Сила (коммуникативные и репродуктивные аспекты мужской магии)

 

При цитировании и любом использовании обязательны ссылки на публикацию:

Т.Б.Щепанская. Сила ( коммуникативные и репродуктивные аспекты мужской магии)// Мужской сборник. Выпуск 1. Мужчина в традиционной культуре. Социальные и профессиональные роли. Сила и власть. Мужская атрибутика. Мужской фольклор/Сост. И.А. Морозов. Отв.Ред. С.П.Бушкевич. М., 2001. С.

Поиск специфически мужских проявлений народной культуры естественным образом ставит в центр внимания область мужского эзотеризма. В русской культуре она не была оформлена в ярко выраженные социальные структуры мужских союзов (хотя их зачатки видят в мужских объединениях, обнаруживавших себя во время праздничных драк). Тем не менее, существовала обширная сфера мужской магии, которой мы и посвятим настоящую статью. Наше внимание сфокусировано на понятии тайной силы, выражающем основополагающий принцип мужской магии и вводящем ее в контекст таких краеугольных составляющих мужской идентичности, как физическая сила и военная власть (слово сила в древнерусских источниках означает как "силы телесные", так и "могущество", "власть", "войско"). Мужская магия была тесно связана с некоторыми профессиями (напр., пастуха, мельника, плотника или кузнеца) или занятиями (напр., охотой), и именно такая – профессиональная – магия может считаться специфически мужской (в то время как гадательно-лечебные приемы практиковали как знахари-мужчины, так и женщины). Впрочем, в этой статье мы остановимся на тех характеристиках магической силы, которые не были специфичны для разных специальностей, отмечая как раз то общее, что составляло суть мужской магии и прослеживается в разных ее конкретных приложениях. Сосредоточимся на двух аспектах ее прагматики: коммуникативном и репродуктивном.

 

Сила и кровь

Из всех народных именований магии (знание, сила, слово, статья и проч.) понятие силы более других характеризует специфику мужской ее разновидности.

В народе "сильных" знахарей отличают от всех прочих (и прежде всего – от деревенских бабок-шептух, лечивших своих детей и соседок): “Туто-ка у нас два мужчины колдовали, – рассказывала мне женщина в д.Морозово на Псковщине. – Женщины-то были, но они не гораздо ” (Псковская обл., Пустошкинский р-н). Мужчины-знахари повсеместно считались сильнее. Женское знахарство–как правило, домашнее, его навыками обладала практически каждая рожавшая женщина. Но даже те женщины (редко бабы, чаще–старухи и старые девы), кто слыли лекаркой или гадалкой, обычно отвергали свою связь с какой бы то ни было (подразумевалось – нечистой) силой: “Были старушки. Но не то, что с дьяволом знались, а – по-божьему. По-божьи, всё благополучно, как надо”,– говорили о них соседи (Новгородская обл., Шимский р-н, с.Медведь, д.Старое Веретье).

В мужском знахарстве сила – основополагающий принцип: синоним или обоснование права осуществлять знахарскую деятельность. “Я не могу, а вот иди, тот-то знает, он сильнее ”,–советует местный знахарь пришедшему к нему крестьянину, видя, что самому ему с задачей не справиться. Чтобы снять порчу – последствия колдовства,–“находят сильнее того, кто сделал. И отделывали: сила на силу ” (Костромская обл.,Парфеньевский р-н, с.Николо-Ширь). Подчеркнем, что сила – атрибут именно профессионального, как правило, мужского, знахарства. В женском ту же роль (обоснования права оказывать знахарские услуги) играло понятие “ кровь ”: “Еще заговаривают – дак надо под кров: она (бабка) черная – дак надо чтоб черному заговаривать. А белому не придётся. А если белому – то белая должна шептать”,–объясняли мне на р.Пинеге. – “Не под кров – дак и пользы, говорят, нету”. То же записываю и д.Старое Веретье (недалеко от с.Медведь под Новгородом): “Если бабке по крови придешься, то она вылечит. А не по крови – заколдует” (Новгородская обл., Шимский р-н, с.Медведь, д.Старое Веретье; Архангельская обл., Пинежский р-н, с.Сура, с.Шуломень).

