То же самое уважение, любопытство и удивление – не менее мощный ресурс для всех нас и в личных отношениях, а не только на работе. В этом смысле каждый разговор – это сеанс любопытства. Вот еще один пример того, что любопытство в основе своей опирается на уважение: вы не просто задаете вопрос человеку, с которым разговариваете, вы действительно интересуетесь, что он ответит, его точкой зрения и его опытом.
На работе можно руководить коллективом, разговаривая с коллегами, но невозможно добиться очень высоких результатов сугубо за счет такого подхода. Чтобы быть хорошим менеджером, нужно понимать людей, с которыми работаешь. Если этого понимания нет, вы не сможете вдохновлять коллектив.
Дома вы можете находиться в одной комнате с супругой или детьми, но при этом не быть вместе с ними, если вы не задаете вопросы и не слышите ответы. Любопытство помогает открыть дверь в отношения и открывать ее вновь и вновь. Оно может спасти вас от одиночества.
И к слову: мне нравится, когда люди мной интересуются, когда задают интересные вопросы, мне нравится, когда получается интересный разговор, мне нравится рассказывать истории. Быть объектом любопытства почти так же здорово, как и быть самому любопытным.
Суть любопытства необязательно в том, чтобы чего-то достичь, прийти к какой-то цели.
В некоторых случаях оно сводится просто к самому общению с людьми. Я хочу сказать, что иногда любопытство нужно для того, чтобы не терять близость. Не ради цели, а ради счастья.
* * *
Когда вы кого-то любите, конечно, вам интересно все, что касается этого человека. Мой старший сын, Райли, родился в 1986 году. Когда ему было три с половиной года, мы поняли, что у него есть какие-то отклонения в нервной системе, психике и реакциях. Мы с мамой Райли, моей бывшей женой Корки, много лет пытались понять, что с ним происходит, как он развивается. Когда ему было почти семь, ему поставили диагноз – синдром Аспергера.
В начале 1990-х методики, которые применялись при синдроме Аспергера, были еще более неопределенными, чем сегодня. Райли рос радостным ребенком, социально ориентированным. Мы хотели помочь ему взаимодействовать с миром насколько возможно конструктивно.
Мы подбирали разные форматы обучения, пробовали какие-то странные очки, которые влияют на зрение. Некоторое время мы давали ему «Риталин», совсем недолго. Помощь Райли стала нашей постоянной задачей – его, его мамы и моей.
С годами, пока Райли рос, я начал думать о психических заболеваниях и о негативном к ним отношении в обществе, своего рода «стигматизации» больных. Я и сам сталкивался с чем-то подобным, кода в детстве не мог научиться читать. Райли очень добрый и хороший человек, но если не понимаешь, как выглядит мир его глазами, он может показаться странным. Я хотел снять кино на тему психических заболеваний, которое улучшило бы отношение общества к проблеме. Я постоянно искал идею.
Весной 1998 года мне позвонил Грэйдон Картер, редактор журнала Vanity Fair, и посоветовал прочитать статью из июньского номера – отрывок из книги Сильвии Назар «A Beautiful Mind», биографии математика из Массачусетского технологического института, нобелевского лауреата, страдающего шизофренией. Опубликованный в журнале отрывок был очень интересным. Это была история о том, как в жизни одного человека неразрывно связаны гениальность и болезнь, история о достижениях, о психическом расстройстве и борьбе с предрассудками. Читая статью в Vanity Fair, я думал о Райли.
И я сразу понял, что хочу снять фильм об играх разума и истории нобелевского лауреата, страдающего шизофренией. Я хотел, чтобы этот фильм помог достучаться до зрителей и изменить их взгляды и даже поведение в отношении людей с особенностями развития, инвалидов и душевнобольных.
Сильным посылом этого фильма стала внезапно понятая идея: не только окружающим трудно с теми, кто не такой, как все. Человеку с психическим расстройством трудно с остальными. Ему тоже трудно понять, как устроен мир, и понять реакции окружающих на его поведение.
Права на киноверсию были выставлены на торги, и в рамках их проведения я говорил с Сильвией Назар, с самим Джоном Нэшем и его женой Алисией. Они хотели понять, почему я хочу снять это кино, и каким я его вижу.
