Хватит. Пустой холодильник смотрит виновато неоновой лампой. На пельмени нет сил, ограничиваюсь ломтем хлеба с маслом и чашкой горячего чая. Сегодняшний день ничем не отличается от того, что был год назад до появления эльфа. Что в моей жизни осталось от мимолетного гостя?
Как всегда, внезапно и неотвратимо, как цунами, накрывает тоска по Ариэлю. Он принес так много, а забрал еще больше.
За моей спиной не раздается шагов. Эльфы ходят бесшумно, эльфы всегда возвращают долги.
– Я вернулся за тобой, Света.
Я поворачиваюсь, вбираю в себя яркий свет зеленых глаз, прохожусь взглядом по острым скулам, резко очерченному подбородку, белым одеждам до пола с серебряным шитьем. Он стал другим – в последний раз я видела его неимоверно худым с запавшими глазами, а теперь передо мной царственный муж с высоко поднятой головой. Ариэль протянул мне руку, я спрятала свою между колен.
Я опустила глаза, закусив губу. Он столько раз отталкивал меня в грезах, что глядеть на него стало невыносимо. Ариэль ни в чем не виноват, он заслуживает приветливой встречи, но что поделать, если я не могу совладать с эмоциями? И сколько бы я не боролась, предательский вопрос все равно срывается с губ:
– Почему?
– Света, увы, здесь у меня квота всего на один вопрос и один ответ. Сначала спрошу я, а потом ты. Ты пойдешь со мной?
Пойду ли я? Оставлю ли все, что я знаю: любимых, родных, незнакомых больных, которых мне предстоит спасти, чтобы последовать за ним? Я пробовала жить без него, человеческое сердце многое способно забыть, но, наверное, Ариэля – нет.
– Да, – вот был мой ответ. И опять тот же вопрос: – Почему?
– Потому что я должен попытаться, – сказал он.
Что ж, справедливо, хоть и нелегко услышать и принять. Пусть он должен всего лишь отплатить за доброту, я протягиваю вперед руку, до селе зажатую между колен, затем оборачиваюсь попрощаться с домом.
– Закрой глаза, – прошептал он, и я затаила дыхание. Запахло свежестью, прелым мхом, уши заложило как при взлете самолета. На плечи и голову будто положили тяжелую кладь, и Ариэль крепко прижал меня к себе в поддержке. Под мягкой белой тканью рубашки чувствовался холод кольчуги.
– Открывай, – шепнул он, и я огляделась вокруг.
Мы были в пустом гостиничном номере. Стены кремового цвета, шкаф и двуспальная кровать. Только за окном вместо ночного города яркий дневной свет солнца.
Я с облегчением вздохнула. Выходит я слишком устала на работе. Переутомилась или надышалась по ошибке анестезирующих газов в операционной комнате. Все это плод моего воображения да и Ариэль тоже.
Я отпустила его талию, боясь смотреть в лицо. Подошла к моему любимому месту возле окна. Оживленная улица с потоком автомобилей, многоэтажка напротив. Стандартная гостиница в стандартном городе без названия.
От окна шла волна жара, машины гудели внизу, спешили по своим делам прохожие. Пахло свежим кофе и булочками. Ариэль встал на расстоянии у окна, не облокачиваясь. Он смотрел вниз, а так же, искоса, на меня.
– Тебе знакомо это место?
Я кивнула, хотя внутренне умирала от стыда. Все, что происходит сейчас не галлюцинации от усталости. Ариэль наконец-то очутился наяву в моем вымышленном гостиничном номере. И тут меня охватили совсем другие эмоции. Я пошла за ним в неведомый край, а вместо этого оказалась в материальном исполнении не слишком веселых грез. Значит ли это, что и настоящий Ариэля будет отвергать назойливые признания в любви как в видениях, которые я придумывала, чтобы приказать себе забыть его? Неужели мне сейчас предстоит повторение кошмара, новый отказ?
Эльф подошел к шкафу, провел пальцем по черным прожилкам на янтарном дереве, дернул за металлическую ажурную ручку. В ночном номере, шкаф стоял темной тенью в углу, теперь была видна тонкая резьба на дверцах с завитушками и листьями. Ариэль взял в руки подушку с золотым кружевом, поднес к носу вдохнуть запах и внимательно рассмотрел.
