Уже в ходе Корейской войны противоречия между названными нами в главе четвертой властными группировками внутри ТПК усилились и приняли форму борьбы фракций, механизм подавления которой был во многом аналогичен борьбе с фракционерами и уклонистами в ВКП(б) 1930-х годов.
Как правильно отмечает А. Н. Ланьков [1], « Во многих отношениях для Ким Ир Сена 1945-1960 гг. были тем же, чем для Сталина – период 1924-1936 гг. И Сталин в 1924, и Ким Ир Сен в 1945 были лишь "первыми среди равных", они действовали в окружении куда более авторитетных политических деятелей, и были вынуждены постоянно учитывать наличие оппозиции как внутри, так и за пределами партии. К 1936 г. Сталин, и к 1960 г. Ким Ир Сен стали неограниченными диктаторами, каждое слово которых было законом для всех их подданных»[2].
Первая волна чисток произошла еще в ходе войны». Одним из первых досталось Ким Му Чжону. В начале Корейской войны он командовал Второй армией, а в октябре 1950 г. был направлен защищать район Пхеньяна, удержать который не смог и 21 декабря на экстренном пленуме ЦК ТПК вместе с рядом иных рядом военных и партийных руководителей (Ким Ир, Чхве Гван и др.) был исключении из партии и снят «за неисполнение приказов в течение Корейской войны» и злоупотребление властью. Как пишет Ким Ен Сик, Му Чжон был репрессирован за а) самовольные казни солдат, отступающих с Юга б) неподчинение приказу Ким Ир Сена защищать Пхеньян до последнего. В 1951 году Му Чжон был снят с постов и был вынужден вернуться в Китай, где умер от болезни.
Кстати: снимали Му Чжона, когда китайские войска, которыми командовал его бывший начальник Пэн Дэхуай, не предпринявший, однако, каких-либо мер, чтобы его защитить, уже находились в Корее. Это может говорить как о том, что Му Чжон действительно допустил стратегическую ошибку, так и о том (точка зрения Ян Сын Чхоля), что к этому времени Ким Ир Сен уже в гораздо меньшей степени зависел от Китая, а Му Чжон был неудобен не только ему, но и Советскому Союзу.
На этом же пленуме Ким заявил что война отделила верных членов партии от попутчиков и отдал команду Хо Га И провести в партии чистку: по тому же источнику, Хо должен был радикально (вчетверо) сократить численность ТПК[3].
В 1951 г. при попустительстве большей части представителей советской фракции в ТПК, которую после него возглавил Пак Чхан Ок[4], был отстранен от власти тогдашний руководитель советской фракции Хо Га И, которому в ноябре 1951 г. Пленум ЦК вынес порицание за развал организационной работы.
Заметим, что среди всех советских корейцев Хо Га И, возможно, был наименее натурализованным. Его корейское имя являлось транскрипцией его русской фамилии Хегай. Бывший парторг Чирчикстроя, он миел прозвище «профессора партийных дел». В марте 1953 г. Хо покончил с собой при странных обстоятельствах, и А. Н. Ланьков подозревает, что его убили.
Ким Ён Сик приводит иную версию – «у него Хо был разжалован «за чрезмерные чистки нелояльных членов партии». После того как его назначили восстанавливать разрушенное ВВС США водохранилище в Кёнъёне, он счел такую должность ниже своего достоинства и застрелился[5].
В конце войны Ким Ир Сен отдалил от власти и другого заметного лидера яньаньцев – Пак Ир У. По мнению А.Н. Ланькова, непосредственной причиной падения этого видного политика, доверенного лица Мао в Корее, стали его резкие критические высказывания в адрес Ким Ир Сена, однако У. Стьюк отмечает, что, формально будучи представителем КНА в штабе китайских добровольцев Пак вёл себя так, будто он был личным представителем Мао Цзедуна, и активно лез за пределы своих полномочий[6].
