Любопытство возвращает меня в действительность. Возможность задавать вопросы реальным людям, чья жизнь не связана с кинобизнесом, служит хорошим напоминанием обо всех тех мирах, которые существуют за пределами Голливуда.
Можно снять сколько угодно фильмов о войне, революции или тюрьме. Но это только фильмы. То, что сделали с Вероникой де Негри, – это не фильм, это ее реальность, ее боль и ее выживание.
* * *
Что с вами происходит, когда вы смотрите безумно захватывающий фильм? Я имею в виду такие фильмы, за просмотром которых вы теряете счет времени, когда отступает на второй план все, кроме судьбы героев, их мира на экране. Такие фильмы, после которых вы выходите из зала и будто снова возвращаетесь в реальность, думая про себя: «Вау, сегодня воскресенье, весенний вечер».
Когда вы запоем смотрите новые эпизоды «Замедленного развития» (Arrested Development) или «Карточного домика» (House of Cards), что заставляет вас нажимать на кнопку воспроизведения еще раз, и два, шесть раз подряд? Когда вы читаете, что заставляет вас продолжать перелистывать страницу за страницей, даже если давно уже пора было отложить книгу и пойти спать?
На Национальном общественном радио (NPR) точно знают, насколько увлекательными могут быть радиоистории. В NPR выяснили, что многие слушатели, добравшись до места, часто паркуются, глушат двигатель и сидят в машине, дожидаясь окончания истории, которую еще не рассказали до конца. Сотрудники радиостанции даже придумали специальный термин – парковочные минуты5.
Так что заставляет предпочесть три минуты окончания рассказа тому, чтобы поскорее пойти домой к семье на ужин?
Ответ – любопытство.
Именно оно заставляет перелистывать страницу за страницей, включать «еще один эпизод», терять счет времени, забывать о погоде, когда вы находитесь в кресле кинозала. Любопытство создает эти «парковочные минуты»6.
|
|
Любопытство – важная часть создания историй, это та сила, которая захватывает внимание и задает непреодолимое притяжение простого вопроса: что будет дальше?
В хороших историях есть все составляющие: интересные персонажи, оказавшиеся перед сложным, судьбоносным или драматичным выбором, талантливая игра актеров, хороший сценарий, живая озвучка. За ними стоят отличные сюжеты с неожиданными поворотами, динамикой и декорациями, которые переносят зрителя в место действия. Хорошие истории создают мир, в который вы можете без труда ускользнуть, в котором вы можете забыться.
И все это на службе у одной-единственной цели: чтобы вам было интересно. Вы можете говорить, что вам интересны персонажи или сама история, но на самом деле вас интересует только то, что будет дальше. Что произойдет в конце? Как распутается клубок сюжетных линий? Как раскроются человеческие взаимоотношения?
История может быть или не быть запоминающейся, увлекательной, захватывающей, смешной, грустной, печальной или даже раздражающей. Но ни одна из этих характеристик не имеет значения, если вам не хочется дойти до конца, если вы не досматриваете фильм и не дочитываете книгу. Если вы не втянулись, не имеет значения, в чем смысл истории. Чтобы история «работала», она не должна отпускать вас, не важно, держите ли вы в руках Kindle, слушаете передачу по радио в машине, или сидите в мультиплексе.
|
|
Вызывать любопытство – первое и главное дело хорошей истории.
Как часто, начиная читать в газете или журнале статью на интересную тему и с отличным заголовком, мы бросаем ее через пару абзацев с мыслью: «По сравнению с заголовком заметка никакая».
Любопытство – это движущая сила, которая сообщает импульс созданию хорошей истории. Но я думаю, что между ними есть и более серьезная взаимосвязь. История и любопытство неотделимы друг от друга. Они определенно усиливают и питают друг друга. И без сомнений, история вызывает любопытство.
Любопытство – это счастье и приобретение для одного, отдельно взятого человека. Но эти богатства преумножаются, когда делишься обретенным знанием. Если вам удалось побывать в зоопарке и увидеть детенышей панды или съездить во Флоренцию и насладиться искусством Ренессанса, нет ничего лучше, чем по возвращении рассказать близким и друзьям «историю» своей поездки. Мы любим зачитывать вслух за завтраком самые яркие публикации из газеты. Половину потока в Twitter составляют фактически сообщения в духе: «Посмотрите, что я только что прочитал. Можете себе такое представить?» Лента пользователя Twitter – это карта интересующих его фактов, которые он считает достойными внимания окружающих, его версия «кликабельного любопытства».
