелился бы навредить, хотя бы в малой степени, покровительствующему Всевышнему Господу нашему, а потому мы всегда без устали воздавали хвалы и благодарения Ему».
Но вскоре ситуация поменялась в худшую сторону. Где-то на равнинах возле реки Арканзас, в Канзасе, испанцы повстречали индейцев, которым дали имя - «эсканхакие» Причиной тому стало слово, которое звучало в испанских ушах, когда «эти туземцы воздевали ладони своих рук к солнцу, что являлось знаком мира среди них». Проводник Хусепе сказал Онате, что он слышит какой-то особый диалект языка атабаска, который он никак не может понять и хотя бы произвольно перевести. Кроме того, Хусепе разглядел среди эсканхакие нескольких людей, которые, бесспорно, являлись равнинными апачами, но он не мог говорить с ними ни на одном наречии апачей, с которыми был знаком. Из этого следует сделать вывод, что эсканхакие, несмотря на сходный образ жизни с равнинными апачами-вакеро, не являлись апачами. Согласно одному свидетельству: «Они не убирают урожай и полностью зависят в пропитании от скота (бизоны и другие дикие животные). Они управляются капитанами, но, будучи свободными людьми, мало им повинуются. У них много шкур, которые они обертывают вокруг тела, используя как одежду, хотя в жаркое время их мужчины разгуливают голышом, а женщины прикрывают только места ниже пояса. Обычно они используют лук и стрелы, в обращении с которыми очень искусны. Жилища эсканхакиес построены из шестов, имеющих около десяти футов в высоту, установленных в круг. Некоторые из них настолько широкие, что имеют в поперечнике более девяноста футов. Большинство жилищ покрыты дублеными кожами, что делает их похожими на шатры». Эсканхакие находились в состоянии войны с народами, проживавшими дальше на восток, возможно с вичита. Если это так, а также ввиду занимаемого ими местоположения вдоль реки Арканзас, можно думать, что «эсканхакиес» - это канза или осейджи. Возможно, это были тонкава, которые зашли на север из Техаса, но кто бы там ни был, правильно будет отметить, что они, должно быть, находились в регионе, где Онате лег на них тяжким бременем на долгие годы. Эсканхакие узнали, что Онате ищет партию Хумана, и поэтому справедливо предположили, что он хочет наказать индейцев, ответственных за ее уничтожение, и заявили, что это вичиты являются виновниками. По их словам, истребление испанского отряда произошло немного западнее. Вичиты подползли к белым ночью, подожгли высокую траву вокруг их лагеря и всех перебили, когда те пытались спастись из пламени. В этом рассказе имеется один большой недостаток, который Онате, не имея никакой другой информации об инциденте, не захотел принимать во внимание. Хумана и его люди, вне всякого сомнения, были убиты в конце зимы или в начале весны, то есть, когда трава не может быть высокой и сухой. Даже ввиду этого фактора, описание от эсканхакие не выглядит правдоподобным. Также невероятным выглядит то, что большая группа вичита забрела далеко на запад до юго-востока Колорадо в то время, когда пришло время посадки, когда охота была хорошей и дома, и имелась потребность пополнить уменьшенные за зиму припасы. Понятна ложь эсканхакие. Они горели желанием навредить вичитам,- своим злейшим врагам,-и поэтому подстрекали Онате присоединиться в нападении на них. Как дипломат в делах с индейцами, Онате был далек от идеала. Он отверг предложение эсканхакие, и создал проблему тем, что схватив одного из них, заковал его в цепи и заставил выполнять обязанности проводника. По мере продвижения испанцев в северо-восточном направлении, эсканхакие неотступно за ними следовали, совсем не пытаясь скрыть свой гнев.
