Я даже согласна, чтобы он в этой ревности запрещал мне общаться с некоторыми мужчинами. Такими, как Риэн, например. Клянусь, что была бы послушна этому запрету…
Глупое бабское желание.
Риэн целует мне пальцы, умудрившись задержать ладонь в руках на мгновение дольше, чем положено приличиями, и рассыпается в пустых восторгах.
Обычно я не любительница ювелирных комплиментов. Рубиновые губки и перламутровые зубки – верх пошлости. Хуже только сравнить женщину с каким-нибудь цветочком.
Но сейчас я милостиво улыбаюсь банальностям Риэна.
Буду флиртовать, раз мой муж не спешит охранять мою нравственность.
Элвин продолжает пренебрежительным тоном, словно не замечая внимания ко мне со стороны его брата:
– Риэн гордится тем, что пишет только о том, что опробовал на практике. В некотором роде его писульки – автобиографичный материал. Это делает их особо интересными для знакомых и родственников. А ты еще жалуешься на мое бесстыдство.
Риэн радостно вспыхивает, словно услышал не насмешку, но похвалу своему таланту писателя:
– Вы читали мои книги, прекрасная леди?
Да, читала! Особенно ту, «Любовь на троих», с возмутительно откровенными литографиями и препохабнейшим сонетом в начале. Сонет я даже выучила наизусть. Не специально, о нет! Просто перечитывала несколько раз, и непристойные строки сами собой поселились в моей голове. Стоит вспомнить о них, как тут же всплывает:
Тот воин,
Что ребячьим дротиком в чрево метит,
Ледяной лишь клизмы, подлец, достоин.
Пусть уж лучше мальчиков он валетит.
Только тем, кто крепко и щедро скроен,
Как вот я, жемчужина лона светит. [1]
Возмутительно!
Я еще подыскиваю слова для гневной отповеди, когда Элвин склоняется к моему уху, чтобы прошептать «Вы очаровательны в своем ханжестве, сеньорита».
Почему ему так нравится меня смущать? И откуда он вообще знает, что я читала ту гадкую книжонку?!
Неловкую паузу прерывает появление княгини Исы. Мгновение назад пожиравший меня взглядом Риэн склоняется над ее рукой, чтобы повторить уже знакомый ритуал, и бормочет что-то про серебро волос, кораллы губ и жестокую красоту сапфировых глаз…
Иса улыбается – надменной улыбкой знающей себе цену женщины.
– Дорогая, я ненадолго украду твоего супруга, – говорит она не терпящим возражения тоном. – Элвин, мне нужен совет!
– Уверен, что бы это ни было, княгиня прекрасно разберется без меня.
– Ах, лорд-Страж, вы всегда так забавно шутите, – она берет его под руку, вынуждая последовать за собой.
Я провожаю их взглядом.
Сколько можно?! Почему это повторяется раз за разом?
Знаю, что глупо обижаться на Элвина. Княгиня – правительница домена, он не может ответить отказом на ее просьбу. Знаю и что глупо ревновать к прошлому, каким бы оно ни было. И все равно…
Я спокойно отношусь к красоткам фэйри, которые вьются вокруг моего мужа, мне даже льстит мысль, что он привлекателен для других женщин. Но Иса!
Княгиня любит испытывать чужие души. Или «испытывать» не совсем справедливое слово?
Вернее будет «пытать».
Эта женщина – аристократичная, блистательная, выдержанная в каждом жесте и взгляде, была и есть для меня загадка. Бывшая любовница моего мужа, мой добрый гений и мое проклятье. Каждый раз, когда вижу ее беседующей с Элвином, мне хочется, наплевав на приличия и гордость, подкрасться и подслушать. И, должно быть, она догадывается о моих чувствах, потому что не устает меня дразнить. Моему мужчине всегда достается чуть более ласковая, чем всем прочим, призывная улыбка, а иногда и прикосновения…
В такие минуты я представляю, как превращаюсь в кошку, чтобы расцарапать ее совершенное личико.
