В сборнике "мифологических рассказов" О.А.Черепановой приводится случай, когда к прохожему "старичку" обратилась женщина, к которой "ходил" по ночам ее умерший муж (Новгородская обл., Пестовский р-н, Охона). Вообще изгнанием ходячих покойников, леших, огненных змеев и т.п. потусторонних любовников занимались (по нашим материалам) исключительно мужчины.
Свадьба
Обладание магической силой давала пришельцу возможность, среди прочего, присутствовать на деревенских свадьбах, причем в качестве почетного гостя: колдуна. Колдуна обязательно приглашали на свадьбу, во-первых, чтобы защитил от происков недоброжелателей (порчи) и вообще враждебных сил, а во-вторых – чтобы сам не испортил. Местный знахарь уже обладал в глазах крестьян соответствующей репутацией, и приглашение его было предопределено; чужакам же необходимо было продемонстрировать свою силу с помощью специальных приемов. На р.Устье (юг Архангельской обл.) мне рассказывали о плотогонах, которые “раньше лес гнали плотами в Архангельск. Пристали в одном месте – свадьба в деревне. Под порогом (дома, где шло гулянье. – Т.Щ.) постояли – им ни славы, ничего. Даже внимания на них не обратили. А один колдовать мог. Говорит:– Ладно, сейчас сами за нами придут. Только ушли – там, на свадьбе-то, невеста подол задрала, жених порткискидыват. Невеста на жениха, он на неё: сшалели! Ничего поделать не могут, их удержать. Ну, побежали к тем на реку (думают: своим-то некому колдовать). Взяли вина, водки – им отнесли: – Чего подделали? Ну, выпили, говорят:–Идите, все в порядке. Те вернулись, свадьба дальше пошла” (Архангельская обл., Вельский р-н, с.Благовещенск). Характерны соревнования в силе чужаков, пришедших на свадьбу, с местным колдуном. Подобные поединки–средство доказать свою силу и тем самым утвердиться в статусе колдуна (чтобы получить доступ на свадебный пир). В Олонецких губернских ведомостях (№78 за 1890 г.) был опубликован сельский анекдот, сюжетно стереотипный. Солдат остановился в деревне на постой, в соседнем доме свадьба. Желая выпить, солдат направляется туда, его встречает знахарь: "Ты зачем, крошево?" – А ты зачем здеся?" – "Я зачем? Ты. Должно быть, не бывал в наших руках… Прыток… Подойди-ка сюда, я тебя попотчую. Выпьешь, я полагаю, от меня стаканчик". Солдат выпивает и предлагает в ответ колдуну квас, подмешав туда табака. "Знахаря рвет и трясет и наконец, совершенно отуманеный, он валится под стол. Гости удивлены… пробегает мысль, что солдат сильнее колдуна. Роли меняются. Колдуна выбрасывают на улицу, солдата угощают". Подобный случай, тоже с участием прохожего солдата и колдуна (как реальное происшествие) описывает корреспондент Тенишевского бюро из Пензенской губ. (Городищенского у.: ТА, д.1303, л.6-8). Иногда на свадьбу сразу приглашали прохожих, полагая их сильнее, а заодно и дешевле местных знатливцев. Подобные случаи зафиксированы и в наших материалах, только главные действующие лица – не солдат, а мужики, гнавшие плоты и остановившиеся в деревне, где игралась свадьба. Особыми знахарскими познаниями, по их собственным словам, они не обладали, но, желая попасть на праздник, прибегли к известной хитрости (Архангельская обл., Вельский р-н).