Вичиты каким-то образом, вероятно через своих разведчиков, узнали, что испанская экспедиция движется к ним, а за ними идет отряд эсканхакие. Когда испанцы достигли первой большой деревни вичита, они нашли ее покинутой людьми, но «хорошо снабженной прекрасным зерном (кукуруза)». Появились эсканхакие, и они уже хотели предаться разграблению города, имевшего более 1200 жилищ, но Онате разрешил им только взять немного зерна, а затем «приказал возвратиться в свою ранчерию, что они и сделали». В следующие несколько дней в окрестностях деревни были захвачены несколько вичитов, и они прямо сказали, что всё племя собралось, чтобы сражаться с ними, и даже сыпали угрозами, что их «настолько много, что они избавятся от нас за короткий срок и не дадут никому уйти». Онате созвал своих помощников на консультацию, на которой было вынесено следующее решение: «Перед лицом того, что наши лошади и мулы устали в таком долгом путешествии, и основная цель нашей поездки достигнута, - его величество будет лучше снабжен представлением о величии этой страны; и, поскольку, было бы глупостью нескольким из нас идти вперед туда, где необходимы более трехсот (человек), все мы решили, предварительно подготовив для губернатора петицию, в которой изложены эти веские причины, не идти дальше». К этому необходимо добавить, что разведчики Онате выяснили, что по соседству находятся несколько тысяч воинов вичита, готовых к бою. Испанцам было не только страшно в такой ситуации, но они вдобавок были сильно разочарованы, так как не видели смысла в продолжении столь длительного опасного путешествия по местам, где, как выразился Кастанеда за шестьдесят лет до этого, были лишь равнины и небо. Онате повернул обратно в Новую Мексику, но его проблемы были далеки от разрешения.
В октябре экспедиция оказалась вблизи ранчерий эсканхакие, и партия из двенадцати человек была послана в разведку. Возле одной из деревень индейцев два солдата были ранены в засаде, а другие чудом избежали повреждений. «В виду такого вероломства, губернатор приказал всем людям одеть броню на лошадей, - так же, как они (солдаты) всегда сами готовы, - и вся армия двинулась вперед, руководствуясь приказом не ввязываться в бой и обойтись мирными средствами. Несмотря на то, что они так и сделали, и пришли со знаками мира, индейцы стали нападать с большим ожесточением».
Образовав полукруг, около полутора тысяч эсканхакие выпустили ливень стрел в испанцев. Многие из них падали от мушкетного огня, но на их место вставали другие стрелки из луков. Онате дал команду к отступлению и его люди переместились на более выгодную позицию, где быстро перегруппировались: «но сражение продолжалось еще более двух часов, и индейцы становились всё более решительными, чем когда-либо до этого, хотя и со значительными для них потерями, поскольку они испытали ярость испанской мощи». Позиция испанцев вновь стала непригодной для обороны, и «из-за того, что большинство наших были ранены, и видя необузданность нашего врага, которого они не могли напугать или удержать, хотя многие из них и были убиты», Онате приказал снова отступать, и «отпустил некоторых женщин, которых солдаты взяли в плен, оставив только нескольких мальчиков по просьбе монахов, чтобы обучать их нашей святой Католической вере. Таким образом, мы возвратились на ночь в свой лагерь. Наутро, после того, как мы забинтовали наши раны, мы встали на наш обычный путь». Далее говорится, что они продвигались по маршруту с максимальной осторожностью и усердием, пока вновь не вступили в земли апачей-вакеро.
В ноябре Онате достиг Сан-Габриэль, своей штаб-квартиры в пуэбло Юнге, возле места впадения Рио-Чама в Рио-Гранде. Его экспедиция подошла очень близко к мученической участи партии Хумана. Тем не менее, в официальном сообщении, которое Онате отправил в город Мехико, это сражение было названо большой победой, хотя и содержало примечание: «Победа, добытая нашим Всевышним Господом. Без его помощи это было бы практически невозможно, из-за превосходства туземцев в численности». Кроме помощи Бога, Онате и его людям сильно повезло с удачей. По какой-то неизвестной причине, эсканхакие не стали преследовать испанцев на их пути домой.
В 1605 году, сообщения о маниакальной жестокости Онате, экономической разрухе и глубокой пропасти, разделившей его и поселенцев, достигли вице-короля. В 1606 году король распорядился отозвать Онате. В следующем году решение короля достигло ушей Онате, и чтобы не допустить официального свержения, он добровольно подает в отставку. Но ему пришлось еще более года дожидаться своего преемника Педро де Перальта, который в 1609 году, наконец, прибыл в Сан-Габриэль. Вскоре Перальта переместил столицу в Санта-Фе.
