Так он описал некоторые их обычаи и привычки: «Они одеваются в «гатузас», которое представляет собой кожу оленя, очень хорошо выдубленную и украшенную по их обычаю, а женщины одеваются в смелые и откровенные наряды. Кроме Солнца, они более ничему не поклоняются, и даже это касается далеко не всех. Они посмеиваются над другими племенами, имеющими так много идолов. В их обычае содержать столько жен, сколько они смогут, и за прелюбодеяние существует закон, когда провинившейся в обязательном порядке обрезают нос и уши. Они беспрекословно подчиняются своим старшим людям и относятся к ним с большим почтением. Своих детей они не только учат, но и наказывают, отличаясь в этом от других племен, у которых нет наказания для детей как такового». Последнее утверждение противоречит многочисленным другим описаниям апачей, где апачи- родители являют собой образец доброты и терпимости в отношение своих детей. В очерчивании границ страны апачей Бенавидес опирался на слухи и предположения того времени, заявляя, что их южная граница тянется с техасских равнин до Тихого океана, а «север территории апачей наталкиватся на пролив Аниан» -призрачная страна, протяженностью от Атлантического океана до Тихого в арктическом регионе. Он закончил свое описание нелепым утверждением, что из-за своей воинственности апачи представляют собой «суровое испытание мужества испанцев», и что они не просто почитают испанцев, но и говорят, что «только испанцы заслуживают звания людей, а оседлые индейские народы нет». Вместе с научной ценностью, летопись Бенавидеса также имела и пропагандистскую направленность. Он выступал за присылку в Новую Мексику большего количества священников, и поэтому преувеличивал численность индейцев, которых необходимо было христианизировать, а также количество городов, нуждающихся в святых отцах. Также он путал апачей и навахо, как, впрочем, и другие испанские авторы тех времен, к которым безуспешно посылал курьеров из пуэбло тева Санта-Клара, чтобы те склонили их к крещению. А ведь это были разные народы по образу жизни. Он писал, что посыльные достигли «апачи де навахо». Но это было не так, поскольку, в этом случае, пуэбло пришлось бы пересечь труднопроходимые горы Хемес в западном направлении, и к тому же, Санта-Клара регулярно подвергалась атакам навахо. Скорей всего тева достигли апачей-хикарийя, которые проживали недалеко от Таоса, и к ним можно было относительно легко добраться через долину Рио-Гранде. В сообщении написано следующее: «Посланники тева, с известными предосторожностями, переместились на землю свирепого племени, и, подойдя к ранчерии, они просигнализировали о мирных намерениях. Капитан апачей вышел к ним, и они рассказали о цели прихода, и одарили его табаком и чётками. Апач, никогда до этого не видевший чётки, поинтересовался у них, - что бы это значило, когда на нить нанизано так много бус? Тева объяснил, что, таким образом, Бенавидес сообщает, что он является другом. Повесив чётки на шею, апач заявил, что приветствует мир, однако тева почуяли двуличие. Чтобы заверить их в том, что он их не обманывает, апач сказал, что пойдет и посмотрит на нас в нашем пуэбло». Это был типичный пример гордости и смелости апачей. Невзирая на опасность, вождь всего с тремя сопровождающими направился в пуэбло, которое находилось под контролем испанцев. Можно только догадываться о причинах этого поступка, так как не было дано никаких гарантий, кроме слов падре, что апачей не убьют или не обратят в рабов.
Как бы там ни было, Бенавидес, находясь вне себя от нежданно свалившейся радости, собрал «полторы тысячи душ» из нескольких пуэбло (население Санта-Клара насчитывало около трехсот человек), чтобы приветствовать таких важных гостей. Маленькая церковь Санта-Клара была соответствующим образом украшена, а рядом с алтарем Бенавидес приказал поставить на ковер кресло. Восседая на нем, он их и встретил. Были соблюдены торжественные и впечатляющие церемониалы, когда индеец пуэбло передал вождю апачей свои лук и стрелы, сказав при этом, что «перед Богом, который на этом алтаре, он дает это оружие дабы подтвердить серьезность своих слов, что он никогда не нарушит мир». Не отставая от него, апач протянул ему одну из своих стрел со словами: «тому Богу, кто бы он ни был, я тоже даю слово и верность во имя всех моих людей, и что с моей стороны, и со стороны моих людей, мир и дружба будут вечны». Затем, к радости всех окружающих, звенели колокола, звучали трубы и распевались гимны.