В женском знахарстве право лечить обосновывается не по “силе”, а “по крови”. Это может быть связано с символикой и магическим применением родильной крови и–шире–представлениями об охранительной силе матери и крови–как символе неразрывной связи с нею. Не случайно, объясняя, как найти бабку, подходящую "по крови", наши собеседники замечают, что все равно “всех лучше мати ладят, а по бабкам ходят–да еще не по крови придется – не по крови бабка робёнку” (Архангельская обл., Пинежский р-н, д.Шиднема), предполагая, таким образом, что всегда "по крови" только мать, другие знахарки только апеллируют к той же самой силе материнства, выраженной в понятии "кровь". Характерно, что передача традиций женского знахарства производилась в рамках пред- и послеродовой обрядности, в частности, в послеродовой бане, вместе и в рамках комплекса материнства. "Кровь"– принцип женского знахарства, "сила" – в первую очередь, мужской магии. Характерно, что женщины, даже получив случайно силу от мужчины (пастуха, коновала, лесоруба и проч.), часто не могут с нею справиться. Выше мы приводили рассказ, записанный в Новгородской обл., о том, как печально закончилась попытка женщины взять чертей у прохожего коновала. Несмотря на то, что он отдал ей магический атрибут (мешочек) и объяснил обряд, посредством которого чертями можно завладеть, женщина не смогла распорядиться силой, а только повредилась рассудком. Соседи стали замечать: “Пойдут все в церковь часа в три ночи, а она через окошко выскочит, раскосматится и побежит в другую сторону”. Эти и другие странности в ее поведении прямо связывали с подарком от коновала. К бабке Манефе с речки Устьи (на юге Архангельской обл.) случайно перешла сила от некоего лесоруба. Она подняла оставленный у дороги посох (батог). “Вот наша Манефа,–много лет спустя рассказывал мне ее внук, сам уже постаревший. – Она ведь батог подняла… Бисей тех взяла на батожке”. Случайные бесы не принесли пользы, а стали ее мучить: “Она пошла за ягодами, дак быдто она им работы не дала, дак они стали ее меть (мять, бить. – Т.Щ.), и она ягоды выбросила и убежала…”. Смерть ее была неестественной и страшной: “Она скоро быдто умерла, да ее задушили, говорят, платом. Беси будто задушили. Когда умерла, в доме стало нехорошо. Стук пошел… Ее схоронили, дак ети (беси) бегали разгребали могилку. Другой раз придет дочерь, могилку поровняет. А она опять через несколько дней разворошена” (Архангельская обл., Вельский р-н, с.Благовещенск). Неудачу подобных попыток фольклор фиксирует как нормативный исход вторжения женщины в область мужской магии. Тексты об этом приобретают определенно поучительный смысл. Фольклор фиксирует отношение к силе (профессиональной магии) как к мужской, а не женской принадлежности. Далее мы сосредоточимся на двух аспектах магической силы: коммуникативных и репродуктивных, –что позволит конкретизировать понимание мужской магии и ее социально-регулятивной роли.

Коммуникативный статус

Важная составляющая социальной прагматики "силы"– ее влияние на коммуникативный статус своего обладателя, т.е. его интеграцию/отчуждение сообществом.

 

Чужаки и пришельцы

Первое, что можно заметить: тайная сила в традиционном понимании связана с дорогой, чужестью, со статусом чужака (пришельца, переселенца). В ряде случаев (и довольно часто) обладатель магической силы действительно чужой, пришлый; в других речь идет о его символическом отчуждении.

Получение силы

Характерно, что тайные знания и знахарскую силу, по рассказам самих ее обладателей, они обретают на чужбине, в дороге, либо получают от чужаков.

Слуцкий колдун Иван Порцу, по описанию Н.А.Никитиной, “знал много заговоров и читал их часами, с большим подъемом. В нем чувствовалась большая внутренняя сила. Он пропадал где-то несколько лет и вернулся домой колдуном”. Между прочим заметим, что он был известен еще и как столяр.

Мне в моих беседах с деревенскими знаарями часто приходилось слышать, что первую статью (магический заговор) они переписали "у попутчицы в поезде" или "в гостях" в другом городе, и они говорили об этом так, будто чуждое происхождение придавало их знанию дополнительный вес. Часто знахарь говорит, что получил свое знание от прохожего коновала, цыгана и проч..Силу получали также посредством специального ритуала, который строился как символическое путешествие. Ритуалы передачи/получения силы совершались:

- на перекрестке дорог.