Я рассказал немного о своем сыне, но в основном мы говорили об истории Джона Нэша. К тому времени я уже выпустил два фильма, для которых нужно было приобретать права на биографии реально живущих людей – «Дорз» и «Аполлон-13».
Людям, о жизни которых собираешься снимать кино, нужно говорить все так, как есть, и если получаешь права, нужно выполнять свои обязательства.
Я сказал Джону Нэшу, что не буду показывать его идеальным человеком. Он блестящий умница, но при этом жесткий и своенравный. И это важно. У него и его жены красивая история любви. «Я хочу снять фильм, который будет о красоте вашего ума и о вашей любви».
Такой фильм у нас и получился. Таким его смог написать сценарист Акива ГОЛДСМАН [не Goldsmith], таким его создал на экране режиссер Рон Ховард, такими увидели и воплотили в жизнь его героев Рассел Кроу и Дженнифер Коннелли.
В самом начале съемок я думал о том, как передать мышление человека с шизофренией, как показать это на экране. В книге Сильвии Назар нет этого ощущения другой реальности. Но я не хотел, чтобы в фильме «Игры разума» Джон Нэш был просто показан с точки зрения окружающих его людей. В этом не было бы никакого откровения, никакой связки с той идеей, которую мы хотели передать.
Решение нашлось почти в последний момент. Мы с Райли смотрели фильм Стэнли Кубрика «Сияние» (The Shining). Там есть яркая сцена, в которой герой Джека Николсона в баре разговаривает с несуществующими людьми. В ту же минуту меня осенило. Я понял, что нам нужно найти способ показать реальность Джона Нэша, то есть показать, как работает сознание человека с шизофренией, через призму его видения мира, через тот образ мира, который видит Нэш. Так мы и сделали: реальность Джона Нэша показана в фильме точно так же, как и реальность любого другого человека.
Акива Голдсман уловил эту идею просто блестяще, и я думаю, в этом и есть сила картины, помимо, разумеется, прекрасной актерской работы Рассела и Дженнифер.
Это был огромный успех. Фильм собрал хорошие доходы в прокате. Получил четыре «Оскара»: мы с Роном получили статуэтку за лучший фильм, Рон – за режиссуру, Акива – за лучший адаптированный сценарий, Дженнифер – как лучшая актриса второго плана. Джон и Алисия Нэш были с нами на церемонии вручения в 2002 году.
Но настоящий успех фильма в том, что он изменил жизни многих людей. Ко мне подходили – и до сих пор подходят – на улицах и говорят: вы помогли мне понять, что испытывает мой ребенок, или моя племянница, или моя мама. Помню, как вскоре после выхода фильма в супермаркете в Малибу ко мне подошла женщина и сказала, что не смогла сдержать слез, когда смотрела картину.
Я снял «Игры разума» не только потому, что меня по-человечески тронула эта история. То, как мы это сделали, я вынес из собственного опыта. И именно такой подход, как мне кажется, сделал этот фильм таким мощным и таким ценным. И привело меня к этой картине мое любопытство и настойчивое стремление помочь Райли.
А еще мой отцовский опыт и наблюдения за тем, как мой сын видит этот мир, помогли нам совершенно иначе подойти к теме психических расстройств.
«Игры разума», без сомнений, стал самым большим достижением среди всех моих фильмов.
Глава 6
Хороший вкус и сила нелюбопытства
«Если мы не способны усомниться в том, что преподносится кем-то, как правда, критически относиться к властям, мы становимся легкой добычей первого же шарлатана, политического или религиозного».
Карл Саган, май 1996 года1.
Фильмы, которые мы снимаем в Imagine, различаются по времени и месту действия, по тональности и содержанию рассказываемых в них историй.
Например, мы снимали фильм «Гангстер» об американской мечте, о ценностях американского капитализма. В нем главный персонаж – полуграмотный афроамериканец, пытающийся подняться на торговле героином в Нью-Йорке 1970-х.
Мы сделали кино о мощи и накале школьных футбольных матчей в Техасе. Оно о том, как парни взрослеют, как познают, кто они на самом деле, это история о командной работе, об общности и принадлежности. А еще этот фильм («В лучах славы») о разочаровании, потому что в его кульминации команда Permian High Panthers проигрывает важный матч.
Мы сняли картину «Восьмая миля» о белом исполнителе хип-хопа.