Если проследить историю до самых ранних поселений человека, можно увидеть, что рассказы в некотором смысле играли важную роль в выживании. Если кто-то обнаруживал поблизости источник воды, необходимо было передать эту информацию. Мать, отбившая свое дитя от подкравшегося зверя, должна была сообщить об опасности остальным. Человеку, который нашел дикий картофель и понял, как употреблять его в пищу, нужно было поделиться своим открытием.
|
|
Любопытство – это прекрасно, но если то, что мы узнаем, испаряется, если оно остается только нашим опытом и знанием, нам это ничего не дает. Само по себе любопытство необходимо для выживания. Но потенциал развития связан с возможностью делиться тем, что мы узнаем, и накапливать приобретенное знание. Истории и есть это сообщенное знание.
Любопытство заставляет нас искать и находить. Рассказывая что-то окружающим, мы имеем возможность делиться знаниями и восторгом по поводу того, что выяснили. И это, в свою очередь, возбуждает любопытство уже у наших собеседников. Если вы узнаете, что поблизости есть источник, вам может стать интересно самому его найти. Услышав о новом пригодном в пищу корнеплоде, вы, возможно, захотите приготовить новое блюдо и попробовать его на вкус.
Даже истории, создаваемые в наше время, эмоционально наполненные, часто заставляют нас любопытствовать. Сколько человек, посмотрев фильм Рона Ховарда «Аполлон-13», который, к слову, очень хорошо заканчивается, захотят подробнее узнать о судьбе этой миссии, программе «Аполлон» и космическом корабле в целом?
Есть даже профессия, в которой любопытство и создание историй соединяются, – речь о журналистике. Ведь именно в этом и заключается работа репортера. Но на самом деле мы все рассказчики. Мы все журналисты и писатели в собственной жизни и в отношениях с окружающими. Twitter, Instagram и блоги позволяют высказываться, сообщать о том, что происходит в жизни. Да и что такое традиционный семейный ужин, как не вечерняя сводка новостей в отдельно взятой семье?
В значительной степени сила историй связана с их эмоциональной нагрузкой. Здесь и юмор, и радость, восторг и незабываемые впечатления. Отчасти мы узнаем, как нужно поступать, из рассказов о том, как повели себя другие, будь то истории, которые рассказывают за обедом шестиклассницы, или рассуждения инженеров о том, чей продукт оказался невостребованным у покупателей, или роман Джейн Остен «Разум и чувства» (Sense and Sensibility).
Истории помогают нам узнавать новое о мире, о других людях, о том, чем заняты их мысли, и чем они отличаются от наших.
С самого момента рождения, с каждого нашего пробуждения мы окружены огромным количеством историй. Даже во сне мозг рассказывает нам истории.
Одна из великих загадок жизни на Земле такова: почему именно человек, в отличие от других живых организмов, оказался способен к огромному интеллектуальному и социальному прогрессу? Возможно, дело в отстоящем большом пальце на руке. Или, может, все объясняется размером и структурой мозга. Возможно, это связано с владением речью. А может статься, что все дело в способности добывать огонь и пользоваться им.
Однако есть вероятность и того, что человек занимает такое особое положение благодаря своей способности рассказывать истории, благодаря рефлексу, сплетающему любопытство и повествование в спираль Эшера. Наши рассказы и любопытство, как зеркальные отражения. И именно они делают нас успешными и делают нас людьми.
* * *
В детстве у меня были проблемы с чтением. В первые годы в начальной школе я совсем не умел читать. Я смотрел на буквы, но для меня они были бессмыслицей. Я не мог произнести их, не мог связать то, что напечатано, с тем языком, на котором я говорю каждый день. В 1950-е, если ты не умел читать в третьем классе, причины могло быть только две: ты либо глупый, либо упрямый. Я же просто был испуган, встревожен и всегда боялся школы.
Говорить о дислексии стали лишь спустя десять лет, а каким-то образом помогать детям с подобными нарушениями – еще через десять лет после этого. Сегодня мой случай отнесли бы к дислексии. Но тогда в начальной школе мне ставили «неуды» (F), и только изредка я случайно получал «тройки» (D).