В Кемеровской обл., например, мне рассказывали об одном старике, пожелавшем стать знахарем: “Дед учился-учился, потом на перекресток пошел, почитал (заговор. – Т.Щ.). Посмотрел на закат: летит змей, вот такая голова, рот открыт. Дед убежал, струсил. Змей… проглотил бы, и он бы всё знал” (Кемеровская обл., Чебулинский р-н, с.Шестаково). Другим соискателями являлись чудовищная собака, два зверька, похожие на кошечек, кричащие птицы – по поверьям, воплощения той самой силы, которой ему предстояло овладеть (в ритуале, однако, скорее эта сила овладевает соискателем: его проглатывает чудовищная пасть собаки, лягушки, просто некой огромной головы, белеющей во мраке). Если же старому знахарю не удалось перед смертью никому передать свою силу, то он относил предмет, в котором она заключена (посох, веник и проч.) на дорогу (чаще – на перекресток): сила должна перейти к тому, кто этот предмет поднимет. Так и случилось с бабкой Манефой, поднявшей оставленный у дороги посох.

- в бане, нежилом доме, сарае, т.е. промежуточном (между “дорогой” и “домом”) пространстве.

Чаще всего обряд передачи/получения силы проходил в бане. Возможно, здесь влияние женского знахарства: известно, что в женской среде обучение знахарским приемам (лечения испуга, тоски, грыжи, обычных детских болезней) производилось в послеродовой бане. Может быть, мужская традиция в этом случае просто повторяет женскую.

Но нужно учесть и еще одно обстоятельство–именно, связь бани с дорогой. "Баня, сколь ни близко построена к жилью, считается все равно что в семи верстах от него",–цитирует Д.А.Баранов сообщение корреспондента Тенишевского бюро из Костромской губ. После наступления темноты (в белые ночи – после полуночи) в баню не ходили (по поверьям, в это время активизируется банная нечисть: банный, обдериха, которые могут задрать или задушить человека). На ночь в бане останавливались прохожие странники, не нашедшие ночлега или не желающие показываться в деревне (Архангельская обл., Пинежский, Вельский, Шенкурский р-ны), т.е. ночью баня – вотчина перехожих людей, переходила во владение дороги. Но именно в это время там совершались обряды передачи знахарской силы. Заметим, что ночлег в чужой бане – одна из немногих ситуаций пребывания мужчины в бане, имевших сакральное осмысление. Так или иначе, за силой ходили: совершали символическое путешествие (или привозили ее из путешествия реального). Можно заключить, что сила в народном понимании – свойство, связанное с дорогою или чуждым пространством, посторонними людьми. Чтобы ее обрести, нужно было соприкоснуться с миром дорог. Получая силу, человек (даже местный) как будто перемещался в позицию пришельца, т.е. на него теперь должны были распространяться нормы, определявшие отношение к пришельцам и чужакам. Обретение силы есть перемещение в позицию “пришельца”, что надо иметь в виду, оценивая статус ее обладателя: это в определенной мере статус “чужого”.

Бродячие ремесленники.

Г.Попов, суммируя материалы Тенишевского бюро по народной медицине, сделал примечательное обощение: "В этой роли народных врачевателей выступают нередко коновалы, кузнецы, пастухи, мельники, бывшие больничные служителя из солдат, а также наша "бродячая Русь" – странники и странницы, которые, придя на ночевку в деревню, рассыпают врачебные советы направо и налево". Мужская магия связана с рядом занятий и специализаций, причем эти занятия имели отношение к дороге, а занимавшиеся ими люди воспринимались (реально или символически) как чужаки и пришельцы, либо "ушельцы" (охотник на своем путике, рыбак на море) – т.е. люди дорог.