Вождь апачей сообщил, что он хотел бы установить с испанцами мир подобный тому, что существовал у них с пуэбло Таос. Хикарийя жили вблизи него. Апач спросил, почему он не видит Бога на алтаре? на что Бенавидес ответил, что пока он не крестится, этого не произойдет. Индеец сказал, что он уже считает себя христианином, и поэтому хочет немедленно увидеть Бога. Чтобы прервать нежелательный разговор, Бенавидес запел мессу. Апач, разумеется, покинул церковь глубоко возмущенным, но после обильной пищи и возлияний его нрав несколько охладился, хотя он еще долго досадовал из-за невозможности увидеть Бога. Когда он узнал, что Бенавидеса зовут Алонсо, то пожелал себе то же имя. Однако падре ответил, что это имя он может получить только после крещения, а апач, в свою очередь, сказал, что не видит для этого препятствий. Следовательно, он получил имя, и тева с этого времени называли его не иначе, как дон Алонсо. Отъезжая домой, апач пообещал вернуться через несколько недель «со многими своими людьми и подарками, чтобы было всё справедливо, и чтобы не только пуэбло охотились в его стране, но и между апачами и испанцами навсегда восторжествовал мир».
Бенавидес не потрудился объяснить своим читателям, что любой апачский руководитель, невзирая на звание и регалии, не мог говорить от имени всех апачей не только своего деления, но и собственной группы. Он не обладал полномочиями для заключения подобных договоров. В этом отношения апачи были полными демократами. У них просто не существовало высшего органа управления, и лидеры, несмотря на наследственную передачу власти в некоторых случаях, в основном назначались. Выбранному лидеру беспрекословно подчинялись лишь во время военных кампаний и грабительских налетов. Каждая группа или деление могли действовать независимо от других.
Капитан апачей, посетивший пуэбло Санта-Клара, прекрасно это знал. Он понимал, что нет никакой надежды на прочный и стабильный мир между его народом и испанцами. Возможно, он пришел туда просто шпионить под эгидой перемирия. Вероятно, он хотел как можно больше разузнать об испанских силах в этом районе, поскольку прошло немного времени, и начались набеги хикарийя на испанские ранчо и деревни в Новой Мексике.
Но, всё же, он был не более лжив и лицемерен, чем Бенавидес, так как последний должен был понимать всю тщетность шоу, постановщиком которого он стал. Вероятно, он получил в какой-то мере духовное удовлетворение, но при этом полностью осознавал, что его усилие не сможет преодолеть ту пропасть, которую его собственный народ, действуя обманным путем во имя Бога, создал между апачами и испанским миром.
В 1630 году в Новой Мексике было около 2050 испанцев, использовавших более семисот индейских рабов. Дети-метисы не подсчитывались в переписи населения, но, согласно сообщениям, столица и ее окрестности буквально кишели ими. Бенавидес был рад сообщить королю, что пресидио Санта-Фе «не оплачивается содержимым ваших королевских сундуков, солдаты делают поставщиками те пуэбло». На юге провинции, путешествия по основной дороге из Мексики вдоль Рио-Гранде были очень и очень опасны из-за мародерствующих отрядов апачей. Караваны подвергались регулярным нападениям, и много голов домашнего скота, а также продовольствия и промышленных товаров было безвозвратно утеряно. К западу от дороги- на территории апачей Хила, или на восток - в стране равнинных апачей - опасности были не столь велики. Тому имелись причины: большинство групп западных апачей были слишком отдалены от любых основных маршрутов передвижений. Если верить Бенавидесу, он вполне благосклонно был встречен некоторыми апачами Хила, с которыми жил «в четырнадцати лигах от пуэбло Сан-Антонио-де-Сенека» - территория пиро. Вероятно, это была ранчерия апачей в Сьерра-Магдалена - гора, обозначавшая восточную границу апачей Хила. Предприимчивый падре написал, что лидер этих апачей, которого он называл Санаба, приходил несколько раз в Сенека, чтобы послушать его проповедь, тем самым, выражая глубокий интерес