– Мне тоже знакома эта комната, наверное, ты звала меня сюда и это хорошо. Посмотри сколько деталей, ты представляла это место не раз…
Я густо покраснела, двуспальная кровать смотрела на меня как вещественное доказательство главной причины, почему именно в эту комнату я приводила воображаемого Ариэля.
– Неплохое место, – вынес он окончательный вердикт. – Стабильное, это главное.
– Ты говоришь загадками, Ариэль.
– Света, я позвал тебя за собою в место между мирами, откуда открываются многие пути, в том числе назад, но обычно эти места зыбки и текучи, полны дверей и возможностей. Вместо этого, мы оказались в твоем видении, где в стене лишь одна запертая дверь. Пусть эта комната создана в твоей голове, но на данный момент реальна, – он обвел взглядом номер на мгновение задержавшись на хрустальном плафоне на потолке в виде кувшинки. – Она слишком обросла деталями и почему-то специально держит взаперти.
– Не стоит искать решения, – нервно сказала я, прекрасно помня, какой сценарий я воображала в этой комнате сотни раз и страшась почувствовать его наяву. Ариэль подтвердил мои догадки: раз гостиничный номер стал настоящим, а Ариэль вернулся, значит в скорости он скажет мне прощай.
Лучше уж мне первой начать:
– Я освобождаю тебя, Ариэль, ты мне ничего не обязан.
Я подошла к входной двери кремового цвета, почти сливающийся со стеной и дернула за ручку. Заперто. Мы застряли в гостиничном номере навсегда.
Затравленно посмотрев на эльфа, я увидела, что он не обеспокоен результатом. И я тоже мгновенно успокоилась, как бывает тиха природа в преддверии бури. Сейчас все решится раз и навсегда. Прочь намеки, недоговоренности, самобичевание – все станет прозрачным как кристальный плафон на потолке.
Ариэль улыбнулся уголком губ и отвернулся к окну. Иногда мне кажется, что мои мысли я не думаю, а кричу. По крайней мере для него они раскрытая книга, а учитывая где мы находимся сейчас – страшное оружие. Уж лучше мне не страдать молча а высказать все вслух и избавиться от тяжести на сердце.
– Ариэль, послушай. Я не юная девственница и не прекрасная леди, мне не место на страницах волшебной сказки. Я привыкла к постоянной гонке вперед и подножкам по дороге. Наверное все это в тягость тебе, сын леса, совершенно ненужный долг к несуразной женщине. Но я люблю тебя и не могу с этим ничего поделать. Уж как ни старалась избавиться от постыдного чувства.
– Подойди сюда, Света. Давай присядем, не пристало о таких делах говорить стоя и в спешке, – он подошел ко мне, взял ладонь своей горячей рукой с длинными пальцами и усадил напротив на белоснежные простыни. Долго рассматривал мою ладонь, проглаживая линию судьбы и любви, дивясь чему-то своему. – Все у тебя через край, обжигающе и нетерпимо. Ты дочь своего мира. Эльфы живут слишком долго, чтобы, как вы, поддаваться эмоциям. Расхлебывать столетиями последствия ошибок, сделанных на горячую голову, охладит любого. Но не меня. Думаю, я всю жизнь мечтал о тебе, и не мог поверить, что нашел. И все же, я предал тебя, Света. Я хотел жить, жить вечно. Слишком испугался смерти, ждущей впереди реши я остаться. Этот страх был сильнее любви к тебе. Я готовился уйти, поэтому не мог податься прихоти и обещать того, что дать не мог. Но мне больше не жить без тебя, Света.
Я отшатнулась, широко распахнув глаза.
– Не знаю, сожжешь ли меня или прорастем друг в друга, как полагается в моем краю. Но без тебя не уйду и больше не боюсь смерти. Решай сама куда поведет дверь, в твой мир или мой. Мне не важно, главное, чтобы ты была рядом.
Белые простыни зашуршали. Я, наконец, познала шелк его волос и мягкость губ. Кровать в первый раз с момента существования исполнила свое предназначение. Утонув в накрывшей с головой неге и пылающем огне, краем уха я услышала, как входная дверь щелкнув замком, открылась в иной мир.
–––––––––––––––
Страница Стеллы Вайнштейн на СИ
На Продамане
На ЛитЭре
–––––––––––––––
Артемий Дымов
УДОБРИ МНОЙ
«Взрыхли, посади и полей»
Тихоня любил цветы.