Мы сняли фильм о фильме «Глубокая глотка» (Deep Throat), про то, как порнофильм на тему орального секса стал переломным моментом в нашей культуре.
Мы сделали кино о блестящем математике, нобелевском лауреате, хотя, пожалуй, на самом деле «Игры разума» о том, каково это – жить с психическим расстройством, шизофренией, и тем не менее пытаться работать и быть частью этого мира.
Но есть у этих картин и кое-что общее.
Во-первых, все они о становлении характера, об узнавании своих недостатков и достоинств, о преодолении психологической травмы и обретении цельности. Мне кажется, что американская мечта прежде всего о преодолении препятствий: обстоятельств, данных от рождения, недостатка образования, отношения окружающих, каких-то внутренних комплексов. Преодоление барьеров само по себе форма искусства. Поэтому если во всех моих фильмах и есть некая общая тема, то она заключается именно в том, как сложности и ограничения помогают добиться успеха.
Вторая черта, объединяющая перечисленные работы, это то, что никто в Голливуде не хотел их снимать.
Я уже рассказывал, как включать любопытство, чтобы обойти это «нет», которое так часто слышишь в Голливуде и вообще на работе. Первый отклик на большинство идей, хоть сколько-нибудь не вписывающихся в мейнстрим, – беспокойство, а первая реакция на беспокойство – говорить «нет».
Зачем мы будем прославлять наркодилера?2
Не лучше ли футбольной команде выиграть важный матч?
Кто станет смотреть целый фильм о проблемах белого хип-хоп-музыканта?
Для меня любопытство представляет собой инструмент, помогающий находить острые, интересные, необычные идеи. Любопытство дает обширный опыт и понимание популярной культуры, благодаря которому у меня есть чутье, чтобы определить, в каком случае что-то новое может получить сильный отклик. А еще любопытство дает мне смелость быть уверенным в этих интересных идеях, даже если они не популярны.
Иногда нужно отнюдь не привлечь аудиторию к чему-то, что сейчас в тренде, а создать аудиторию для чего-то необычного.
Я люблю проекты с душой, истории и персонажей, у которых есть сердце. Мне нравится во что-то верить. Мне нравится идея быть бунтарем, делать что-то на грани, но не слишком за гранью. Именно тогда я нахожу что-то очень важное и очень неординарное. Я дохожу до пределов любопытства.
Итак, иногда необходимо и нелюбопытство.
Когда появляется идея, которая идет вразрез привычному, но которая мне нравится, в конце концов я всегда говорю: «Я возьмусь!»
Не рассказывайте мне, почему это плохая идея, – я уже за нее взялся. Это и есть нелюбопытство.
Нелюбопытство – не только решимость взяться за интересную идею и продвигать ее, даже когда встречаешь скептицизм и неприятие. Это нечто более конкретное и важное.
Тот момент, когда в буквальном смысле выключаешь любопытство, не позволяя себе выяснять что-то дальше, когда, возможно, придется сказать кому-то: «Хорошо, но не стоит объяснять мне причины, по которым вы говорите «нет».
Вот что я имею в виду. Когда занимаешься поиском финансовой поддержки и команды для съемки фильма, для себя уже сформулировал обоснование, почему этот фильм стоит снимать. Уже сто раз обсуждалось, почему это интересно, чем хорош сценарий, почему те, кого предполагается привлечь к работе, хорошо подходят для данной истории.
Доказывать в Голливуде умеют все. Ведь так мы работаем изо дня в день. И любой успешный режиссер или продюсер в этом большой мастер.
Вы, наверное, думаете, что, когда мне кто-то говорит «нет», я сразу интересуюсь, почему мне так ответили. Может, не понравилась какая-то мелочь, которую я могу быстро исправить.
Может, четыре человека подряд скажут мне одно и то же, назовут одну и ту же причину отказа – так почему бы мне не узнать ее? Может, услышав, почему идея не находит поддержки, я, как умный политик по прочтении результатов общественных опросов, передумаю.
Нет, так это не работает. Ведь в итоге интересная и необычная история превратится в нечто совсем другое, соответствующее популярной концепции.
Поэтому почти всегда, когда кто-то говорит мне «нет», на этом все и заканчивается. Я не хочу, чтобы собеседники приводили долгие убедительные аргументы, почему моя идея вовсе не хороша, или им не подходит, или могла бы быть гораздо лучше, если бы я ее как-то переработал.