к христианству. Однажды Санаба прибыл с целой группой хиленьо, и «приказал слуге развязать узелок, что он нес, из которого достал вдвое сложенную гамуза, которая является выдубленной оленьей шкурой, и передал это мне. Я сказал ему, что он знает, что я не хочу, чтобы они давали мне что-нибудь, и что я лишь желаю, чтобы они всем своим сердцем обожали Господа Небес и Земли. Улыбнувшись, Санаба мне ответил, что я не должен сердиться на оленью шкуру, а должен посмотреть, что в ней содержится. Я так и сделал, и увидел что-то очень белое и большое, и в середине было солнце зеленого цвета, с крестом на верхе, а ниже солнца была окрашенная в серый цвет луна, с еще одним крестом на ее верхушке. Я спросил у Санаба, - что бы значила эта картина?». Индеец ответил, что Солнце и Луна есть их величайшие благодетели, но теперь, «когда вы научили нас, что Бог является, на самом деле, создателем солнца, луны и всех других вещей, я приказал изобразить крест над солнцем и луной». Это заставило Бенавидеса громко воскликнуть от радости и благодарности. Одно из пуэбло пиро было уничтожено незадолго до этого, и Бенавидес нашел его жителей бесцельно слоняющимися среди окружающих холмов. Он никак не идентифицирует злодеев, просто написал, что «город был обезлюжен из-за войны с другими племенами, которые его сожгли». Очевидно, что хиленьо не были виновниками этого, так как некоторые из бездомных нашли у них приют. Более вероятными подозреваемыми являются хумано, которые жили восточнее, или апачи мансо, населявшие регион южнее Эль-Пасо. Известно, что обе этих группы сильно рассорились с пиро из-за каких-то проблем в торговле.
В целом апачи считались врагами белых, но некоторые равнинные их группы на востоке Новой Мексики, в техасской пэнхэдл и в Оклахоме старались просто избегать испанцев, проникающих на их территорию. Причиной тому вероятно было то, что они не хотели лишаться выгодной коммерции с пуэбло, и, по возможности, продолжали посылать торговые караваны в города, расположенные вдоль Рио-Гранде. Но далеко они не заходили, ограничиваясь посещением деревень пуэбло, расположенных ближе к равнинам. По той же причине они предпочитали бартер кровопролитию в отношениях с испанскими маклерами, которые приходили в пуэбло Пекос и обменивали им продукты бизоньей охоты. Завершив свой бизнес, они скрывались в океане травы.
Однако ситуация неуклонно ухудшалась,-как для равнинных апачей, так и для пуэбло. Последним был необходим любой товар, который они могли приобрести, чтобы выплачивать дань, которую от них требовали испанцы. Пленники в собственных городах, пуэбло стали основным источником продовольственных поборов для удовлетворения нужд белых. Без их принудительного труда и экспрориации произведенных ими сельскохозяйственной продукции и других товаров, не было бы никакой испанской колонии, так как поселенцы не могли себя обеспечивать всем необходимым, поскольку сами подвергались постоянным ограблениям со стороны навахо. На протяжении первых четырех десятилетий 17 века испанцы были достаточно умны для того, чтобы, по возможности, поддерживать торговлю с апачами и жить в относительном комфорте, несмотря на яростный натиск навахо. Со справедливым и честным обращением они могли даже установить прочный мир с налетчиками, которые волнами накатывались на них с запада Новой Мексики. Вместо этого они сами наносили ущерб своей экономике, конкурируя меж собой. Основной причиной этой катастрофы стала жадность францисканцев и гражданского руководства, и их неуемная ревность друг к другу. Равнинные апачи осторожно наблюдали за всем этим со стороны. Губернаторы сменяли друг друга, и апачи видели, как споры белых людей становятся всё более ожесточенными, пока, наконец, не выродились в реальное насилие. Несмотря на это, равнинные апачи продолжали соблюдать нейтралитет, не пользуясь предоставившейся беспрецедентной возможностью извлекать выгоду. Если бы они объединились тогда с навахо и пуэбло, то колония Новая Мексика была бы полностью уничтожена.