Чужаки

Часть из них –швец, каталь, горшечник, коновал, плотники, печники, иногда кузнецы (скажем, владимирские серповщики) – бродячие ремесленники. Они ходили по деревням, нанимались по мере нужды в их услугах, и только во время работы жили в домах заказчиков. Основной локус, где, собственно, и реализуется их тайная сила, – дорога. Мельник, кузнец, пастух жили в деревне (постоянно или, по крайней мере, весь рабочий сезон), но нередко были пришлыми по происхождению. Особенно это относится к пастухам, которые чаще всего нанимались именно из пришлых или прохожих людей. На Русском Севере славились пастухи- ваганы (с реки Ваги в Шенкурском у. Архангельской губ.). Они ходили наниматься по всей Архангельской губ. (в частности, отмечены в ее Онежском у.), а также в Олонецкую губ. (в Карелию и Каргопольский у.). В свою очередь, пастухи из Каргополья выписывались в южную часть Онежского у.. В Вологодском у. Вологодской губ. пасли выходцы из соседних уездов, а чаще – из других губерний (Костромской и Новгородской) (ТА, д.124, л.7; д.157, л.4-6. Вологодская губ. и у.). В свою очередь, вологодские и новгородские жители (Белозерского и Череповецкого уу.) нанимались пасти в Пошехонском у. Ярославской губ., где были известны под именем черепаны. В Пошехонье пасли также выходцы из Тверской губ., их так и называли здесь: тверские (Ярославская обл., Пошехонский р-н, с.Юдино). Традиция нанимать чужаков жива и поныне: “Сейчас,–говорили мне в тех же местах Пошехонья,–цыган пасет. Он и прошлый год пас. Своих никого желающих пасти нету” (д.Селиверствово). В Новгородскую губ. ходили пасти жители соседних Псковской и Витебской губерний, которые получили здесь наименование поляков. Нанимались в пастухи и парни из Боровичского у. Новгородской губ. – но в другие уезды: на р.Сясь и на р.Волхов, куда ходили наниматься артелями, предлагая свои услуги (ТА, д.765, л.10. Новгородская губ., Тихвинский у.). В вятских деревнях русскими ценились пастухи-марийцы, в заонежских – карелы. Ячейка пастуха предназначалась для чужака, пришельца – из-за низкого статуса этого занятия в глазах крестьян. Нередко в пастухи рядились прохожие нищие: “У нас вон дедушка Андрей,–вспоминает жительница (1907 г.р.) д.Хотиново в Ярославской обл. – Хороший старичок. Зиму-то сбирает (милостыню. – Т.Щ.), а на лето в пастухи нанимается”. “У нас пастух был,– вспоминают и жители Харовского р-на соседней Вологодской обл. – Он на зиму уходил – отпасет и ходит как нищий: у него никого нет”. – “Ходили старички – миром ходили. Деревней ипоредят (т.е. наймут. – Т.Щ.) его в пастухи. И жил…” – “До колхозов много было нищих. Они рады порядиться в пастушки ли в нянецьки” (Вологодская обл., Харовский р-н, д.Залесье, Лобаниха, Плесниха; Ярославская обл., Даниловский р-н, д.Хотиново). По всему Северу славились мезенские (из Мезенского у.Архангельской губ.) коновалы (о них до сих пор вспоминают в деревнях на Кокшенге и Ваге: Вологодская обл., Тарногский р-н; Архангельская обл., Шенкурский р-н). На запад, вплоть до Польши, ходили коновалы из СпасовщиныНоволадожского у. Петербургской губ.; южнее славились коновалы- егорьевцы (из Рязанской губ.) и сюзяны (Ардатовского у.Симбирской губ.) (ТА, д.401, л.6. Симбирская губ., Ардатовский у.; д.1469, л.10-12. Петербургская губ., Новоладожский у.). В том же ряду пришельцев можно назвать широко известных вохомских (из Вологодской губ.) плотников, а также плотников- галичан (Костромской губ.), аргунов, тверских, владимирских и проч. Примечательно, что местные названия подобного рода специалистов – плотников, пастухов и проч. – подчеркивали как раз их пришлое происхождение: поляки, черепаны, ваганы, тверские, галичане, сюзяны, аргуны и т.п.,– являвшееся, видимо, существенной составляющей их статуса. Кузнец (типичный) в фольклоре – чужак, часто иноэтничного происхождения. До сих пор на юге России и Украине держится образ кузнеца – цыгана, запечатленный в быличках и пословицах: “На те циган клiщи держить, щоб ёго в руки не пекло” (Киевская губ., Черкасский у.). На Брянщине стойко держится убеждение, что “кузнецы были чужие – москали. Квартиру снимають. Люди нясуть (им поправить. – Т.Щ.) плуги, цапки…” (Брянская обл., Климовский р-н. С.Челхов); при этом сами крестьяне, по паспортным данным в большинстве русские, себя москалями не считают, сближаясь по языку скорее с белорусами, а по самосознанию с полещуками. Подмастерьем у кузнеца в фольклоре часто оказываются персонажи, отмеченные знаками отчуждения: Иван Медвежье ушко (т.е. рожденный женщиной от медведя) или черт. Этнографы прошлого рассматривали (в осн., по материалам античных источников) кузнецов как представителей покоренных народов, дискутируя только, были ли они в положении парий или жрецов, владеющих секретными (недоступными соплеменникам покорителей) знаниями. Отметим придорожное расположениекузницы и мельницы, которые стояли, как правило, на отшибе или за пределами деревни. Мельницу строили невдалеке от дороги (чтобы удобно было возить хлеб). У дороги же ставили и кузницу: ковка лошадей проезжающим и мелкий ремонт сломавшихся по дороге повозок составляли заметный, а в некоторые сезоны и главный заработок кузнецов. Таким образом, кузница, как и мельница, вполне четко связана с миром дорог, что отразилось в фольклоре. В быличках кузнец подковывает лошадь у проезжих, которые оказываются чертями, а их лошадь – человеком, покончившим с собою, и кузнец будто бы узнает недавно погибшего односельчанина по какой-нибудь малой примете (Ярославская обл., Пошехонский р-н, д.Есипово; Вятская губ., Советский у., 1926 г.; ТА, д.407, л.103. Вятская губ., Глазовский у., 1899 г.). Весьма распространены также былички о дорожных происшествиях возле мельницы, где нечистая сила водит и пугает припозднившихся путников, им чудится русалка, сидящая на мельничном колесе, или водяной, который гонит стадо коров прямо в омут, или внезапный стук жерновов на пустой и темной мельнице.