Хорошо, что Элвин тоже понимает цену нежным взглядам княгини и держится с ней подчеркнуто холодно и вежливо.
– Не ведись, – как-то сказал он, когда мы возвращались с приема, на котором княгиня весь вечер не отпускала его от себя. – Иса развлекается, не играй в ее игры.
Он прав.
Чтобы смыть горький привкус ревности, я отхлебываю охлажденного игристого вина из поданного Риэном бокала.
– Боюсь, я мало что запомню из сегодняшнего вечера, – с грустным вздохом говорит брат Элвина. – Кроме сияния ваших божественных глаз.
– Гранитных, – подсказываю я.
– А… – он озадаченно хмурится.
– Мои глаза серые, лорд Риэн. Некоторые льстецы умудряются сравнить их с мельхиором, но сделать это, не погрешив против истины, невозможно. Остается неблагородный гранит или еще более плебейский кремний. Весьма неудобно, не так ли?
Отповедь не смущает красавчика. Он улыбается, все так же облизывая меня восторженным взглядом, чуть склоняется и шепчет:
– Кошачий глаз.
– Что?
– Кошачий глаз. Он серый и сияет перламутром. В нем загадка. Глупцы находят кошачий глаз не таким привлекательным, как вульгарные самоцветы, но я скажу – он прекрасен! Неброская красота и скрытая за ним тайна завораживают. Невозможно оторваться от его чарующей глубины, – с придыханием говорит Риэн.
Наивное бесстыдство или находчивость собеседника тому причина, но я вдруг улыбаюсь в ответ – благосклонно и призывно.
* * *
На застекленной террасе лишь чуть холоднее, чем во дворце. За незримой преградой в сиянии разноцветных фонарей парят крупные снежинки. Небо темно и беззвездно, зависшие в воздухе огни рисуют по нему палитру света, от алого до темно-синего. Не меньше сотни фонарей, и каждый следующий на тон темнее предыдущего. Словно какой-то чудак мазнул кистью, оставив радужный след на полотне ночи.
Будь рядом Элвин, мы бы поняли друг друга без слов. Просто сплели бы пальцы рук и стояли, любуясь, как снежинки опускаются, меняя цвет…
Риэн не такая плохая замена своему побратиму. С ним легко. Он болтает, перескакивая с темы на тему, рассыпается в комплиментах, смотрит восторженно и страстно. Он даже смешит меня, и я смеюсь вполне искренне. Шутки Риэна мало походят на язвительные остроты Элвина, они жизнерадостны и полны любви к миру, как он сам.
С ним даже интересно. Возможно, потому, что в основном мы беседуем обо мне. Нет, я не наивная дурочка и понимаю, что на моем месте могла быть любая женщина. Цена таким комплиментам – четверть пенни в день большой ярмарки.
И все же приятно.
– Почему вы носите ошейник, а не браслет? – шаловливые пальцы в нарушение всех границ поглаживают черную полоску на моей шее и как бы невзначай касаются кожи. – Как рабыня.
Надо бы возмутиться, но мне слишком хочется восхищенных комплиментов Риэна. Муж не балует меня красивыми словами, он не любитель говорить о том, что чувствует, и куда искуснее в насмешках, чем в признаниях.
– Потому, что я принадлежу Элвину.
– Как же так получилось?
Почти против воли рука тянется к ошейнику.
Не просто знак принадлежности моему мужчине и не просто символ рабского статуса. Творение злого чернокнижника, артефакт, заставляющий бездумно подчиняться приказам хозяина, если он того пожелает.
Я так давно ношу его, что уже не помню каково это – не чувствовать на горле мягкого, но властного охвата. Двадцать лет. Большую часть жизни.
Двадцать лет назад лорд-Страж купил меня у герцога Рино – моего отца. Увез из родной страны, надел ошейник. Странно вспомнить, как я его ненавидела…
Тогда мы оба не знали ни друг друга, ни о той особой связи, которую артефакт создал между нами.