Моим спасителем стала моя бабушка, мамина мама Соня, классическая еврейская бабушка полутора метров росту. Она всегда говорила мне, что я необыкновенный. Мама очень расстраивалась: ее сын не успевает в третьем классе. Она нашла мне репетитора по чтению, который потихоньку научил меня схватывать буквы и слова на странице. А бабушка была совершенно невозмутима. Настоящий контраст. Она продолжала говорить мне: «Ты любопытный. Это хорошо. Мысли широко!» Она умела видеть не только табель успеваемости, и казалось, что она знает, что у меня в голове. Она понимала, что я также жаден до знаний, как и все дети. Мне просто трудно утолить этот голод. Бабушка помогла мне стать мечтателем. Она сказала мне: «Не нужно становиться таким, каким ты нужен системе. Ты такой, какой ты есть, ты любопытный!» Какие слова для мальчика, учащегося в начальной школе! «Не позволяй системе тебя перекраивать!» Но слава Богу, что она их сказала.
Когда ты не умеешь читать или когда это получается с большими усилиями, происходит следующее. Сначала в школе постоянно прячешься. Я все время прятал глаза, не тянул руку, пытался быть невидимкой. Я боялся унижения. Ты не умеешь читать, не можешь ответить на вопросы учителя.
Когда чтение дается с большим трудом, тебе недоступна возможность получать информацию, которую все с легкостью черпают из книг. И тебе недоступны истории. Для большинства чтение – это занятие, не требующее особого труда, да, иногда бывает сложно, когда материал соответствующий, но чаще всего это источник удовольствия и развлечения. И это всегда кладезь отличных сюжетов.
Но для меня сам процесс был настолько трудным, что я не имел возможности поваляться с книжкой просто для удовольствия, как многие другие дети и взрослые. Я не мог так же, как любой другой школьник, определившись с тем, что мне интересно, – Солнечная cистема, киты, Эйб Линкольн – просто пойти выписать стопку книг по теме в библиотеке. Мне приходилось быть очень сообразительным, терпеливым и целеустремленным, чтобы узнавать то, что мне было важно.
За годы учебы в школе мои навыки чтения постепенно улучшились. Если это и была дислексия, то с годами я, видимо, ее перерос. Во взрослой жизни я читаю – сценарии и газеты, журналы и книги, рабочие документы и электронные письма. Но до сих пор каждая страница дается с трудом. Для меня, как для всякого дислексика, чтение представляет примерно то же, что для многих математика: ты так старательно пытаешься решить задачу, что иногда даже упускаешь ее суть. Даже сегодня, когда мне уже за шестьдесят, я трачу на чтение столько сил, что отчасти это уменьшает удовольствие от собственно того, что я читаю.
Но вот что удивительно – несмотря на мои трудности с чтением, я не потерял радости от узнавания нового и увлечения историями. В детстве я больше всего хотел, чтобы меня не спрашивали в школе, и теперь я наслаждаюсь возможностью быть прилежным учеником, задавая вопросы тем, кто сам находит ответы.
В детстве я был лишен удовольствия погружаться в мир детской классики, таких книг, как «Джеймс и персик-великан» (James and the Giant Peach; Роальд Даль), «Паутина Шарлотты» (Charlotte’s Web; Элвин Брукс Уайт), «Дюна» (Dune; Фрэнк Герберт), «Трещина во времени» (A Wrinkle in Time; Мадлен Ленгль) и «Над пропастью во ржи» (The Catcher in the Rye; Джером Сэлинджер). Теперь же я занимаюсь тем, что сам помогаю создавать захватывающие истории, подобные им, но только на экране.
Я люблю хорошие истории, но больше всего они мне нравятся в своей изначальной форме – рассказанные вслух. Вот почему сеансы любопытства для меня так важны и так интересны. Выше я описывал некоторые из наиболее драматичных своих бесед, однако большинство из них все же состоялись у меня в офисе. Некоторые можно было бы сравнить с чтением передовицы The Wall Street Journal, в которой что-то формулируется так, что уже никогда не забудешь.