Сила: качество чужаков

Вообще пастухом или, допустим мельником (плотником, печником…) мог быть как чужак, так и местный. Но магическая сила традиционно приписывалась прежде всего чужакам. В пошехонской дер.Гридино в прежние годы нанимали в пастухи тверских, потому что “они имели (свой секрет, знание магических приемов. – Т.Щ.). А свое попросту пасли. Свое – мальчишки были. Ежели мальчишка – дак что знает? Спроста пасли”. В дер.Есипово предпочитали вологодских – по той же причине: “Здешни попросту пасли. А вологодски больше знали, конечно- больше… У нас был пастух – воткнет палку-то, и коровы все ходят. На трубу-то делали ( магический наговор.– Т.Щ.).: затрубит – да и коровы все к нему идут… Могли наговаривать, чтоб коровы из леса вместе ходили” (Ярославская обл., Пошеонский р-н, дд.Гридино, Есипово). Вятские крестьяне (в русских деревнях) доверяли пасти скот марийцам, которым приписывали особое знание: “Марийцы боле знали – хоть гадать, хоть лечить”. По той же причине русские предпочитали марийских печников: “Печники,–вспоминает жительница с.Воробьева Гора, – чужие были. Раньше ведь всякие ходили. Умеет – дак сделает… И русские были, и марийцы ходили. Марийцы были, говорят, знающие” (Кировская обл., Советский р-н, с.Воробьева Гора). И вообще “прохожающие ходили – за знатоков считались” (Вологодская обл., Тарногскийр-н, с.Нижний Спас).

Магическая сила вообще приписывалась пришельцам: не только пастухам или коновалам, но также и странникам, нищим, просто прохожим: "Странники были – знали, говорят… Странники рассказывали – Были ли, небылицы?.. Когда от болезни какой вылечит, кто знал, дак… Когда скотину полечит. У кого что в доме неладно – подскажет, что делать" (Вологодская обл., Тарногский р-н, с.Нижний Спас). "Сила" – элемент представлений о чужаке, его особых – иных, необъяснимых и неподконтрольных сообществу – свойствах. Другими словами, “сила” – формула отношения к пришельцу. Даже местный мельник, кузнец или пастух, приобретая силу, символически переходил в позицию “чужого”.

Таким образом, ведя речь о магической силе, мы касаемся более широкой проблемы адаптации чужаков. Силу (весь комплекс входящих сюда моделей и норм поведения, представлений и практик) можно рассматривать как одно из средств такой адаптации.

 

Атрибуты странника

Характерно, что практически любая вещь из скудного снаряжения странствующего субъекта могла восприниматься им самим и окружающими как вместилище его магической силы. Почти все эти вещи служили и знаками статуса дорожного человека.

Представим облик странника по описаниям конца XIX – начала XX вв. и обратим внимание на те его элементы, которые наблюдатели отмечают как типичные для дорожных людей – своего рода знаки их перехожего статуса.

“Странников здесь множество,– сообщают в Тенишевское бюро из Вологодской губ. – Ходят они с кожаною сумкою за плечами, на которую навязывают сверху жестяной чайник. В руках у них палка сучковатая, или чаще гладкая, но с острым железным наконечником... Одежда странников покроем своим сходна с монастырской -–нечто вроде подрясника или кафтана, подпоясанного ремнем, а на голове – скуфейка иликлобучек” (ТА, д.335, л.76. Вологодская губ., Сольвычегодский у.). Похоже рисует его и череповецкий корреспондент: “Одет странник всегда в черную скуфейку, длинный подрясник, подпоясанный кожаным ремнем. На ногах у него рваные сапоги, или опорки, за плечами клеенчатый мешок, а в руках посох или железная палка” (ТА, д.807 а, л.8. Новгородская губ., Череповецкий у.). Из Пензенской губ. пишут: “Еще ходит какой-то шарлатан Федя Босой… он ходит всегда босиком, отсюда и прозвище ему “Босой”. Необходимая его принадлежность: клеенчатая сумка за спиной, запирающаяся каким-то чудесным образом шнурками и кольцами; палка с револьвером внутри, без признаков того снаружи; сверх того частенько носит с собой длиннейший кнут” (ТА, д.1896, л.60. Пензенская губ., Краснослободский у.).