Такие благоуханные и первозданно-чистые. Такие разные – по размеру, окрасу и форме. Им требовалась забота, внимание, а Тихоне нравилось, когда в нем нуждались. Образцовое сочетание, союз, заключенный в вечности.
Порой он оставлял побеги вне своих оранжерей. Накрывал уродства мира заплатами красоты; творил, как велела его изъеденная душа. Все же город казался слишком серым. Злым каменным чудищем со стальной щетиной.
За углом взвыли полицейские сирены, в доме напротив зашлись визгливой бранью. Хлопнуло окно, и проулок уступил тишине.
Тихоня втянул свежесть ночи. По-лягушачьи расставил колени, прислушался к свисту ветра – серебристой песне на шершавых кирпичах. К скрежету корней, что неторопливо вгрызались в землю. К пульсации звезд.
Почесал грубые, вросшие стежки на своем рту.
Погладил мертвую руку лежащей на земле женщины и принялся за дело.
Она тоже станет красивой. Очень красивой, уж он расстарается.
Волк вынырнул из ванной, плеснув на пол. Сжал скользкие борта пальцами, ошалело фыркнул, разметав волосы по лицу.
– Вот дерьмо, – выдохнул он и выбил нос в мыльную пену у груди. Стоило закруглять купальные раздумья, во время которых он частенько засыпал. На этот раз едва не утонул – на дне собственной ванны. Была бы самая глупая смерть месяца, сразу после неисправного фена и упавшего мешка с цементом.
На боку раковины заверещал телефон, отчего Волк чуть снова не ушел под воду.
– Волк, – сипло рыкнул он в трубку, придерживая ее двумя пальцами. Уставился на трещину на потолке. Длинную, с рыжими потеками, словно с верхнего этажа через перекрытия сочилась разбавленная кровь.
Выслушав напарника – голос на том конце прерывался шумом транспорта и визгом сирен, – он облизнул губы.
– Еду, – сказал. Глянул на будильник, чей зелёный экран мерцал в сумраке за открытой дверью. Час ночи.
У полицейских Большого Яблока не было личного времени даже на то, чтобы утонуть.
***
И без того серая, окраина Бруклина насупилась под дождем. Дома поблескивали окнами, редкие чахлые дубы трясли листвой на ветру. Подворотня, куда вызвали Волка, ритмично вспыхивала голубоватыми огнями полицейских авто. Проход уже затянули полосатой лентой, за которой, у перевернутого бака пышно раскинулся куст винограда.
Из-под лозы с тычинками цветов торчали ноги. Бледные, раздутые, едва присыпанные мусором и землей.
– Давно лежит, – заметил детектив Майкл Котовски по прозвищу Хвост. Он втянул голову в ворот пальто; короткие медные волосы полыхали в свете прожектора. Лоб блестел от налетевшей мороси.
Волк опустился на корточки рядом с телом и сдвинул лист концом авторучки. На него уставился мертвый глаз. Корни растения заполняли разинутый рот и ноздри. Казалось, они питались потемневшей кровью, застывшей в уголках разорванных губ.
– Нет. Вчера убита, – ответил он.
– И успела прорасти?
– Похоже на то.
Хвост недоверчиво ухмыльнулся, показав мелкие зубы. Он напоминал Волку соседского пекинеса, когда так делал, – то же маленькое злое лицо с широким, сплюснутым носом. Того и гляди укусит.
На первый взгляд, на плотном теле женщины не было ран, кровоподтеков или следов веревок. Только корни, что прогрызли себе дорогу через кожу и плоть.
Волк никогда не видел подобного.
Он дал дорогу подоспевшим медэкпертам. Не отрывая взгляда от порхавшего фотографа – точь-в-точь мотылек в свете прожекторов, – вытащил из кармана сигарету.
– Может, её где хранили? – откашлялся Хвост за его плечом. – Помнишь того мороженщика?
Волк помнил. Но тут было нечто другое.
Нечто не совсем обычное, заползшее с изнанки дня.
Волк чуял его след, тленную печать на онемелой коже.
***
– Никто её не замораживал, – сообщил напарник позже, заправляясь бутербродом и роняя крошки с губ на клавиатуру. Утренний офис сонно гудел, копы глотали кофе и терли воспаленные глаза. От кого-то все еще пахло алкоголем, от кого-то – женщиной. Один пах другим мужчиной, и Волк приподнял брови, провожая сутулую фигуру патрульного взглядом.