Ошейник – наше благословение и проклятье. Причина, по которой я не старею. Причина, по которой мой мужчина не может жениться на мне – законы фэйри не дозволяют жениться на рабынях.
За бессмертие и вечную молодость нужно платить.
– Простите, я не хочу говорить об этом.
Риэн кивает. И снова рассыпается в комплиментах. Сравнивает меня с орхидеей, глаза со звездами, губы с лепестками розы, а волосы…
– …ваши волосы подобны темному грозовому облаку, – он протягивает руку, чтобы коснуться их. Мягкие пальцы очерчивают ушную раковину, спускаются ниже по шее, и сам Риэн подвигается чуть ближе. – От них пахнет жасмином и медом, на свету в них пляшут рыжие искры. Как маленькие молнии.
– Грозовые облака синие или черные. Ваш комплимент куда больше подошел бы брюнетке, лорд Риэн. Как видите, у меня не только глаза неудобного цвета.
– Поверьте, облака могут быть любого оттенка. Я помню, как наблюдал закат у пролива Никкельхольм с вершины одной из Великих Колонн, охраняющих проход в Срединное море. Огромные тучи нависали над водной гладью океана, и от мысли, что дальше на сотни тысяч лиг ничего, кроме воды и неба, от мысли о ничтожности что человека, что Стража перед этой бесконечной стихией, охватывало благоговение, – с каждым словом он склоняется все ниже и ниже, а голос падает до страстного шепота. – Закат окрасил волны, словно кто-то вспорол брюхо исполинскому зверю и залил воды кровью. А тучи над океаном уже утратили багрянец и окрасились темной охрой. Совсем как ваши прекрасные кудри, леди.
О, Риэн – мастер живописать словом. Я почти увидела безбрежный океан, о котором грезила в юности, кровавые волны и тучи в тон моих волос.
– Рад сознавать, что сеньорита не скучала в одиночестве, – комментирует знакомый, полный яда голос.
Вздрогнув, я отстраняюсь и поворачиваюсь к выходу. Элвин стоит, небрежно облокотившись на дверь. Его лицо непроницаемо, руки сложены на груди.
Ну вот – доигралась. Как давно он здесь?
– Риэн рассказывал о своем путешествии.
– Он любит молоть языком.
Мягкой походкой хищника Элвин подходит ближе, на ходу разминая пальцы.
– Исчезни! – слово звучит как плевок.
Риэну не нужно повторять дважды.
Он покидает террасу неслышно, словно и впрямь в роду с фэйри, оставляя «богиню» расхлебывать последствия собственной глупости.
– Развлекаешься? – свистящим от ярости шепотом спрашивает Элвин.
Мне все же удалось вызвать его ревность. Как и хотелось.
Отчего-то я совсем не рада такому повороту. Одно дело мечтать, представляя, как твой муж властно запрещает тебе смотреть на других мужчин. И совсем другое – столкнуться с настоящей злостью и обидой близкого человека.
– Немного. Ты злишься?
– Нет, я просто счастлив, – и тоном, не допускающим возражений. – Собирайся, уезжаем.
* * *
Хорошо, что Элвин предпочитает ездить верхом. Полчаса в карете в одиночестве дают мне время собраться с мыслями, оценить ситуацию. И признать печальный факт: я сделала глупость.
Додумалась: флиртовать с братом мужа! Да еще на официальном приеме во дворце княгини. Красивых слов захотелось? От кого? Закоренелого бабника, который расписывает свои победы в мерзких книжонках?!
Или хуже того – ревности. Не я ли требовала от своего мужчины свободы и доверия?
Как же стыдно…
Я собираюсь сказать об этом, стоит нам переступить порог дома, но Элвин не дает мне сделать этого:
– Позже. Иди спать, Фран.
…глаза у него светлеют, становятся почти прозрачными, а лицо каменеет в маске ярости. Я вглядываюсь и не вижу за ней человека, которого люблю. Его нет, ушел, занят.
Складка меж бровей становится глубокой, кулаки и челюсть сжаты. Злится.
Даже не злится. В бешенстве.