Я всегда интересовался хорошими манерами и этикетом. Как правильно себя вести, как поступать по отношению к другим? Почему важно, кто открыл дверь и как сервируется столовое серебро? Потому однажды я пригласил для разговора Летицию Болдридж, знаменитого специалиста по протоколу. Она получила известность благодаря своей работе у Жаклин Кеннеди. В Белый дом Болдридж пришла после работы в Tiffany & Co. Впоследствии она вела колонку в газете и написала много книг о хороших манерах в современном обществе.
Она вошла в мой кабинет, уверенная и элегантная. Она была очень высокая, намного выше меня, и уже с серебром в волосах. Летиция Болдридж помогла мне понять разницу между «манерами» и «этикетом», которую я прежде не улавливал.
Манеры поведения – это то, как мы обращаемся с другими людьми, они есть отражение сострадания, эмпатии, «золотого правила» («Относись к людям так, как хочешь, чтобы относились к тебе»). Иметь хорошие манеры, быть воспитанным – это, по сути, быть приветливым, предупредительным и проявлять уважение.
Этикет – это свод правил, которыми следует руководствоваться, чтобы выработать хорошие манеры. То, как вы приглашаете на мероприятие, имеет очень большое значение. Важно и то, как вы приветствуете человека, как представляете его гостям, как вы подвигаете ему стул.
Воспитанность в буквальном понимании – это то, как вы себя ведете, как относитесь к окружающим. Этикет же представляет собой конкретное выражение вашего стремления общаться с людьми радушно и тактично.
Мне нравится это разграничение. Оно хорошо разъясняет, что такое манеры и этикет, помогая лучше понимать суть и того, и другого. Я каждый день использую то, чему научила меня Летиция Болдридж. Вы открываете дверь машины для своей дамы не потому, что она не может выйти самостоятельно, а потому, что вы ее любите. Столовые приборы сервируются на столе по определенным правилам для того, чтобы гостям было удобно, и они комфортно себя чувствовали на званом ужине. Но, как сказала Летиция, стремление оказать теплый прием и быть гостеприимным важнее соблюдения каких-то правил. Можно следовать правилам, но если при этом гости чувствуют пренебрежительное отношение, то, несмотря на превосходное соблюдение этикета, это проявление невоспитанности.
Почти каждая беседа бывает для меня чем-то полезна. Одна из самых любимых состоялась с человеком, на первый взгляд представляющим собой полную противоположность Летиции Болдридж. Речь о Шелдоне Глэшоу, физике из Гарварда, который в 1979 году в возрасте 46 лет получил Нобелевскую премию за исследования, которые он проводил в 28 лет.
Мы пригласили Глэшоу приехать в Лос-Анджелес из Кембриджа. Однажды утром он вошел в мой кабинет. Казалось, он был не меньше рад новым впечатлениям и возможности встретиться с состоявшимся деятелем кинематографа, чем я – возможности пообщаться с человеком его уровня в области науки. Тогда, в 2004 году, ему было 72 года. Он был одним из ведущих специалистов в физике элементарных частиц. В своей основополагающей работе он установил, что традиционно выделяемые физиками четыре типа взаимодействия на самом деле сводятся к трем, он разработал теорию объединения электромагнетизма и слабого взаимодействия. (Два других типа взаимодействия – сильное и гравитационное).
Мне нравится думать об элементарных частицах. Мне это так же интересно, как некоторым – вникать в проблемы геологии, валютную торговлю или покер. Это скрытый мир, со своей особой жизнью, особым языком и подбором персонажей. Физика частиц на самом деле напоминает отдельную вселенную. И все же, это та же Вселенная, в которой мы живем.
Ко мне на встречу Глэшоу пришел очень довольным и общался открыто. Я не специалист, но он был рад посвятить меня в современные проблемы физики частиц. Он держался, как терпеливый и любимый студентами преподаватель. Если что-то было непонятно, он объяснял еще раз по-другому. Он не только занимается наукой, но и преподает. В то утро, когда ему присудили Нобелевскую премию, ему пришлось отменить занятие в 10 утра для студентов Гарвардского университета.
Глэшоу спрашивал меня про кино. Он определенно любит смотреть фильмы. Он помогал Мэтту Дэймону и Бену Аффлеку, как консультант по математике в фильме «Умница Уилл Хантинг» (Good Will Hunting), в титрах ему выразили благодарность.