Нам важно, на что обращают внимание наблюдатели, что они фиксируют и запоминают как характерные черты дорожного человека (т.е. что в его облике имеет для них знаковый смысл). Важными им представляются:

Характерная обувь (лапти, сапоги) или ее отсутствие (босые ноги);

Обязательный головной убор (у женщин – платок, у мужчин шапка, фуражка, скуфья).

Покрывать голову в дороге считалось обязательным, и не только по практическим соображениям. Из дому, а тем более в путь, не принято выходить с непокрытою головой: “В лесу не ходи без плата,– наставляли меня на р.Пинеге. – Волосы нельзя так, надо чтобы волосы покрыты были. А то… В Нюхче жонка ходила, лошадь искала, а жарко эстоль – она без плата ходила. И потом лошадь-то нашла, верно,–и заболела. Это, говорят, не ладно бы ходила без плата. Она вроде как без памяти делается. Хоть ремох какой наложи – надо, чтобы волосы покрыты были. Будто бы кака-то вышла волосата, так она едва убежала: кинулся за ей кто-то. Бросился человек какой-то. А мы дак еще повойник носили (под платком. – Т.Щ.)” (Архангельская обл., Пинежский р-н, с.Явзора).

Пояс - еще одна необходимая (имевшая и функцию оберега) принадлежность дорожного человека.

У мужчин – ремень; у охотников он представляет собою сложное и многофункциональное приспособление – к ремню привешиваются кремень и огниво, пороховница, мешочки с пулями, пыжами, табаком; у монахов и странников-богомольцев поясом могла быть веревка; у женщин–тканый узорчатый пояс. Пояс имел и функцию оберега в пути: по поверьям, к тем, кто вышел без пояса – беспоряхою – привязывается нечистая сила (как правило, леший);

Посох (палка, клюка, батог);

Иногда еще кнут;

Топор, обычно носимый за поясом;

Сума (нищенская сума, заплечный мешок или короб, рама для переноски дичи у охотников, корзинка или сумка у женщин и т.д.).

Все эти вещи считаются необходимыми элементами дорожного снаряжения, получая двойственную – утилитарную и вместе с тем сакральную – роль и мотивировку.

В мужской, в том числе профессиональной, магии практически все эти вещи используются как символы и вместилища тайной силы. Чаще всего в этом качестве используется посох (батог, палка, клюка). Сучковатый, с наплывами, он заключал в себе магическую силу бродячего коновала на Севере (у русских и карел). Коновалы, как и вообще странствующие люди, играли роль колдуна на деревенских свадьбах, где посох служил знаком их колдовского статуса. Посох – как магический атрибут – активно использовался в пастушестве: наговоренный, снабженный магическими привесками (бумажкой с текстом молитв или заговоров, именами святых или воском), он заключал в себе, по народным верованиям, пастуший обход (т.е. его тайную силу). По поверьям, на таком посохе невидимо располагался леший или сидели бесы-помощники пастуха, все лето помогавшие ему пасти и оберегавшие скот (Ярославская обл., Пошехонский р-н; Т,А, д.173, л.47. Вологодская губ.,Грязовецкий у.).

Кроме посоха, можно было взять обход также на кнут ( плеть, махалку, пугу, бич) (Новгородская обл., Хвойнинский р-н, 1983 г.; Кировская обл., Советский р-н, с.Колянур, с.Воробьева Гора; Архангельская обл., Вельский р-н, с.Благовещенск; ТА, д. 762, л.6. Новгородская губ., Тихвинский у., 1898 г.); сумку, в которой пастух носил с собою на пастбище еду; ремень, шапку (фуражку), в лапти, иногда на другие предметы одежды (Медвежьегорский р-н Карельской АССР; Тихвинский р-н Ленинградской обл., 1983 г.; Костромская обл., Парфеньевский р-н, с.Афонино; Архангельская обл., Вельский р-н, с.Благовещенск; ТА, д.834, л.16-17. Новгородская губ., Череповецкий у., 1899 г.). Надо сказать, что пастуху-пришельцу, классически ночевавшему в домах крестьян по череде, эти вещи только и принадлежали: остальное (включая сменное белье и рабочую одежду) ему, по севернорусскому обычаю, выдавали хозяева, у которых он ночевал, во временное пользование.