– Не бил и не травил. Остановка сердца, вот что говорят, – привлек его внимание Хвост. – Кровь чиста. Ран не обнаружено, только следы от корней, уже посмертные. Но кто-то же его посадил, верно? Этот гребаный виноград. – Он покачал головой, скривил губы в омерзении. – Гребаный садовник…
Волк хмыкнул, подался ближе и заглянул через плечо напарника.
– Лора Абелло. Имеется бывший муж, – прочел он. – Вместе брали кредит на квартиру на Брайтон-Бич.
– Его зовут Усик. Мор Усик. Ну и имечко, господи…
Хвост вгляделся в мерцающий экран монитора. Махнул бутербродом, едва не мазнув горчицей по рубашке Волка.
– Пиши адрес.
***
Жил Усик в неприятной близости к городской железной дороге и мосту. Припорошенные гарью окна его дома выходили на ржавые, вечно влажные опоры, по которым грохали поезда. Вдоль тротуаров катились листы старых газет, за углом торговали русским зефиром и подсолнечным маслом.
Дверь квартиры оказалась не запертой. Стучать и звать хозяина Волк не стал. Что-то подсказывало ему, что на крик все равно никто бы не отозвался. Он толкнул дверь мысом ботинка, положил ладонь на рукоять пистолета и переступил порог. В нос ударил сырой и жирный запах вскопанной земли и тлеющего тела; сумерки затопили квартиру от входа до забранного решеткой окна в конце коридора.
Он вытянул оружие из кобуры. Плавно двинулся вперед. Половицы скрипели под ногами. Между перекрытиями что-то сухо трещало – будто дерево лопалось, распираемое изнутри. Комнаты плыли мимо, все как одна пустые; в отдалении шумела вода. На ее звук Волк и направился.
Как оказалось, хозяин дома принимал ванну.
Он лежал, запрокинув голову в наполненной до краев чугунной чаше. Из крана текло, вода переливалась через бортики и сбегала по безвольным рукам на кафельный пол. Лицо убитого накрыла виноградная лоза, побеги забирались в ноздри и рот. В утопленный живот впивались корни. Клочья зеленого линялого халата обрамляли их тошнотворной травкой.
Волк прижал рукав к носу, закрываясь от вони. Ступил в лужу и завернул кран, не отрывая взгляда от затылка мертвеца. Мор Усик точно не мог ответить на его вопросы. Он был чертовски мертв, причем довольно давно – виноград успел набросать листьев в воду, а тело местами почернело.
И снова этот след. Темный запах прелой листвы.
Кап – упала капля из крана.
Волк обернулся, слыша участившееся биение своего сердца. На миг ему показались шаги – за спиной. Из коридора.
Он положил руку на кобуру и придвинулся к дверному проему.
Выглянул наружу.
Никого. Только сумрак сгущался, кружил сизыми клубами. В конце коридора светлело окно над входной дверью. Шумели проезжающие машины.
Кап.
Волк вздрогнул, посмотрел через плечо. Ванная тонула в тенях. Мертвец лежал на том же месте, черная макушка виднелась над бортиком. Листья шелестели.
– Усик мертв, – выдохнул Волк в телефон, уже стоя на крыльце. На лоб упала капля, и он, содрогнувшись, торопливо стер ее пальцами. Но то был лишь дождь.
Начиналась серая морось.
***
– У Абелло или ее мужа были враги?
Женщина на другом конце стола переплела пальцы – импровизированный барьер между собой и детективами. Бросила взгляд в сторону выхода.
– Нет. Милая пара, все их любили.
Участок медленно пустел. Вскоре в офисе остались только Волк, Хвост и лейтенант в стеклянном кубике своего кабинета.
Пальцы Волка грела кружка кофе. С экрана монитора укоризненно смотрели Абелло и её бывший муж.
– Нашли отпечатки, – сказал Хвост. – Совпадений в базе нет.
Он крутанул колесико мышки, пролистнув текст письма. Вскинул брови.
– И следы ног. Босых ног.
Волк отставил кружку.
– Он что, мылся вместе с жертвой?
Хвост пожал плечами. Рядом с его рукой затрещал телефон, но он не взял трубку.
Вызов умер своей смертью.
– На ступнях убийцы была земля. Такие же следы на лестнице и в холле.
– Почему же тогда развелись?
Она пожала плечом. Снова глянула на дверь.
– Лора не говорила об их внутрисемейных делах. Предпочитала решать все сама.
– Вы знали, что она собиралась уехать из города?