Глэшоу оказался полной противоположностью Эдварда Теллера. Он был рад возможности пообщаться, он выделил целых два дня, чтобы эта встреча состоялась, и он проявлял интерес буквально ко всему. Обычно в своем графике я оставляю на такие диалоги час или два, но с Шелдоном Глэшоу мы проговорили четыре часа, и время пролетело незаметно. Я провожал доктора Глэшоу с чувством, что хочу обязательно встретиться с ним еще раз.
То, что я услышал от Летиции Болдридж и Шелдона Глэшоу, талантливый журналист смог бы хорошо изложить в формате газетной или журнальной статьи. Но у меня бы возникли такие трудности с ее прочтением, что никакого удовольствия я бы не получил.
Я каждый раз думаю, что мои сеансы любопытства – это уникальная привилегия. Большинство из нас не могут просто позвонить кому-то и пригласить на разговор, сама жизнь к этому не располагает. Но мое любопытство заключает в себе и еще один особый дар, который не связан с моими возможностями и условиями жизни, – при личном общении видишь человека совершенно иначе, чем по телевизору или в каких-то публикациях. Не только я так думаю. Яркость личности и энергетика ощущается, когда вы обмениваетесь рукопожатиями, когда смотрите в глаза, когда слушаете, как человек рассказывает. Для меня именно в этом состоит эмоциональный эффект и настоящая сила. Так учишься, хотя никто не учит, через рассказываемые истории.
Когда общаешься и задаешь вопросы лично и напрямую, часто удивляешься. И Болдридж, и Глэшоу меня удивили, оказались совсем не такими, как я их себе представлял.
Болдридж говорила, прежде всего, о воспитанности, а не об этикете. При ее огромном опыте в вопросах протокола высокой точности, если можно так выразиться, – от проектов в Tiffany до официальных ужинов в Белом доме – она действительно выступала за то, что в первую очередь мы должны хорошо относиться к окружающим. Она легендарный знаток правил, но для нее хорошие манеры не сводились к правилам, главным она считала такт и радушие.
Глэшоу занимается настолько сложной областью науки, что для того, чтобы только дойти до уровня, с которого можно начинать поиски новых знаний, нужно после окончания школы еще столько же лет изучать этот предмет. Но в нем нет замкнутости и высокомерия. Было очень приятно встретить блестящего физика-теоретика, который ничуть не соответствует расхожим стереотипам об ученом, полностью погруженном исключительно в себя и свой предмет. Он был абсолютно увлечен всем, что происходит в мире.
Я хочу сказать, что для получения подобного опыта совершенно необязательно назначать встречу с секретарем Белого дома по протоколу или нобелевским лауреатом по физике. Когда в вашу компанию приходит новый сотрудник, когда вы ждете сына у бровки футбольного поля вместе с другими родителями, когда вы летите на самолете рядом с незнакомым человеком или находитесь на отраслевой конференции, вы окружены людьми, которым есть, что рассказать. Так дайте же себе шанс открыть что-то удивительное.
* * *
С Кондолизой Райс я познакомился на званом ужине в Голливуде. Мне она всегда была очень интересна. Она пианист классического репертуара, когда-то преподавала политологию в Стэнфордском университете, впоследствии стала проректором. И разумеется, она четыре года была советником президента Буша-младшего по национальной безопасности и еще четыре года занимала пост госсекретаря.
Она удивительно умеет держать себя, при таких ответственных должностях она всегда сдержанна и даже спокойна. Она также производит впечатление знающего компетентного человека. Мне всегда казалось, что она обладает сверхспособностями.
Ужин, на котором мы познакомились, состоялся в 2009 году, незадолго до ее ухода с поста госсекретаря. Она сидела как раз напротив меня. С Конди была охрана, но с ней можно было запросто поговорить. В жизни у нее живые блестящие глаза, чего никогда не увидишь по телевизору. Когда гости начали расходиться, я спросил у нее: «Можно я вам позвоню? Может, согласитесь сходить со мной на обед?» Она с улыбкой ответила: «Конечно».
Вскоре мы встретились за ланчем в известном голливудском ресторане E Baldi на Cañon Drive. Она приехала на автомобиле в сопровождении охраны, и нас посадили за единственный столик в закрытом зале маленького ресторана. Конди держалась непринужденно и благосклонно, но, думаю, мне она была интересна гораздо больше, чем я ей.