В 1610 году в городе Мехико судили Онате и несколько его главных заместителей, в том числе его племянника Висенте де Зальдивара. На них были наложены суровые штрафы «за зверство в отношении индейцев, неисполнение обязанностей и блуд». Но штрафами этими невозможно было придать иную форму тому стереотипу об испанцах, что они сформировали и оставили после себя в Новой Мексике, или изготовленному ими шаблону насквозь коррумпированного правительства - недобросовестного и неправосудного в отношениях с обществом. Подобным образом действовало каждое испанское правительство в Санта-Фе на протяжении следующих двухсот лет. Что касается апачей, то они, тоже, казалось, должны были принять новые порядки, но не тут-то было.
Апачи, как и другие индейцы северной Мексики, после прибытия испанцев из внутренних районов страны быстро осознали полезность, важность и силу огнестрельного оружия и лошадей. Но они ни не получили ни того, ни другого от первых иссследователей, проникших в Апачерию. Это происходило медленно, в течение многих лет, по мере того, как испанские поселения сдавливали всё тесней и тесней их границы. Во второй половине 16 века шахтерские поселения, ранчо, асиенды и миссии распространились в большинстве районов северной Мексики, и индейцы начали войну против захватчиков. Несмотря на то, что на север были приведены индейские рабы с юга, чтобы работать в шахтах и ранчо, экспедиции за невольниками очищали регион на предмет новых пленников, так как для растущих колоний не хватало бесплатной рабской силы. Индейцы отвечали единственно возможным эффективным средством: время от времени атакуя испанские поселения, миссии и асиенды. Вначале это приносило не так много беспокойств, но пришло время, когда индейцы сели на лошадей и их рейдерская мощь неизмеримо выросла. Племя за племенем включалось в конфликт по мере продвижения границы, и, несомненно, что к 1580, или даже к 1570 году, какие-либо южные апачи принимали в нем участие. Лошадь быстро распространялась на север также потому, что индейцы похищали их друг у друга, и к 1600 году апачи на западе Техаса и хумано обладали ими в достаточном количестве, чтобы уже называться лошадиными индейцами. Другим способом приобретения лошадей, кроме захвата и похищения, было приручение, так как «множество одичавших животных бродят по стране без владельцев, и некоторые из них живут с самого рождения без владельца». Где-то во второй половине 17 века испанцы разуверились в том, что смогут отгородить индейцев от получения лошадей. Ситуация просто вышла из-под контроля, и они сконцентрировали свои усилия на более насущной, но крайне сложной задаче: остаться в живых под бременем постоянных атак на них. Испанцы сами были в этом виноваты, так как они же и отправляли на север охотничьи и торговые экспедиции, которые теряли лошадей в горах или во время панического бегства, вызванного бизонами, пумами, волками и мародерствующими индейцами. Возможно, еще перед 1650 годом, а в следующие два десятилетия точно, испанские разноплановые экспедиции проникали на север к реке Платт, и имеются подтверждения того, что за 150 лет до Льюиса и Кларка, испанские торговцы из Мексики добирались до восточных склонов Скалистых гор на юге Монтаны, и там, у кайова, они видели лошадей, хотя и немного.
Быстро осознав новые возможности, апачи юга Высоких Равнин, не жалея усилий приступили к напряженной работе по приобретению большого количества лошадей. Прошло не так много лет, и они становятся основными их поставщиками. Они не только имели большие табуны, но и создали, и удерживали барьер, через который прибыльно сбывали животных другим племенам. Именно эта борьба за монопольное право торговли лошадьми, стала одной из причин их свержения как правителей Южных Равнин.
Страна равнинных апачей, - как и почти весь американский запад, - была естественным домом для лошади. Если пожар уничтожал траву в одном месте, то, как правило, можно было ее найти пышно растущей в другом. Но расстояния порой были огромными, и лошадь инстиктивно мигрировала подобно бизону. Хищные враги брали с нее сравнительно небольшую плату, так как лошадь была умна и быстра, а когда ее загоняли в угол, она проявляла недюжинные бойцовские качества.
Огнестрельное оружие появилось у апачей вместе с лошадью, но его распространение, по объективным причинам, шло медленными темпами. Дефицитом были порох и свинец, а ружье без этих компонентов являлось менее грозным оружием, чем палица с кремниевым острием в ней. К тому же лошадь была для них более понятным существом, чем механический предмет. Она ела траву и оставляла помет, и ее мясо было съедобным, а содранную с нее шкуру можно было выдубить и с пользой применить. И даже еще долгое время после того, как американцы начали перемещаться на запад от Миссиссиппи, апачи и другие индейцы Юго-Запада продолжали использовать в войнах свое традиционное оружие: копье, лук со стрелами и боевые дубинки. Но всё же необходимо отметить, что именно совместное использование лошади и огнестрельного оружия превратило воина-апача каменного века в одного из наиболее ужасных и искусных партизанских бойцов и налетчиков, которых мир когда-либо знал.