– Последнее время я редко с ней общалась. – Линия её губ дрогнула. – Я могу идти, детективы? Мне нужно забрать ребенка из школы.
– Конечно. – Волк развел руками. – Если что-либо вспомните…
Женщина поднялась. Ножки стула проскрежетали по полу.
– Я сразу же вам сообщу, – кивнула она и вышла.
Торопливый стук ее каблуков утих за дверью.
Хвост вновь запустил последнее сообщение на автоответчике Абелло. Голос ее бывшего мужа дрожал.
«Мы разбудили тьму», – одними губами повторил за записью Хвост и выпустил дым через оскаленные зубы. – Да он полный псих.
– Ясно, что с головой у него было не все в порядке. Но согласись, то, что происходит, странно.
– Странно то, что моя соседка никак не отравит своего мужа, который ее регулярно колотит. Ходит, знаешь, с такой рожей… – Рука Хвоста описала воображаемую припухлость у лица. – Я бы давно грохнул.
– Можно просто подать на развод. Мы же не звери, – заметил Волк и углубился в изучение фотографий.
В отчете патологоанатома говорилось, что корни пронизывали ткани на десятки сантиметров вглубь. Никаких следов разрезов. Высадить растения таким образом было невозможно. И вырастить их так быстро тоже.
– По крайней мере, не совсем звери, – отозвался Хвост где-то на периферии сознания.
На сей раз телефон зазвонил на столе Волка. Он снял трубку, зажал ее между плечом и ухом.
– Мартин Волк слушает.
Тихоня не помнил, что было в начале.
Казалось, он существовал всегда. Он, звезды и его растения. Поколения рождались и уходили, менялись времена года и континенты, города вырастали и разлетались пылью. Это слабо его трогало.
Но он всегда приходил, когда его звали. Он помнил стук барабанов – звонкий в ночи саванн. Помнил хохот менад и запах вина. Гулкие подвалы. Ритуалы, которые соблюдались всегда.
Вот только порой в своих ритуалах люди заходили слишком далеко.
Лоза ползла по белой ноге. Тихоня слышал, как текли соки под шкуркой стебля. Как под напором корней трещали кости.
Он накрыл ладонью усик лозы, и тот удлинился, выпустил листья.
По его спине скользнул взгляд. Кто-то наблюдал за его работой, и Тихоня оглянулся.
Всего лишь кошка. Её зеленые глаза светились из сумрака под мостом. Она подошла, блестя пятнистой шкурой. Обнюхала протянутые пальцы, теплая, пахнущая травой и дворовой грязью. С урчанием потерлась о бок Тихони.
Он немо улыбнулся. Звери нравились ему куда больше людей.
Звери не истязали ради удовольствия.
***
– Отличное местечко, чтобы гнить заживо.
Под Дьявольским мостом парка Астория было негде упасть окурку.
Между опор, в кольце оцепления светили прожектора. В их свете сменяли друг друга униформы всевозможных расцветок; двигались без особой спешки, как личинки на мертвой туше. Шуршала рация, кто-то орал, отгоняя любопытных.
Из-под завитков винограда выглядывали две пары ступней. Голые пальцы испачканы землей. Из-под ногтей проклюнулись ростки.
Тела обнаружил патрульный. Заметил подозрительного – голого, как он уверял, – субъекта в парке, но тот успел скрыться. Там-то, под опорой моста и обнаружились жертвы: мужчина и женщина средних лет. В кармане мужчины нашли водительские права на имя Георгиоса Хадзиса. С фотографии смотрел крупный чернобородый грек.
Теперь лица Хадзиса было не различить, как и лица женщины, погребенной с ним рядом.
Волк развернулся на пятках. Проследил взглядом цепочку огней – трехэтажных зданий, что выстроились вдоль границы парка. На скелеты деревьев за опорами моста. У подножия склона, на прилегавшем к проливу бульваре мешали движению репортеры.
За последние дни Садовник успел превратиться в культового монстра. Героя всех каналов. И кто только успел слить информацию?
– Детектив Волк! Детектив! Это правда, что в районе орудует серийный убийца?
Волк сощурился от вспышек, на миг потерял равновесие. В голове помутилось, зубы зачесались…
– Мартин, – Хвост потянул его за рукав. Его лицо казалось размытым пятном за бликами света.
Волк кивнул, обогнул назойливую репортершу и её микрофон. Зашагал по обочине за серым пальто напарника.