Я отказываюсь от этого входящего потока, потому что боюсь, что меня разубедят в том, во что я действительно верю. Я опасаюсь быть втянутым в то, во что я не верю, только потому, что кто-то умный и убедительный станет вкладывать в это свои деньги.
Если я составил мнение по какому-то принципиальному вопросу, вроде выбора фильма для съемок, если я уже посвятил этому массу времени, средств, любопытства, то я не хочу больше никакой информации по этому поводу. Не хочу, чтобы меня пытались заставить «пересмотреть контекст» художественного решения, которое я уже принял.
Спасибо в любом случае, но я не хочу вашей критики.
Потому что есть кое-что, в чем я совершенно убежден: я не знаю, что знаю, что такое удачная идея. Да и вы это тоже вряд ли знаете. На самом деле никто в Голливуде не знает, хороша ли идея, пока фильм не вышел на экраны. Это становится понятно только после того, как все сделано.
И речь тут, кстати, вовсе не об успехе. В Imagine у нас были фильмы, которые пользовались успехом, но при этом они не обязательно были великими работами. Более того, у нас были некоторые действительно классные картины, которые не становились кассовыми: «Гонка», «Джеймс Браун: путь наверх», «Фрост против Никсона», «Дорз».
Априори мой интерес к чему-то, что я считаю хорошей идеей, так же правомерен, как чье-то решение о противоположном. Но уверенность в том, что та или иная идея хороша, довольно хрупка. Требуется энергия, целеустремленность и оптимизм, чтобы продолжать движение. Я не хочу, чтобы негативный настрой других проникал в мои мысли и подрывал мою уверенность. Я не хочу выслушивать список критических замечаний, будь они искренними или нет. Когда пытаешься снять кино, когда обосновываешь для себя это решение, тратишь месяцы или годы на работу, нужно выработать своего рода неуязвимость, чтобы фильм удалось снять и отстоять.
Когда я связываюсь с теми, кого хочу привлечь к работе, обычно это происходит примерно так.
Я высылаю сценарий и информацию о картине: я – продюсер, Рон – режиссер, у нас такой-то бюджет и такой-то состав.
Спустя некоторое время я звоню.
Мне говорят: «Мы не возьмемся».
Я уточняю: «Не возьметесь? Это точно? Вы уверены, что не хотите в этот проект? Ладно, большое спасибо. Я вам признателен, что ознакомились с материалами».
Если же мне кажется, что я говорю именно с тем самым человеком, который нам нужен, если считаю, что в данном случае отказ – это ошибка, я могу сказать: «Вы не можете отказаться! Вам стоит согласиться!»
Но на этом все. Никакого любопытства. Вырастает стена. Нелюбопытство.
Я ведь не хочу, чтобы кто-то бросал тень сомнения на проект, поразмыслив всего час, тогда как я обдумывал его три года. Если мне сказали «нет», я должен собрать всю свою решимость и уверенность, взять свою идею и преподнести ее следующему человеку с не меньшим энтузиазмом и заинтересованностью. Невозможно что-то делать, пытаясь проглотить и нейтрализовать критику окружающих.
Бывали моменты, когда я слишком быстро включал нелюбопытство. Мы с Роном Ховардом вывели Imagine Entertainment на биржу в 1986 году3. Мы подумали, что это будет новый подход к управлению компанией в творческой отрасли. Но публичными компаниями намного сложнее управлять, чем частными, особенно в «неточных» сферах бизнеса вроде кино и телевидения. У нас был недостаточно высокий уровень капитала. Нам было неудобно жить по правилам для публичных компаний, регламентирующим, что мы должны раскрывать, о чем можно говорить, о чем говорить нельзя. Спустя семь лет, в 1993 году, мы с Роном выкупили компанию у акционеров. Перед тем как вывести компанию на рынок, мы определенно не проявили должного любопытства, чтобы узнать, что такое быть публичной компанией.
Что касается фильмов, то надо сказать, что и здесь был один памятный момент, когда мне не следовало придерживать свое любопытство. Я имею в виду фильм «Плакса» (Cry-Baby) 1990 года. Он возбудил мое любопытство. Сценарий я получил от Джона Уотерса, прочитал его, и он мне понравился.