В 1639 году, расположенные к коммерции равнинные апачи вынуждены были отойти от устраивавшего их положения мирного населения из-за преступных действий Луиса де Росаса -нового управляющего в Санта-Фе. Вскоре после его вступления в должность, стало ясно, что он прибыл в Новую Мексику лишь с целью предельно быстрого собственного обогащения. Конечно, подобное бывало и раньше, но методы Росаса были особо неразумными и бесчеловечными. Обвинив францисканцев в попытке захватить монополию на индейский труд, работорговлю и все богатства провинции, он бросил нескольких падре в тюрьму. Следующим его шагом стало то, что он посетил ряд пуэбло с настоятельным распоряжением не подчиняться отцам-францисканцам. В результате, некоторые из них восстали и убили своих священников и других испанцев, проживавших вместе с ними. Жители других городов стали помогать навахо воровать волов, коров и лошадей, принадлежащих миссиям, и Росас не приложил абсолютно никаких усилий к тому, чтобы наказать собственно мятежников, но послал солдат в их владения, где те захватили в рабство множество детей пуэбло. Изгнанные падре укрепились в Санто-Доминго. В отмщение они приняли тактику навахо и начали проводить налеты на стада и ранчо, принадлежащие губернатору и лояльным ему испанским поселенцам. С усугублением хаоса разразилась трехстороняя война: навахо атаковали все, без исключения, испанские поселения, а священники и силы губернатора грабили друг друга; и все они при малейшей возможности поражали ошеломленных и голодающих пуэбло. Наконец, Росас обратил свой взор на равнинных апачей. Он сообщил им, что они могут прийти торговать в Пекос, и лично отправился туда, «загруженный ножами», с намерением, якобы, обменять их на одежды из бизоньих шкур. На самом деле, он собирался захватить как можно больше апачских женщин и детей, чтобы продать их в рабство во внутренние районы Мексики. Однако в Пекосе он не нашел ни одного апача, к тому же многие жители покинули город. Пылая от гнева, Росас обвинил во всем местного священника, и отправил его в кандалах в Санта-Фе. Затем он посылает на равнины сильный отряд, чтобы захватывать любых апачей. Испанцы вступили в союз с врагами «вакеро» (вероятно осейджи или вичита). На этот раз апачи приняли бой. В итоге, многие из них погибли, другие были захвачены и отправлены в рабство в Новую Бискайю. Жители пуэбло Пекос были очень этим опечалены, так как по-добрососедски жили с апачами, и «у них была с ними своя коммерция, с помощью которой они одевались и выплачивали дань» испанцам. Отношения между жителями колонии и северными апачами были и так натянутыми, но мир сохранялся благодаря взаимовыгодной торговле, а Росас своей атакой на вакеро нанес непоправимый ущерб. Отныне апачи воспылали ненавистью и враждой к испанцам, и вскоре подтвердили свои чувства делом, когда торговая партия, возглавляемая капитаном Гонсалесом, направлявшаяся к апачам, была атакована «суманас» (хумано) на западе Техаса. В результате, испанцы вынуждены были спешно бежать в Новую Мексику. В сражении погиб Диего Гарсия, зять Гонсалеса. Теперь военная тропа апачей полностью соответствовала всему пути из Канзаса в Мексику.
Спасаясь от энкоменьедас и порядков, установленных церковными и гражданскими испанскими властями, сотни индейцев пуэбло находили убежище среди навахо, западных и восточных апачей. Восстало пуэбло Таос, и несколько испанцев были убиты. Боясь ответных действий, жители покинули город и бежали к своим друзьям-апачам из северо-восточного Колорадо и западного Канзаса. Они были радушно приняты, и не только из-за того, что являлись союзниками, но и из-за того, что привели с собой значительные табуны лошадей - богатство, в котором апачи очень нуждались и всячески к нему стремились. В области Эль-Куарталехо, таосянцы построили новые города, в которых прожили какое-то время до того, как испанцы силой вынудили их вернуться в свои древние святилища в долине Рио-Гранде.