Так бывает всегда, когда его тень берет слишком много власти. Зовет крушить, ломать, убивать. И все силы души направлены на то, чтобы не дать воли одержимой инстинктами бестии.
Больше всего Элвин боится утратить самоконтроль и натворить дел.
Надо бы уйти. Оставить его сражаться со своей тварью, не лезть под выстрелы. Я немного побаиваюсь, когда он такой. Но чувство вины и желание все исправить толкают под руку.
– Нет, сейчас. Я знаю, как это могло смотреться со стороны. Но поверь: ничего не было. И быть не могло.
И тут он взрывается:
– Какого гриска, Фран?! Нашла, с кем обжиматься в уголочке! С Риэном?! А приди я чуть позже, ты бы уже и ноги раздвинула?!
Лучше бы он меня ударил.
Он и так ударил. Словом можно высечь больнее, чем плетью, мне ли не знать этого.
Только не разреветься! Только не плакать!
Сглатываю неуместные жалкие слезы. И говорю с холодной насмешкой:
– От Риэна я сегодня услышала десятки прекрасных комплиментов, а от тебя – оскорбление…
– Конечно, он же во всем лучше меня.
– Возможно, мне и впрямь стоило быть с ним поласковей.
– Давай, беги. Вдруг он еще не успел никого подцепить.
Отворачиваюсь к двери. Невыносима мысль оставаться здесь после случившейся ссоры. Ходить по комнате, накручивая себя. А как после спать в одной постели?! Почему у нас одна спальня на двоих? Почему раньше это никогда не было проблемой?!
Он ловит меня у двери. Сгребает в объятия, удерживает, притиснув к стене, молча пережидая мои вопли «Пусти!» и удары кулаками. Бесполезные, слабые удары – женщине никогда не совладать с мужчиной.
– Мне больно! – это ложь. Я просто пытаюсь заставить его разжать руки. Хочу сбежать, уйти, оставить его здесь – и пусть злится в одиночестве, как и собирался.
Хочу сбежать. И хочу, чтобы он не дал мне сбежать. Чтобы задержал, остановил, показал, как я ему дорога.
– Прости, – выдыхает он мне на ухо. – Я не должен был говорить такого. Не уходи. Пожалуйста!
И злость, которая не давала слезам прорваться наружу, исчезает.
Я всхлипываю, а он гладит меня по голове. По-прежнему удерживая в объятиях, хватка у него стальная – не вырваться.
…да я и не хочу вырываться.
Тень отступила. Спряталась, скрылась, уползла в норы души. Остался только человек, которого я люблю. И я не хочу бежать от него в ночь, подняв свою обиду, как знамя. Не хочу возвращаться во дворец княгини. Не хочу, чтобы хоть кто-то знал о нашей ссоре.
– Ты тоже прости, – шепчу я, уткнувшись в его шею. – Мне не стоило флиртовать с Риэном.
Муж вздыхает:
– Это уж точно. Нашла ухажера! Этот парень любит все, что шевелится. Ты хоть знаешь, что на Эмайн Аблах не осталось ни одной не осчастливленной им девы?
– Про тебя говорят то же самое.
– Гриска с два! Я всегда был разборчив, – он снова заводится при воспоминании о сцене на террасе. – Радость моя, я понимаю, что тебе нравится кружить головы, но будь добра, выбирай объект для своих чар тщательнее. Или сеньорите так хочется, чтобы братец увековечил это рандеву в очередной писульке?
Я – героиня скабрезного романчика?!
Эта мысль приводит в ужас.
– Ничего не было!
– У Риэна богатая фантазия.
– Но почему?! Он же знает, что я – твоя жена.
Он улыбается грустно и чуть устало, целует меня в висок.
– Потому же, почему ты с ним обнималась. Азарт и нежелание думать. Раньше мы частенько ухлестывали за одними и теми же девушками. Иногда на спор.
– Прости. Это было очень глупо. И… мне стыдно, правда. Ну, не злись. Пожалуйста!
Снова вздыхает:
– Я не злюсь. Не на тебя.