Я рассказал ей о картине, которую мы готовились снимать. Это был фильм «Картель», герой которого хочет отомстить мексиканским наркокартелям за жестокое убийство своей жены. Действие фильма происходит в Мексике, где наркокартели творят беззаконие, и мы собирались отправиться туда на съемки через пару месяцев. Изначально на главную роль был заявлен Шон Пенн, но когда выяснилось, что он не сможет участвовать, мы пригласили Джоша Бролина.
Я опасался снимать резко критическую по отношению к картелям картину в стране, где эти самые картели обезглавливали судей. Конди выслушала меня. Я сказал, что сотрудники службы безопасности студии оценили районы, где мы собираемся вести съемки, и сказали, что все хорошо. Она посмотрела с сомнением. «Не думаю, что это безопасно».
Проект «Картель» был в подвешенном состоянии. Мы вложили средства. На студии считали, что снимать безопасно. Но из газет я каждый день черпал совершенно другую информацию. Вопрос безопасности меня терзал. Я рассуждал: «А сам бы я поехал на площадку в Мексику?» Положа руку на сердце, думаю, что ответ нет. А если так, то разве я могу быть спокоен, отправляя туда кого-то еще? Мне действительно нужен был квалифицированный совет.
Конди позвонила мне после ланча. Она навела справки и сказала: «Нет, это небезопасно – делать так, как вы задумали». Это стало последней каплей для меня и для студии. Мы закрыли проект. До Мексики мы так и не доехали, фильм не вышел.
Оглядываясь назад, я со страхом думаю, что кого-то могли бы убить. Я научился обращать внимание на внутренние побуждения, на эти внезапные гложущие сомнения, и приучил себя к тому, что если возможен серьезный риск, то стоит действительно все разузнать, найти эксперта и спросить его мнение. Думаю, что съемки фильма про наркокартели в стране, где они орудуют, могли бы обернуться катастрофой.
Без любопытства я бы не очень хорошо выполнял свою работу. Сейчас оно помогает мне на всех этапах проектов. Но только представьте, скольким людям следовало бы сказать то же самое и о себе, даже в том случае, если они работают в таких областях, где вроде бы нет необходимости задаваться вопросами, по крайней мере это не составляет основу их профессиональной компетенции (в отличие, например, от таких профессий, как врач или детектив). Для грамотного финансового планирования специалист должен знать рынки и способы размещения средств будущих пенсионных накоплений, но, кроме того, ему нужно быть любопытным. Агенту по недвижимости не обойтись без знания рынка имеющихся предложений и объектов, которые могут быть выставлены на продажу, но также ему необходимо быть любопытным в отношении своих клиентов. Любопытство пригодится архитектору, работающему над планом городской застройки, и руководителю рекламного агентства, тренеру по фитнесу, автомеханику, парикмахеру.
Во всех случаях любопытство всецело связано с историей. Какова история твоей жизни и как ты надеешься ее, эту историю, изменить или рассказать при помощи денег, дома, прически?
Такого рода любопытство кажется настолько обыденным, что не стоит и обсуждений. Думаю, так и было раньше. Но в мире, где большинство базовых взаимодействий прописано и структурировано, любопытству перекрыли кислород. Мы звоним в службы поддержки на горячие линии, мы делаем заказ продавцу в окошке, не выходя из машины, заселяемся в гостиницы, где персонал «обучен» гостеприимству.
Но разве это правильно? Хорошему парикмахеру нужно уметь понять структуру и качество волос, оценить овал лица, в этой работе есть также творческая и индивидуальная составляющие. Но в ней, более того, есть и человеческий фактор. Вам важно, чтобы стилист был в вас заинтересован, чтобы спрашивал, как вы ухаживаете за волосами, как хотите выглядеть и чувствовать себя с новой прической. Вам важно, чтобы мастер с вами разговаривал, поддерживал интересную беседу, пока вам делают стрижку и укладку, или, наоборот, чтобы мастер был понятливым и увидел, что вы совсем не расположены разговаривать.