В 1641 году, в Санта-Фе прибыл Хуан Флорес де Сьерра Вальдес, чтобы сменить Росаса на посту губернатора Новой Мексики. Но вскоре он скончался, и поэтому Росас медлил с отъездом из провинции в город Мехико. Колония осталась без управляющего, и францисканцы воспользовались этой ситуацией, захватили столицу и взяли управление на себя. Они арестовали Росаса, и начали вынашивать планы относительно его скорейшего умертвления. И это им удалось, когда, он (Росас) был убит в своей тюремной камере неким Ортисом, который застал бывшего губернатора во время, якобы, прелюбодеяния с его женой. В 1642 году в должность управляющего вступает Алонсо Пачеко де Эрредия, который изгоняет священников и устраивает публичную казнь восьмерым испанцам, поддержавшим их. Пачего издал указ, запрещающий индейцам пуэбло перемещаться из одного города в другой без специального разрешения. В дополнение к этому, он в два раза увеличил налоги и дань с жителей пуэбло. В результате, еще больше последних бежало к навахо на запад, а на восток к апачам. Обстановка в провинции всё более и более накалялась. Когда в 1644 году Пачеко ушел в отставку, из ста пятидесяти поселений-пуэбло, находившихся в Новой Мексике, когда туда прибыл Онате, оставалось населенными только сорок три. С другой стороны, население и мощь апачей неуклонно возрастали. Беглые жители пуэбло привносили к ним ранее неизвестные навыки, знания об испанских поселениях, ранчо и образе жизни испанцев, а также пополняли собой людской военный ресурс. Кроме того, они служили источником приобретения апачами так необходимых им ружей и лошадей. Теперь апачи задумались над изменением своей сдержанной политики в отношении испанцев. Но, несмотря на то, что многие автономные их группы отныне были подчинены общему интересу, единого руководства выработано так и не было, тем не менее, апачи начали понимать, что они смогут выжить только через собственную агрессию, уничтожение и ограбление испанцев. Они принуждали пуэбло к мятежам и предоставлению помощи в нападениях на испанские поселения, обозы и торговцев, но их усилия не всегда приводили к успеху.
В 1650 году губернатор Эрнандо де Угарте ла Кончо получил сообщение, что индейцы из пуэбло Тева, Керес и Хемес решили восстать и присоединиться к навахо и апачами: «согнать к ним с пастбищ испанский скот и лошадей, являющихся главным нервом военных действий». Они уже согласовали свои действия по одновременному нападению во всех округах в ночь на Чистый Четверг, когда все испанцы будут собираться в конкретном месте. Угарте действовал быстро, что разрушило планы несостоявшихся мятежников: девять из них были схвачены и повешены в пуэбло Ислета, Аламеда, Сан-Фелипе, Кочити, Хемес; ещё несколько десятков жителей этих городов были приговорены, каждый к десяти годам подневольного труда.
В 1659 году на пост губернатора Новой Мексики заступил Лопес де Мендисабаль, который начал раздувать пламя потухшей борьбы между священниками и светской властью. Лопес открыто ненавидел францисканцев и говорил индейцам, что они могут проводить собственные религиозные обряды, когда захотят и где захотят. Когда священники приступили к восстановлению уничтоженной церкви в Таосе, Лопес подговорил одного таосянца убить местного падре - управляющего этим пуэбло. Затем на службу туда был направлен отец Луис Мартинес, но Лопес сказал жителям не подчиняться ему, и даже обвинил Мартинеса в том, что он, якобы, изнасиловал индейскую женщину, а потом перерезал ей горло. Лопес быстро сделал собственную карьеру работорговца. Несмотря на близость к навахо, первыми его жертвами стали апачи. Без лишней огласки он послал на восток экспедицию, которая, возможно из-за излишнего благодушия апачей, была очень успешной: «эскадроны отправились на захват апачей на восток Новой Мексики». Охотники за рабами захватили много людей, и Лопес продал их в рабство на шахты старой Мексики.
Некоторые историки ошибочно считают, что это американские офицеры придумали тактику использования дружественных индейцев в пограничной войне, исходя из теории, что «только краснокожий может понимать методы краснокожих и сможет их выследить». Но за двести лет до того, как американцы прибыли в Новую Мексику, индейцы делали всё возможное, чтобы испанцы с огромной пользой для себя использовали одних индейцев против других. Полагая, что борьба с испанскими военными бессмысленна, и надеясь на улучшение собственного существования, некоторые пуэбло добровольно помогали испанцам в военных действиях по захвату в рабство апачей и навахо. Испанцы быстро осознали важность такой помощи, и начали снабжать своих новых союзников огнестрельным оружием, лошадьми и различными товарами. Подобное положение дел не позволяло индейцам объединиться, и пуэбло, в целом, скорее потеряли, чем приобрели, от своей помощи испанцам. Последние отбирали у них все трофеи, в том числе пленников, с которыми поступали на собственное усмотрение. Первичным мотивом испанцев была эксплуатация, всех, без исключения, индейцев, и никакие мотивы мнимой дружбы не могли этому помешать. Ну и венцом такой «дружбы» стало то, что апачи и навахо избрали для себя города пуэбло излюбленными объектами своих атак.