– Не будешь устраивать сцену ревности и крушить мебель?
Теплая улыбка. Настоящая. Больше всего я люблю его таким – открытым, близким, чуть уязвимым. Моим!
– Как в дешевой пьеске? Нет, пожалуй, воздержусь.
Поцелуй в уголок губ. И еще один – чуть выше, чтобы стереть суровую складку меж его бровей.
– Как я могу заслужить прощение?
Элвин ухмыляется. В его глазах снова пляшут лукавые искорки, которые мне так нравятся.
– «Служить за прощение» – это к святошам. Мое дело – грешить и сбивать с пути истинного честных квартерианок.
– О, вы жестоки, мой лорд, – подхватываю я предложенный тон. – Никакой епитимьи? Никакой надежды на искупление? Я-то надеялась: вы накажете меня, избавив тем самым от чувства вины и мук совести.
В глазах моего мужчины загорается опасный огонек.
– Наказааать, – тянет он предвкушающим тоном, пока его палец очерчивает контур моих губ. – Мммм, какая замечательная идея, сеньорита.
Мне внезапно становится жарко.
– Я не это имела в ви…
– Раздевайся! – приказ в голосе, как щелчок кнута.
Делаю шаг назад и замираю. Возбуждение накатывает откуда-то снизу живота, расходится по телу, заставляя вздыбиться каждый волосок на теле.
Пауза все тянется и тянется. Воздух вокруг, кажется, нагрелся. Я отступаю еще на шаг, к самой стене. Подчиниться? Спорить?
– А если «нет»? – в моем голосе звучит вызов. – Что тогда?
– Увидишь.
И снова напряженная, заполненная ожиданием тишина. Я понимаю, что хочу увидеть все, что обещает мне этот тон и этот взгляд.
– Тогда нет!
Он настигает меня уже на лестнице. Короткая безнадежная борьба. Я сопротивляюсь почти по-настоящему. Элвин перекидывает меня через плечо и несет в спальню, чтобы швырнуть на кровать.
Руки клещами перехватывают запястья, нога вторгается меж коленей.
Долгий, безмерно долгий возбуждающий поцелуй. Я отвечаю жадно и распутно, выгибаюсь, распятая в его руках, трусь о него всем телом, как кошка. Он отстраняется, нависает надо мной, словно раздумывая, что сделать дальше.
– И это все, что я должна была увидеть? – насмешливо спрашиваю я.
Дразнить его увлекательно и немного страшно.
– Это только начало.
Он сводит мои запястья, легко удерживая их вместе одной рукой. Ощущаю кожей неприятный холод металла – этого плена не вырваться.
Тихий шелест покидающего ножны кинжала.
Я смотрю снизу вверх, тяжело дыша. Возбуждение мешается с испугом. Он не причинит мне вреда, но до этого в наших играх не было места заточенной стали.
Лезвие обрезает шнур, удерживающий полог, и занавес падает, отделяя нас от прочего мира. Элвин наваливается сверху, тянет меня за руку, чтобы привязать к столбику. Я шиплю, царапаюсь и отбиваюсь уже всерьез, прекрасно сознавая бессмысленность подобной борьбы.
Это знание мешается с вожделением. Я жду, я почти жажду, чтобы он сломил мое сопротивление. Потому что иногда мне нравится чувствовать себя беспомощной и покорной.
Осознание его власти пьянит сильнее любого вина.
– Так-то лучше.
Мои запястья примотаны к столбикам кровати. Мы оба тяжело дышим, на его щеке алеет свежая царапина. Я не хотела!
Он почти касается губами моих губ, я тянусь навстречу, впиваюсь в его рот, пускаю в ход зубы. Снова поцелуй, жадный, но короткий. Элвин отстраняется. Руки медленно, по-хозяйски гладят меня сквозь одежду, и я изгибаюсь, подчиняясь этой ласке. Хочу ощутить его прикосновения обнаженной кожей.
– Ты такая злючка. Может, оставить тебя здесь, чтобы подумала о своем поведении?