Сумка и ремни (как поясной ремень, так и те, которыми связывали животное во время операции) служили неотъемлемым атрибутом коновала и знаком его причастности к тайным силам. “Коновалы –эти не местные,–вспоминают старики на р.Кокшенге (в Вологодской обл.). – Коневал-от был – вид у него, как у генерала: ремни были шириной в три пальця. У нас дак все с Мезени были Микишка… он себя выдавал за колдуна” (Вологодская обл., Тарногский р-н, с.Нижний Спас). С.В.Максимов пишет о бродячих представителях этой профессии: “Некоторые из них, вроде ладожан и егорьевцев (из Рязанской губ.) давно уже отнесены к числу несомненных колдунов, чему способствует и внешний наряд их, состоящий… из разнообразных ремешков, колечек, сумочек, бляшек и т.п… Ладожане и егорьевцы вечно похваляются своими связями с нечистой силой”. В с.Медведь (под Новгородом) нам рассказывали, как прохожий коновал отдал одной женщине некую сумочку, в которой оказался “целый полк” чертей, с тех пор не дававших ей покоя (Новгородская обл., Шимский р-н, с.Медведь). Странствующий кузнец (или солдат) в сказках совершенно так же заключает черта в свою торбу, так что тот не может вырваться и вынужден служить ему.

Знаком силы могла, таким образом, стать фактически любая вещь прохожего человека,– а также и особенность его телесного облика. Например, странники (нищие, богомольцы) носили обычно длинные нестриженые волосы, что служило их отличительной чертою. Пастуху, который тоже мог быть (и часто был) по происхождению нищим, во время пастбищного сезона запрещалось стричь волосы, иначе разрушится его обход (Новгородская обл., Хвойнинский р-н; Гомельская обл. и р-н, с.Грабовка). Местные пастухи, как мы видели, как правило, "попросту пасли", не обращая внимания на магические запрет. Даже имея обход, они испытывали меньше (чем чужаки, недавние пришельцы) нужды в его внешних знаках, поскольку их репутация "знающих" и так была известна в деревне. Так что, скорее всего, следует говорить о кодировании уже имевшихся особенностей страннического облика и деталей дорожного снаряжения как символов магической силы. Такой смысл придавался им постольку, поскольку пришелец вообще считался ее носителем. Если же местный житель получал силу, скажем, на посохе или плети, то вместе с атрибутом странника он приобретал и некую печать отчуждения: на него переносился весь тот комплекс опасливо-предупредительного отношения, который обычно был связан с пришельцем.

Символы силы, воспроизводя облик странника, фиксировали и закрепляли положение своего обладателя как “чужака” – во всяком случае, на знаковом уровне. Они заключали в себе идею чужести и программу отчуждения. Действительно, сила подразумевала некоторые отчуждающие практики. Например, пастух ради сохранения силы своего обхода не должен был подавать встречным руки для рукопожатия и вообще избегал прикосновений (напр., не позволял хлопать себя по плечу); в Олонецкой и Архангельской губ. ему запрещалось появляться на церковных службах и вообще публичных мероприятиях (напр., похоронах). Эти запреты заметно ограничивали его общение с деревенскими жителями, поддерживая изначальное отчуждение. Вообще большинство обладателей тайных “сил” имели репутацию нелюдимов, которая, заметим, только поддерживала веру в их особые свойства. Тайна – важнейший элемент магии – есть также не что иное, как механизм отчуждения, поддержания дистанции. Ту же роль играли и “тайные языки” (от простых шифров до арго, нередко с использованием местных диалектных илииноэтничных – цыганских, тюркских, еврейских – слов), характерные для ряда бродячих профессий.

Итак, сила приписывалась чужакам (реально или символически “чужим”) и сама была символом отчуждения, его инакости, и главное средство ее поддержания – тайна (т.е. коммуникативный барьер). Иными словами, сила, как социально-регулятивный инструмент, действовала именно в отношении чужака, что заставляет рассматривать ее как механизм его адаптации, под чем можно понимать не только интеграцию в деревенское сообщество, но в некоторых случаях, наоборот, изоляцию, статусное обособление – то или иное определение статуса чужака. Теперь перейдем к технической стороне мужской магии: рассмотрим “анатомию” тайной силы – пути, посредством которых она позволяла чужаку или маргиналу влиться в потоки межличностных взаимодействий, а порой и обеспечивала влияние, поддерживала профессиональный статус и позволяла добиваться нужной реакции в конкретных (конфликтных) ситуациях. Иными словами, обратим внимание на те возможности, которые давала магия в области управления, и входившие в ее состав технические приемы.