Рык, зародившийся в груди, истаял, так и не вырвавшись на свободу.
– Говорят, он пропадал по ночам. Этот ваш Хадзис, – сказала соседка убитого, молодящаяся гречанка с певучим акцентом. Она расправила юбку, покрутила кольцо на безымянном пальце правой руки и глянула за стекло конференц-зала. В сторону престарелого сержанта, чей стол ютился в углу офиса.
Не подозревая, что за ним следят, сержант раскрыл рот и заглотил пончик. Усыпал рубашку осколками глазури.
– Кто говорит?
Она повернулась к детективам, развела руками. Мол, потрясающе, каких идиотов берут в полицию.
– Все. Я сама с ним не больно-то общалась. Но у нас улица тихая, все всё видят, всё слышат. Странный он был.
– Может, тогда вы и убийцу видали? – вставил Хвост с другого конца стола.
Соседка поджала накрашенные алым губы.
– Если вы мне не верите, тогда давайте закончим этот разговор.
Волк успокаивающе поднял ладони.
– Простите моего напарника. То есть, хотите сказать, у него была любовница? Её вы видели?
Квартира покойного Хадзиса находилась в том же районе Астория, на первом этаже кирпичной трехэтажной коробки. С видом на парк, серый в зарождавшемся осеннем дне. Две комнаты с линялыми обоями, кухня и подвал. Жил убитый один, детей и бывших жен не имел. В записной книжке на кухонной стойке значились только номера муниципальных служб и пара родственников с кодом Афин.
Спальня тоже была аскетичной. На столе у кровати грудились книги по истории религии и садоводству. На голове настольной лампы висела деревянная пластина с намалеванным на ней знаком. Хвост тронул её пальцем в белом латексе перчатки.
– А это еще что? Видал такой?
Волк качнул головой. Дерево пахло старой кровью и потом. Скорее всего, Хадзис носил её часто, близко к телу.
Он провел пальцем по томам садоводства. Потрепанные, из местной библиотеки. Пара страниц была заложена стикерами. Ничего особенного. Волк хотел положить книгу обратно, как из неё выскользнул листок, сложенный вдвое. Он порхнул на пол, импровизированной обложкой вверх. На ней чернел тот же завиток, что и на амулете. Ниже вычурные буквы гласили: «Плясуны Диониса».
Из коридора донесся свист.
– Глянь-ка сюда.
Волк поднял брошюру и вышел из спальни. Напарник стоял у раскрытой двери на углу коридора и кухни. За её порогом начиналась лестница, которая вела в подвал.
Хвост щелкнул выключателем.
Внизу, под одинокой лампой сохла растянутая на правилках шкура животного. Небольшого, размером со среднюю кошку.
Под верстаком, в банках темнело что-то плотное, облитое кровью.
– Что за хрень? – сморщился Хвост.
– Внутренности, – ответил Волк.
***
Женщина улыбнулась. Явно довольная значимостью, которую ей придавала чужая тайна.
– Не любовница, детективы. Усик был сектантом. И знаете что? Как-то раз я зашла к нему рано утром, по чистой случайности сразу после того, как он вернулся. Выглядел он неважно, скажу я вам.
Она перегнулась через стол. Понизила голос.
– У него была кровь на манжете, детективы. Чужая кровь.
***
– «Плясуны Диониса», – продекламировал Хвост, держа отпечатанную на дерьмовом принтере брошюру. – «Познай себя через удовольствие».
Он с хлюпаньем всосал кофе.
– Я уже хочу вступить в команду.
Сперва секта «Плясунов» собиралась в спортивном зале местной школы. Разучивали какие-то танцы под ритуальные песни и прихлопы. Затем, по неясным причинам их собрания на территории школы отменили. Здесь сектанты пропадали из поля общественного зрения.
– Наверное, потому что, – Хвост раскрыл брошюру, – «принесем тебе кровь и плоть, как ты принес нам радость», бла-бла.
За время работы Волк наслушался подобного бреда сполна. Люди придумывали тысячи оправданий – религиозных и не очень – своим низменным желаниям. Например, садизму и жажде крови.
В свете ультрафиолетовой лампы пол в подвале Хадзиса пестрел следами крови. Не человеческой.
– Жертвоприношения?
– Похоже на то. Кошечки. Собачки. Товарищи по секте.
– В школе назвали нескольких членов. Что с ними?
Хвост махнул в сторону распечаток на углу стола.