В 1661 году на губернаторство в Новой Мексике заступает Диего де Пеналоса, который вносит собственную лепту в бедственное положение: кроме продолжения налетов за рабами на так называемых «враждебных индейцев», то есть, на апачей и навахо, и требования дани с обнищавших пуэбло, он пытается остановить всю межплеменную торговлю. По его мнению, если разорвать между племенами взаимовыгодные связи, они перестанут замышлять что-либо против испанцев. Главной его целью было прекращение апачских атак и заключение с ними торговых соглашений, посредством чего он смог бы прибрать к своим рукам контроль за потоком товаров с равнин. Также он подумывал над совместным с апачами деловым проэктом по захвату рабов из племен «куивира» (вичита, пауни, осейджи и др.). Он полагал, что такая гениальная схема не содержит в себе непреодолимых препятствий, но всё оказалось не так просто: апачи и навахо настолько повысили интенсивность своих атак в колонии, что ездить по дорогам без крупного военного сопровождения стало просто смертельно опасным.
В 1665 году, новый управляющий Фернандо де Вильянуэва унаследовал от Пеналосы не только обширные охотничьи угодья за рабами, но и голод, свирепствующий во многих округах Новой Мексики. Торговый рынок, от которого зависела большая часть населения, был практически разрушен, но апачи, проживавшие на равнинах, могли добывать себе пропитание охотой на диких животных, которых было в изобилии, а люди пуэбло находились в изоляции в собственных городах и сотни их умирали от голода. Вдобавок, какая-то странная болезнь распространилась по всей Новой Мексике, беря тяжелую дань, как с людей, так и с животных. Несмотря на все эти беды, апачи, навахо и пуэбло по-прежнему были далеки от объединения и всеобщего восстания, но семена его были посеяны. А пока, на востоке равнинные апачи, а на западе навахо создали прочные защитные барьеры для испанского продвижения; то же самое образовали апачи хила и другие группы западных апачей на юге и юго-западе колонии; а апачи южных равнин (липаны) и региона Эль-Пасо (мескалеро) блокировали земли восточнее Рио-Гранде. В провинциях Новая Бискайя, Коауила и Сонора полыхало пламя войны, - там испанские поселения, миссии и ранчо подвергались почти непрерывным атакам апачских групп с севера. Войска были не в состоянии их остановить даже тогда, когда организовывались мощные кавалерийские эскадроны для наказания нападавших. Запал восстания был зажжен, и ни Вильянуэва, ни губернаторы других северных мексиканских провинций, ни даже военные, не могли его потушить, но они делали всё возможное, убивая десятки индейцев на полях сражений, казня других, кого подозревали в планировании мятежа против короля и католической веры, сотни пленников продавая в рабство, но всё безрезультатно.
Начиная с 1671 года апачи начали предпринимать попытки выдавливания испанцев из Новой Мексики. Первым шагом они атаковали караван, следовавший с Рио-Гранде в Санта-Фе, в котором находился действующий губернатор Хуан де Миранда. «Орда апачей» убила большую часть людей и похитила весь скот. Его усилия по наказанию налетчиков, когда с этой целью в Апачерию были посланы многочисленные военные силы, почти не дали результатов: несколько апачей были убиты, но горение церквей, убийства гражданских лиц и священников продолжались по всему обширному региону от границ старой Мексики до Канзаса.