|
|
Любовная магия
Не столько на практике, сколько в фольклоре сохранились знахарские функции кузнеца, и они связаны преимущественно со сферой любовной магии. Он постоянный персонаж любовных (приворотных) заговоров: “Как у славного господина кузнец кует, железо кипит, варится и уклад к железу прикипает и приваривается; так бы и раба Божия (имрек) прикипала и приваривалась во век веков и до веку”. В святочных играх и гаданиях молодежи кузнец – символ брака. Подблюдная песня о кузнеце предвещает девушке, которой ее поют, свадьбу:
|
|
Идет кузнец из кузницы,
Несет кузнец золотой венец”
Известны святочные игры “в кузнеца”. Тверской вариант назывался “девок ковать”: все ребята и девушки разбивались парами, а оставшуюся без пары девушку “ковали” (шлепали по пяткам и другим местам, а потом сажали в санки вместе с парнем и возили по деревне). Вся процедура имела отчетливо брачный подтекст. Более распространен другой вариант, в котором кузнец “перековывал” стариков в молодых. Парни, ряженые стариками, вносят в избу скамейку, с которой свисает до пола покрывало, а под ним прячутся подростки. Ряженые “старики” забираются под скамейку, “кузнец” бьет по ней молотом, и оттуда выскакивает подросток. Мотив “перековывания стариков в молодых” чрезвычайно распространен в фольклоре (в сказках и быличках). По наблюдению, сделанному Т.А.Бернштам (на основании широкого круга источников), слова с корнем "стар" обозначали разные половозрастные категории, обладавшие двумя основными признаками: это "невозможность иметь детей и утеря трудоспособности”. В данном случае нас интересует первый признак: утрата доступа к репродуктивной деятельности. Кузнец, “перековывая” старика на молодого, возвращает ему возможность и право репродуктивной деятельности. Иными словами, ему приписывается некая власть – возможность менять репродуктивный статус, в первую очередь мужской. К слову, приворотные заговоры с участием кузнеца, как правило, читаются от мужского лица и направлены на привораживание девицы. Особая роль кузнеца в определении мужского брачного статуса может быть связана с его ролью в мужском сообществе. Кузнец оказывался в самом коммуникативном центре мужского сообщества, что должно было предполагать и соответствующее влияние, информированность и возможности воздействия на положение дел.
|
|
* * *
Примеров знахарской активности прохожих, в том числе бродячих ремесленников, в наших записях очень и очень много. Нужно отметить не только факт оказания прохожими знахарских услуг, но их устойчивую репутацию "знающих". В общественном мнении странник человек необычный, и именно поэтому обладающий особыми знаниями, в том числе магическими. Ему заранее предназначена (когда он является в селении) ячейка знахаря: его приглашают оказать соответствующие услуги или он вызывается сам, и его с готовностью принимают. Характерно, что дома те же люди во многих случаях не имели знахарского статуса и сами признают, что "ничего не знают", а это знание им приписывается и этот статус реализуется только на чужбине (ТА, д.1470, л.10. Петербургская губ., Новоладожский у.). Это говорит о том, что сила – прежде всего, качество, приписываемое чужаку, на чужбине, оно как будто его атрибут или, точнее, способ восприятия его местными жителями: "Я приехала в Усть-Паденьгу председателем колхоза, – вспоминает жительница с.Шеговары (на р.Ваге) военные годы. – И мне приклеили, что я что-то знаю по скоту. А я была настолько смела, что ничего не боялась: схватила быка да на шее проехала по двору. Другой раз женщина скажет: – Ты ведь знаешь по скоту все. – Я: – Знаю, знаю, – не отказываюсь… А что знать-то?!." (Архангельская обл., Шенкурский р-н). В знахарской деятельности использовались уже известные нам коммуникативные технологии, характерные для чужаков и входившие в комплекс силы. У пастуха это практика череды (поочередного постоя в домах хозяев скота), дававшая ему информацию о любовных связях и семейных ссорах, которую он использовал в оказании приворотных и отворотных услуг. Мельница и кузница – места стечения народа – также обеспечивали своим хозяевам информационное преимущество. Бродячие ремесленники специально собирали нужную им информацию, посылали по окрестным деревням помощников и работников, которые сообщали полученные сведения, часто на шифрованных “условных языках” – чтобы скрыть их источник. Все это практики сбора и концентрации информации, которая использовалась затем как средство влияния и источник дохода. Представление о знахарской силе – неотъемлемый элемент восприятия чужого, прохожего человека, во многом определявший способ взаимодействия с ним. Оно распространяется как на мужчин, так и на женщин. В этой статье мы приводили примеры из практики мужчин, но у нас имеется примерно столько же описаний и знахарской активности прохожих женщин. Не описывая ее подробно, отметим только ее отличия от мужской. К женщинам-странницам и нищенкам чаще всего обращались с просьбой вылечить больных и ослабленных детей, причем практически нет сведений о специальной плате за такие услуги (разве только покормят), т.