– Пятерых не смогли найти, двое переехали в другой штат. Один представлялся чужим именем. Остальные говорят, что не имеют к «Плясунам» никакого отношения. Их могло быть больше, ты знаешь?
И обыскать дома известных им сектантов они не могли – ордер им не выдали даже с кровавым подвальчиком одной из жертв.
Снова тупик.
***
В дом сектантка их так и не пригласила. Говорить пришлось через сетчатую дверь.
– Вам знаком этот символ?
Знак на амулете приковал её взгляд. Медленно, она покачала головой.
– Простите, детективы. Ничем не могу вам помочь.
***
– А твое чутье? – Хвост постучал по конопатому носу. – Что подсказывает оно?
Волк пожал плечом. Он и сам не знал. На местах убийств его захлестывал первобытный ужас, будто тьма поджидала рядом. Будто она могла протянуть лапу из подвала и ухватить его за лодыжку.
Денек выдался долгий и тяжелый.
Хвост зевнул. Закинул ноги на стол.
– Конечно, убить кота много ума не нужно, – сказал он. – Попробовал бы он пристрелить тигра. Как они охраняют свою территорию – это песня. Я по Энимэл Плэнэт видел.
Своя территория.
Волк вскинул голову. Поднялся с места и подошел к карте района, что висела на стене.
– Догоняют и – хрясь! Горло разодрано, кровищща…
Судя по отчаянному скрипу кресла за его спиной, Хвост изобразил жертву в корчах.
Волк неспешно воткнул кнопки с разноцветными шляпками в места, где были обнаружены тела. Затем в дома жертв.
– А обезьяны набрасываются стаей. Ненавижу обезьян. Я рассказывал тебе, как у храма в Анурадхапуре на меня напала такая здоровая…
– Где может встречаться группа сектантов? – перебил его Волк, глядя на закрашенный серым прямоугольник промзоны. Сахарная фабрика, заброшенная лет двадцать тому назад. На берегу пролива, в дюйме от неровных кругов из кнопок.
Куда пойти задушить кошечку? Где искать тела?
Хвост допил кофе залпом, оценил карту краем глаза. Скинул ноги со стола и вцепился в клавиатуру. Защелкали потертые клавиши.
– Я подниму документы. И, – не оборачиваясь, он наставил палец на Волка, – один туда не суйся. Сегодня уже поздно. Завтра с утра посмотрим, что там да как.
Волк кивнул. Машинально прикинул расстояние от участка до зернохранилища. Глянул на круглый циферблат над доской.
– Да, поздновато, – протянул, запоминая адрес.
Волк находился в трех кварталах от пункта назначения, когда телефон зазвонил.
«Ты где?»
На заднем плане шуршали помехи, долетали слабые офисные голоса.
– Решил перекусить.
Отчасти это было правдой. Он смолил, глядя на мигающие пошлым красным куриные ноги кафе быстрого питания. За огнями вывески сгущалась ночь. Пахло горелым жиром, картошкой и затухающими отбросами в контейнере на заднем дворе.
«Слушай, компания, где работала Абелло, брала займ. Реконструкция фабрики, и угадай какой. Абелло была ответственной за проект».
Прелые запахи темных следов частенько вели на закрытые промзоны.
«Без меня не…»
– Я отзвонюсь, – оборвал его Волк и бросил трубку. Щелчком послал окурок в жерло мусорного бака и двинулся к машине.
Он не любил откладывать в долгий ящик то, что можно было сделать сразу.
Он чуял, что должен был торопиться.
***
Сахарная фабрика ютилось на окраине Бруклина в районе столь непримечательном, что его название забывалось через минуту после въезда на малоэтажные улицы. Угрюмо теснились коробки дешевого жилья – из красного кирпича, с квадратными пыльными окнами. Эти кварталы в свою очередь примыкали к промышленной зоне, то ли являясь ее порождением, то ли, наоборот, в начале века породив и пять этажей фабричной серости, и ржавые остовы кранов, и тонущие у берега вагонетки. Точь-в-точь как в известной загадке с курицей и яйцом.
Сам комплекс переходил из рук в руки, пока у последнего владельца не конфисковали триста фунтов героина. После него фабрика осталась заброшенной. Теперь она скалилась стеклянными клыками выбитых окон, район медленно задыхался и ворочался в предсмертных муках, а Волк нарушил парочку законов, вторгшись на частную территорию без ордера.