15 января 1953 г., почти сразу же после декабрьского пленума, Пак Чхан Ок жаловался первому секретарю советского посольства В.А.Васюкевичу на грызню группировок, выступая с проправительственной точки: "Работать крайне трудно. Те или иные мероприятия партии и правительства проводятся медленно, под большим нажимом... Ряд партийных и государственных работников не доверяет сообщениям корейского радио. Усилились пережитки сектантства и группировщины, "недовольные" стараются привлечь на свою сторону колеблющихся и т.п... Положение дел было таково, что необходимо было этот вопрос поставить на V пленуме ЦК, что и было сделано Ким Ир Сеном [7]
Затем было уничтожено руководство «внутренней группировки» во главе с Пак Хон Ёном. Первая атака Ким Ир Сена на него и его фракцию была совершена еще в декабре 1952 г., когда великий вождь начал критиковать возрождение фракционности[8]. Его поддержал Пак Чхан Ок, секретарь ЦК ТПК, который после смерти А.И. Хегая претендовал на роль ведущего деятеля "советской" группировки и, в частности, отвечал за вопросы пропаганды.
Если верить А.Н. Ланькову, напряженность между двумя лидерами началась с 1940-х. По словам В.В. Ковыженко: "Уже в конце 1946 г. стало заметно это охлаждение Ким Ир Сена, имеющего слабость прислушиваться к льстецам и подхалимам, по отношению к Пак Хон Ёну и его товарищам из Южной Кореи". Так, еще в 1946 г. Куликов (Шабшин), активно общавшийся с Пак Хон Ёном и высоко его ценивший, написал под корейским псевдонимом статью под названием "Пак Хон Ён – великий патриот корейского народа". Однако официальные корейские газеты отказывались печатать эту статью, ссылаясь на то, что она вызовет неудовольствие Ким Ир Сена. Только после "определенного нажима" (выражение Ковыженко) со стороны советской военной администрации, в которой Шабшин играл тогда немалую роль, статью все-таки напечатали под более нейтральным названием "Пак Хон Ён – один из видных деятелей Кореи"[9].
Но с точки зрения автора, репрессии в отношении Пак Хон Ёна могли быть вызваны не только желанием Ким Ир Сена избавиться от конкурента, но и тем, что Пак спровоцировал руководство КНДР на неудачную авантюру, стоившую корейскому народу так много крови. По утверждению Ким Ир Сена, если бы на Юге произошло хоть какое-то восстание, в котором был так уверен Пак Хон Ён до начала войны, КНДР не только освободила бы весь полуостров, но и не дала бы американцам высадиться[10].
Согласно Со Дэ Соку, в начале 1953 г. группа местных коммунистов во главе с Ли Сын Ёпом[11], первым помощником Пак Хон Ёна, пыталась сместить Ким Ир Сена с помощью оружия[12], и 3-6 августа 1953 г. в Верховном Суде КНДР началось слушание дела Ли Сын Ёпа и ряда других бывших руководителей Трудовой Партии Южной Кореи, обвиненных в заговоре и шпионаже. Как было заявлено на суде, подготовка переворота началась еще в сентябре 1951 г., но дата его и в конце концов он будто бы был намечен на первый выходной сентября 1952 г.
Переворот планировалось осуществить силами подчинявшихся обвиняемым отрядов Кымгансанского училища – центра по подготовке партизанских и разведывательно-диверсионных формирований для действий на Юге. А. Н. Ланькову это обвинение кажется «вполне фантастическим, так как подчинявшиеся "заговорщикам" военные силы состояли лишь из нескольких рот, вооруженных только лёгким оружием. В то же время в стране находились китайские войска, которые едва ли бы смирились с подобной попыткой, да и советское влияние оставалось еще огромным»[13]. Однако если представить себе, что речь шла о внутреннем перевороте, который никак не повлиял на курс во внешней политике, данный аргумент имеет меньшее значение. К тому же, можно вспомнить, сколько сил было в распоряжении Пак Чжон Хи во время переворота 1961 г. и как повели себя в Корее американские войска тогда.
Первый и единственный в истории КНДР открытый политический процесс был проведен в стиле советских процессов 1937 г.: речи адвокатов не очень отличались от речей прокуроров[14], подсудимые наперебой каялись, причем некоторые обвинения носили явно надуманный характер. Так, Ли Сын Ёп «заявил, что еще в июле 1950 г. представитель американской разведки Г. Нобл сообщил ему, что американцы намечают на конец сентября 1950 г. высадку крупного десанта в Корее и потребовал организовать в Пхеньяне восстание в поддержку наступающих американо-южнокорейских войск», - при том, в это время этого человека вообще не было в Корее[15].