Я только что посмотрел «Лак для волос» (Hairspray), над которым Уотерс трудился, как сценарист и как режиссер, и его работа мне понравилась. Я подумал, что «Плакса» может оказаться либо провалом, либо неожиданным хитом вроде «Бриолина» (Grease).
Я сказал да. Мы собрали невероятный состав: Джонни Депп в главной роли, Уиллем Дефо, Патти Херст, Трой Донахью, Джоуи Хизертон, Игги Поп, Трейси Лордс.
Мне нравилось работать с Джоном Уотерсом. И с Джонни Деппом. Но вот что я упустил: я не посмотрел другие работы Уотерса. Мне кое-кто говорил: прежде чем покупать фильм Джона Уотерса, посмотри несколько его работ. Он не совсем мейнстримовый. Прежде чем давать добро «Плаксе», мне советовали посмотреть по крайней мере фильм «Розовые фламинго» (Pink Flamingoes), ведь он весьма провокативный.
Но я ничего этого не сделал. Я не хотел колебаний и сомнений. Я решил, что моего любопытства к этому конкретному фильму Уотерса достаточно.
По кассовым сборам «Плакса» получилась провальной.
Все, в общем-то, ясно: мне просто нужно было посмотреть предыдущие работы Джона Уотерса. Мне нужно было посмотреть «Розовых фламинго». Я совсем не обдумывал этот сценарий. Я пришел в восторг и не хотел долго колебаться и взвешивать свое решение.
Так как понять, когда не стоит быть любопытным?
Это вовсе не так сложно, как кажется.
По большей части, любопытство заряжает энергией и подталкивает вперед. Оно ведет вас туда, где вы раньше не бывали, знакомит с людьми, которых вы не знали, помогает узнать что-то новое о тех, кого вы знаете.
Иногда оно открывает вам очень неприятные и болезненные уголки, о которых тем не менее нужно знать. Трудно читать о насилии над детьми, о войне, трудно слушать о боли, которую пережили те, кого любишь. Но вы обязаны учиться слушать и понимать даже в таких случаях.
Иногда необходимо выслушать критику в свой адрес: умный руководитель может дать отличный совет, как работать более эффективно, как лучше писать и быть более убедительным. Коллега может подсказать, что вы делаете не так, что мешает работе или разрушает те отношения, которые нужно подпитывать и развивать.
В этом и есть конструктивный эффект любопытства и готовности прислушаться, даже если разговор неприятный.
Также вы легко поймете, что нужно переставать быть любопытным, когда результаты обратны тому, что нужно вам, когда это тормозит ваше движение вперед, убивает настрой, разрушает уверенность. Если вы встречаете критику, в которой мало полезного, самое время включить нелюбопытство.
* * *
Я признаю, что не могу точно сказать, откуда появляются удачные идеи. Но я знаю следующее: они возникают из смешения различных переживаний, информации и точек зрения, когда обращаешь внимание на что-то необычное, или новое, или поражающее воображение. Не так важно, откуда они берутся. Главное увидеть интересную мысль, когда она появилась.
И тут, конечно, возникает проблема, ведь, как я уже отмечал, никто в Голливуде на самом деле не знает, что такое хорошая идея, до тех пор, пока она не пойдет в мир.
Но когда я вижу хорошую, интересную идею, я это понимаю.
Телесериал о поимке террориста, в котором агент в буквальном смысле ведет гонку на время. Вот это стоящая идея.
Фильм о человеке, очень умном и странном, который на 40 лет определил работу ФБР и тем самым задал стандарты борьбы с преступностью и жизнь Америки. Вот это тоже любопытно.
Джим Керри в роли адвоката, которому 24 часа нельзя говорить неправду.
Или Том Хэнкс в роли гарвардского профессора, которому нужно найти Святой Грааль, чтобы снять с себя обвинения в убийстве, и которого поиски приводят к глубинным тайнам католической церкви.
Все эти идеи оказались не только увлекательными, но и весьма успешными. Я понял, что это хорошие идеи, мы собрали команду и сделали фильмы и сериалы.
Но у нас были и хорошие идеи, с которыми не все получилось. Вот, скажем, фильм «Нокдаун» (Cinderella Man) с Расселом Кроу в роли бывшего боксера 1920-х годов, который триумфально возвращается на ринг и завоевывает титул чемпиона мира. Он оказался не очень востребованным у зрителей, а ведь это замечательный фильм.
