Сам Макьявелли следующим образом оценивал главную цель своих политических, философских и исторических работ: «… я выскажу смело и открыто все то, что я знаю о новых и древних временах, чтобы души молодых людей, которые прочтут написанное мной, отвернулись бы от первых и научились подражать последним… Ведь долг каждого честного человека — учить других тому доброму, которое из-за тяжелых времен и коварства судьбы ему не удалось осуществить в жизни, с надеждой на то, что они будут более способными в этом».[74]
О второй половине жизни Никколо Макьявелли мы получаем представление из его полного грустного юмора письма:
«Я встаю с восходом солнца и направляюсь к роще посмотреть на работу дровосеков, вырубающих мой лес, оттуда следую к ручью, а затем к птицеловному току. Я иду с книгой в кармане, либо с Данте и Петраркой, либо с Тибуллом и Овидием. Потом захожу в постоялый двор на большой дороге. Там интересно поговорить с проезжающими, узнать о новостях в чужих краях и на родине, наблюдать, сколь различны вкусы и фантазии людей. Когда наступает обеденный час, я в кругу своей семьи сижу за скромной трапезой. После обеда я возвращаюсь снова на постоялый двор, где обычно уже собрались его хозяин, мясник, мельник и два кирпичника. С ними я провожу остальную часть дня, играя в карты…
С наступлением вечера я возвращаюсь домой и иду в свою рабочую комнату. У двери я сбрасываю крестьянское платье все в грязи и слякоти, облачаюсь в царственную придворную одежду и, переодетый достойным образом, иду к античным дворам людей древности. Там, любезно ими принятый, я насыщаюсь пищей, единственно пригодной мне, и для которой я рожден. Там я не стесняюсь разговаривать с ними и спрашивать о смысле их деяний, и они, по свойственной им человечности, отвечают мне. И на протяжении четырех часов я не чувствую никакой тоски, забываю все тревоги, не боюсь бедности, меня не пугает смерть, и я весь переношусь к ним.»[75]
Это был не уход от мира в забытье, а обращение к мудрым собеседникам, советы которых утверждали его собственные идеи. В отличие от гуманистов Макьявелли относился к античным писателям не как любознательный эрудит, а как политик — теоретик и практик. Любая возможность применить их идеи в жизнь не упускалась новоявленным сельским отшельником. Такой была его весьма смелая попытка внести улучшения в систему и метод правления Медичи в 1520 г., что выразилось в составлении названного выше «Рассуждения» об улучшении дел во Флоренции. Не отказывался он и от незначительных деловых поручений, редко перепадавших на его долю, вроде поездок в Карпи во францисканский монастырь в 1521 г., который он в письме к Гвиччардини едко назвал «республикой деревянных сандалий»,[76] или в Лукку в 1520 г. и в Венецию в 1525 г. для защиты интересов флорентийских купцов. Издалека он мог видеть купол кафедрального собора любимой им Флоренции, куда с 1516 г. он мог приезжать к собратьям по литературному творчеству, встречавшимся в садах дома Ручеллаи. Кружок во главе с Бернардо Ручеллаи представлял собой своеобразную академию по выработке литературного языка и новых принципов литературы. Макьявелли излагал там свои «деи и зачитывал главы из «Рассуждений на первую декаду Тита Ливия».[77] Когда в 1522 г. был обнаружен новый антимедичейский заговор, созревший в кругах «садов Ручеллаи», Макьявелли с трудом избежал обвинения в причастии к нему.[78]
Затем Макьявелли целиком отдается постановке своей комедии «Мандрагора». В 1524 г., когда она была поставлена[79] на сцене дома Бернардо ди Джордано, Макьявелли был во Флоренции и встречался там с певицей Барнабой Салутати.
В 1525 г. автор «Истории Флоренции» прибыл в Рим и преподнес первые ее восемь книг папе Клименту VII, по заказу которого это произведение и было написано. В том же году он был приглашен в Фаенцу к Гвиччардини для обсуждения проекта новой организации пехоты.
В 1526 г., когда Италии угрожает порабощение со стороны испанцев во главе с Карлом V, Макьявелли снова спешит принести пользу родному городу: он предлагает проект укрепления стен Флоренции для ее защиты, который принимается. Более того, создается коллегия Пяти по укреплению стен; ее проведитором и секретарем в апреле этого же года назначается Никколо Макьявелли, который действует с предельной энергичностью. Однако чужеземное нашествие безостановочно разрастается; 4 мая 1527 г. происходит падение Рима и его беспощадное разграбление немецкими ландскнехтами (sacco di Roma). Флоренция отвечает на это антимедичейским восстанием и восстановлением республики.[80]
58-летний Макьявелли ощущает в себе еще достаточно сил для большой государственной работы и хочет служить республике: он предлагает свою кандидатуру на пост канцлера Флорентийской республики. Вопрос решается на Большом Совете республики 10 мая 1527 года. Однако годы Медичейского правления сделали свое дело: разжиревшая верхушка умеренных новоиспеченных республиканцев боялась радикальных изменений, ее пугало не только смелое мышление кандидата на пост канцлера, но сама его образованность и даже его образ жизни: «Макьявелли ведет жизнь, не соответствующую обычаям и нерелигиозную, он ел скоромное в день святой пятницы, кто его видел на проповедях?!» — восклицал один из отцов города. «Он сидел в трактире, — заявлял другой, — хуже того,-— в библиотеке, читал старые книжонки. Не хотим философов! Долой философов!».
Представитель одного из знатных родов Флоренции Леоне Альбицци довершил эту кампанию травли, организованную собранием рутинеров и ханжей: «Он ученый», — изрек этот оратор, считавший это наименование достаточно веским аргументом обвинения, — и нашел сочувствующих среди членов Большого Совета, которые поняли его и криками «долой ученых!» поддержали. «Отечество нуждается в людях благонадежных, а не в ученых, — изрек Альбицци, завершая свою сентенцию, — Макьявелли историк … он насмешник и считает себя выше всех».[80а] За Макьявелли было подано 12 голосов, против 555: таково было соотношение прогрессивных и реакционных сил в Большом Совете Флорентийской республики, таков был социально-психологический итог эволюции флорентийской знати, прошедшей школу медичейского абсолютизма.
Вскоре после этого 21 июня 1527 г. Никколо Макьявелли скончался, а еще через день его похоронили в церкви Санта Кроче, ставшей флорентийским пантеоном. Рядом с ним там покоятся Микеланджело, Галилей и другие великие итальянцы.