Категорическое неприятие апачами католической веры привело к тому, что священники объявили их «языческом врагом», и теперь они могли быть на законных основаниях атакованы, захвачены и проданы в рабство. Некоторые офицеры и чиновники организовывали налеты на них не с целью защиты колонии, а исключительно, чтобы захватывать пленников с дальнейшей их продажей, оправдывая свои действия тем, что апачи, якобы,- «похищают христианизированных индейцев, чтобы готовить из них пищу и съедать». А по испанским законам людоедство наказывалось порабощением. Если коммерсанты прилюдно заявляли, что апачи едят христианизированных туземцев, то их мало кто мог обвинить в том, что они зарабатывают на неправедных военных действиях против индейцев. Тем не менее, не было абсолютно точных доказательств апачскому людоедству, и испанское правительство, строго относившееся к соблюдению своих законов, на самом деле не одобряло захват апачей с целью продажи. Пленение индейцев в войне считалось достижением, заслуживающим самой высокой похвалы, и, за исключением нескольких регионов, рабство, в чистом его виде, в отношении индейцев, не являлось общей практикой. Пленные враждебные воины расценивались как законная военная добыча, и это было характерно для всех племен, но лишь несколько из них охотились на людей с целью использования их как бесплатной рабочей силы. Имели место пытки каких-либо индивидуумов из чувства мести и насыщения дикой страсти, но далеко не все пленники получали жестокое обращение. Большинство племен рассматривали пленников как полезный ресурс: захваченных врагов можно было обменять на своих заключенных или на что-либо необходимое в повседневной жизни, или использовать их в качестве разменной монеты в переговорах. Все индейцы участвовали в межплеменных войнах: за охотничьи земли, отплаты за причиненное насилие или из чувства кровной мести. Следовательно, племена несли большие потери, и естественный прирост населения в таких условиях не мог их покрыть, поэтому имел место институт принятия (усыновления), когда пленников включали в кланы и семьи, чтобы заменить ими потерянных членов. Так как большинство племен практиковали полигамию, мужчины, обычно, женщин-пленниц определяли себе в жены.
Нет достоверного подтверждения тому, что рабство у апачей, перед приходом белых, было постоянной величиной, и, несомненно, возникло оно не на пустом месте в течение рассматриваемого исторического периода. Они брали пленников и, подобно большинству других племен, использовали их для замены своих убывших и сбывали белым работорговцам. Их традиционная торговля из-за распространения испанского вторжения шла на спад, и они вынуждены были использовать некоторых пленников как товар.
Межплеменные войны вспыхивали и угасали, но война с испанцами не была сезонной: это была война, конца которой не было. В таких условиях, если пленники не приносили пользу апачам в повседневной жизни, они ложились на них тяжким бременем. Апачам нужны были бойцы, а не чернорабочие. Поэтому беглецы пуэбло, желающие сражаться против испанцев, с радостью принимались в их ряды. В отличие от навахо, большинство апачей не имели постоянных ранчерий, или поселений, а также не практиковали скотоводство и земледелие, где рабы могли быть приложены. Апачи часто кочевали, меняя местожительство, чтобы удовлетворить свои текущие потребности, и, в отличие от навахо, они совсем мало прилагали усилий для того, чтобы собирать стада животных и ухаживать за ними. Они пользовались дарами природы, а еще воровали скот и овец, чтобы ими питаться, а не разводить. Апачи очень любили мясо мула и конину, но мулы и лошади были ценными не только как пища, и обычно они съедали только тех животных, которые были лишними или получили повреждения.
В одном апачи были похожи на навахо: они, мудро заботясь о будущем, женились на молодых женщинах пуэбло, которые к ним убегали, и на пленных мексиканских женщинах. Потомки таких союзов вырастали убежденными апачами, считая себя апачами и никем другим. Через эти браки кровь апачей становилась смешанной, но это никак на них не воздействовало отрицательно, наоборот,- вливалась свежая струя, что оттачивало наилучшие их характеристики.
В 1675 году был подпален бикфордов шнур будущего мятежа. Когда Хуан Франциско Тревино сменил Миранду на посту губернатора, он столкнулся с беспрецедентной доселе ситуацией: индейцы пуэбло не просто тайно готовили восстание, а открыто к нему призывали; военные барабаны были слышны со всех сторон. Тревино получил сообщение, что священники словно «приворожены», возможно это означало, что они были напуганы своими соображениями насчет происходящего, и полдюжины из них даже покончили с собой, якобы из страха. Тогда Тревино сделал то, что наиболее вероятно было ожидать в подобных обстоятельствах от любого испанского губернатора: он повесил троих тева, которые подозревались в отступлении от веры; и схватил, и приговорил к пожизненному рабству сорок три других «виновных в явном идолопоклоничестве».
(Мадонна, нарисованная в красках на шкуре индейским художником в 1675 году).