Смотрю на него в притворном гневе.
– Развяжи меня!
– Как можно? Мы же только начали.
– И как ты меня разденешь?
– О, это совсем не сложно.
В поле зрения снова появляется лезвие. Слышу треск ткани, холодная сталь плашмя касается кожи, и уже ничто не стесняет дыхания. Секундное сожаление по поводу испорченного платья.
– Я любила этот роб!
Его глаза смеются:
– Видишь, как вредно со мной спорить.
От одежды остались одни лохмотья. Он вынимает шпильки из волос, зарывается лицом в распущенную гриву, пропускает прядь меж пальцев, гладит шею, касается ошейника. Затем медленно разводит мои ноги, проходится, поглаживая, горячими пальцами по внутренней стороне бедра и скатывает сначала один, потом второй чулок. Я нага и беспомощна, руки раскинуты в стороны – не закрыться от жадных взглядов. Кожа горит от возбуждения. Прикрываю глаза и тяжело дышу. Предвкушение едва ли не слаще того, что последует дальше. Я знаю, что он сейчас сделает. Или нет? Тело жаждет прикосновений, хочу, мечтаю ощутить его внутри, хочу его губ, его горячих рук…
Открываю глаза, чтобы взглянуть в расширенные зрачки. Элвин нависает сверху и тоже тяжело дышит. Наше дыхание смешивается.
– Возьми меня! Пожалуйста.
– Подожди.
Я смотрю как он раздевается, как подчеркнуто медленно, не отводя от меня взгляда, натягивает на протез перчатку. Это неповторимое, невероятное ощущение, когда знаешь, что сейчас тебя возьмет любимый мужчина. Это ожидание, возбуждение почти на грани терпимого.
А потом его губы и руки начинают странствие по моему телу. Он нежен и не торопится. Элвин не любит торопиться. Его неспешность всегда бросает вызов моему нетерпению. Будь мои руки свободны, я бы знала, как заставить его забыть обо всем. Но сейчас я могу только стонать в ответ.
Пальцы поглаживают грудь, легко, едва ощутимо, как крылья бабочки, касаются напряженных сосков. У меня вырывается хриплый крик:
– Сильнее!
Но он только усмехается и продолжает неспешную нежную пытку. Правая рука ныряет меж бедер, я вскрикиваю, ощущая вторжение.
– Да, да, да, – шепчу, ощущая, как каждое движение возносит меня чуть ближе к сладкой волне. Я почти готова нырнуть в это восхитительно-бездумное марево, когда его пальцы вдруг покидают мое тело.
– Не останавливайся! – мой негодующий крик встречает его усмешку.
– Куда ты так спешишь?
Я дергаюсь, приподнимаюсь, пытаюсь высвободиться. Почему он медлит? Я хочу! Я умираю от желания!
– Не надо, – шепчет он на ухо. – Только сделаешь себе больно. Я хорошо тебя привязал.
Возбуждение отступает медленно, тело ломит от похоти. Мой мучитель все так же нависает сверху, поглаживая кожу легкими летящими касаниями. Я вижу и чувствую его вожделение, он голоден не меньше, чем я, но не спешит утолить страсть.
– Почему?
Горячее дыхание щекочет ухо:
– Это же наказание, сеньорита.
Не сразу, но я успокаиваюсь, перестаю жадно заглатывать воздух и вздрагивать, и это становится для него сигналом. Теперь он пускает в ход губы. Дразнящими поцелуями спускается вдоль шеи, прикусывает сосок, заставляя меня выгнуться. Рука поглаживает живот, спускается ниже.
– Я поняла, что ты задумал!
– Ты всегда была умненькой девочкой.
– У тебя ничего не выйдет.
– Проверим?
Я пробую отвлечься, не реагировать на его прикосновения, его ласки, но это невозможно. Голову дурманит осознание чужой власти, пьянит ощущение пут на руках, близость мужчины, возможность утолить плотский голод. А Элвин слишком хорошо знает, как заставить откликнуться мое тело.