Большая часть российских историков, включая А. Н. Ланькова, отталкиваясь от этого, полагают, что все обвинения были столь же беспочвенными, и мы имеем дело с полным аналогом политических процессов 1937 г., однако, учитывая корейскую склонность к фракционности и заговорам, автору кажется, что, несмотря на очевидную гиперболизацию и притянутую за уши «руку Вашингтона», непридуманных обвинений в фактической деятельности могло хватить на процесс, пусть и более скромный по размаху.
5 августа на VI расширенном Пленуме ЦК партии Пак Хон Ён был выведен из состава ЦК ТПК (пленум, заметим, не был специально посвящен именно этому) и вскоре арестован[16].
Однако суд над Пак Хон Ёном и его кликой начался почти два года спустя, 15 декабря 1955 г. А. Н. Ланьков полагает, что от него требовали выдать сообщников, чтобы проводить новые чистки, а автору кажется, что проволочки были связаны со сложным внешне- и внутриполитическим положением, так как обычно суды и приговоры по делам таких «врагов народа» приводятся в исполнение немедленно.
Впрочем, с точки зрения классической версии задержка могла быть связана с тем, что после суда над Ли Сын Епом и Ко по стране прошла волна арестов представителей «местной» фракции», и ко второй половине 1950-х гг. данная группировка прекратила своё существование.
Собственно суд длился всего 8 часов в полузакрытом формате. Набор обвинений был стандартным, но интересно, что, отрицая «фантастические» обвинения, Пак признал, что хотел захватить власть. [17] Со своей стороны я вполне могу допустить, что и Пак Хон Ён не был удовлетворен расстановкой властных полномочий после войны. Он был старше Ким Ир Сена, имел больше формальных заслуг как лидер коммунистического движения, а после освобождения страны вместе с Ё Ун Хёном участвовал в создании Корейской Народной Республики. Пока Пак Хон Ён был руководителем коммунистов на Юге, именно он считался лидером всего корейского коммунистического движения и, перебравшись на Север, мог претендовать на самые высокие посты в партии и государстве, но, оказавшись в КНДР, потерял в статусе и был вынужден довольствоваться вторыми ролями.
Смертный приговор, однако, был приведен в исполнение только осенью 1956 г., на волне следующего всплеска борьбы фракций.
Традиционно российская историография рассматривала это событие исключительно как элемент борьбы за власть и уничтожение группировкой Ким Ир Сена «местных» коммунистов по сфабрикованным обвинениям, однако стоит внимательно рассмотреть и иную точку зрения, согласно которой заговор действительно был, тем более что этой позиции придерживается ряд историков разных взглядов, - Со Дэ Сок, Ян Сын Чхоль, Ким Хак Чун, Ким Ен Сик. Они говорят как о доказанных фактах если не о самом заговоре, то о том, что близкие люди из окружения Пак Хон Ёна неоднократно вступали в контакты и деловые отношения с представителями американской разведки. И если обвинения в шпионаже и действиях по указке США поддерживаются не всеми представителями этой группы (Ким Ен Сик пишет, что у американской разведки просто не было сил и возможностей разыграть столь непростую комбинацию[18]), то сам факт заговора и контактов местных коммунистов и США кажется им однозначным.
Так, в мемуарах Ким Ён Сика подробно рассказывается о Ли Сын Ёпе, которого арестовали первым[19]. Утверждается, что в заговоре против Ким Ир Сена Ли опирался на четыре тысячи курсантов специальных школ, где готовили партизан для действий на Юге. Сам Ли становился стать руководителем компартии, Пак Хон Ён должен был стать премьер-министром, Чо Ён Ха и Чан Си У – вице-премьерами, а Ким Ен Бон министром обороны.
По версии Ким Ён Сика Ли, 1905 года рождения вступил в ряды компартии в 1925 г., а с 1931 по 1940 годы провёл восемь лет в тюрьме. Толи в это время, толи во время его второго ареста японцы добились от него письменной клятвы в верности, которую, напомним, формально должен был подписать любой политзаключённый перед выходом на свободу. Однако, по мнению Кима, Ли был больше чем просто подписавшим, а действительно был агентом-провокатором.