е. они не считались проявлением какой-то особой силы. В деятельности же мужчин-странников на первое место по частоте обращений выходит лечение и магический отпуск скота, кровопускание (связанное прежде всего с ремеслом коновала), а также снятие плотницкой порчи. Специфичны для пришельцев-мужчин и некоторые услуги в репродуктивной сфере: роль колдуна на свадьбе, лечение женского бесплодия, отваживание приходящего к женщине призрака умершего мужа, огненного змея и прочих потусторонних любовников. В большинстве случаев информанты специально отмечают высокую плату за эту деятельность (т.е. отношение к ней как к профессиональной). Заметим еще одно немаловажное обстоятельство. Знахарские занятия во многих случаях были средством доступа чужака в репродуктивную сферу: именно в качестве знахарей они допускались на свадьбу, лечили маленьких детей, а то и прямо учяаствовали в прокреативной деятельности. Подведем итог. Сила, как компонент статуса чужака (или отчуждения профессионала) в одних обстоятельствах обеспечила его репродуктивную изоляцию, в других давала ему доступ в сферу воспроизводства и даже возможность прямого участия в репродуктивной деятельности. В результате пастухи, несмотря на табу и обычаи избегания, все-таки женились на местных женщинах (чаще всего старых девах или же вдовах), а бродячие ремесленники–швецы, кузнецы, коновалы, по данным, относящимся к к.XIX – началу XXвв., имели даже по две семьи или нескольких зазноб в деревнях, расположенных по их ежегодному маршруту (Вологодская обл., Тарногский р-н; ТА, д.1469, л.10-11. Петербургская губ., Новоладожский у.). Коновалы особенно часто бывали замечены в соблазнении деревенских девиц и внебрачном сожительстве, причем известны случаи, когда коновал принуждал женщину к сожительству, угрожая оскопить ее сына или напустить на нее порчу. Таким образом, выясняется, что страх перед антикреативной активностью чужака был для него средством доступа в прокреативнуюсферу: именно из страха его приглашали на свадьбу, из страха же соглашались с ним сожительствовать деревенские бабы, как правило, вдовы или солдатки. Но средством преодолеть табу страх становился тогда, когда был освоен чужаком и оформлен в понятие "силы". Просто страх отталкивал от него, поддерживал отчуждение; страх освоенный, названный, трансформированные в понятие "силы",–напротив, позволял преодолеть барьер. Таким образом, некоторые мужские профессии, а точнее – их магический компонент (сила) оказывались для своего обладателя средством преодоления отчуждения, в том числе и репродуктивного. Не было ли само занятие перечисленными видами профессиональной деятельности для чужаков (или оказавшихся в позиции отчуждения) способом получить доступ в сферу женской ответственности, а затем и воспроизводства?
Заключение о политике, кораблях и PC
Итак, мужскую профессиональную (т.е. связанную с мужскими профессиями) магию можно рассматривать как совокупность коммуникативных и репродуктивных практик, обеспечивавших возможность адаптации чужака (или искусственно оказавшегося в позиции отчуждения человека). Эти практики регулировали в первую очередь и по преимуществу отношения с женским сообществом, а сами профессии, включавшие магический компонент, лежали, как выясняется, в зоне женской ответственности. Заказчиками и потребителями их продуктов выступали по преимуществу женщины (исключение, как уже говорилось, составлял кузнец). Поэтому данные мужские профессии оказывались и реально служили для их носителей средством установления контактов с женским сообществом, а магия позволяла дополнить производственные контакты репродуктивными, преодолев традиционные нормы репродуктивной изоляции чужаков. Не случайно “знающие” магические приемы пастухи оставались в деревне, женившись на местной вдове или старой деве; “знающие” коновалы обзаводились несколькими семьями и зазнобами по пути своего ежегодного следования; захожие ремесленники получали возможность “лечить от бесплодия” деревенских женщин и т.д.
Приводится по изданию: Щепанская Т.Б. Мужская магия и статус специалиста (по материалам русской деревни конца XIX–XX вв.) // Мужской сборник. Вып.1. Мужчина в традиционной культуре. Сост. И.А. Морозов, Отв. ред. С.П.Бушкевич. М., 2001.