Уже в 1560-х годах апачи поняли, какую опасность таят в себе испанские невольничьи экспедиции. Франциско де Ибарра - богатый владелец шахт, стал в 1563 году первым губернатором провинции Новая Бискайя, и в течение своего девятилетнего срока пребывания на этом посту, он часто высылал многочисленные контингенты по захвату индейских пленников. Они направлялись на север к Рио-Кончо, возможно к современной международной границе, а также на северо-восток к Рио-Гранде. По крайней мере, одна из них проникла в Техас в страну хумано, апачей мескалеро и липан. Поскольку эти народы поддерживали тесные торговые связи с индейцами долины Рио-Гранде, и кто-то из них часто находился в различных пуэбло, возможно охотники за рабами сталкивались с ними там. Даже если они и не захватывались при этом, то сообщали своим о великой опасности, приходившей с юга. В 1565 году Ибарра сам возглавил мощную кампанию далеко на север в область Касас-Грандес, и столкнулся с племенем, которое они назвали керечос, - то же самое название Коронадо применил к равнинным апачам, которых обнаружил в нескольких сотнях миль севернее. Индейцы, с которыми встретилась экспедиция Ибарры, несомненно, являлись атабасками, однако не совсем ясно были ли они «керечос». Кажется более вероятным, что это были апачи-сума. Но, как бы там, ни было, они были хорошо осведомлены о «равнинном скоте (бизоны) и керечос, живущих на севере, у которых было много накидок из шкур бизонов». Всё же два фактора указывают в пользу того, что они были теми самыми керечос. Ибарра и хроникер экспедиции по имени Бальтасар де Обрегон, в унисон друг другу утверждали, что они находились гораздо ближе к Великим Равнинам, чем считалось. Франциско Карвахаль- один из помощников Ибарры, ходил в свое время с Коронадо, и не исключено, что он установил культурное и расовое сходство индейцев Касас-Грандес и апачей равнин. В этом путешествии Ибарра был более озабочен поиском новых месторождений, чем захватом рабов, поэтому сума (или «керечос») не пострадали от его вторжения.
Следующие экспедиции, в 1580 и 1590-х годах, аналогично этой имели целью поиск сокровищ, и поэтому апачи, через чьи земли они проходили, не подвергались нападениям. Но, конечно, такое положение дел должно было рано или поздно измениться. С момента появления испанцев в Апачерии, ее жители пытались, за несколькими исключениями, избежать открытых военных действий с пришельцами, предпочитая торговать с ними так же, как с пуэбло. сНесмотря на то, что эти взаимосвязи часто оказывались на грани разрыва из-за жадности коммерсантов и внутренних распрей в колонии, апачи оставались в стороне от кровавых и драматических конфликтов между другими туземцами и испанскими завоевателями. Если бы они выбрали прямо противоположный курс, - преследование испанцев при малейшей возможности и объединение со страдающими индейцами пуэбло, - Новая Мексика имела бы другую историю. Испанцы, возможно, установили бы свое управление на юго-западе, но не только с гораздо большим трудом, а и в гораздо более продолжительный срок.
Испанцы быстро поняли, что индейцы просто не могут объединиться для борьбы, поскольку это было не в их природе. Каждое племя ценило, в первую очередь, собственнную независимость и кровное родство, и поэтому индейцы не стремились заключать меж собой прочные союзы с целью борьбы против общего врага, и испанцы вовсю использовали эту неспособность индейцев к общей организации в войне, их глубоко укоренившуюся ревность к соседу, их постоянное стремление отобрать что-либо друг у друга, и их вечные разногласия, часто по мнимой причине. Индейцы являлись более врагами друг другу, чем испанцам.
Испанцы приняли закон, согласно которому в рабство должны были обращаться только захваченные в результате военных действий. Но индейцев легко было спровоцировать на враждебные действия. Для этого нужно было только конфисковать у них какую-нибудь собственность, убить пару стариков и по возможности поджечь деревню. Малейшее действие отплаты с жертвами означало начало войны на искоренение и порабощение.