Здорово, что такое совершенно обыденное любопытство работает и на клиента, и на мастера. Посетительница уходит с прической, которую хотела сделать и которая помогает ей рассказывать свою историю, но она также приятно провела время и отдохнула. Мастеру это помогает не впасть в однообразие и автоматизм. Парикмахер узнает что-то новое о клиенте, о том, как устроен мир, ведь каждый посетитель салона – это возможность для сеанса любопытства в миниатюре. Парикмахер делает самые лучшие прически, получает довольных и лояльных клиентов, и ему интересно на работе.
Совсем другое дело работать с архитектором над перепланировкой офиса компании или проектировать дополнительные площади для жилья. Здесь любопытство и умение рассказать историю могут помочь добавить ясности, а иногда и подарить новые идеи и открытия, сделав интересней даже такую скучную на первый взгляд задачу.
Если хорошие манеры – это средство, которое помогает нам ладить с людьми, то любопытство – это та приправа, которая добавляет остроты, бодрит, подталкивает к общению и придает смысл почти каждой встрече.
Глава 4
Любопытство как сверхспособность
«Любопытство победит страх скорее, чем храбрость»1.
Джеймс Стивенс, «Горшок золота».
Я сидел в баре отеля Ritz Carlton в Нью-Йорке с обладателем самых выдающихся бакенбардов со времен президента Мартина Ван Бюрена. Мы договорились выпить что-нибудь с Айзеком Азимовым, писателем, который открыл целому поколению американцев науку и научную фантастику. Это было в 1986 году, как раз вышел, и с большим успехом, мой фильм «Всплеск», и на этой волне для своих сеансов любопытства я намечал самые высокие цели.
Айзек Азимов, конечно, человек-легенда. Когда мы с ним встретились, на его счету было более 300 книг. За свою жизнь (он умер в 1992 году) он написал их 477. Его стиль письма такой ясный и доступный, он умеет настолько понятно изложить даже самое сложное, что можно и не заметить, насколько он умен.
Его никогда не называли «доктор Азимов», но у него была докторская степень по химии, и прежде чем он начал зарабатывать писательством, он был профессором биохимии в школе медицины Бостонского университета.
Большинству Азимов известен как писатель и визионер, который смог увидеть, как человек взаимодействует с наукой, и представить будущее, как автор книг «Я, робот» (I, Robot; Айзек Азимов) и трилогии «Основание» (Foundation Series; Айзек Азимов). Однако на самом деле Азимов занимался в основном не художественной литературой. У него было семь книг по математике, 68 по астрономии, учебник по биохимии, книги «Фотосинтез» (Photosynthesis; Айзек Азимов) и «Нейтрино – призрачная частица атома» (The Neutrino: Ghost Particle of the Atom; Айзек Азимов). Он написал путеводители по Библии (два тома) и Шекспиру. Он любил шутки и выпустил восемь сборников юмора, в том числе, «Разнузданные лимерики» (Lecherous Limericks; Айзек Азимов)2.
В последние годы своей жизни он писал по 15 и более книг в год. Он писал их быстрее, чем большинство из нас, включая меня, могут их читать.
Азимов был человеком энциклопедических знаний, самородком и гением. И он от природы был отличным рассказчиком. Кто не мечтал поговорить с ним хотя бы час?
На встречу в Ritz Carlton Айзек Азимов пришел со своей второй женой, Джанет Джеппсон Азимов, психиатром по специальности, закончившей Стэнфордский и Нью-Йоркский университеты. Она мне показалась более грозной, чем ее супруг: Айзек держался непринужденно, а его жена была начеку. Определенно, она была если и не главной в семье, то по крайней мере его защитой.
Они оба заказали имбирный эль.
Мы начали беседовать. Видно было, что разговор не клеится, но я не сразу понял, насколько все плохо. Спустя десять минут – эль еще не был выпит – Джанет резко перебила разговор. «Вы, очевидно, не знакомы с творчеством моего мужа настолько, чтобы можно было вести разговор, – она поднялась из-за стола. – Это пустая трата времени. Мы уходим. Пойдем, Айзек».
И все. Они встали, и я остался один за столиком, ошарашенный.
Я организовал встречу с одним из самых интересных, изобретательных и плодовитых авторов современности и умудрился за десять минут навеять на него (или, во всяком случае, на его бдительную супругу) такую скуку, что они не смогли это вынести и вынуждены были бежать от моей бездонной серости3.