 

 

Техники управления

Магическая власть

По Далю, в русском языке одно из значений понятия “сила” – ‘власть, могущество, влияние, владычество, чисто нравственное или поддержанное страхом кары’. Магическую силу тоже можно рассматривать как своеобразную модель власти, во всяком случае, она обеспечивала своему обладателю определенное влияние и авторитет.

Этнографы XIX ст. отмечают особую “власть ведьм”, предупредительно-опасливое к ним отношение. Признанных колдунов (как правило, мужчин) обязательно приглашали на деревенские свадьбы, где принимали подчеркнуто уважительно, потчуя, как самого дорогого гостя и стараясь напоить до беспамятства. “Они очень в почете такие люди,–объясняли мне старожилы села Нижний Спас на р.Кокшенге. – Надо было опасаться таких людей: усыпить невесту или… что сделать могут….” (Вологодская обл., Тарногский р-н, с.Нижний Спас). Как правило, магическая власть – неформальная: существует концепция, согласно которой к магическим способам самоутверждения и воздействия на ситуацию обращаются как раз те, кто лишен обычных рычагов влияния из-за низкого статуса или отсутствия общественной поддержки. Однако, тайная сила присутствовала и в отношениях вполне формальной власти и приписывалась, например, бригадиру колхозной бригады или председателю колхоза. Во время Второй Мировой войны моя собеседница работала в полеводческой бригаде на р.Паденьге. “В Усть-Паденьге,–вспоминает она,–была деревня Лабышка, и там был старик – он сам не оттуда. И его все боялись. Рассказывали, что он может что-то сделать. Я все к нему подговаривалась, чтоб он мне рассказал это… Женщины его боялись, как огня. Говорили с ним попросту – ничего. Но он бригадиром был, и вот скажет:–Анна, ты туда-то пойди. Анна встает и пойдет. И так боялись – все делали:–Не сделаешь, дак!.. Попробуй!.. И так был он им в тягость – эта боязнь,–что они все меня молили (а я была председателем), чтоб уж не был он бригадиром. Ну, тут приехал молодой, так мы на собрании решили, что теперь новый будет бригадир. Очень им тяжела была эта власть. Но уж дисциплина не та стала..." (Архангельская обл., Шенкурский р-н, с.Шеговары). Магические способности приписывались целому ряду носителей власти, от знаменитых казачьих атаманов Степана Разина, Игната Некрасова, разбойника Рощина до грозного царя Ивана Васильевича. Самими знающими людьми сила и осознавалась как средство влияния, для этого ее и стремились приобрести. “Если попадеться табе ня куриное, а пятуховое яйцо,–гласитполесское поверье,–разабьешь яго и найдешь там штуку. И тада усе, што скажешь, все так и делаться будзе” (Гомельская обл. и р-н,с.Грабовка). Сила (если понимать под нею профессиональное знахарство) действительно содержала ряд приемов управления, общий принцип которых состоял в использовании страха: вспомним хотя бы старика-бригадира с р.Паденьги.

Страх в управлении

Рассмотрим ближе этот механизм управления и его действие в конкретных ситуациях. В материалах Тенишевского бюро из Череповецкого уезда имеется характерный эпизод магического давления из плотницкой практики. “Вот послушай,–рассказывает плотник,–как я отомстилслабеевскому богачу Перфилью… Порядился я у него отмастерить пятистенок. Ну, дело все шло как следует, а как стала работа к концу подходить, Перфилий и говорит: “Нужно еще крыльцо тесом обшить снутри и с воли”. А я это не рядил. Работы “натягивает” рублей на десять, и даром делать неохота. Вот я что сделал: не докрыл в сени дверь из пятистенка, да как пошел Перфилий по сеням, я и сказал своим товарищам погромче: “Прах с ним, ребята! Сделаем ему крыльцо, за это я положу ему в избе “покойника”, так доткнется и до нас”. Приходим вечером ужинать, у Перфилья самовар согрет и четвертная на столе. Давай угощать нас. Угощал, угощал, да и говорит: “А я, братцы, крыльцо отдумал делать, тёсу пожалуй не хватит”. А какое те тёсу не хватит, как тёсу цельная груда. А это я его “мертвецом” напужал. А сам-то вот хошь с места не встать – ровнешенько ничего не знаю!” (ТА, д.. 834, л. 10. Новгородская губ.,Череповецкий у., 1899 г.).