Политика лейтенанта Ибарра Обрегона была четко направлена на отторжение индейских земель. История запечатлела слова Обрегона: «Выгоду следует извлекать из сталкивания врага из одного округа с оппонентами из другого». Испанцы мало теряли в таких конфликтах, и много приобретали. При этом, каждый губернатор, священник и офицер лицемерно говорил, что его самой вожделенной надеждой, если даже не единственной целью, является установление мира и процветания среди всех индейцев под догматами христианства. Апачи познали это на собственной шкуре, и они этого никогда не забыли.
Весной 1627 года большая группа равнинных апачей (липан) прибыла в Санта-Фе торговать. К большой радости местного падре, им очень понравилась в местной часовне статуя непорочной Девы, и они даже проявили интерес к изучению католической веры. Но затем, как печально выразился священник: «демон прибег к помощи своей обычной хитрости, применив в качестве инструмента жадность нашего испанского управляющего». Этим управляющим, или губернатором, на тот момент являлся Фелипе Зофило. Он сговорился с руководителем пуэбло, который, как он знал, затаил на апачей злобу, организовать и провести неожиданную атаку на их лагерь. План удался. Более дюжины дружественных апачей были убиты, среди них вождь, в два раза больше были захвачены в плен. Губернатор хотел продать их в рабство, но священник и другие пуэбло так этому воспротивились, что он вынужден был их освободить. Другой падре, который тоже публично осудил губернатора за его вероломство, написал, что этот налет «вызвал мятеж во всей провинции». Апачи Новой Мексики в течение девяноста лет честно пытались поддерживать мир с испанцами, но настал момент, когда это стало делать просто невозможно. Время от времени случавшиеся перебои в их торговле, жульничество маклеров, и порой даже конфискация их товаров - всё это апачи еще могли выдержать, - но захват в рабство и бессмысленные убийства нельзя было ни прощать, ни забывать.
В 1627 году равнинные апачи впервые в истории оповестили весь Юго- Запад, что отныне и впредь они будут вести непримиримую и тотальную войну против испанских завоевателей Новой Мексики. Вскоре военные действия разгорелись на всех фронтах восточной Апачерии. Временами, по известным только апачам причинам, конфликт затухал, но это был лишь внешний, - обманчивый антураж. Огонь мщения в апачской крови иногда сводился к тлению, но он никогда не был погашен полностью.
В сентябре 1629 года, Отец Алонсо Бенавидес был назначен на временное служение в Санта-Клара - пуэбло индейцев тева, распологавшееся в верховье Рио-Гранде, близко к стране апачей хикарийя. Он уже три десятилетия проповедовал в Новом Свете. В течение своего пребывания в Новой Мексике, он составил подробный отчет королю, в котором описал почти каждое индейское племя провинции и собственную миссионерскую деятельность в этой обширной юрисдикции. Он пытался распространить слово Божье даже среди отдаленных, абсолютно диких апачей верховий реки Хила.
(Новая Мексика в 16 веке).
В многочисленные деления апачей Бенавидес включил также и навахо, а это означает, что Новая Мексика в то время находилась практически в окружении атабаскоязычных племен. Он описывал их как «огромное племя апачей, без преувелечения имеющее намного больше людей, чем все другие племена Новой Испании вместе». Конечно, это была нелепость, поскольку индейское население Мексики насчитывало как минимум в пятьдесят раз больше людей, чем вся провинция Новая Мексика. Но апачи занимали выгодные позиции, - как с экономической, так и с военной точек зрения. Попытки их христианизации не привели к успеху, и Бенавидес был сильно раздражен и разгневан этим фактом. Но, всё же, он не возлагал всю вину за это на испанских губернаторов. Он конечно их критиковал, но всякий раз подчеркивал, что апачи сами были явно несклонны «спасать собственные души через духовное обновление». Он охарактеризовал их как людей очень горячих и агрессивных, и очень ловких в войне. Даже своим разговором они отличались от других племен. Если последние говорили негромко и неторопливо, то апачи общались на повышенных тонах и достаточно сбивчиво. Они не задерживались надолго в своих поселениях, периодически перемещаясь в горных районах в поисках дичи и другого пропитания. Но, несмотря на это, каждая семья имела «свою землю», на которой она сажала кукурузу и другие культуры. Всё же он не делал различий между равнинными апачами и проживавшими на юго-западе. Последние было более склонны к оседлости и в известной мере занимались земледелием.