Тем не менее после освобождения Ли достаточно быстро делает карьеру в коммунистическом движении, и лоббирует его никто иной, как Пак Хон Ён[20]. Это связано с тем, о чём пишет Ким Ён Сик: «В связи с тем, что почти все коммунисты в Корее в той или иной форме сотрудничали в прошлом с японцами, между ними, а особенно между коммунистами с юга Кореи, существовал кодекс молчания: «не спрашивать, не проявлять инициативы». Эта ситуация кажется мне довольно понятной, так как через процедуру клятвенного письма прошли очень многие, и начать поиск предателей в своей среде на деле означало не вовремя ослабить партию. К тому же Пак Хон Ён, у которого в этом смысле в наибольшей степени было «рыльце в пушку», мог и осознанно собирать своё окружение из лиц с похожими проблемами, которые таким образом были бы ему обязаны, покрывая друг друга.
В феврале 1946 г. Ли был арестован американцами по обвинению в покушении на Ли Сын Мана и под воздействием пыток дал согласие на сотрудничество, став «кротом» американских спецслужб. И после того, как Пак Хон Ён сбежал на Север, Ли Сын Ёп стал первым лицом в южнокорейской компартии. В этом качестве он был снова арестован в мае 1947 уже южнокорейцами, после чего начал работать ещё и на них[21]. Ли был готов принимать участие в формировании коалиционного правительства на Юге при условии, что будет в нём одной из ключевых фигур. Помня особенности политического движения Южной Кореи в то время, это утверждение не кажется автору голословным. В июле 1948 Ли Сын Ёп перебирается на Север, попутно (по мнению авторов книги) сдав американцам партизанскую группу, которая должна была его сопровождать, и становится в КНДР министром юстиций.
Другими агентами американской разведки авторы книги называют Ли Са Мина (он же Уильям И.) и Алису Хён, дочь видного церковного деятеля, основавшего на Гавайях сеть корейских методистских церквей. Преподобный Сун Хён работал на американскую разведку ещё со времён Второй Мировой войны, как и его дочь. Что же касается Ли Са Мина, то он выдавал себя за члена компартии США корейской национальности. В апреле 1949 г. парочка перебралась в Северную Корею, но спецслужбы КНДР в начале были против, будучи осведомлены о подозрительных моментах в их биографиях. Однако Пак Хон Ён поручился за них, и более того, Алиса Хён стала его личным секретарём[22].
В апреле 1950 г. Алиса Хён и Ли Са Мин были арестованы в московском аэропорту, имея при себе секретные военные планы за подписью Ким Ир Сена. После передачи в руки северокорейских спецслужб, они признались, что были связаны с Ли Сын Ёпом, однако, Пак Хон Ён отстоял свои креатуры. Но за ними было установлено негласное наблюдение, и авторы книги полагают, что именно благодаря действиям штатных агентов госбезопасности, которые работали вокруг них водителями, поварами и тп., заговор и удалось раскрыть. Ли Сын Ёп и 40 активных заговорщиков были арестованы 5 марта 1953 года. Пака арестовали позже, и судебное разбирательство закончилось 3 декабря 1953 г[23].
Наряду с политическими обвинениями Паку было поставлено в вину присвоение денежных сумм в размере 870 000 вон и 1600 грамм (sic! У Ким Ен Сика именно «грамм») золота[24].
Судя по целому ряду документов и сообщению В. П. Ткаченко, Москва несколько раз просила Пхеньян о снисхождении для Пак Хон Ёна, причём среди тех, кто о этом ходатайствовал, был Лаврентий Берия. Однако, после третьего раза Ким Ир Сен, развёл руками и сказал: «А мы его уже расстреляли!».