Его пальцы порхают меж моих раздвинутых бедер. Я начинаю постанывать, потом кричать, голова мечется по подушке. Мне хорошо! Невероятно, невозможно хорошо, и я уже почти, почти…
Он снова останавливается и просто кладет мне руку на низ живота. Это невыносимо! Я давлюсь возмущенным всхлипом:
– Сволочь!
– Сколько страсти, сеньорита, – низкий и хриплый голос выдает, что он возбужден не меньше моего.
– Пожалуйста… помоги мне… дай мне…
– «Дай» чего?
– Пожалуйста, – скулю я. – Я хочу тебя.
Поцелуй в ключицу:
– Потерпи.
И снова мучительно-сладкая пытка. В моих криках возмущение смешивается с удовольствием. Мне хорошо и плохо. Я изгибаюсь, резко двигаю бедрами навстречу, пытаюсь поймать ускользающее наслаждение. Каждый мускул дрожит, каждое прикосновение заставляет дергаться, словно с меня содрали кожу. Соски ноют от напряжения, живот скручивает и отпускает сладострастная судорога. А он все так же неспешно и умело гладит и целует мое тело, подводит почти к самому пику и останавливается в полушаге от финала. Как он может себя контролировать?
Хочу! Хочу, чтобы он вошел в меня, чтобы взял, хочу слиться, ощутить его внутри! Хочу сладкой, восхитительной разрядки, что обещают, но никак не дают его губы и руки!
Воспитание и представление о приличиях тонут в багряной пелене, жажда заполняет меня целиком, и я начинаю кричать и упрашивать, используя самые грязные и пошлые слова, что знаю. Сейчас мне плевать на любые приличия. Сейчас я просто хочу.
Хочу!
А потом он не выдерживает и прерывает игру. И я наконец ощущаю горячую тяжесть тела сверху, ощущаю тянущую, такую приятную наполненность внутри. Оплетаю его ногами, вскрикиваю от каждого резкого толчка и двигаю бедрами навстречу. Мне хорошо. Хочу, чтобы это продолжалось и продолжалось…
– Да! Да! Да! – шепчу я, как заведенная. – Хорошооооо…
Всего несколько движений подбрасывают к вожделенному пику. Острая восхитительная судорога идет по телу. Одна. Вторая и третья. С губ срывается стон. Я плыву в сладких волнах наслаждения, тону в них, обмякаю и погружаюсь в теплый блаженный туман. Нет сил двигаться, но я продолжаю ощущать резкие движения мужчины, каждое из них вызывает новую упоительную волну, продлевая удовольствие.
Потом я слышу его стон, и низ живота снова скручивается в болезненно-приятном спазме. Я так люблю, когда Элвин теряет голову. Когда отпускает этот проклятый самоконтроль. Люблю слышать его стоны, ощущать свою власть над ним.
Он опускается рядом, обнимает меня и тяжело дышит. Над кроватью запах пота и страсти.
– Развяжи, – прошу я.
Открывает глаза и снова ухмыляется, возвращая на лицо привычную маску:
– Зачем?
– Чтобы я могла тебя отдубасить.
– О! Достойная причина, – соглашается он и распускает узлы. Обнимаю его, утыкаюсь в плечо.
– Гад ты! Это было жестоко!
– На то и наказание. И еще скажи, что тебе не понравилось. Кстати, мне было очень сложно терпеть, когда ты так эротично пищала.
– Все равно предупреждать надо!
– Если предупреждать, уже не то. И потом, это была импровизация, – Элвин касается губами следа от шнура на моем запястье, где кожа стесана почти до крови. – Эх ты. Я же говорил: «Не дергайся».
– Посмотрю я, как ты будешь «не дергаться», когда я тебя так же привяжу и начну мучить, – притворно возмущаюсь я.
– Сначала привяжи, – смеется он.
Я начинаю думать, что это отличная идея. Кажется, знаю, что устроить ему в следующий раз.
Накатывает усталость. Закрываю глаза и сонно шепчу “Люблю тебя”, он целует меня в макушку и ничего не отвечает.