Или историческая драма о четырех интервью журналиста Дэвида Фроста с бывшим президентом Никсоном после его бесславной отставки. Она тоже не стала популярной. Но тем не менее это хорошее кино, удостоившееся пяти номинаций на «Оскар» и пяти номинаций на «Золотой глобус».
Все эти фильмы и сериалы можно любить или не любить. Важно тут то, что, когда возникли сами идеи, они показались мне стоящими, я счел их занимательными. Я увлеченно работал над каждой из них. Я не только думал, что это интересно, я в это верил и, исходя из этого, действовал.
Почему я решил, что это стоящие проекты?
Это вопрос вкуса.
На мой взгляд, идеи были хороши. Но мое мнение в данном случае может не совпадать с точкой зрения того, кто покупает билет и стакан попкорна, чтобы посмотреть «Лжец, лжец» или «Нокдаун».
Мое представление о создании истории опирается на десятилетия опыта в работе с людьми, которые рассказывают нам свои идеи фильмов, чтении предложений и сценариев, в наблюдении за всем процессом, пониманием, что происходит на пути от идеи к тексту и далее к картинке на экране. Мое мнение основано на том, что, как я не раз убеждался, стоит за созданием качественного фильма и телешоу, и попытках понять, почему иногда качество влияет на популярность, а иногда нет.
Мои решения строятся и на том, чего многие, не имеющие отношения к шоу-бизнесу, никогда не увидят, – на всем, чему я говорю «нет». А ведь я не реже других говорю «нет». Истории, которые нам приносят и от которых мы отказываемся, являются столь же важным критерием хорошего вкуса, как и то, что мы в итоге снимаем. Мы стараемся делать фильмы, которые нам нравятся, как я уже говорил. Мы хотим делать фильмы со вкусом. Я действительно думаю, что у меня хороший вкус применительно к кино. Но это определенно мое восприятие. У Спилберга и Кемерона тоже хороший вкус, но их фильмы совсем не похожи на наши.
Относительно вкуса есть три наблюдения. Во-первых, обладать хорошим вкусом значит быть способным оценивать качество материала, будь то музыка, живопись, архитектура, кулинария, кино или книги. Во-вторых, ваше чувство прекрасного индивидуально, в ваших суждениях есть точка зрения. И в-третьих, есть здесь и универсальный аспект: ваш вкус могут понять и оценить те, у кого нет такого опыта, как у вас, чье чувство вкуса не так развито, как ваше. То есть хороший вкус можно воспитать, в нем есть как индивидуальность, так и определенная широта.
Вот что такое вкус: просвещенное и основанное на опыте мнение, которое вы можете сформулировать и с которым остальные могут либо согласиться, либо поспорить.
Мое понимание хорошей идеи основывается на применении моего 40-летнего опыта и вкуса к идеям, которые встречаются на моем пути. Конечно, тут все несколько сложнее: я могу думать, что замысел хорош, но коммерчески нежизнеспособен, или я могу выбрать какой-то случайный проект ради забавы, даже если он не дотягивает до планки хорошего вкуса, но очень занимательный.
Итак, чтобы находить интересные замыслы или придумывать их, необходимо любопытство.
Для того, чтобы их уверенно выбирать, нужен хороший вкус.
А для того, чтобы воспитать в себе чувство вкуса, индивидуального стиля и обоснованного суждения, опять же необходимо любопытство.
Вот что является первоисточниками моего чувства вкуса: любопытство и опыт.
Если вы за всю жизнь слышали всего одну песню, скажем, Gimme Shelter группы Rolling Stones, у вас не может возникнуть чувство музыкального вкуса. Если ваш опыт живописи исчерпывается одним только Энди Уорхолом – или Эндрю Уайетом, – вы не можете говорить о развитом художественном восприятии.
Можно сказать: «Да, мне, правда, понравилась эта песня». Или: «Нет, меня не впечатлили работы Эндрю Уайета». Но это лишь мнение, а не вкус.
Воспитывать чувство вкуса – значит, предлагать себе широкий спектр материала – музыки или живописи, – и не просто предлагать, а задаваться вопросами. Почему Энди Уорхола считают великим художником? О чем он думал, когда создавал свои произведения? Что думают другие о его работах – люди с развитым вкусом? Какое еще искусство развивалось в период творчества Уорхола? Какие его произведения лучшие? Кто считает его творчество гениальным? На каких художников Уорхол оказал влияние? На какие другие области культуры он повлиял?