Репрессии не встретили особенного протеста – как потому, что все видели итоги «спровоцированной» Пак Хон Ёном войны, так и потому, что по сравнению с остальными фракциями эта внутренняя группировка имела наименьшую поддержку на местах из-за слабости коммунистического движения на территории Кореи, и если на юге полуострова им удалось возглавить народное сопротивление ввиду отсутствия альтернативы, на севере эта ниша была занята. Большинство северокорейских коммунистов помнило, что Пак Хон Ён и его группа - «пришельцы с Юга», что они (по мнению северян) ничего не сделали для освобождения страны. Более того, даже в прямом смысле южане не всегда могли найти общий язык с остальными группировками из-за разницы в диалектах[25].
Историки РК (как и некоторые советские/российские авторы[26]) обычно относились к Пак Хон Ёну с определенной симпатией и противопоставляли руководителя «местных» «пришлому» Ким Ир Сену. Однако такое противопоставление не совсем верное. В советской России Пак пробыл довольно долго и с точки зрения карьерного роста добился не меньшего, чем Ким Ир Сен[27]. Хватало у него и «покровителей» среди советских чиновников. Поэтому не стоит думать, что в своей политике он отстаивал интересы местных коммунистов и противостоял линии Москвы.
Если читать выписки из личных дел корейских руководителей, составленных генералом Лебедевым, может сложиться впечатление, что Пак Хон Ёна и его группировку воспринимали не столько как местных коммунистов, сколько как фракцию, более твердо ориентирующуюся на СССР. Это понятно, учитывая стаж пребывания Пак Хон Ёна в Советском Союзе, его работу в структурах Коминтерна и те верноподданнические статьи, которые он писал в то время в СССР[28].
Так, Лебедев отмечает, что Пак «теоретически подготовлен хорошо, один из наиболее подготовленных марксистов в Корее, по повышению личных знаний в области марксистско-ленинской теории работает систематически», что он «твердо ориентируется на СССР» и «пользуется большим личным авторитетом среди широких народных масс и руководителей левых и даже центристских партий»[29]. При этом в тексте опущено что Пак часто оказывался тем, «кому меньше всего доставалось». Кроме того, обычно не указано, что Пак в течение длительного времени работал журналистом в буржуазных газетах, и процессы против него были в основном связаны с антияпонской направленностью его публикаций[30].
В характеристике Ли Сын Ёпа отмечалось, что он с 1926 по 1928 год находился в тюрьме, а в 1929 году принял участие в реорганизации компартии, что он руководил крестьянским восстанием и выпускал листовки, направленные против ввода японских войск в Маньчжурию, а на данный момент «активно поддерживает и проводит в жизнь политику Советского Союза в Корее». Более того, в характеристике указано, что в 1944 году Ли «организовал и руководил Союзом возрождения родины, состоявшим из коммунистов»[31].
Это довольно интересно, учитывая, что к Чогук кванбокхве на самом деле Ли отношения не имел, да и полномасштабных крестьянских восстаний в Корее во время японского ига нет было. В связи с этим возникает вопрос, на какие источники опирался Лебедев, когда писал данный документ.
Куда интереснее характеристика, которую в конце 1948 г. Лебедев дал Ким Ир Сену. С одной стороны, в ней есть мелкие неточности. Например, написано, что Ким Ир Сен не сидел в тюрьме, хотя полгода в заключении он все-таки провел. Датой его перехода в СССР указан 1942 год. С другой стороны, указано, что Ким «скромен и трудолюбив», умеет приближать к себе людей, но «самолюбив и самоуверен», а также беспощаден к врагам. Также указано, что Ким «теоретически подготовлен, но над собой по повышению марксистско-ленинского уровня работает не систематически». Отношение Ким Ир Сена к Советскому Союзу тоже описано довольно занятно.
«Ким Ир Сен предан коммунистическому движению – является горячим сторонником приобщения Кореи к советской науке, культуре и искусству. Хорошо знает, что без политической и экономической помощи Советского Союза корейский народ не сможет создать единого независимого демократического государства, поэтому Трудовую партию, руководящий состав органов народной власти и корейский народ ориентирует на тесную дружбу с Советским государством и сам ориентируется на СССР»[32]. Читая эту характеристику между строк, отметим, что, похоже, что Лебедев подчеркивает своего рода вынужденную позицию Кима по отношению к Советскому Союзу: раз без его помощи мы не можем создать свое государство, мы вынуждены демонстрировать свою лояльность по отношению к нему.