Он очень редко говорит, что любит. Потому что вообще редко говорит о своих чувствах.
Я не обижаюсь. Люблю его таким, какой есть.
НЕПРИСТОЙНАЯ СДЕЛКА
Элвин
Тихое царапанье со стороны двери я услышал далеко не сразу. А услыхав, задумался – стоит ли открывать. Франческа уехала, я был один и не ждал гостей. Уютное кресло, огонь в камине, интересная книга и дождь за окном – что еще нужно для хорошего осеннего вечера?
Потом любопытство победило, и я спустился посмотреть, кто там скребется.
– Мне нужна помощь, колдун! – огорошила она меня прямо через порог.
Я приподнял бровь и смерил ее взглядом. Раз пять. Потом кивнул:
– Ну, конечно. Я же известен в Рондомионе как главный помогайка. Отчего бы сельским девкам не бегать ко мне каждый раз, когда нужно сделать приворот или скинуть ребенка?
Судя по одежде, даже не горожанка – крестьянка. Молодая и довольно хорошенькая, хоть последнее утверждение лучше проверить еще раз, когда обсохнет у камина. Волосы сосульками, губы дрожат, плащ весь мокрый.
Я посторонился и сделал пригласительный жест. Девчонка, поникшая было при моих словах, снова оживилась. Бочком пробралась мимо и застыла нерешительно в холле.
Она зря боялась, что я ее прогоню. Крестьянская девчонка, которая сумела зайти на Изнанку, да еще и сделала это в поисках моего общества – явление уж слишком нетипичное, чтобы захлопнуть дверь перед ее носом.
Как минимум, ее кто-то научил.
Я пригласил девушку в гостиную и даже предложил вина. Она отказалась. Сесть в кресло – тоже. Стояла передо мною, теребила пальцами край нарядно вышитого пояса и отчаянно трусила.
Я решил не подкидывать ей реплики. Раз у девчонки ко мне дело, пусть излагает. А она молчала. Отводила взгляд и снова возвращалась к моей левой руке. Пялилась на нее, как на ярмарочного уродца. Я почувствовал, что раздражаюсь от такого внимания. Да и пауза слишком затянулась, пора прекращать спектакль…
Но крестьянка наконец решилась.
– Я прошу помощи, колдун.
А хороша пейзаночка. Я даже залюбовался. Статная, ладная, не похожа на крепко сбитых деревенских бабищ. Не иначе как заезжий рыцарь или лорд улучшил породу в ее деревеньке.
– Я это уже слышал. И я не помогаю бесплатно.
Я вообще не помогаю, будем честными. Ни бесплатно, потому что благотворительность развращает. Ни за деньги, потому что не нуждаюсь в них.
– У меня есть, чем заплатить, – плащ слегка распахнулся, когда она потянулась к кошельку на груди.
– Намекаешь на то, что я нищий? Не оскорбляй меня, женщина, мне не нужны твои крестьянские гроши.
– Это большие деньги.
– Да хоть все сокровища Короны. Предложи действительно достойную плату или уходи.
– Простите. Не хотела вас обидеть, – ее голос задрожал.
Предположение, что этот милый ребенок мог меня обидеть, вызвало улыбку. На самом деле я самым бессовестным образом развлекался за ее счет.
– А что бы вы хотели? – ее голос дрогнул.
– У меня все есть.
Почти правда. Было немного любопытно, как она попала на Изнанку и откуда узнала про меня. Но вряд ли эта информация могла послужить достойной оплатой.
– Как зовут тебя, прелестное дитя?
– Элли… – она откашлялась. – Элли Браун.
– И какой помощи ты хочешь от меня?
– Мой… мой жених. Саймон. Он исчез. Куч… кузнец видел, как его похитили ши.
Я приподнял бровь:
– Похитили?
– Да, – казалось, что это невозможно, но она покраснела еще больше. – Он ушел за ним… за ней. Мне нужно вернуть Саймона. Вы поможете?
Тут мне захотелось выругаться. Потому что я наконец ее узнал.