Очевидно, будет лучше, если вам нравится то, что вы изучаете, ведь для того, чтобы выработать хороший вкус, нужно посвятить себя этой цели.
Нет смысла оттачивать восприятие хип-хоп-музыки, если вам она не нравится; то же и с оперой.
Проявлять любопытство здесь нужно не для того, чтоб убедить себя придерживаться общего мнения насчет Энди Уорхола. Важно создать для себя базу, чтобы понимать его творчество. Вы можете реагировать на него по-своему, можете говорить: «Я понимаю значение Энди Уорхола, но мне не нравятся его работы. Они не в моем вкусе».
Смысл этого интереса не в том, чтобы превратить нечто из разряда удовольствий в некую обязанность. Например, музыка. Мы все знаем людей, которые всецело погружены в современную музыку. Они знают каждую новую группу, каждый новый стиль, они знают, кто у кого продюсер, кто на кого повлиял. Музыкальные фанаты собирают отличные коллекции и плейлисты. Их интерес настолько естественный, что это уже увлечение. Вкус – это мнение, сформированное в контексте той сферы, которой касается ваше суждение. Вкус придает вам уверенности в вашем восприятии. Благодаря ему вы можете не сомневаться, что понимаете не только то, что вам нравится, а разбираетесь в том, что хорошо, а что плохо. Именно ему вы обязаны способностью дать оценку чему-то новому, задать вопрос и ответить, стоящая ли это идея.
Для меня основой в развитии чувства вкуса к музыке, живописи, архитектуре и популярной культуре в целом стали сеансы любопытства, которые я устраивал. Они помогли мне сформировать некий разумный фильтр для оценки того, что я встречаю на своем пути, будь то предложения фильмов, разговоры о физике элементарных частиц или электронной танцевальной музыке. Не думаю, что я делаю это более качественно, чем другие, ведь это все же мой вкус. Но такой подход однозначно более разумен, такой отбор более подготовлен. Я всегда беседую с людьми, имеющими глубокий опыт и хорошо развитый вкус, и говорю о том, что для меня важно. И это любопытство дает мне уверенность в собственных суждениях.
Важно сделать одну оговорку относительно того, как любопытство помогает воспитывать хороший вкус. Не всегда чувство вкуса к музыке или еде возникает в результате собственного интереса и усилий. Если вы выросли в семье, где очень любят оперу, или держат целые собрания классической музыки, современного искусства или поэзии, или увлекаются высокой кулинарией, то, будучи взрослым человеком, вы будете отлично в этом разбираться. Погружение, особенно в детстве, – отличный способ воспитания вкуса. Возможно, это самый лучший вариант, но есть он далеко не у каждого. Кроме того, это ведь вовсе не наш собственный выбор.
* * *
Любопытство прививает нам навыки свободного поиска и исследований. И это – характерная черта моих сеансов любопытства.
Любопытство учит нас сосредоточиваться на ответе. Это присуще следователю полиции, занимающемуся расследованием убийства, или врачу, которому нужно понять, какое заболевание вызывает такой странный набор противоречивых симптомов.
Любопытство также несет с собой умение ладить с людьми и более грамотно управлять и работать с ними в профессиональной среде. Это относится к моей практике задавать вопросы на работе.
Когда я говорю с Анной Калп или другими руководителями съемок, это не вполне свободная беседа о состоянии дел в проектах, которые находятся в работе, однако я и не добиваюсь каких-то определенных ответов с упорством следователя. Такого рода разговоры представляют собой «контрольное» любопытство, с готовностью услышать, что происходит в целом, но при этом имеют конкретную цель.
Я думаю, воспитание чувства вкуса к чему бы то ни было, или в более широком смысле, суждения, подпадает в эту третью категорию любопытства. Это тоже интерес, но интерес с определенной целью. Я спрашиваю о ходе работы над нашими фильмами не из праздного любопытства – я вношу свой вклад в продвижение проектов, чтобы фильмы состоялись, были сделаны качественно, в срок и в рамках бюджета. Я конечно, полагаюсь на суждение и самостоятельность моей коллеги, но я понимаю, что задаю вопросы я для того, чтобы контролировать ее работу и сам фильм.